Реферат: Стихотворения 20

Стихотворения

Автор: Твардовский А.Т.

Дробится рваный...

Дробится рваный цоколь монумента,

Взвывает сталь отбойных молотков.

Крутой раствор особого цемента

Рассчитан был на тысячи веков.

Пришло так быстро время пересчета,

И так нагляден нынешний урок:

Чрезмерная о вечности забота -

Она, по справедливости, не впрок.

Но как сцепились намертво каменья,

Разъять их силой - выдать семь потов.

Чрезмерная забота о забвенье

Немалых тоже требует трудов.

Все, что на свете сделано руками,

Рукам под силу обратить на слом.

Но дело в том,

Что сам собою камень -

Он не бывает ни добром, ни злом.

Я знаю, никакой...

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В то, что они - кто старше, кто моложе -

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь,-

Речь не о том, но все же, все же, все же...

Перед войной, к...

Перед войной, как будто в знак беды,

Чтоб легче не была, явившись в новости,

Морозами неслыханной суровости

Пожгло и уничтожило сады.

И тяжко было сердцу удрученному

Средь буйной видеть зелени иной

Торчащие по-зимнему, по-черному

Деревья, что не ожили весной.

Под их корой, как у бревна отхлупшею,

Виднелся мертвенный коричневый нагар.

И повсеместно избранные, лучшие

Постиг деревья гибельный удар...

Прошли года. Деревья умерщвленные

С нежданной силой ожили опять,

Живые ветки выдали, зеленые...

Прошла война. А ты все плачешь, мать.

Есть имена и ес...

Есть имена и есть такие даты,-

Они нетленной сущности полны.

Мы в буднях перед ними виноваты,-

Не замолить по праздникам вины.

И славословья музыкою громкой

Не заглушить их памяти святой.

И в наших будут жить они потомках,

Что, может, нас оставят за чертой.

На дне моей жиз...

На дне моей жизни,

на самом донышке

Захочется мне

посидеть на солнышке,

На теплом пенушке.

И чтобы листва

красовалась палая

В наклонных лучах

недалекого вечера.

И пусть оно так,

что морока немалая -

Твой век целиком,

да об этом уж нечего.

Я думу свою

без помехи подслушаю,

Черту подведу

стариковскою палочкой:

Нет, все-таки нет,

ничего, что по случаю

Я здесь побывал

и отметился галочкой.

Когда пройдешь...

Когда пройдешь путем колонн

В жару, и в дождь, и в снег,

Тогда поймешь,

Как сладок сон,

Как радостен ночлег.

Когда путем войны пройдешь,

Еще поймешь порой,

Как хлеб хорош

И как хорош

Глоток воды сырой.

Когда пройдешь таким путем

Не день, не два, солдат,

Еще поймешь,

Как дорог дом,

Как отчий угол свят.

Когда - науку всех наук -

В бою постигнешь бой,-

Еще поймешь,

Как дорог друг,

Как дорог каждый свой -

И про отвагу, долг и честь

Не будешь зря твердить.

Они в тебе,

Какой ты есть,

Каким лишь можешь быть.

Таким, с которым, коль дружить

И дружбы не терять,

Как говорится,

Можно жить

И можно умирать.

Вся суть в одно...

Вся суть в одном-единственном завете:

То, что скажу, до времени тая,

Я это знаю лучше всех на свете -

Живых и мертвых,- знаю только я.

Сказать то слово никому другому,

Я никогда бы ни за что не мог

Передоверить. Даже Льву Толстому —

Нельзя. Не скажет, пусть себе он бог.

А я лишь смертный. За свое в ответе,

Я об одном при жизни хлопочу:

О том, что знаю лучше всех на свете,

Сказать хочу. И так, как я хочу.

Ты робко его пр...

Ты робко его приподымешь:

Живи, начинай, ворошись.

Ты дашь ему лучшее имя

На всю его долгую жизнь.

И, может быть, вот погоди-ка,

Услышишь когда-нибудь, мать,

Как с гордостью будет великой

То имя народ называть.

Но ты не взгрустнешь ли порою,

Увидев, что первенец твой

Любим не одною тобою

И нужен тебе не одной?

И жить ему где-то в столице,

Свой подвиг высокий творить.

Нет, будешь ты знать и гордиться

И будешь тогда говорить:

- А я его, мальчика, мыла,

А я иной раз не спала,

А я его грудью кормила,

И я ему имя дала.

Кружились белые...

Кружились белые березки,

Платки, гармонь и огоньки,

И пели девочки-подростки

На берегу своей реки.

И только я здесь был не дома,

Я песню узнавал едва.

Звучали как-то по-иному

Совсем знакомые слова.

Гармонь играла с перебором,

Ходил по кругу хоровод,

А по реке в огнях, как город,

Бежал красавец пароход.

Веселый и разнообразный,

По всей реке, по всей стране

Один большой справлялся праздник,

И петь о нем хотелось мне.

Петь, что от края и до края,

Во все концы, во все края,

Ты вся моя и вся родная,

Большая Родина моя.

В поле, ручьями...

В поле, ручьями изрытом,

И на чужой стороне

Тем же родным, незабытым

Пахнет земля по весне.

Полой водой и нежданно -

Самой простой, полевой

Травкою той безымянной,

Что и у нас под Москвой.

И, доверяясь примете,

Можно подумать, что нет

Ни этих немцев на свете,

Ни расстояний, ни лет.

Можно сказать: неужели

Правда, что где-то вдали

Жены без нас постарели,

Дети без нас подросли?..

Час рассветный...

Час рассветный подъема,

Час мой ранний люблю.

Ни в дороге, ни дома

Никогда не просплю.

Для меня в этом часе

Суток лучшая часть:

Непочатый в запасе

День, а жизнь началась.

Все под силу задачи,

Всех яснее одна.

Я хитер, я богаче

Тех, что спят допоздна.

Но грустнее начало

Дня уже самого.

Мне все кажется: мало

Остается его.

Он поспешно убудет,

Вот и на бок пора.

Это молодость любит

Подлинней вечера.

А потом, хоть из пушки

Громыхай под окном,

Со слюной на подушке

Спать готова и днем.

Что, мол, счастье дневное -

Не уйдет, подождет.

Наше дело иное,

Наш скупее расчет.

И другой распорядок

Тех же суток у нас.

Так он дорог, так сладок,

Ранней бодрости час.

Ты дура, смерть...

Ты дура, смерть: грозишься людям

Своей бездонной пустотой,

А мы условились, что будем

И за твоею жить чертой.

И за твоею мглой безгласной

Мы - здесь, с живыми заодно.

Мы только врозь тебе подвластны -

Иного смерти не дано.

И, нашей связаны порукой,

Мы вместе знаем чудеса:

Мы слышим в вечности друг друга

И различаем голоса.

И нам, живущим ныне людям,

Не оставаться без родни:

Все с нами те, кого мы любим,

Мы не одни, как и они.

И как бы ни был провод тонок,

Между своими связь жива.

Ты это слышишь, друг-потомок?

Ты подтвердишь мои слова?..

Не хожен путь,...

Не хожен путь,

И не прост подъем.

Но будь ты большим иль малым,

А только - вперед

За бегущим днем,

Как за огневым валом.

За ним, за ним -

Не тебе одному

Бедой грозит передышка -

За валом огня.

И плотней к нему.

Сробел и отстал - крышка!

Такая служба твоя, поэт,

И весь ты в ней без остатка.

- А страшно все же?

- Еще бы - нет!

И страшно порой.

Да - сладко!

Спасибо, моя ро...

Спасибо, моя родная

Земля, мой отчий дом,

За все, что от жизни знаю,

Что в сердце ношу своем.

За время, за век огромный,

Что выпал и мне с тобой,

За все, что люблю и помню,

За радость мою и боль.

За горечь мою и муку,

Что не миновал в пути.

За добрую науку,

С которой вперед идти.

За то, что бессменно, верно

Тебе служить хочу,

И труд мне любой безмерный

Еще как раз по плечу.

И дерзкий порыв по нраву,

И сил не занимать,

И свято на подвиг право

Во имя твое, во славу

И счастье, Отчизна-мать!

Мы на свете мал...

Мы на свете мало жили,

Показалось нам тогда,

Что на свете мы чужие,

Расстаемся навсегда.

Ты вернулась за вещами,

Ты спешила уходить.

И решила на прощанье

Только печку затопить.

Занялась огнем береста,

И защелкали дрова.

И сказала ты мне просто

Настоящие слова.

Знаем мы теперь с тобою,

Как любовь свою беречь.

Чуть увидим что такое -

Так сейчас же топим печь.

Перевоз...

Перевозчик-водогребщик,

Парень молодой,

Перевези меня на ту сторону,

Сторону домой...

Из песни

- Ты откуда эту песню,

Мать, на старость запасла?

- Не откуда - все оттуда,

Где у матери росла.

Все из той своей родимой

Приднепровской стороны,

Из далекой-предалекой

Деревенской старины.

Там считалось, что прощалась

Навек с матерью родной,

Если замуж выходила

Девка на берег другой.

Перевозчик-водогребщик,

Парень молодой,

Перевези меня на ту сторону,

Сторону - домой...

Давней молодости слезы,

Не до тех девичьих слез,

Как иные перевозы

В жизни видеть привелось.

Как с земли родного края

Вдаль спровадила пора.

Там текла река другая -

Шире нашего Днепра.

В том краю леса темнее,

Зимы дольше и лютей,

Даже снег визжал больнее

Под полозьями саней.

Но была, пускай не пета,

Песня в памяти жива.

Были эти на край света

Завезенные слова.

Перевозчик-водогребщик,

Парень молодой,

Перевези меня на ту сторону,

Сторону - домой...

Отжитое - пережито,

А с кого какой же спрос?

Да уже неподалеку

И последний перевоз.

Перевозчик-водогребщик,

Старичок седой,

Перевези меня на ту сторону,

Сторону - домой...

Нет, жизнь меня...

Нет, жизнь меня не обделила,

Добром своим не обошла.

Всего с лихвой дано мне было

В дорогу - света и тепла.

И сказок в трепетную память,

И песен стороны родной,

И старых праздников с попами,

И новых с музыкой иной.

И в захолустье, потрясенном

Всемирным чудом новых дней,-

Старинных зим с певучим стоном

Далеких - за лесом - саней.

И весен в дружном развороте,

Морей и речек на дворе,

Икры лягушечьей в болоте,

Смолы у сосен на коре.

И летних гроз, грибов и ягод,

Росистых троп в траве глухой,

Пастушьих радостей и тягот,

И слез над книгой дорогой.

И ранней горечи и боли,

И детской мстительной мечты,

И дней, не высиженных в школе,

И босоты, и наготы.

Всего - и скудости унылой

В потемках отчего угла...

Нет, жизнь меня не обделила,

Добром своим не обошла.

Ни щедрой выдачей здоровья

И сил, что были про запас,

Ни первой дружбой и любовью,

Что во второй не встретишь раз.

Ни славы замыслом зеленым,

Отравой сладкой строк и слов;

Ни кружкой с дымным самогоном

В кругу певцов и мудрецов -

Тихонь и спорщиков до страсти,

Чей толк не прост и речь остра

Насчет былой и новой власти,

Насчет добра

И недобра...

Чтоб жил и был всегда с народом,

Чтоб ведал все, что станет с ним,

Не обошла тридцатым годом.

И сорок первым,

И иным...

И столько в сердце поместила,

Что диву даться до поры,

Какие резкие под силу

Ему ознобы и жары.

И что мне малые напасти

И незадачи на пути,

Когда я знаю это счастье -

Не мимоходом жизнь пройти.

Не мимоездом, стороною

Ее увидеть без хлопот,

Но знать горбом и всей спиною

Ее крутой и жесткий пот.

И будто дело молодое -

Все, что затеял и слепил,

Считать одной ничтожной долей

Того, что людям должен был.

Зато порукой обоюдной

Любая скрашена страда:

Еще и впредь мне будет трудно,

Но чтобы страшно -

Никогда.

В пилотке мальч...

В пилотке мальчик босоногий

С худым заплечным узелком

Привал устроил на дороге,

Чтоб закусить сухим пайком.

Горбушка хлеба, две картошки -

Всему суровый вес и счет.

И, как большой, с ладони крошки

С великой бережностью - в рот.

Стремглав попутные машины

Проносят пыльные борта.

Глядит, задумался мужчина.

- Сынок, должно быть сирота?

И на лице, в глазах, похоже,-

Досады давнишняя тень.

Любой и каждый все про то же,

И как им спрашивать не лень.

В лицо тебе серьезно глядя,

Еще он медлит рот открыть.

- Ну, сирота.- И тотчас:- Дядя,

Ты лучше дал бы докурить.

Позарастали Ст...

Позарастали

Стежки-дорожки,

Где разбегались

Мы от бомбежки.

Позарастали

Мохом-травою

Окопы наши

Перед Москвою.

Водою черной

Полны землянки,

Где мы сушили

В тот год портянки.

Своей и вражьей

Полито кровью,

В тылу далеко

Ты, Подмосковье.

В тылу далеко...

А ныне, ныне —

Места иные,

Бои иные.

Не те, пожалуй,

И люди даже,

Но вера — та же,

Но клятва — та же.

Прямой ли, кружной,

Дорогой честной,

Дорогой трудной

Дойдем до места.

Дойдем, всей грудью

Вздохнем глубоко:

— Россия, братцы,

В тылу далеко...

Зачем рассказыв...

Зачем рассказывать о том

Солдату на войне,

Какой был сад, какой был дом

В родимой стороне?

Зачем? Иные говорят,

Что нынче, за войной,

Он позабыл давно, солдат,

Семью и дом родной;

Он ко всему давно привык,

Войною научен,

Он и тому, что он в живых,

Не верит нипочем.

Не знает он, иной боец,

Второй и третий год:

Женатый он или вдовец,

И писем зря не ждет...

Так о солдате говорят.

И сам порой он врет:

Мол, для чего смотреть назад,

Когда идешь вперед?

Зачем рассказывать о том,

Зачем бередить нас,

Какой был сад, какой был дом.

Зачем?

Затем как раз,

Что человеку на войне,

Как будто назло ей,

Тот дом и сад вдвойне, втройне

Дороже и милей.

И чем бездомней на земле

Солдата тяжкий быт,

Тем крепче память о семье

И доме он хранит.

Забудь отца, забудь он мать,

Жену свою, детей,

Ему тогда и воевать

И умирать трудней.

Живем, не по миру идем,

Есть что хранить, любить.

Есть, где-то есть иль был наш дом,

А нет — так должен быть!

Я иду и радуюсь...

Я иду и радуюсь. Легко мне.

Дождь прошел. Блестит зеленый луг.

Я тебя не знаю и не помню,

Мой товарищ, мой безвестный друг.

Где ты пал, в каком бою — не знаю,

Но погиб за славные дела,

Чтоб страна, земля твоя родная,

Краше и счастливее была.

Над полями дым стоит весенний,

Я иду, живущий, полный сил,

Веточку двурогую сирени

Подержал и где-то обронил...

Друг мой и товарищ, ты не сетуй,

Что лежишь, а мог бы жить и петь,

Разве я, наследник жизни этой,

Захочу иначе умереть!..

АРМЕЙСКИЙ САПОЖНИК

В лесу, возле кухни походной,

Как будто забыв о войне,

Армейский сапожник холодный

Сидит за работой на пне.

Сидит без ремня, без пилотки,

Орудует в поте лица.

В коленях - сапог на колодке,

Другой - на ноге у бойца.

И нянчит и лечит сапожник

Сапог, что заляпан такой

Немыслимой грязью дорожной,

Окопной, болотной, лесной,-

Не взять его, кажется, в руки,

А доктору все нипочем,

Катает согласно науке

Да двигает лихо плечом.

Да щурится важно и хмуро,

Как знающий цену себе.

И с лихостью важной окурок

Висит у него на губе.

Все точно, движенья по счету,

Удар - где такой, где сякой.

И смотрит боец за работой

С одною разутой ногой.

Он хочет, чтоб было получше

Сработано, чтоб в аккурат.

И скоро сапог он получит,

И топай обратно, солдат.

Кто знает,- казенной подковки,

Подбитой по форме под низ,

Достанет ему до Сычевки,

А может, до старых границ.

И может быть, думою сходной

Он занят, а может - и нет.

И пахнет от кухни походной,

Как в мирное время, обед.

И в сторону гулкой, недальней

Пальбы - перелет, недолет -

Неспешно и как бы похвально

Кивает сапожник:

- Дает?

- Дает,- отзывается здраво

Боец. И не смотрит. Война.

Налево война и направо,

Война поперек всей державы,

Давно не в новинку она.

У Волги, у рек и речушек,

У горных приморских дорог,

У северных хвойных опушек

Теснится колесами пушек,

Мильонами грязных сапог.

Наломано столько железа,

Напорчено столько земли

И столько повалено леса,

Как будто столетья прошли.

А сколько разрушено крова,

Погублено жизни самой.

Иной - и живой и здоровый -

Куда он вернется домой,

Найдет ли окошко родное,

Куда постучаться в ночи?

Все - прахом, все - пеплом-золою,

Сынишка сидит сиротою

С немецкой гармошкой губною

На чьей-то холодной печи.

Поник журавель у колодца,

И некому воду носить.

И что еще встретить придется -

Само не пройдет, не сотрется,-

За все это надо спросить...

Привстали, серьезные оба.

- Кури.

- Ну давай, закурю.

- Великое дело, брат, обувь.

- Молчи, я и то говорю.

Беседа идет, не беседа,

Стоят они, курят вдвоем.

- Шагай, брат, теперь до победы.

Не хватит - еще подобьем.

- Спасибо.- И словно бы другу,

Который его провожал,

Товарищ товарищу руку

Внезапно и крепко пожал.

В час добрый. Что будет - то будет.

Бывало! Не стать привыкать!..

Родные великие люди,

Россия, родимая мать.

БАЛЛАДА О ТОВАРИЩЕ

Вдоль развороченных дорог

И разоренных сел

Мы шли по звездам на восток,-

Товарища я вел.

Он отставал, он кровь терял,

Он пулю нес в груди

И всю дорогу повторял:

- Ты брось меня. Иди...

Наверно, если б ранен был

И шел в степи чужой,

Я точно так бы говорил

И не кривил душой.

А если б он тащил меня,

Товарища-бойца,

Он точно так же, как и я,

Тащил бы до конца...

Мы шли кустами, шли стерней:

В канавке где-нибудь

Ловили воду пятерней,

Чтоб горло обмануть,

О пище что же говорить,-

Не главная беда.

Но как хотелось нам курить!

Курить - вот это да...

Где разживалися огнем,

Мы лист ольховый жгли,

Как в детстве, где-нибудь в ночном,

Когда коней пасли...

Быть может, кто-нибудь иной

Расскажет лучше нас,

Как горько по земле родной

Идти, в ночи таясь.

Как трудно дух бойца беречь,

Чуть что скрываясь в тень.

Чужую, вражью слышать речь

Близ русских деревень.

Как зябко спать в сырой копне

В осенний холод, в дождь,

Спиной к спине - и все ж во сне

Дрожать. Собачья дрожь.

И каждый шорох, каждый хруст

Тревожит твой привал...

Да, я запомнил каждый куст,

Что нам приют давал.

Запомнил каждое крыльцо,

Куда пришлось ступать,

Запомнил женщин всех в лицо,

Как собственную мать.

Они делили с нами хлеб -

Пшеничный ли, ржаной,-

Они нас выводили в степь

Тропинкой потайной.

Им наша боль была больна,-

Своя беда не в счет.

Их было много, но одна...

О ней и речь идет.

- Остался б,- за руку брала

Товарища она,-

Пускай бы рана зажила,

А то в ней смерть видна.

Пойдешь да сляжешь на беду

В пути перед зимой.

Остался б лучше.- Нет, пойду,-

Сказал товарищ мой.

- А то побудь. У нас тут глушь,

В тени мой бабий двор.

Случись что, немцы,- муж и муж,

И весь тут разговор.

И хлеба в нынешнем году

Мне не поесть самой,

И сала хватит.- Нет, пойду,-

Вздохнул товарищ мой.

- Ну, что ж, иди...- И стала вдруг

Искать ему белье,

И с сердцем как-то все из рук

Металось у нее.

Гремя, на стол сковороду

Подвинула с золой.

Поели мы.- А все ж пойду,-

Привстал товарищ мой.

Она взглянула на него:

- Прощайте,- говорит,-

Да не подумайте чего...-

Заплакала навзрыд.

На подоконник локотком

Так горько опершись,

Она сидела босиком

На лавке. Хоть вернись.

Переступили мы порог,

Но не забыть уж мне

Ни тех босых сиротских ног,

Ни локтя на окне.

Нет, не казалася дурней

От слез ее краса,

Лишь губы детские полней

Да искристей глаза.

Да горячее кровь лица,

Закрытого рукой.

А как легко сходить с крыльца,

Пусть скажет кто другой...

Обоих жалко было мне,

Но чем тут пособить?

- Хотела долю на войне

Молодка ухватить.

Хотела в собственной избе

Ее к рукам прибрать,

Обмыть, одеть и при себе

Держать - не потерять,

И чуять рядом по ночам,-

Такую вел я речь.

А мой товарищ? Он молчал,

Не поднимая плеч...

Бывают всякие дела,-

Ну, что ж, в конце концов

Ведь нас не женщина ждала,

Ждал фронт своих бойцов.

Мы пробирались по кустам,

Брели, ползли кой-как.

И снег нас в поле не застал,

И не заметил враг.

И рану тяжкую в груди

Осилил спутник мой.

И все, что было позади,

Занесено зимой.

И вот теперь, по всем местам

Печального пути,

В обратный путь досталось нам

С дивизией идти.

Что ж, сердце, вволю постучи,-

Настал и наш черед.

Повозки, пушки, тягачи

И танки - все вперед!

Вперед - погода хороша,

Какая б ни была!

Вперед - дождалася душа

Того, чего ждала!

Вперед дорога - не назад,

Вперед - веселый труд;

Вперед - и плечи не болят,

И сапоги не трут.

И люди,- каждый молодцом,-

Горят: скорее в бой.

Нет, ты назад пройди бойцом,

Вперед пойдет любой.

Привал - приляг. Кто рядом - всяк

Приятель и родня.

Эй ты, земляк, тащи табак!

- Тащу. Давай огня!

Свояк, земляк, дружок, браток,

И все добры, дружны.

Но с кем шагал ты на восток,

То друг иной цены...

И хоть оставила война

Следы свои на всем,

И хоть земля оголена,

Искажена огнем,-

Но все ж знакомые места,

Как будто край родной.

- А где-то здесь деревня та?-

Сказал товарищ мой.

Я промолчал, и он умолк,

Прервался разговор.

А я б и сам добавить мог,

Сказать:- А где тот двор...

Где хата наша и крыльцо

С ведерком на скамье?

И мокрое от слез лицо,

Что снилося и мне?..

Дымком несет в рядах колонн

От кухни полевой.

И вот деревня с двух сторон

Дороги боевой.

Неполный ряд домов-калек,

Покинутых с зимы.

И там на ужин и ночлег

Расположились мы.

И два бойца вокруг глядят,

Деревню узнают,

Где много дней тому назад

Нашли они приют.

Где печь для них, как для родных,

Топили в ночь тайком.

Где, уважая отдых их,

Ходили босиком.

Где ждали их потом с мольбой

И мукой день за днем...

И печь с обрушенной трубой

Теперь на месте том.

Да сорванная, в стороне,

Часть крыши. Бедный хлам.

Да черная вода на дне

Оплывших круглых ям.

Стой! Это было здесь жилье,

Людской отрадный дом.

И здесь мы видели ее,

Ту, что осталась в нем.

И проводила, от лица

Не отнимая рук,

Тебя, защитника, бойца.

Стой! Оглянись вокруг...

Пусть в сердце боль тебе, как нож,

По рукоять войдет.

Стой и гляди! И ты пойдешь

Еще быстрей вперед.

Вперед, за каждый дом родной,

За каждый добрый взгляд,

Что повстречался нам с тобой,

Когда мы шли назад.

И за кусок, и за глоток,

Что женщина дала,

И за любовь ее, браток,

Хоть без поры была.

Вперед - за час прощальный тот,

За память встречи той...

- Вперед, и только, брат, вперед,

Сказал товарищ мой...

Он плакал горестно, солдат,

О девушке своей,

Ни муж, ни брат, ни кум, ни сват

И не любовник ей.

И я тогда подумал:- Пусть,

Ведь мы свои, друзья.

Ведь потому лишь сам держусь,

Что плакать мне нельзя.

А если б я,- случись так вдруг,-

Не удержался здесь,

То удержался б он, мой друг,

На то и дружба есть...

И, постояв еще вдвоем,

Два друга, два бойца,

Мы с ним пошли. И мы идем

На Запад. До конца.

БАЛЛАДА ОБ ОТРЕЧЕНИИ

Вернулся сын в родимый дом

С полей войны великой.

И запоясана на нем

Шинель каким-то лыком.

Не брита с месяц борода,

Ершится - что чужая.

И в дом пришел он, как беда

Приходит вдруг большая...

Но не хотели мать с отцом

Беде тотчас поверить,

И сына встретили вдвоем

Они у самой двери.

Его доверчиво обнял

Отец, что сам когда-то

Три года с немцем воевал

И добрым был солдатом;

Навстречу гостю мать бежит:

- Сынок, сынок родимый...-

Но сын за стол засесть спешит

И смотрит как-то мимо.

Беда вступила на порог,

И нет родным покоя.

- Как на войне дела, сынок?-

А сын махнул рукою.

А сын сидит с набитым ртом

И сам спешит признаться,

Что ради матери с отцом

Решил в живых остаться.

Родные поняли не вдруг,

Но сердце их заныло.

И край передника из рук

Старуха уронила.

Отец себя не превозмог,

Поникнул головою.

- Ну что ж, выходит так, сынок,

Ты убежал из боя? ..-

И замолчал отец-солдат,

Сидит, согнувши спину,

И грустный свой отводит взгляд

От глаз родного сына.

Тогда глядит с надеждой сын

На материн передник.

- Ведь у тебя я, мать, один -

И первый, и последний.-

Но мать, поставив щи на стол,

Лишь дрогнула плечами.

И показалось, день прошел,

А может год, в молчанье.

И праздник встречи навсегда

Как будто канул в омут.

И в дом пришедшая беда

Уже была, как дома.

Не та беда, что без вреда

Для совести и чести,

А та, нещадная, когда

Позор и горе вместе.

Такая боль, такой позор,

Такое злое горе,

Что словно мгла на весь твой двор

И на твое подворье,

На всю родню твою вокруг,

На прадеда и деда,

На внука, если будет внук,

На друга и соседа...

И вот поднялся, тих и строг

В своей большой кручине,

Отец-солдат:- Так вот, сынок,

Не сын ты мне отныне.

Не мог мой сын,- на том стою,

Не мог забыть присягу,

Покинуть Родину в бою,

Притти домой бродягой.

Не мог мой сын, как я не мог,

Забыть про честь солдата,

Хоть защищали мы, сынок,

Не то, что вы. Куда там!

И ты теперь оставь мой дом,

Ищи отца другого.

А не уйдешь, так мы уйдем

Из-под родного крова.

Не плачь, жена. Тому так быть.

Был сын - и нету сына,

Легко растить, легко любить.

Трудней из сердца вынуть...-

И что-то молвил он еще

И смолк. И, подняв руку,

Тихонько тронул за плечо

Жену свою, старуху.

Как будто ей хотел сказать:

- Я все, голубка, знаю.

Тебе еще больней: ты - мать,

Но я с тобой, родная.

Пускай наказаны судьбой,-

Не век скрипеть телеге,

Не так нам долго жить с тобой,

Но честь живет вовеки...-

А гость, качнувшись, за порог

Шагнул, нащупал выход.

Вот, думал, крикнут: 'Сын, сынок!

Вернись!' Но было тихо.

И, как хмельной, держась за тын,

Прошел он мимо клети.

И вот теперь он был один,

Один на белом свете.

Один, не принятый в семье,

Что отреклась от сына,

Один на всей большой земле,

Что двадцать лет носила.

И от того, как шла тропа,

В задворках пропадая,

Как под ногой его трава

Сгибалась молодая;

И от того, как свеж и чист

Сиял весь мир окольный,

И трепетал неполный лист -

Весенний,- было больно.

И, посмотрев вокруг, вокруг

Глазами не своими,

Кравцов Иван,- назвал он вслух

Свое как будто имя.

И прислонился головой

К стволу березы белой.

- А что ж ты, что ж ты над собой,

Кравцов Иван, наделал?

Дошел до самого конца,

Худая песня спета.

Ни в дом родимого отца

Тебе дороги нету,

Ни к сердцу матери родной,

Поникшей под ударом.

И кары нет тебе иной,

Помимо смертной кары.

Иди, беги, спеши туда,

Откуда шел без чести,

И не прощенья, а суда

Себе проси на месте.

И на глазах друзей-бойцов,

К тебе презренья полных,

Тот приговор, Иван Кравцов,

Ты выслушай безмолвно.

Как честь, прими тот приговор.

И стой, и будь, как воин,

Хотя б в тот миг, как залп в упор

Покончит счет с тобою.

А может быть, еще тот суд

Свой приговор отложит,

И вновь ружье тебе дадут,

Доверят вновь. Быть может...

БОЙ В БОЛОТЕ

Бой безвестный, о котором

Речь сегодня поведем,

Был, прошел, забылся скоро...

Да и вспомнят ли о нем?

Бой в лесу, в кустах, в болоте,

Где война стелила путь,

Где вода была пехоте

По колено, грязь — по грудь;

Где брели бойцы понуро,

И, скользнув с бревна в ночи,

Артиллерия тонула,

Увязали тягачи.

Этот бой в болоте диком

На втором году войны

Не за город шел великий,

Что один у всей страны;

Не за гордую твердыню,

Что у матушки-реки,

А за некий, скажем ныне,

Населенный пункт Борки.

Он стоял за тем болотом

У конца лесной тропы,

В нем осталось ровным счетом

Обгорелых три трубы.

Там с открытых и закрытых

Огневых — кому забыть!—

Было бито, бито, бито,

И, казалось, что там бить?

Там в щебенку каждый камень,

В щепки каждое бревно.

Называлось там Борками

Место черное одно.

А в окружку — мох, болото,

Край от мира в стороне.

И подумать вдруг, что кто-то

Здесь родился, жил, работал,

Кто сегодня на войне.

Где ты, где ты, мальчик босый,

Деревенский пастушок,

Что по этим дымным росам,

Что по этим кочкам шел?

Бился ль ты в горах Кавказа

Или пал за Сталинград,

Мой земляк, ровесник, брат,

Верный долгу и приказу

Русский труженик-солдат.

Или, может, в этих дымах,

Что уже недалеки,

Видишь нынче свой родимый

Угол дедовский, Борки?

И у той черты недальной,

У земли многострадальной.

Что была к тебе добра,

Влился голос твой в печальный

И протяжный стон: «Ура-а...»

Как в бою удачи мало

И дела нехороши,

Виноватого, бывало,

Там попробуй поищи.

Артиллерия толково

Говорит — она права:

— Вся беда, что танки снова

В лес свернули по дрова.

А еще сложнее счеты,

Чуть танкиста повстречал:

— Подвела опять пехота.

Залегла. Пропал запал.

А пехота не хвастливо,

Без отрыва от земли

Лишь махнет рукой лениво:

— Точно. Танки подвели.

Так идет оно по кругу,

И ругают все друг друга,

Лишь в согласье все подряд

Авиацию бранят.

Все хорошие ребята,

Как посмотришь — красота,

И ничуть не виноваты,

И деревня не взята.

И противник по болоту,

По траншейкам торфяным

Садит вновь из минометов —

Что ты хочешь делай с ним.

Адреса разведал точно,

Шлет посылки спешной почтой,

И лежишь ты, адресат,

Изнывая, ждешь за кочкой,

Скоро ль мина влепит в зад.

Перемокшая пехота

В полный смак клянет болото,

Не мечтает о другом —

Хоть бы смерть, да на сухом.

Кто-нибудь еще расскажет,

Как лежали там в тоске.

Третьи сутки кукиш кажет

В животе кишка кишке.

Посыпает дождик редкий,

Кашель злой терзает грудь.

Ни клочка родной газетки —

Козью ножку завернуть;

И ни спичек, ни махорки —

Все раскисло от воды.

— Согласись, Василий Теркин,

Хуже нет уже беды?

Тот лежит у края лужи,

Усмехнулся:

— Нет, друзья,

Во сто раз бывает хуже,

Это точно знаю я.

— Где уж хуже...

— А не спорьте,

Кто не хочет, тот не верь,

Я сказал бы: на курорте

Мы находимся теперь.

И глядит шутник великий

На людей со стороны.

Губы — то ли от черники,

То ль от холода черны.

Говорит:

— В своем болоте

Ты находишься сейчас.

Ты в цепи. Во взводе. В роте.

Ты имеешь связь и часть.

Даже сетовать неловко

При такой, чудак, судьбе.

У тебя в руках винтовка,

Две гранаты при тебе.

У тебя — в тылу ль, на фланге,—

Сам не знаешь, как силен,—

Бронебойки, пушки, танки.

Ты, брат,— это батальон.

Полк. Дивизия. А хочешь —

Фронт. Россия! Наконец,

Я скажу тебе короче

И понятней: ты — боец.

Ты в строю, прошу усвоить,

А быть может, год назад

Ты бы здесь изведал, воин,

То, что наш изведал брат.

Ноги б с горя не носили!

Где свои, где чьи края?

Где тот фронт и где Россия?

По какой рубеж своя?

И однажды ночью поздно,

От деревни в стороне

Укрывался б ты в колхозной,

Например, сенной копне...

Тут, озноб вдувая в души,

Долгой выгнувшись дугой,

Смертный свист скатился в уши,

Ближе, ниже, суше, глуше —

И разрыв!

За ним другой...

— Ну, накрыл. Не даст дослушать

Человека.

— Он такой...

И за каждым тем разрывом

На примолкнувших ребят

Рваный лист, кружась лениво,

Ветки сбитые летят.

Тянет всех, зовет куда-то,

Уходи, беда вот-вот...

Только Теркин:

— Брось, ребята,

Говорю — не попадет.

Сам сидит как будто в кресле...

Всех страхует от огня.

— Ну, а если?..

— А уж если...

Получи тогда с меня.

Слушай лучше. Я серьезно

Рассуждаю о войне.

Вот лежишь ты в той бесхозной,

В поле брошенной копне.

Немец где? До ближней хаты

Полверсты — ни дать ни взять,

И приходят два солдата

В поле сена навязать.

Из копнушки вяжут сено,

Той, где ты нашел приют,

Уминают под колено

И поют. И что ж поют!

Хлопцы, верьте мне, не верьте,

Только врать не стал бы я,

А поют худые черти,

Сам слыхал: «Москва моя».

Тут состроил Теркин рожу

И привстал, держась за пень,

И запел весьма похоже,

Как бы немец мог запеть.

До того тянул он криво,

И смотрел при этом он

Так чванливо, так тоскливо,

Так чудно,— печенки вон!

— Вот и смех тебе. Однако

Услыхал бы ты тогда

Эту песню,— ты б заплакал

От печали и стыда.

И смеешься ты сегодня,

Потому что, знай, боец:

Этой песни прошлогодней

Нынче немец не певец.

— Не певец-то — это верно,

Это ясно, час не тот...

— А деревню-то, примерно,

Вот берем — не отдает.

И с тоскою бесконечной,

Что, быть может, год берег,

Кто-то так чистосердечно,

Глубоко, как мех кузнечный,

Вдруг вздохнул:

— Ого, сынок!

Подивился Теркин вздоху,

Посмотрел,— ну, ну!— сказал,—

И такой ребячий хохот

Всех опять в работу взял.

— Ах ты, Теркин. Ну и малый.

И в кого ты удался,

Только мать, наверно, знала...

— Я от тетки родился.

— Теркин — теткин, елки-палки,

Сыпь еще назло врагу.

— Не могу. Таланта жалко.

До бомбежки берегу.

Получай тогда на выбор,

Что имею про запас.

— И за то тебе спасибо.

— На здоровье. В добрый час.

Заключить теперь нельзя ли,

Что, мол, горе не беда,

Что ребята встали, взяли

Деревушку без труда?

Что с удачей постоянной

Теркин подвиг совершил:

Русской ложкой деревянной

Восемь фрицев уложил!

Нет, товарищ, скажем прямо:

Был он долог до тоски,

Летний бой за этот самый

Населенный пункт Борки.

Много дней прошло суровых,

Горьких, списанных в расход.

— Но позвольте,— скажут снова,

Так о чем тут речь идет?

Речь идет о том болоте,

Где война стелила путь,

Где вода была пехоте

По колено, грязь — по грудь;

Где в трясине, в ржавой каше,

Безответно — в счет, не в счет —

Шли, ползли, лежали наши

Днем и ночью напролет;

Где подарком из подарков,

Как труды ни велики,

Не Ростов им был, не Харьков,

Населенный пункт Борки.

И в глуши, в бою безвестном,

В сосняке, в кустах сырых

Смертью праведной и честной

Пали многие из них.

Пусть тот бой не упомянут

В списке славы золотой,

День придет — еще повстанут

Люди в памяти живой.

И в одной бессмертной книге

Будут все навек равны —

Кто за город пал великий,

Что один у всей страны;

Кто за гордую твердыню,

Что у Волги у реки,

Кто за тот, забытый ныне,

Населенный пункт Борки.

И Россия — мать родная —

Почесть всем отдаст сполна.

Бой иной, пора иная,

Жизнь одна и смерть одна.

БОЛЬШОЕ ЛЕТО

Большое лето фронтовое

Текло по сторонам шоссе

Густой, дремучею травою,

Уставшей думать о косе.

И у шлагбаумов контрольных

Курились мирные дымки,

На грядках силу брал свекольник,

Солдатской слушаясь руки...

Но каждый холмик придорожный

И лес, недвижный в стороне,

Безлюдьем, скрытностью тревожной

Напоминали о войне...

И тишина была до срока.

А грянул срок — и началось!

И по шоссе пошли потоком

На запад тысячи колес.

Пошли — и это означало,

Что впереди, на фронте, вновь

Земля уже дрожмя дрожала

И пылью присыпала кровь...

В страду вступило третье лето,

И та смертельная страда,

Своим огнем обняв полсвета,

Грозилась вырваться сюда.

Грозилась прянуть вглубь России,

Заполонив ее поля...

И силой встать навстречу силе

Спешили небо и земля.

Кустами, лесом, как попало,

К дороге, ходок и тяжел,

Пошел греметь металл стоялый,

Огнем огонь давить пошел.

Бензина, масел жаркий запах

Повеял густо в глушь полей.

Войска, войска пошли на запад,

На дальний говор батарей...

И тот, кто два горячих лета

У фронтовых видал дорог,

Он новым, нынешним приметам

Душой порадоваться мог.

Не тот был строй калужских, брянских,

Сибирских воинов. Не тот

Грузовиков заокеанских

И русских танков добрый ход.

Не тот в пути порядок чинный,

И даже выправка не та

У часового, что картинно

Войска приветствовал с поста.

И фронта вестница живая,

Вмещая год в короткий час,

Не тот дорога фронтовая

Сегодня в тыл несла рассказ.

Оттуда, с рубежей атаки,

Где солнце застил смертный дым,

Куда порой боец не всякий

До места доползал живым;

Откуда пыль и гарь на каске

Провез парнишка впереди,

Что руку в толстой перевязке

Держал, как ляльку, на груди.

Оттуда лица были строже,

Но день иной и год иной,

И возглас: «Немцы!»— не встревожил

Большой дороги фронтовой.

Они прошли неровной, сборной,

Какой-то встрепанной толпой,

Прошли с поспешностью покорной,

Кто как, шагая вразнобой.

Гуртом сбиваясь к середине,

Они оттуда шли, с войны.

Колени, локти были в глине

И лица грязные бледны.

И было все обыкновенно

На той дороге фронтовой,

И охранял колонну пленных

Немногочисленный конвой.

А кто-то воду пил из фляги

И отдувался, молодец.

А кто-то ждал, когда бумаги

Проверит девушка-боец.

А там танкист в открытом люке

Стоял, могучее дитя,

И вытирал тряпицей руки,

Зубами белыми блестя.

А кто-то, стоя на подножке

Грузовика, что воду брал,

Насчет того, как от бомбежки

Он уцелел, для смеху врал...

И третье лето фронтовое

Текло по сторонам шоссе

Глухою, пыльною травою,

Забывшей думать о косе.

В СМОЛЕНСКЕ

I

Два только года — или двести

Жестоких нищих лет прошло,

Но то, что есть на этом месте,—

Ни город это, ни село.

Пустырь угрюмый и безводный,

Где у развалин ветер злой

В глаза швыряется холодной

Кирпичной пылью и золой;

Где в бывшем центре иль в предместье

Одна в ночи немолчна песнь:

Гремит, бубнит, скребет по жести

Войной оборванная жесть.

И на проспекте иль проселке,

Что меж руин пролег, кривой,

Ручные беженцев двуколки

Гремят по древней мостовой.

Дымок из форточки подвала,

Тропа к колодцу в Чертов ров...

Два только года. Жизнь с начала —

С огня, с воды, с охапки дров.

II

Какой-то немец в этом доме

Сушил над печкою носки,

Трубу железную в проломе

Стены устроив мастерски.

Уютом дельным жизнь-времянку

Он оснастил, как только мог:

Где гвоздь, где ящик, где жестянку

Служить заставив некий срок.

И в разоренном доме этом

Определившись на постой,

Он жил в тепле, и спал раздетым,

И мылся летнею водой...

Пускай не он сгубил мой город,

Другой, что вместе убежал,—

Мне жалко воздуха, которым

Он год иль месяц здесь дышал.

Мне жаль тепла, угла и крова,

Дневного света жаль в дому,

Всего, что, может быть, здорово

Иль было радостно ему.

Мне каждой жаль тропы и стежки,

Где проходил он по земле,

Заката, что при нем в окошке

Играл вот так же на стекле.

Мне жалко запаха лесного

Дровец, наколотых в снегу,

Всего, чего я вспомнить снова,

Не вспомнив немца, не могу.

Всего, что сердцу с детства свято,

Что сердцу грезилось светло

И что отныне, без возврата,

Утратой на сердце легло.

ДВЕ СТРОЧКИ

Из записной потертой книжки

Две строчки о бойце-парнишке,

Что был в сороковом году

Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело

По-детски маленькое тело.

Шинель ко льду мороз прижал,

Далеко шапка отлетела.

Казалось, мальчик не лежал,

А все еще бегом бежал

Да лед за полу придержал...

Среди большой войны жестокой,

С чего - ума не приложу,

Мне жалко той судьбы далекой,

Как будто мертвый, одинокий,

Как будто это я лежу,

Примерзший, маленький, убитый

На той войне незнаменитой,

Забытый, маленький, лежу.

ДОМ БОЙЦА

Столько было за спиною

Городов, местечек, сел,

Что в село свое родное

Не заметил, как вошел.

Не один вошел - со взводом,

Не по улице прямой -

Под огнем, по огородам

Добирается домой...

Кто подумал бы когда-то,

Что достанется бойцу

С заряженною гранатой

К своему ползти крыльцу?

А мечтал он, может статься,

Подойти путем другим,

У окошка постучаться

Жданным гостем, дорогим.

На крылечке том с усмешкой

Притаиться, замереть.

Вот жена впотьмах от спешки

Дверь не может отпереть.

Видно знает, знает, знает,

Кто тут ждет за косяком...

'Что ж ты, милая, родная,

Выбегаешь босиком?..'

И слова, и смех, и слезы -

Все в одно сольется тут.

И к губам, сухим с мороза,

Губы теплые прильнут.

Дети кинутся, обнимут...

Младший здорово подрос...

Нет, не так тебе, родимый,

Заявиться довелось.

Повернулись по-иному

Все надежды, все дела.

На войну ушел из дому,

А война и в дом пришла.

Смерть свистит над головами,

Снег снарядами изрыт.

И жена в холодной яме

Где-нибудь с детьми сидит.

И твоя родная хата,

Где ты жил не первый год,

Под огнем из автоматов

В борозденках держит взвод.

- До какого ж это срока,-

Говорит боец друзьям,-

Поворачиваться боком

Да лежать, да мерзнуть нам?

Это я здесь виноватый,

Хата все-таки моя.

А поэтому, ребята,-

Говорит он,- дайте я...

И к своей избе хозяин,

По-хозяйски строг, суров,

За сугробом подползает

Вдоль плетня и клетки дров.

И лежат, следят ребята:

Вот он снег отгреб рукой,

Вот привстал. В окно - граната,

И гремит разрыв глухой...

И неспешно, деловито

Встал хозяин, вытер пот...

Сизый дым в окне разбитом,

И свободен путь вперед.

Затянул ремень потуже,

Отряхнулся над стеной,

Заглянул в окно снаружи -

И к своим:- Давай за мной...

А когда селенье взяли,

К командиру поскорей:

- Так и так. Теперь нельзя ли

Повидать жену, детей?..

Лейтенант, его ровесник,

Воду пьет из котелка.

- Что ж, поскольку житель местный...-

И мигнул ему слегка.-

Но гляди, справляйся срочно,

Тут походу не конец.-

И с улыбкой:- Это точно,-

Отвечал ему боец...

ЗА ВЯЗЬМОЙ

По старой дороге на запад, за Вязьмой,

В кустах по оборкам смоленских лощин,

Вы видели, сколько там наших машин,

Что осенью той, в отступленье, завязли?

Иная торчит, запрокинувшись косо,

В поломанном, втоптанном в грязь лозняке,

Как будто бы пить подползала к реке -

И не доползла. И долго в тоске,

Во тьме, под огнем буксовали колеса.

И мученик этой дороги - шофер,

Которому все нипочем по профессии,

Лопату свою доставал и топор,

Капот поднимал, проверяя мотор,

Топтался в болотном отчаянном месиве.

Погиб ли он там, по пути на восток,

Покинув трехтонку свою без оглядки,

В зятья ли пристал к подходящей солдатке,

Иль фронт перешел и в свой полк на порог

Явился, представился в полном порядке,

И нынче по этому ездит шоссе

Шофер, как шофер, неприметный, как все,

Угревший свое неизменное место,-

Про то неизвестно...

ЗЕМЛЯКУ

Нет, ты не думал,- дело молодое,-

Покуда не уехал на войну,

Какое это счастье дорогое -

Иметь свою родную сторону.

Иметь, любить и помнить угол милый,

Где есть деревья, что отец садил,

Где есть, быть может, прадедов могилы,

Хотя б ты к ним ни разу не ходил;

Хотя б и вовсе там бывал не часто,

Зато больней почувствовал потом,

Какое это горькое несчастье -

Вдруг потерять тот самый край и дом,

Где мальчиком ты день встречал когда-то,

Почуяв солнце заспанной щекой,

Где на крыльце одною нянчил брата

И в камушки играл другой рукой.

Где мастерил ему с упорством детским

Вертушки, пушки, мельницы, мечи...

И там теперь сидит солдат немецкий,

И для него огонь горит в печи.

И что ему, бродяге полумира,

В твоем родном, единственном угле?

Он для него - не первая квартира

На пройденной поруганной земле.

Он гость недолгий, нет ему расчета

Щадить что-либо, все - как трын-трава:

По окнам прострочит из пулемета,

Отцовский садик срубит на дрова...

Он опоганит, осквернит, отравит

На долгий срок заветные места.

И даже труп свой мерзкий здесь оставит -

В земле, что для тебя священна и чиста.

Что ж, не тоскуй и не жалей, дружище,

Что отчий край лежит не на пути,

Что на свое родное пепелище

Тебе другой дорогою идти.

Где б ни был ты в огне передних линий -

На Севере иль где-нибудь в Крыму,

В Смоленщине иль здесь, на Украине,-

Идешь ты нынче к дому своему.

Идешь с людьми в строю необозримом,-

У каждого своя родная сторона,

У каждого свой дом, свой сад, свой брат любимый,

А родина у всех у нас одна...

ИВАН ГРОМАК

Не всяк боец, что брал Орел,

Иль Харьков, иль Полтаву,

В тот самый город и вошел

Через его заставу.

Такой иному выйдет путь,

В согласии с приказом,

Что и на город тот взглянуть

Не доведется глазом...

Вот так, верней, почти что так,

В рядах бригады энской

Сражался мой Иван Громак,

Боец, герой Смоленска.

Соленый пот глаза слепил

Солдату молодому,

Что на войне мужчиной был,

Мальчишкой числясь дома.

В бою не шутка — со свежа,

Однако дальше — больше,

От рубежа до рубежа

Воюет бронебойщик...

И вот уже недалеки

За дымкой приднепровской

И берег тот Днепра-реки

И город — страж московский.

Лежит пехота. Немец бьет.

Крест-накрест пишут пули.

Нельзя назад, нельзя вперед.

Что ж, гибнуть? Черта в стуле!

И словно силится прочесть

В письме слепую строчку,

Глядит Громак и молвит: — Есть!

Заметил вражью точку.

Берет тот кустик на прицел,

Припав к ружью, наводчик.

И дело сделано: отпел

Немецкий пулеметчик.

Один отпел, второй поет,

С кустов ссекая ветки.

Громак прицелился — и тот

Подшиблен пулей меткой.

Команда слышится:

— Вперед!

Вперед, скорее, братцы!...

Но тут немецкий миномет

Давай со зла плеваться.

Иван Громак смекает: врешь,

Со страху ты сердитый.

Разрыв! Кусков не соберешь —

Ружье бойца разбито.

Громак в пыли, Громак в дыму,

Налет жесток и долог.

Громак не чуял, как ему

Прожег плечо осколок.

Минутам счет, секундам счет,

Налет притихнул рьяный.

А немцы — вот они — в обход

Позиции Ивана.

Ползут, хотят забрать живьем.

Ползут, скажи на милость,

Отвага тоже: впятером

На одного решились.

Вот — на бросок гранаты враг,

Громак его гранатой,

Вот рядом двое. Что ж Громак?

Громак — давай лопатой.

Сошлись, сплелись, пошла возня.

Громак живучий малый.

— Ты думал что? Убил меня?

Смотри, убьешь, пожалуй!—

Схватил он немца, затая

И боль свою и муки: —

Что? Думал — раненый? А я

Еще имею руки.

Сдавил его одной рукой,

У немца прыть увяла.

А тут еще — один, другой

На помощь. Куча мала.

Лежачий раненый Громак

Под ними землю пашет.

Конец, Громак? И было б так,

Да подоспели наши...

Такая тут взялась жара,

Что передать не в силах.

И впереди уже «ура»

Слыхал Громак с носилок.

Враг отступил в огне, в дыму

Пожаров деревенских...

Но не пришлося самому

Ивану быть в Смоленске.

И как гласит о том молва,

Он не в большой обиде.

Смоленск — Смоленском. А Москва?

Он и Москвы не видел.

Не приходилось,— потому...

Опять же горя мало:

Москвы не видел, но ему

Москва салютовала.

ЛЕНИН И ПЕЧНИК

В Горках знал его любой.

Старики на сходку звали,

Дети - попросту, гурьбой,

Чуть завидят, обступали.

Был он болен. Выходил

На прогулку ежедневно.

С кем ни встретится, любил

Поздороваться душевно.

За версту - как шел пешком -

Мог его узнать бы каждый.

Только случай с печником

Вышел вот какой однажды.

Видит издали печник,

Видит: кто-то незнакомый

По лугу по заливному

Без дороги - напрямик.

А печник и рад отчасти,-

По-хозяйски руку в бок,-

Ведь при царской прежней власти

Пофорсить он разве мог?

Грядка луку в огороде,

Сажень улицы в селе,-

Никаких иных угодий

Не имел он на земле...

- Эй ты, кто там ходит лугом!

Кто велел топтать покос?!-

Да сплеча на всю округу

И поехал и понес.

Разошелся.

А прохожий

Улыбнулся, кепку снял.

- Хорошо ругаться можешь,-

Только это и сказал.

Постоял еще немного,

Дескать, что ж, прости отец,

Мол, пойду другой дорогой...

Тут бы делу и конец.

Но печник - душа живая,-

Знай меня, не лыком шит!-

Припугнуть еще желая:

- Как фамилия?- кричит.

Тот вздохнул, пожал плечами,

Лысый, ростом невелик.

- Ленин,- просто отвечает.

- Ленин?- Тут и сел старик.

День за днем проходит лето,

Осень с хлебом на порог,

И никак про случай этот

Позабыть печник не мог.

И по свежей по пороше

Вдруг к избушке печника

На коне в возке хорошем

Два военных седока.

Заметалась беспокойно

У окошка вся семья.

Входят гости:

- Вы такой-то?

Свесил руки:

- Вот он я...

- Собирайтесь!-

Взял он шубу,

Не найдет, где рукава.

А жена ему:

- За грубость,

За свои идешь слова...

Сразу в слезы непременно,

К мужней шубе - головой.

- Попрошу,- сказал военный,-

Ваш инструмент взять с собой.

Скрылась хата за пригорком.

Мчатся санки прямиком.

Поворот, усадьба Горки,

Сад, подворье, белый дом.

В доме пусто, нелюдимо,

Ни котенка не видать.

Тянет стужей, пахнет дымом -

Ну овин - ни дать ни взять.

Только сел печник в гостиной,

Только на пол свой мешок -

Вдруг шаги, и дом пустынный

Ожил весь, и на порог -

Сам, такой же, тот прохожий.

Печника тотчас узнал.

- Хорошо ругаться можешь,-

Поздоровавшись, сказал.

И вдобавок ни словечка,

Словно все, что было,- прочь.

- Вот совсем не греет печка.

И дымит. Нельзя ль помочь?

Крякнул мастер осторожно,

Краской густо залился.

- То есть как же так нельзя?

То есть вот как даже можно!..

Сразу шубу с плеч - рывком,

Достает инструмент.- Ну-ка... -

Печь голландскую кругом,

Точно доктор, всю обстукал.

В чем причина, в чем беда

Догадался - и за дело.

Закипела тут вода,

Глина свежая поспела.

Все нашлось - песок, кирпич,

И спорится труд, как надо.

Тут печник, а там Ильич

За стеною пишет рядом.

И привычная легка

Печнику работа.

Отличиться велика

У него охота.

Только будь, Ильич, здоров,

Сладим любо-мило,

Чтоб, каких ни сунуть дров,

Грела, не дымила.

Чтоб в тепле писать тебе

Все твои бумаги,

Чтобы ветер пел в трубе

От веселой тяги.

Тяга слабая сейчас -

Дело поправимо,

Дело это - плюнуть раз,

Друг ты наш любимый...

Так он думает, кладет

Кирпичи по струнке ровно.

Мастерит легко, любовно,

Словно песенку поет...

Печь исправлена. Под вечер

В ней защелкали дрова.

Тут и вышел Ленин к печи

И сказал свои слова.

Он сказал,- тех слов дороже

Не слыхал еще печник:

- Хорошо работать можешь,

Очень хорошо, старик.

И у мастера от пыли

Зачесались вдруг глаза.

Ну а руки в глине были -

Значит, вытереть нельзя.

В горле где-то все запнулось,

Что хотел сказать в ответ,

А когда слеза смигнулась,

Посмотрел - его уж нет...

За столом сидели вместе,

Пили чай, велася речь

По порядку, честь по чести,

Про дела, про ту же печь.

Успокоившись немного,

Разогревшись за столом,

Приступил старик с тревогой

К разговору об ином.

Мол, за добрым угощеньем

Умолчать я не могу,

Мол, прошу, Ильич, прощенья

За ошибку на лугу.

Сознаю свою ошибку...

Только Ленин перебил:

- Вон ты что,- сказал с улыбкой,-

Я про то давно забыл...

По морозцу мастер вышел,

Оглянулся не спеша:

Дым столбом стоит над крышей,-

То-то тяга хороша.

Счастлив, доверху доволен,

Как идет - не чует сам.

Старым садом, белым полем

На деревню зачесал...

Не спала жена, встречает:

- Где ты, как?- душа горит...

- Да у Ленина за чаем

Засиделся,- говорит...

НАГРАДА

Два года покоя не зная

И тайной по-бабьи томясь,

Она берегла это знамя,

Советскую прятала власть.

Скрывала его одиноко,

Закутав отрезком холста,

В тревоге от срока до срока

Меняя места.

И в день, как опять задрожала

Земля от пальбы у села,

Тот сверток она из пожара

Спасла.

И полк под спасенное знамя

Весь новый, с иголочки, встал.

И с орденом 'Красное Знамя'

Поздравил ее генерал.

Смутилась до крайности баба,

Увидев такие дела.

- Мне телочку дали хотя бы,

И то б я довольна была...

НЕМЫЕ

Я слышу это не впервые,

В краю, потоптанном войной,

Привычно молвится: немые,—

И клички нету им иной.

Старуха бродит нелюдимо

У обгорелых черных стен.

— Немые дом сожгли, родимый,

Немые дочь угнали в плен.

Соседи мать в саду обмыли,

У гроба сбилися в кружок.

— Не плачь, сынок, а то немые

Придут опять. Молчи, сынок...

Голодный люд на пепелище

Варит немолотую рожь.

И ни угла к зиме, ни пищи...

— Немые, дед?— Немые, кто ж!

Немые, темные, чужие,

В пределы чуждой им земли

Они учить людей России

Глаголям виселиц пришли.

Пришли и ног не утирали.

Входя в любой, на выбор, дом.

В дому, не спрашивая, брали,

Платили пулей и кнутом.

К столу кидались, как цепные,

Спешили есть, давясь едой,

Со свету нелюди. Немые,—

И клички нету им иной.

Немые. В том коротком слове

Живей, чем в сотнях слов иных,

И гнев, и суд, что всех суровей,

И счет великих мук людских.

И, немоты лишившись грозной,

Немые перед тем судом

Заговорят. Но будет поздно:

По праву мы их не поймем...

НОЧЛЕГ

Разулся, ноги просушил,

Согрелся на ночлеге,

И человеку дом тот мил,

Неведомый вовеки.

Дом у Днепра иль за Днепром,

Своим натопленный двором,—

Ни мой, ни твой, ничейный,

Пропахший обувью сырой,

Солдатским потом, да махрой,

Да смазкою ружейной.

И, покидая угол тот,

Солдат, жилец бездомный,

О нем, бывает, и вздохнет,

И жизнь пройдет, а вспомнит!

НОЯБРЬ

В лесу заметней стала елка,

Он прибран засветло и пуст.

И оголенный, как метелка,

Забитый грязью у проселка,

Обдутый изморозью золкой,

Дрожит, свистит лозовый куст.

О ГЕРОЕ

— Нет, поскольку о награде

Речь опять зашла, друзья,

То уже не шутки ради

Кое-что добавлю я.

Как-то в госпитале было.

День лежу, лежу второй.

Кто-то смотрит мне в затылок,

Погляжу, а то — герой.

Сам собой, сказать,— мальчишка,

Недолеток-стригунок.

И мутит меня мыслишка:

Вот он мог, а я не мог...

Разговор идет меж нами,

И спроси я с первых слов:

— Вы откуда родом сами —

Не из наших ли краев?

Смотрит он:

— А вы откуда?—

Отвечаю:

— Так и так,

Сам как раз смоленский буду,

Может, думаю, земляк?

Аж привстал герой:

— Ну что вы,

Что вы,— вскинул головой,—

Я как раз из-под Тамбова,—

И потрогал орден свой.

И умолкнул. И похоже,

Подчеркнуть хотел он мне,

Что таких, как он, не может

Быть в смоленской стороне;

Что уж так они вовеки

Различаются места,

Что у них ручьи и реки

И сама земля не та,

И полянки, и пригорки,

И козявки, и жуки...

И куда ты, Васька Теркин,

Лезешь сдуру в земляки!

Так ли, нет — сказать,— не знаю,

Только мне от мысли той

Сторона моя родная

Показалась сиротой,

Сиротинкой, что не видно

На народе, на кругу...

Так мне стало вдруг обидно,—

Рассказать вам не могу.

Это да, что я не гордый

По характеру, а все ж

Вот теперь, когда я орден

Нацеплю, скажу я: врешь!

Мы в землячество не лезем,

Есть свои у нас края.

Ты — тамбовский? Будь любезен.

А смоленский — вот он я,

Не иной какой, не энский,

Безымянный корешок,

А действительно смоленский,

Как дразнили нас, рожок.

Не кичусь родным я краем,

Но пройди весь белый свет —

Кто в рожки тебе сыграет

Так, как наш смоленский дед.

Заведет, задует сивая

Лихая борода:

Ты куда, моя красивая,

Куда идешь, куда...

И ведет, поет, заяривает —

Ладно, что без слов,

Со слезою выговаривает

Радость и любовь.

И за ту одну старинную

За музыку-рожок

В край родной дорогу длинную

Сто раз бы я прошел,

Мне не надо, братцы, ордена,

Мне слава не нужна,

А нужна, больна мне родина,

Родная сторона!

О ЛЮБВИ

Всех, кого взяла война,

Каждого солдата

Проводила хоть одна

Женщина когда-то...

Не подарок, так белье

Собрала, быть может,

И что дольше без нее,

То она дороже.

И дороже этот час,

Памятный, особый,

Взгляд последний этих глаз,

Что забудь попробуй.

Обойдись в пути большом,

Глупой славы ради,

Без любви, что видел в нем,

В том прощальном взгляде.

Он у каждого из нас

Самый сокровенный

И бесценный наш запас,

Неприкосновенный.

Он про всякий час, друзья,

Бережно хранится.

И с товарищем нельзя

Этим поделиться,

Потому — он мой, он весь —

Мой, святой и скромный,

У тебя он тоже есть,

Ты подумай, вспомни.

Всех, кого взяла война,

Каждого солдата

Проводила хоть одна

Женщина когда-то...

И приходится сказать,

Что из всех тех женщин,

Как всегда, родную мать

Вспоминают меньше.

И не принято родной

Сетовать напрасно,—

В срок иной, в любви иной

Мать сама была женой

С тем же правом властным.

Да, друзья, любовь жены,—

Кто не знал — проверьте,—

На войне сильней войны

И, быть может, смерти.

Ты ей только не перечь,

Той любви, что вправе

Ободрить, предостеречь,

Осудить, прославить.

Вновь достань листок письма,

Перечти сначала,

Пусть в землянке полутьма,

Ну-ка, где она сама

То письмо писала?

При каком на этот раз

Примостилась свете?

То ли спали в этот час,

То ль мешали дети.

То ль болела голова

Тяжко, не впервые,

Оттого, брат, что дрова

Не горят сырые?..

Впряжена в тот воз одна,

Разве не устанет?

Да зачем тебе жена

Жаловаться станет?

Жены думают, любя,

Что иное слово

Все ж скорей найдет тебя

На войне живого.

Нынче жены все добры,

Беззаветны вдосталь,

Даже те, что до поры

Были ведьмы просто.

Смех — не смех, случалось мне

С женами встречаться,

От которых на войне

Только и спасаться.

Чем томиться день за днем

С той женою-крошкой,

Лучше ползать под огнем

Или под бомбежкой.

Лучше, пять пройдя атак,

Ждать шестую в сутки...

Впрочем, это только так,

Только ради шутки.

Нет, друзья, любовь жены —

Сотню раз проверьте,—

На войне сильней войны

И, быть может, смерти.

И одно сказать о ней

Вы б могли вначале:

Что короче, что длинней —

Та любовь, война ли?

Но, бестрепетно в лицо

Глядя всякой правде,

Я замолвил бы словцо

За любовь, представьте.

Как война на жизнь ни шла,

Сколько ни пахала,

Но любовь пережила

Срок ее немалый.

И недаром нету, друг,

Письмеца дороже,

Что из тех далеких рук,

Дорогих усталых рук

В трещинках по коже,

И не зря взываю я

К женам настоящим:

— Жены, милые друзья,

Вы пишите чаще.

Не ленитесь к письмецу

Приписать, что надо.

Генералу ли, бойцу,

Это — как награда.

Нет, товарищ, не забудь

На войне жестокой:

У войны короткий путь,

У любви — далекий.

И ее большому дню

Сроки близки ныне.

А к чему я речь клоню?

Вот к чему, родные.

Всех, кого взяла война,

Каждого солдата

Проводила хоть одна

Женщина когда-то...

Но хотя и жалко мне,

Сам помочь не в силе,

Что остался в стороне

Теркин мой Василий.

Не случилось никого

Проводить в дорогу.

Полюбите вы его,

Девушки, ей-богу!

Любят летчиков у нас,

Конники в почете.

Обратитесь, просим вас,

К матушке-пехоте!

Пусть тот конник на коне,

Летчик в самолете,

И, однако, на войне

Первый ряд — пехоте.

Пусть танкист красив собой

И горяч в работе,

А ведешь машину в бой —

Поклонись пехоте.

Пусть форсист артиллерист

В боевом расчете,

Отстрелялся — не гордись,

Дела суть — в пехоте.

Обойдите всех подряд,

Лучше не найдете:

Обратите нежный взгляд,

Девушки, к пехоте.

Полюбите молодца,

Сердце подарите,

До победного конца

Верно полюбите!

О СЕБЕ

Я покинул дом когда-то,

Позвала дорога вдаль.

Не мала была утрата,

Но светла была печаль.

И годами с грустью нежной —

Меж иных любых тревог —

Угол отчий, мир мой прежний

Я в душе моей берег.

Да и не было помехи

Взять и вспомнить наугад

Старый лес, куда в орехи

Я ходил с толпой ребят.

Лес — ни пулей, ни осколком

Не пораненный ничуть,

Не порубленный без толку,

Без порядку как-нибудь;

Не корчеванный фугасом,

Не поваленный огнем,

Хламом гильз, жестянок, касок

Не заваленный кругом;

Блиндажами не изрытый,

Не обкуренный зимой,

Ни своими не обжитый,

Ни чужими под землей.

Милый лес, где я мальчонкой

Плел из веток шалаши,

Где однажды я теленка,

Сбившись с ног, искал в глуши...

Полдень раннего июня

Был в лесу, и каждый лист,

Полный, радостный и юный,

Был горяч, но свеж и чист.

Лист к листу, листом прикрытый,

В сборе лиственном густом

Пересчитанный, промытый

Первым за лето дождем.

И в глуши родной, ветвистой,

И в тиши дневной, лесной

Молодой, густой, смолистый,

Золотой держался зной.

И в спокойной чаще хвойной

У земли мешался он

С муравьиным духом винным

И пьянил, склоняя в сон.

И в истоме птицы смолкли...

Светлой каплею смола

По коре нагретой елки,

Как слеза во сне, текла...

Мать-земля моя родная,

Сторона моя лесная,

Край недавних детских лет,

Отчий край, ты есть иль нет?

Детства день, до гроба милый,

Детства сон, что сердцу свят,

Как легко все это было

Взять и вспомнить год назад.

Вспомнить разом что придется —

Сонный полдень над водой,

Дворик, стежку до колодца,

Где песочек золотой;

Книгу, читанную в поле,

Кнут, свисающий с плеча,

Лед на речке, глобус в школе

У Ивана Ильича...

Да и не было запрета,

Проездной купив билет,

Вдруг туда приехать летом,

Где ты не был десять лет...

Чтобы с лаской, хоть не детской,

Вновь обнять старуху мать,

Не под проволокой немецкой

Нужно было проползать.

Чтоб со взрослой грустью сладкой

Праздник встречи пережить —

Не украдкой, не с оглядкой

По родным лесам кружить.

Чтоб сердечным разговором

С земляками встретить день —

Не нужда была, как вору,

Под стеною прятать тень...

Мать-земля моя родная,

Сторона моя лесная,

Край, страдающий в плену!

Я приду — лишь дня не знаю,

Но приду, тебя верну.

Не звериным робким следом

Я приду, твой кровный сын,—

Вместе с нашею победой

Я иду, а не один.

Этот час не за горою,

Для меня и для тебя...

А читатель той порою

Скажет:

— Где же про героя?

Это больше про себя.

Про себя? Упрек уместный,

Может быть, меня пресек.

Но давайте скажем честно:

Что ж, а я не человек?

Спорить здесь нужды не вижу,

Сознавайся в чем в другом.

Я ограблен и унижен,

Как и ты, одним врагом.

Я дрожу от боли острой,

Злобы горькой и святой.

Мать, отец, родные сестры

У меня за той чертой.

Я стонать от боли вправе

И кричать с тоски клятой.

То, что я всем сердцем славил

И любил,— за той чертой.

Друг мой, так же не легко мне,

Как тебе с глухой бедой.

То, что я хранил и помнил,

Чем я жил — за той, за той —

За неписаной границей,

Поперек страны самой,

Что горит, горит в зарницах

Вспышек — летом и зимой...

И скажу тебе, не скрою,—

В этой книге, там ли, сям,

То, что молвить бы герою,

Говорю я лично сам.

Я за все кругом в ответе,

И заметь, коль не заметил,

Что и Теркин, мой герой,

За меня гласит порой.

Он земляк мой и, быть может,

Хоть нимало не поэт,

Все же как-нибудь похоже

Размышлял. А нет, ну — нет.

Теркин — дальше. Автор — вслед.

О СКВОРЦЕ

На крыльце сидит боец.

На скворца дивится:

- Что хотите, а скворец

Правильная птица.

День-деньской, как тут стоим,

В садике горелом

Занимается своим

По хозяйству делом.

Починяет домик свой,

Бывший без пригляда.

Мол, война себе войной,

А плодиться надо!

ОГОНЬ

Костер, что где-нибудь в лесу,

Ночуя, путник палит,—

И тот повысушит росу,

Траву вокруг обвялит.

Пожар начнет с одной беды,

Но только в силу вступит —

Он через улицу сады

Соседние погубит.

А этот жар — он землю жег,

Броню стальную плавил,

Он за сто верст касался щек

И брови кучерявил.

Он с ветром несся на восток,

Сжигая мох на крышах,

И сизой пылью вдоль дорог

Лежал на травах рыжих.

И от столба и до столба,

Страду опережая,

Он на корню губил хлеба

Большого урожая...

И кто в тот год с войсками шел,

Тому забыть едва ли

Тоску и муку наших сел,

Что по пути лежали.

И кто из пламени бежал

В те месяцы лихие,

Тот думать мог, что этот жар

Смертелен для России.

И с болью думать мог в пути,

Тех, что прошли, сменяя:

— Земля отцовская, прости,

Страдалица родная...

И не одна уже судьба

Была войны короче.

И шла великая борьба

Уже как день рабочий.

И долг борьбы — за словом — власть

Внушала карой строгой.

И воин, потерявший часть,

Искал ее с тревогой...

И ты была в огне жива,

В войне права, Россия.

И силу вдруг нашла Москва

Ответить страшной силе.

Москва, Москва, твой горький год,

Твой первый гордый рапорт,

С тех пор и ныне нас ведет

Твой клич: — Вперед на запад!

Пусть с новым летом вновь тот жар

Дохнул, неимоверный,

И новый страшен был удар,—

Он был уже не первый.

Ты, Волга, русская река,

Легла врагу преградой.

Восходит заревом в века

Победа Сталинграда.

Пусть с третьим летом новый жар

Дохнул — его с восхода

С привычной твердостью встречал

Солдатский взгляд народа.

Он мощь свою в борьбе обрел,

Жестокой и кровавой,

Солдат-народ. И вот Орел —

Начало новой славы.

Иная шествует пора,

Рванулась наша сила

И не споткнулась у Днепра,

На берег тот вступила.

И кто теперь с войсками шел,

Тому забыть едва ли

И скорбь и радость наших сел,

Что по пути лежали.

Да, много горя, много слез —

Еще их срок не минул.

Не каждой матери пришлось

Обнять родного сына.

Но праздник свят и величав.

В огне полки сменяя,

Огонь врага огнем поправ,

Идет страна родная.

Ее святой, великий труд,

Ее немые муки

Прославят и превознесут

Благоговейно внуки.

И скажут, честь воздав сполна,

Дивясь ушедшей были:

Какие были времена!

Какие люди были!

ОТ АВТОРА

Сто страниц минуло в книжке,

Впереди — не близкий путь.

Стой-ка, брат. Без передышки

Невозможно. Дай вздохнуть.

Дай вздохнуть, возьми в догадку:

Что теперь, что в старину —

Трудно слушать по порядку

Сказку длинную одну

Все про то же — про войну.

Про огонь, про снег, про танки,

Про землянки да портянки,

Про портянки да землянки,

Про махорку и мороз...

Вот уж нынче повелось:

Рыбаку лишь о путине,

Печнику дудят о глине,

Леснику о древесине,

Хлебопеку о квашне,

Коновалу о коне,

А бойцу ли, генералу —

Не иначе — о войне.

О войне — оно понятно,

Что война. А суть в другом:

Дай с войны прийти обратно

При победе над врагом.

Учинив за все расплату,

Дай вернуться в дом родной

Человеку. И тогда-то

Сказки нет ему иной.

И тогда ему так сладко

Будет слушать по порядку

И подробно обо всем,

Что изведано горбом,

Что исхожено ногами,

Что испытано руками,

Что повидано в глаза

И о чем, друзья, покамест

Все равно — всего нельзя...

Мерзлый грунт долби, лопата,

Танк — дави, греми — граната,

Штык — работай, бомба — бей.

На войне душе солдата

Сказка мирная милей.

Друг-читатель, я ли спорю,

Что войны милее жизнь?

Да война ревет, как море

Грозно в дамбу упершись.

Я одно скажу, что нам бы

Поуправиться с войной.

Отодвинуть эту дамбу

За предел земли родной.

А покуда край обширный

Той земли родной — в плену,

Я — любитель жизни мирной —

На войне пою войну.

Что ж еще? И все, пожалуй,

Та же книга про бойца.

Без начала, без конца,

Без особого сюжета,

Впрочем, правде не во вред.

На войне сюжета нету.

— Как так нету?

— Так вот, нет.

Есть закон — служить до срока,

Служба — труд, солдат — не гость.

Есть отбой — уснул глубоко,

Есть подъем — вскочил, как гвоздь.

Есть война — солдат воюет,

Лют противник — сам лютует.

Есть сигнал: вперед!..— Вперед.

Есть приказ: умри!..— Умрет.

На войне ни дня, ни часа

Не живет он без приказа,

И не может испокон

Без приказа командира

Ни сменить свою квартиру,

Ни сменить портянки он.

Ни жениться, ни влюбиться

Он не может,— нету прав,

Ни уехать за границу

От любви, как бывший граф.

Если в песнях и поется,

Разве можно брать в расчет,

Что герой мой у колодца,

У каких-нибудь ворот,

Буде случай подвернется,

Чью-то долю ущипнет?

А еще добавим к слову:

Жив-здоров герой пока,

Но отнюдь не заколдован

От осколка-дурака,

От любой дурацкой пули,

Что, быть может, наугад,

Как пришлось, летит вслепую,

Подвернулся,— точка, брат.

Ветер злой навстречу пышет,

Жизнь, как веточку, колышет,

Каждый день и час грозя.

Кто доскажет, кто дослышит —

Угадать вперед нельзя.

И до той глухой разлуки,

Что бывает на войне,

Рассказать еще о друге

Кое-что успеть бы мне.

Тем же ладом, тем же рядом,

Только стежкою иной.

Пушки к бою едут задом,—

Это сказано не мной.

ОТЕЦ И СЫН

Быть может, все несчастье

От почты полевой:

Его считали мертвым,

А он пришел живой.

Живой, покрытый славой,

Порадуйся, семья!

Глядит - кругом чужие.

- А где жена моя?

- Она ждала так долго,

Так велика война.

С твоим бывалым другом

Сошлась твоя жена.

- Так где он? С ним по-свойски

Поговорить бы мне.

Но люди отвечают:

- Погибнул на войне.

Жена второго горя

Не вынесла. Она

Лежит в больнице. Память

Ее темным-темна.

И словно у солдата

Уже не стало сил.

Он шопотом чуть слышно:

- А дочь моя?- спросил.

И люди не посмели,

Солгав, беде помочь:

- Зимой за партой в школе

Убита бомбой дочь.

О, лучше б ты не ездил,

Солдат, с войны домой!

Но он еще собрался

Спросить:- А мальчик мой?

- Твой сын живой, здоровый,

Он ждал тебя один.

И обнялись, как братья,

Отец и мальчик-сын.

Как братья боевые,

Как горькие друзья.

- Не плачь,- кричит мальчишка,

Не смей,- тебе нельзя!

А сам припал головкой

К отцовскому плечу.

- Возьми меня с собою,

Я жить с тобой хочу.

- Возьму, возьму, мой мальчик,

Уедешь ты со мной

На фронт, где я воюю,

В наш полк, в наш дом родной.

ПАРТИЗАНАМ СМОЛЕНЩИНЫ

Ой, родная, отцовская,

Что на свете одна,

Сторона приднепровская,

Смоленская сторона,

Здравствуй!..

Слова не выдавить.

Край в ночи без огня.

Ты как будто за тридевять

Земель от меня.

За высокою кручею,

За чужою заставою,

За немецкой колючею

Проволокой ржавою.

И поля твои мечены

Рытым знаком войны,

Города покалечены,

Снесены, сожжены...

И над старыми трактами

Тянет с ветром чужим

Не дымком наших тракторов,-

Вонью вражьих машин.

И весна деревенская

Не красна, не шумна.

Песня на поле женская -

Край пройди - не слышна...

Ой, родная, смоленская

Моя сторона,

Ты огнем опаленная

До великой черты,

Ты, за фронтом плененная,

Оскорбленная,-

Ты

Никогда еще ранее

Даже мне не была

Так больна, так мила -

До рыдания...

Я б вовеки грабителям

Не простил бы твоим,

Что они тебя видели

Вражьим оком пустым;

Что земли твоей на ноги

Зацепили себе,

Что руками погаными

Прикоснулись к тебе;

Что уродливым именем

Заменили твое;

Что в Днепре твоем вымыли

Воровское тряпье;

Что прошлися где по двору

Мимо окон твоих

Той походкою подлою,

Что у них у одних...

Сторона моя милая,

Ты ль в такую весну

Под неволей постылою

Присмиреешь в плену?

Ты ль березой подрубленной

Будешь никнуть в слезах

Над судьбою загубленной,

Над могилой неубранной,

Позабытой в лесах?

Нет, твой враг не похвалится

Тыловой тишиной,

Нет, не только страдалицей

Ты встаешь предо мной,

Земляная, колхозная,-

Гордой чести верна,-

Партизанская грозная

Сторона!

Знай, убийца без совести,

Вор, ограбивший дом,

По старинной пословице,

Не хозяин ты в нем.

За Починками, Глинками

И везде, где ни есть,

Потайными тропинками

Ходит зоркая месть.

Ходит, в цепи смыкается,

Обложила весь край,

Где не ждут, объявляется

И карает...

Карай!

Бей, семья деревенская,

Вора в честном дому,

Чтобы жито смоленское

Боком вышло ему.

Встань, весь край мой поруганный,

На врага!

Неспроста

Чтоб вороною пуганой

Он боялся куста,

Чтоб он в страхе сутулился

Пред бессонной бедой,

Чтоб с дороги не сунулся

И за малой нуждой,

Чтоб дорога трясиною

Пузырилась под ним,

Чтоб под каждой машиною

Рухнул мост и - аминь!

Чтоб тоска постоянная

Вражий дух извела,

Чтобы встреча желанная

Поскорее была.

Ой, родная, отцовская,

Сторона приднепровская,

Земли, реки, леса мои,

Города мои древние,

Слово слушайте самое

Мое задушевное.

Все верней, все заметнее

Близкий радостный срок.

Ночь короткую летнюю

Озаряет восток.

Полстраны под колесами

Боевыми гудит.

Разве родина бросила

Край родной хоть один?

Хоть ребенка, хоть женщину

Позабыли в плену?

Где ж забудет Смоленщину -

Сторону!

Сторона моя милая,

Земляки и родня,

Бей же силу постылую

Всей несчетною силою

Ножа и огня.

Бей! Вовек не утратится

Имя, дело твое,

Не уйдет в забытье,

Высшей славой оплатится.

Эй, родная, Смоленская,

Сторона деревенская,

Эй, веселый народ,

Бей!

Наша берет!

ПЕРЕД ДОРОГОЙ

Что-то я начал болеть о порядке

В пыльном, лежалом хозяйстве стола:

Лишнее рву, а иное в тетрадки

Переношу, подшиваю в 'дела'.

Чтож, или все уж подходит к итогу

И затруднять я друзей не хочу?

Или опять я собрался в дорогу,

Выбрал маршрут, но покамест молчу?

Или гадаю, вступив на развилок:

Где меня ждет озаренье и свет

Радости той, что, быть может, я в силах

Вам принести, а быть может, и нет?..

Все я приму: поученья, внушенья,

Все наставленья в дорогу возьму.

Только за мной остается решенье,

Что не принять за меня никому.

Я его принял с волненьем безвестным

И на себя, что ни будет, беру.

Дайте расчистить рабочее место

С толком, с любовью - и сразу к перу.

Но за работой, упорной, бессрочной,

Я моей главной нужды не таю:

Будьте со мною хотя бы заочно.

Верьте со мною в удачу мою.

ПЕСЕНКА

Не спеши, невеста,

Замуж за бойца:

Нынче неизвестна

Доля молодца.

То ли он героем

В дом придет родной,

То ли не напишет

Строчки ни одной.

Да и где ты будешь

Ждать его тот срок,

Если немец дома

Грянет на порог?

Не спеши, невеста,

Замуж за бойца.

Это все начало,

Погоди конца.

Пусть по нем не плачет

Бедная жена,

Служба боевая

Без того трудна.

Лучше пусть невеста

Вспомнит про него,

А бойцу не надо

Больше ничего.

ПОЕДИНОК

Немец был силен и ловок,

Ладно скроен, крепко сшит,

Он стоял, как на подковах,

Не пугай — не побежит.

Сытый, бритый, береженый,

Дармовым добром кормленный,

На войне, в чужой земле

Отоспавшийся в тепле.

Он ударил, не стращая,

Бил, чтоб сбить наверняка.

И была как кость большая

В русской варежке рука...

Не играл со смертью в прятки,—

Взялся — бейся и молчи,—

Теркин знал, что в этой схватке

Он слабей: не те харчи.

Есть войны закон не новый:

В отступленье — ешь ты вдоволь,

В обороне — так ли сяк,

В наступленье — натощак.

Немец стукнул так, что челюсть

Будто вправо подалась.

И тогда боец, не целясь,

Хряснул немца промеж глаз.

И еще на снег не сплюнул

Первой крови злую соль,

Немец снова в санки сунул

С той же силой, в ту же боль.

Так сошлись, сцепились близко,

Что уже обоймы, диски,

Автоматы — к черту, прочь!

Только б нож и мог помочь.

Бьются двое в клубах пара,

Об ином уже не речь,—

Ладит Теркин от удара

Хоть бы зубы заберечь,

Но покуда Теркин санки

Сколько мог

В бою берег,

Двинул немец, точно штангой,

Да не в санки,

А под вздох.

Охнул Теркин: плохо дело,

Плохо, думает боец.

Хорошо, что легок телом —

Отлетел. А то б — конец...

Устоял — и сам с испугу

Теркин немцу дал леща,

Так что собственную руку

Чуть не вынес из плеча.

Черт с ней! Рад, что не промазал,

Хоть зубам не полон счет,

Но и немец левым глазом

Наблюденья не ведет.

Драка — драка, не игрушка!

Хоть огнем горит лицо,

Но и немец красной юшкой

Разукрашен, как яйцо.

Вот он — в полвершке — противник.

Носом к носу. Теснота.

До чего же он противный —

Дух у немца изо рта.

Злобно Теркин сплюнул кровью.

Ну и запах! Валит с ног.

Ах ты, сволочь, для здоровья,

Не иначе, жрешь чеснок!

Ты куда спешил — к хозяйке?

Матка, млеко? Матка, яйки?

Оказать решил нам честь?

Подавай! А кто ты есть,

Кто ты есть, что к нашей бабке

Заявился на порог,

Не спросясь, не скинув шапки

И не вытерши сапог?

Со старухой сладить в силе?

Подавай! Нет, кто ты есть,

Что должны тебе в России

Подавать мы пить и есть?

Не калека ли убогий,

Или добрый человек —

Заблудился

По дороге,

Попросился

На ночлег?

Добрым людям люди рады.

Нет, ты сам себе силен.

Ты наводишь

Свой порядок.

Ты приходишь —

Твой закон.

Кто ж ты есть? Мне толку нету,

Чей ты сын и чей отец.

Человек по всем приметам,—

Человек ты? Нет. Подлец!

Двое топчутся по кругу,

Словно пара на кругу,

И глядят в глаза друг другу:

Зверю — зверь и враг — врагу.

Как на древнем поле боя,

Грудь на грудь, что щит на щит,—

Вместо тысяч бьются двое,

Словно схватка все решит.

А вблизи от деревушки,

Где застал их свет дневной,

Самолеты, танки, пушки

У обоих за спиной.

Но до боя нет им дела,

И ни звука с тех сторон.

В одиночку — грудью, телом

Бьется Теркин, держит фронт.

На печальном том задворке,

У покинутых дворов

Держит фронт Василий Теркин,

В забытьи глотая кровь.

Бьется насмерть парень бравый,

Так что дым стоит сырой,

Словно вся страна-держава

Видит Теркина:

— Герой!

Что страна! Хотя бы рота

Видеть издали могла,

Какова его работа

И какие тут дела.

Только Теркин не в обиде.

Не затем на смерть идешь,

Чтобы кто-нибудь увидел.

Хорошо б. А нет — ну что ж...

Бьется насмерть парень бравый —

Так, как бьются на войне.

И уже рукою правой

Он владеет не вполне.

Кость гудит от раны старой,

И ему, чтоб крепче бить,

Чтобы слева класть удары,

Хорошо б левшою быть.

Бьется Теркин,

В драке зоркий,

Утирает кровь и пот.

Изнемог, убился Теркин,

Но и враг уже не тот.

Далеко не та заправка,

И побита морда вся,

Словно яблоко-полявка,

Что иначе есть нельзя.

Кровь — сосульками. Однако

В самый жар вступает драка.

Немец горд.

И Теркин горд.

— Раз ты пес, так я — собака,

Раз ты черт,

Так сам я — черт!

Ты не знал мою натуру,

А натура — первый сорт.

В клочья шкуру —

Теркин чуру

Не попросит. Вот где черт!

Кто одной боится смерти —

Кто плевал на сто смертей.

Пусть ты черт. Да наши черти

Всех чертей

В сто раз чертей.

Бей, не милуй. Зубы стисну.

А убьешь, так и потом

На тебе, как клещ, повисну,

Мертвый буду на живом.

Отоспись на мне, будь ласков,

Да свали меня вперед.

Ах, ты вон как! Драться каской?

Ну не подлый ли народ!

Хорошо же!—

И тогда-то,

Злость и боль забрав в кулак,

Незаряженной гранатой

Теркин немца — с левой — шмяк!

Немец охнул и обмяк...

Теркин ворот нараспашку,

Теркин сел, глотает снег,

Смотрит грустно, дышит тяжко,—

Поработал человек.

Хорошо, друзья, приятно,

Сделав дело, ко двору —

В батальон идти обратно

Из разведки поутру.

По земле ступать советской,

Думать — мало ли о чем!

Автомат нести немецкий,

Между прочим, за плечом.

«Языка» — добычу ночи,—

Что идет, куда не хочет,

На три шага впереди

Подгонять:

— Иди, иди...

Видеть, знать, что каждый встречный-

Поперечный — это свой.

Не знаком, а рад сердечно,

Что вернулся ты живой.

Доложить про все по форме,

Сдать трофеи не спеша.

А потом тебя покормят,—

Будет мерою душа.

Старшина отпустит чарку,

Строгий глаз в нее кося.

А потом у печки жаркой

Ляг, поспи. Война не вся.

Фронт налево, фронт направо,

И в февральской вьюжной мгле

Страшный бой идет, кровавый,

Смертный бой не ради славы,

Ради жизни на земле.

ПОЕЗДКА В ЗАГОРЬЕ

Сразу радугу вскинув,

Сбавив солнечный жар,

Дружный дождь за машиной

Три версты пробежал

И скатился на запад,

Лишь донес до лица

Грустный памятный запах

Молодого сенца.

И повеяло летом,

Давней, давней порой,

Детством, прожитым где-то,

Где-то здесь, за горой.

Я смотрю, вспоминаю

Близ родного угла,

Где тут что:

где какая

В поле стежка была,

Где дорожка...

А ныне

Тут на каждой версте

И дороги иные,

И приметы не те.

Что земли перерыто,

Что лесов полегло,

Что границ позабыто,

Что воды утекло!..

Здравствуй, здравствуй, родная

Сторона!

Сколько раз

Пережил я заране

Этот день,

Этот час...

Не с нужды, как бывало -

Мир нам не был чужим,-

Не с котомкой по шпалам

В отчий край мы спешим

Издалека.

А все же -

Вдруг меняется речь,

Голос твой, и не можешь

Папиросу зажечь.

Куры кинулись к тыну,

Где-то дверь отперлась.

Ребятишки машину

Оцепляют тотчас.

Двор. Над липой кудлатой

Гомон пчел и шмелей.

- Что ж, присядем, ребята,

Говорите, кто чей?..

Не имел на заметке

И не брал я в расчет,

Что мои однолетки -

Нынче взрослый народ.

И едва ль не впервые

Ощутил я в душе,

Что не мы молодые,

А другие уже.

Сколько белого цвета

С липы смыло дождем.

Лето, полное лето,

Не весна под окном.

Тень от хаты косая

Отмечает полдня.

Слышу, крикнули:

- Саня!-

Вздрогнул,

Нет,- не меня.

И друзей моих дети

Вряд ли знают о том,

Что под именем этим

Бегал я босиком.

Вот и дворик и лето,

Но все кажется мне,

Что Загорье не это,

А в другой стороне...

Я окликнул не сразу

Старика одного.

Вижу, будто бы Лазарь.

- Лазарь!

- Я за него...

Присмотрелся - и верно:

Сед, посыпан золой

Лазарь, песенник первый,

Шут и бабник былой.

Грустен.- Что ж, мое дело,

Годы гнут, как медведь.

Стар. А сколько успело

Стариков помереть...

Но подходят, встречают

На подворье меня,

Окружают сельчане,

Земляки и родня.

И знакомые лица,

И забытые тут.

- Ну-ка, что там в столице.

Как там наши живут?

Ни большого смущенья,

Ни пустой суеты,

Только вздох в заключенье:

- Вот приехал и ты...

Знают: пусть и покинул

Не на шутку ты нас,

А в родную краину,

Врешь, заедешь хоть раз...

Все Загорье готово

Час и два простоять,

Что ни речь, что ни слово,-

То про наших опять.

За недолгие сроки

Здесь прошли-пролегли

Все большие дороги,

Что лежали вдали.

И велик, да не страшен

Белый свет никому.

Всюду наши да наши,

Как в родимом дому.

Наши вверх по науке,

Наши в дело идут.

Наших жителей внуки

Только где не растут!

Подрастут ребятишки,

Срок пришел - разбрелись.

Будут знать понаслышке,

Где отцы родились.

И как возраст настанет

Вот такой же, как мой,

Их, наверно, потянет

Не в Загорье домой.

Да, просторно на свете

От крыльца до Москвы.

Время, время, как ветер,

Шапку рвет с головы...

- Что ж, мы, добрые люди,-

Ахнул Лазарь в конце,-

Что ж, мы так-таки будем

И сидеть на крыльце?

И к Петровне, соседке,

В хату просит народ.

И уже на загнетке

Сковородка поет.

Чайник звякает крышкой,

Настежь хата сама.

Две литровки под мышкой

Молча вносит Кузьма.

Наш Кузьма неприметный,

Тот, что из году в год,

Хлебороб многодетный,

Здесь на месте живет.

Вот он чашки расставил,

Налил прежде в одну,

Чуть подумал, добавил,

Поднял первую:

- Ну!

Пить - так пить без остатку,

Раз приходится пить...

И пошло по порядку,

Как должно оно быть.

Все тут присказки были

За столом хороши.

И за наших мы пили

Земляков от души.

За народ, за погоду,

За уборку хлебов,

И, как в старые годы,

Лазарь пел про любовь.

Пели женщины вместе,

И Петровна - одна.

И была ее песня -

Старина-старина.

И она ее пела,

Край платка теребя,

Словно чье-то хотела

Горе взять на себя.

Так вот было примерно.

И покинул я стол

С легкой грустью, что первый

Праздник встречи прошел;

Что, пожив у соседей,

Встретив старых друзей,

Я отсюда уеду

Через несколько дней.

На прощанье помашут -

Кто платком, кто рукой,

И поклоны всем нашим

Увезу я с собой.

Скоро ль, нет ли, не знаю,

Вновь увижу свой край.

Здравствуй, здравствуй, родная

Сторона.

И - прощай!..

ПРИГЛАШЕНИЕ ГОСТЕЙ

На праздник великий - обычай таков -

Далеких и близких зовем земляков,

Далеких и близких, друзей и соседей...

Кто с поездом будет - за теми подъедем,

А кто на конях - у ворот повстречаем,

За сено, овес и за все - отвечаем!

А кто на машине - еще веселей,

Дорога - хоть боком катися по ней.

А если кто с неба пойдет на посадку,

Тому на току приготовим площадку,

Цветов принесем для почетных гостей

И речи закатим не хуже людей.

И все по порядку, все будет по форме,

За милую душу напоим, накормим.

Найдется, найдется - еще бы не быть!-

И чем угостить и куда посадить.

Зовем сыновей, дочерей и невесток,

Работников преданных, воинов честных,

Героев, что службу несут на границе,

На море, на суше, в районе, в столице.

А с ними на праздник зовем заодно

И тех, что покинули край наш давно,

Что век доживают от нас вдалеке,

Но в нашей когда-то купались реке,

По нашим ходили дорогам исконным

И нашим кормились горохом зеленым,

А то и мякиной, а то и травою,-

Изведали наше житье горевое.

Пройдите вы, гости, по улице старой,

По новым домам, по колхозным амбарам.

По скотным дворам, по усадьбе пройдете,

Наверно, вы песню тогда нам споете.

В отъезд собираясь, прощаясь с народом,

Садясь у крыльца по машинам, подводам,

Споете вы вместо прощального слова

Нам песню хорошую: 'Будьте здоровы'.

Мол, будьте здоровы, живите богато,

А мы уезжаем до дому, до хаты.

ПРИЗНАНИЕ

Я не пишу давно ни строчки

Про малый срок весны любой;

Про тот листок из зимней почки,

Что вдруг живет, полуслепой;

Про дым и пух цветенья краткий,

Про тот всегда нежданный день,

Когда отметишь без оглядки,

Что отошла уже сирень;

Не говорю в стихах ни слова

Про беглый век земных красот,

Про запах сена молодого,

Что дождик мимо пронесет,

Пройдясь по скошенному лугу;

Про пенье петушков-цыплят,

Про уравлей, что скоро к югу

Над нашим летом пролетят;

Про цвет рябиновый заката,

Про то, что мир мне все больней,

Прекрасный и невиноватый

В утрате собственной моей;

Что доля мне теперь иная,

Иной, чем в юности, удел,-

Не говорю, не сочиняю.

Должно быть - что ж?- помолодел!

Недаром чьими-то устами

Уж было сказано давно

О том, что молодость с годами

Приходит. То-то и оно.

ПРО ДАНИЛУ

Дело в праздник было,

Подгулял Данила.

Праздник - день свободный,

В общем любо-мило,

Чинно, благородно

Шел домой Данила.

Хоть в нетрезвом виде

Совершал он путь,

Никого обидеть

Не хотел отнюдь.

А наоборот,-

Грусть его берет,

Что никто при встрече

Ему не перечит.

Выпил,- спросу нет.

На здоровье, дед!

Интересней было б,

Кабы кто сказал:

Вот, мол, пьян Данила,

Вот, мол, загулял.

Он такому делу

Будет очень рад.

Он сейчас же целый

Сделает доклад.

- Верно, верно,- скажет

И вздохнет лукаво,-

А и выпить даже

Не имею права.

Не имею права,

Рассуждая здраво.

Потому-поскольку

За сорок годов

Вырастил я только

Пятерых сынов.

И всего имею

В книжечке своей

Одну тыщу двести

Восемь трудодней.

Но никто при встрече

Деду не перечит.

Выпил, ну и что же?

Отдыхай на славу.

- Нет, постой, а может,

Не имею права?..

Но никто - ни слова.

Дед работал век.

Выпил, что ж такого?-

Старый человек.

'То-то и постыло',-

Думает Данила.

- Чтоб вам пусто было,-

Говорит Данила.

Дед Данила плотник,

Удалой работник,

Запевает песню

'В островах охотник...'

'В островах охотник

Целый день гуляет,

Он свою охоту

Горько проклинает...'

Дед поет, но нету

Песни петь запрету.

И тогда с досады

Вдруг решает дед:

Дай-ка лучше сяду,

Правда или нет?

Прикажу-ка сыну:

Подавай машину,

Гони грузовик,-

Не пойдет старик.

Не пойдет и только,

Отвались язык.

Потому-поскольку -

Мировой старик:

Новый скотный двор

В один год возвел.

- Что ж ты сел, Данила,

Стало худо, что ль?

Не стесняйся, милый,

Проведем, позволь.

Сам пойдет Данила,

Сам имеет ноги.

Никакая сила

Не свернет с дороги.

У двора Данила.

Стоп. Конец пути.

Но не тут-то было

На крыльцо взойти.

И тогда из хаты

Сыновья бегут.

Пьяного, отца-то

Под руки ведут.

Спать кладут, похоже,

А ему не спится.

И никак не может

Дед угомониться.

Грудь свою сжимает,

Как гармонь, руками

И перебирает

По стене ногами.

А жена смеется,

За бока берется:

- Ах ты, леший старый,

Ах ты, сивый дед.

Подорвал ты даром

Свой авторитет...

Дело в праздник было,

Подгулял Данила...

ПРО ТЕЛЕНКА

Прибежал пастух с докладом

К Поле Козаковой:

Не пришла домой со стадом

Бурая корова.

Протрубил до полдня в рог

И нигде найти не мог.

Надо ж этому случиться

Горю и тревоге -

В самый раз, как ей телиться

На последнем сроке.

Забредет, куда не след,

Пропадет - коровы нет.

Да еще совпало это,

Ради злой напасти,

Что самой хозяйки нету,

Скотницы Настасьи.

А характер у самой -

Не сказать, чтоб золотой.

Никому не будет мало,

Как сама вернется,

Вот и знала, скажет, знала -

Что-нибудь стрясется...

И пойдет, пойдет по всей

Улице хвалиться,

Что и не на кого ей

Даже положиться.

Что беды не видели,

Спали все подряд,

Что в хлеву вредители

У нее сидят.

Им с коровами не любо,

Подыхай коровы.

А с шофером скалить зубы

День и ночь готовы...

Что теперь сказать в ответ?

Правда все. Коровы нет.

Не пришла корова с поля,

Пропадет корова.

Что ж ты будешь делать, Поля,

Поля Козакова?..

Вышла за околицу,

В лес пошла одна.

Ходит Поля по лесу.

Полдень. Тишина.

Ходит Поля ельником,

Топчет мох сухой.

Пахнет муравейником,

Хвойною трухой.

В глушь непроходимую,

Жмурясь, пробралась,

Липкой паутиною

Вся обволоклась...

Лес и вдоль и поперек

Поля исходила.

Как девчонка сбилась с ног,

Села, приуныла.

С чем притти на скотный двор,

Что сказать Настасье?

Да и тут еще шофер

Виноват отчасти.

Что недаром ходит он -

Это всем известно.

Ну и пусть себе влюблен,-

Ей неинтересно.

Хоть сто лет не будь его,

И на то согласна.

Но попреки каково

Слушать занапрасно.

Спотыкаясь, бродит снова

Девушка усталая.

Ах ты, бурая корова,

Ах ты, дура старая...

Ходит девушка - и вдруг

Где-то за кустами

Будто хрустнул тонкий сук,

Звук тревожный замер...

Притаилась в тишине,

Приподнявши брови.

Слышит: близко, в стороне

Грустный вздох коровий...

Вздох - и снова тишина,

Сонная, лесная...

Покачнулся куст - она!

Бурая, родная.

Повернула чуть рога,

Тихо промычала.

На опавшие бока

Будто показала.

Отступила, и у ног,

На траве зеленой,

Мажет слюнями листок

Рыженький теленок.

Длинноногий добрый бык,

С кличкой собственной: Лесник!

Подхватила, как ребенка,

Понесла - и следом мать.

Слышит - выпала гребенка.

Ладно, некогда искать.

Дотащилась до дороги -

Лесом, лядом напрямик.

Ох, тяжел ты, длинноногий,

Теплый, потный, рыжий бык.

Потемнели в поле тени,

Солнце спряталось в лесу.

Млеют девичьи колени,

Мочи нет.

- Не донесу...

И шатаясь, через силу,

Сзади бурая идет.

Мол, и я его носила,

А теперь уж твой черед.

Тихо Поля Козакова

С ношей движется домой.

Жалко рыжего, коровы,

Жалко ей себя самой...

Будто нет ни ног, ни рук -

Повалиться впору.

Только видит Поля вдруг

Своего шофера.

Он идет с горы к реке

С полотенцем на руке.

Он идет, ее не видя,

У него свои дела.

Закричала: - Виктор, Витя!-

Села, дальше не могла.

Подбегает он в испуге,

Плачет девушка навзрыд:

- Ты гуляешь, руки в брюки,

Я страдаю,- говорит.

Опечален и растерян,

Он бормочет: - Виноват...-

Но ему теперь не верят,

Даже слушать не хотят.

- Ты прощенья не проси.

Вот теленок. Сам неси.

Не сказал шофер ни слова,

Взял теленка и понес.

Следом - Поля Козакова,

Покрасневшая от слез.

С ношей бережно шагая,

На нее глядит шофер.

- Что ж ты нервная такая?-

Затевает разговор.

Голос ласков и участлив,

Но еще молчит она.

И своей довольна властью,

Точно строгая жена.

Пусть молчит, а все же видит -

Славный парень, верный друг.

Не оставит, не обидит

И не выпустит из рук.

Молчаливое согласье.

Что минуло - то не в счет.

И навстречу им Настасья

Выбегает из ворот.

Завела свое сначала:

- Так и знала, так и знала.

Присмотрелась и - молчок.

Дело к свадьбе - угадала,

Улыбнулась и сказала:

- Так и знала, что бычок...

РАЗГОВОР С ПАДУНОМ

Ты все ревешь, порог Падун,

Но так тревожен рев:

Знать, ветер дней твоих подул

С негаданных краев.

Подул, надул - нанес людей:

Кончать, старик, с тобой,

Хоть ты по гордости твоей

Как будто рвешься в бой.

Мол, сила силе не ровня:

Что - люди? Моль. Мошка.

Им, чтоб устать, довольно дня,

А я не сплю века.

Что - люди? Кто-нибудь сравни,

Затеяв спор с рекой.

Ах, как медлительны они,

Проходит год, другой...

Как мыши робкие, шурша,

Ведут подкоп в земле

И будто нянчат груз ковша,

Качая на стреле.

В мороз - тепло, в жару им - тень

Подай: терпеть невмочь,

Подай им пищу, что ни день,

И крышу, что ни ночь.

Треть суток спят, встают с трудом,

Особо если тьма.

А я не сплю и подо льдом,

Когда скует зима.

Тысячелетья песнь мою

Пою горам, реке.

Плоты с верховья в щепки бью,

Встряхнувшись налегке.

И за несчетный ряд годов,

Минувших на земле,

Я пропустил пять-шесть судов,-

Их список на скале...

И челноку и кораблю

Издревле честь одна:

Хочу - щажу, хочу - топлю,-

Все в воле Падуна.

О том пою, и эту песнь

Вовек но перепеть:

Таков Падун, каков он есть,

И был и будет впредь.

Мой грозный рев окрест стоит,

Кипит, гремит река...

Все так. Но с похвальбы, старик,

Корысть невелика.

И есть всему свой срок, свой ряд,

И мера, и расчет.

Что - люди? Люди, знаешь, брат,

Какой они народ?

Нет, ты не знаешь им цены,

Не видишь силы их,

Хоть и слова твои верны

О слабостях людских...

Все так: и краток век людской,

И нужен людям свет,

Тепло, и отдых, и покой,-

Тебе в них нужды нет.

Еще не все. Еще у них,

В разгар самой страды,

Забот, хлопот, затей иных

И дела - до беды.

И полудела, и причуд,

И суеты сует,

Едва шабаш,-

Кто - в загс,

Кто - в суд,

Кто - в баню,

Кто - в буфет...

Бегут домой, спешат в кино,

На танцы - пыль толочь.

И пьют по праздникам вино,

И в будний день не прочь.

И на работе - что ни шаг,

И кто бы ни ступил -

Заводят множество бумаг,

Без них им свет не мил.

Свой навык принятый храня

И опыт привозной,

На заседаньях по три дня

Сидят в глуши лесной.

И, буквы крупные любя,

Как будто для ребят,

Плакаты сами для себя

На соснах громоздят.

Чуть что - аврал:

'Внедрить! Поднять -

И подвести итог!'

И все досрочно,- не понять:

Зачем не точно в срок?..

А то о пользе овощей

Вещают ввысоке

И славят тысячи вещей,

Которых нет в тайге...

Я правду всю насчет людей

С тобой затем делю,

Что я до боли их, чертей,

Какие есть, люблю.

Все так.

И тот мышиный труд -

Не бросок он для глаз.

Но приглядись, а нет ли тут

Подвоха про запас?

Долбят, сверлят - за шагом шаг -

В морозы и жары.

И под Иркутском точно так

Все было до поры.

И там до срока все вокруг

Казалось - не всерьез.

И под Берлином - все не вдруг,

Все исподволь велось...

Ты проглядел уже, старик,

Когда из-за горы

Они пробили бечевник

К воротам Ангары.

Да что! Куда там бечевник!-

Таежной целиной

Тысячеверстный - напрямик -

Проложен путь иной.

И тем путем в недавний срок,

Наполнив провода,

Иркутской ГЭС ангарский ток

Уже потек сюда.

Теперь ты понял, как хитры,

Тебе не по нутру,

Что люди против Ангары

Послали Ангару.

И та близка уже пора,

Когда все разом - в бой.

И - что Берлин,

Что Ангара,

Что дьявол им любой!

Бетон, и сталь, и тяжкий бут

Ворота сузят вдруг...

Нет, он недаром длился, труд

Людских голов и рук.

Недаром ветер тот подул.

Как хочешь, друг седой,

Но близок день, и ты, Падун,

Умолкнешь под водой...

Ты скажешь: так тому и быть;

Зато удел красив:

Чтоб одного меня побить -

Такая бездна сил

Сюда пришла со всех сторон;

Не весь ли материк?

Выходит, знали, что силен,

Робели?..

Ах, старик,

Твою гордыню до поры

Я, сколько мог, щадил:

Не для тебя, не для игры,-

Для дела - фронт и тыл.

И как бы ни была река

Крута - о том не спор,-

Но со всего материка

Трубить зачем же сбор!

А до тебя, не будь нужды,

Так люди и теперь

Твоей касаться бороды

Не стали бы, поверь.

Ты присмирел, хоть песнь свою

Трубишь в свой древний рог.

Но в звуках я распознаю,

Что ты сказать бы мог.

Ты мог бы молвить: хороши!

Всё на одни весы:

Для дела всё. А для души?

А просто для красы?

Так - нет?.. Однако не спеши

Свой выносить упрек:

И для красы и для души

Пойдет нам дело впрок...

В природе шагу не ступить,

Чтоб тотчас, так ли, сяк,

Ей чем-нибудь не заплатить

За этот самый шаг...

И мы у этих берегов

Пройдем не без утрат.

За эту стройку для веков

Тобой заплатим, брат.

Твоею пенной сединой,

Величьем диких гор.

И в дар Сибири свой - иной

Откроем вдаль простор.

Морская ширь - ни дать ни взять -

Раздвинет берега,

Байкалу-батюшке под стать,

Чья дочь - сама река.

Он добр и щедр к родне своей,

И вовсе не беда,

Что, может, будет потеплей

В тех берегах вода.

Теплей вода,

Светлей места,-

Вот так, взамен твоей,

Придет иная красота,-

И не поспоришь с ней...

Но кисть и хитрый аппарат

Тебя, твой лик, твой цвет

Схватить в натуре норовят,

Запечатлеть навек.

Придет иная красота

На эти берега.

Но, видно, людям та и та

Нужна и дорога.

Затем и я из слов простых

И откровенных дум

Слагаю мой прощальный стих

Тебе, старик Падун.

РАЗМОЛВКА

На кругу, в старинном парке -

Каблуков веселый бой.

И гудит, как улей жаркий,

Ранний полдень над землей.

Ранний полдень, летний праздник,

В синем небе - самолет.

Девки, ленты подбирая,

Переходят речку вброд...

Я скитаюсь сиротливо.

Я один. Куда итти?..

Без охоты кружку пива

Выпиваю по пути.

Все знакомые навстречу.

Не видать тебя одной.

Что ж ты думаешь такое?

Что ж ты делаешь со мной?..

Праздник в сборе. В самом деле,

Полон парк людьми, как дом.

Все дороги опустели

На пятнадцать верст кругом.

В отдаленье пыль клубится,

Слышен смех, пугливый крик.

Детвору везет на праздник

Запоздалый грузовик.

Ты не едешь, не прощаешь,

Чтоб самой жалеть потом.

Книжку скучную читаешь

В школьном садике пустом.

Вижу я твою головку

В беглых тенях от ветвей,

И холстинковое платье,

И загар твой до локтей.

И лежишь ты там, девчонка,

С детской хмуростью в бровях.

И в траве твоя гребенка,-

Та, что я искал впотьмах.

Не хотите, как хотите,

Оставайтесь там в саду.

Убегает в рожь дорога.

Я по ней один пойду.

Я пойду зеленой кромкой

Вдоль дороги. Рожь по грудь.

Ничего. Перехвораю.

Позабуду как-нибудь.

Широко в полях и пусто.

Вот по ржи волна прошла...

Так мне славно, так мне грустно

И до слез мне жизнь мила.

СВЕРСТНИКИ

Давай-ка, друг, пройдем кружком

По тем дорожкам славным,

Где мы с тобою босиком

Отбегали недавно.

Еще в прогалинах кустов,

Где мы в ночном бывали,

Огнища наши от костров

Позаросли едва ли.

Еще на речке мы найдем

То место возле моста,

Где мы ловили решетом

Плотичек светлохвостых.

Пойдем-ка, друг, пойдем туда,

К плотине обветшалой,

Где, как по лесенке, вода

По колесу бежала.

Пойдем, посмотрим старый сад,

Где сторож был Данила.

Неделя без году назад

Все это вправду было.

И мы у дедовской земли

С тобой расти спешили.

Мы точно поле перешли -

И стали вдруг большие.

Наш день рабочий начался,

И мы с тобой мужчины.

Нам сеять хлеб, рубить леса

И в ход пускать машины.

И резать плугом целину,

И в океанах плавать,

И охранять свою страну

На всех ее заставах.

Народ мы взрослый, занятой.

Как знать, когда случится

Вот так стоять, вдвоем с тобой,

Над этою криницей?

И пусть в последний раз сюда

Зашли мы мимоходом,

Мы не забудем никогда,

Что мы отсюда родом.

И в грозных будущих боях

Мы вспомним, что за нами -

И эти милые края,

И этот куст, и камень...

Давай же, друг, пройдем кружком

По всем дорожкам славным,

Где мы с тобою босиком

Отбегали недавно...

СО СЛОВ СТАРУШКИ

Не давали покоя они петуху,

Ловят по двору, бегают, слышу,

И загнали куда-то его под стреху.

И стреляли в беднягу сквозь крышу.

Но, как видно, и он не дурак был, петух,

Помирать-то живому не сладко.

Под стрехой, где сидел, затаил себе дух

И подслушивал - что тут - украдкой.

И как только учуял, что наша взяла,

Встрепенулся, под стать человеку,

И на крышу вскочил, как ударит в крыла:

- Кука-реку! Ура! Кукареку!

СТАНЦИЯ ПОЧИНОК

За недолгий жизни срок,

Человек бывалый,

По стране своей дорог

Сделал я немало.

Под ее шатром большим,

Под широким небом

Ни один мне край чужим

И немилым не был.

Но случилося весной

Мне проехать мимо

Маленькой моей, глухой

Станции родимой.

И успел услышать я

В тишине минутной

Ровный посвист соловья

За оградкой смутной.

Он пропел мне свой привет

Ради встречи редкой,

Будто здесь шестнадцать лет

Ждал меня на ветке.

Счастлив я.

Отрадно мне

С мыслью жить любимой,

Что в родной моей стране

Есть мой край родимый.

И еще доволен я -

Пусть смешна причина,-

Что на свете есть моя

Станция Починок.

И глубоко сознаю,

Радуюсь открыто,

Что ничье в родном краю

Имя не забыто.

И хочу трудиться так,

Жизнью жить такою,

Чтоб далекий мой земляк

Мог гордиться мною.

И встречала бы меня,

Как родного сына,

Отдаленная моя

Станция Починок.

У ДНЕПРА

Я свежо доныне помню

Встречу первую с Днепром,

Детской жизни день огромный

Переправу и паром.

За неведомой, студеной

Полосой днепровских вод

Стороною отдаленной

Нам казался берег тот.

И казалось, что прощалась

Навек с матерью родной,

Если замуж выходила

Девка на берег иной...

И не чудо ль был тот случай:

Старый Днепр средь бела дня

Оказался вдруг под кручей

Впереди на полконя.

И, блеснув на солнце боком,

Развернулся он внизу.

Страсть, как жутко и высоко

Стало хлопцу на возу.

Вот отец неторопливо

Заложил в колеса кол

И, обняв коня, с обрыва

Вниз, к воде тихонько свел.

Вот песок с водою вровень

Зашумел под колесом,

И под говор мокрых бревен

Воз взобрался на паром.

И паром, подавшись косо,

Отпихнулся от земли,

И недвижные колеса,

Воз и я — пошли, пошли.

И едва ли сердце знало,

Что оно уже тогда

Лучший срок из жизни малой

Оставляло навсегда.

У СЛАВНОЙ МОГИЛЫ

Нам памятна каждая пядь

И каждая наша примета

Земли, где пришлось отступать

В пыли сорок первого лета.

Но эта опушка борка

Особою памятью свята:

Мы здесь командира полка

В бою хоронили когда-то.

Мы здесь для героя отца,

Меняясь по-двое, спешили

Готовый окопчик бойца

Устроить поглубже, пошире.

В бою — как в бою. Под огнем

Копали, лопатой саперной

В песке рассекая с трудом

Сосновые желтые корни.

И в желтой могиле на дне

Мы хвои зеленой постлали,

Чтоб спал он, как спят на войне

В лесу на коротком привале.

Прости, оставайся, родной!..

И целых и долгих два года

Под этой смоленской сосной

Своих ожидал ты с восхода.

И ты не посетуй на нас,

Что мы твоей славной могиле

И в этот, и в радостный час

Не много минут посвятили.

Торжествен, но краток и строг

Салют наш и воинский рапорт.

Тогда мы ушли на восток,

Теперь мы уходим на запад.

Над этой могилой скорбя,

Склоняем мы с гордостью знамя:

Тогда оставляли тебя,

А нынче, родимый, ты с нами.

ЧКАЛОВ

Изо всех больших имен геройских,

Что известны нам наперечет,

Как-то по-особому, по-свойски,

Это имя называл народ.

Попросту - мы так его любили,

И для всех он был таким своим,

Будто все мы в личной дружбе были,

Пили, ели и летали с ним...

Богатырским мужеством и нравом

Был он славен - Сталинский пилот.

И казалось так, что эта слава -

Не года, уже века живет.

Что она из повестей старинных

Поднялась сквозь вековую тьму,

Что она от витязей былинных

По наследству перешла к нему.

Пусть же по наследству и по праву

В память о делах твоих, пилот,

Чкаловское мужество и слава

Чкаловским питомцам перейдет!

Я УБИТ ПОДО РЖЕВОМ

Я убит подо Ржевом,

В безымянном болоте,

В пятой роте,

На левом,

При жестоком налете.

Я не слышал разрыва

И не видел той вспышки, -

Точно в пропасть с обрыва -

И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире

До конца его дней -

Ни петлички,

Ни лычки

С гимнастерки моей.

Я - где корни слепые

Ищут корма во тьме;

Я - где с облаком пыли

Ходит рожь на холме.

Я - где крик петушиный

На заре по росе;

Я - где ваши машины

Воздух рвут на шоссе.

Где - травинку к травинке -

Речка травы прядет,

Там, куда на поминки

Даже мать не придет.

Летом горького года

Я убит. Для меня -

Ни известий, ни сводок

После этого дня.

Подсчитайте, живые,

Сколько сроку назад

Был на фронте впервые

Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,

Как на теле рубец.

Я убит и не знаю -

Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши

Там, на Среднем Дону?

Этот месяц был страшен.

Было все на кону.

Неужели до осени

Был за н и м уже Дон

И хотя бы колесами

К Волге вырвался о н?

Нет, неправда! Задачи

Той не выиграл враг.

Нет же, нет! А иначе,

Даже мертвому, - как?

И у мертвых, безгласных,

Есть отрада одна:

Мы за родину пали,

Но она -

Спасена.

Наши очи померкли,

Пламень сердца погас.

На земле на проверке

Выкликают не нас.

Мы - что кочка, что камень,

Даже глуше, темней.

Наша вечная память -

Кто завидует ей?

Нашим прахом по праву

Овладел чернозем.

Наша вечная слава -

Невеселый резон.

Нам свои боевые

Не носить ордена.

Вам все это, живые.

Нам - отрада одна,

Что недаром боролись

Мы за родину-мать.

Пусть не слышен наш голос,

Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,

Устоять как стена,

Ибо мертвых проклятье -

Эта кара страшна.

Это горькое право

Нам навеки дано,

И за нами оно -

Это горькое право.

Летом, в сорок втором,

Я зарыт без могилы.

Всем, что было потом,

Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно

Всем привычно и ясно.

Но да будет оно

С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы

И не Дон потеряли

И в тылу у Москвы

За нее умирали.

И в заволжской дали

Спешно рыли окопы,

И с боями дошли

До предела Европы.

Нам достаточно знать,

Что была несомненно

Там последняя пядь

На дороге военной, -

Та последняя пядь,

Что уж если оставить,

То шагнувшую вспять

Ногу некуда ставить...

И врага обратили

Вы на запад, назад.

Может быть, побратимы.

И Смоленск уже взят?

И врага вы громите

На ином рубеже,

Может быть, вы к границе

Подступили уже?

Может быть... Да исполнится

Слово клятвы святой:

Ведь Берлин, если помните,

Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие

Крепость вражьей земли,

Если б мертвые, павшие

Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные

Нас, немых и глухих,

Нас, что вечности преданы,

Воскрешали на миг.

О, товарищи верные,

Лишь тогда б на войне

Ваше счастье безмерное

Вы постигли вполне!

В нем, том счастье, бесспорная

Наша кровная часть,

Наша, смертью оборванная,

Вера, ненависть, страсть.

Наше все! Не слукавили

Мы в суровой борьбе,

Все отдав, не оставили

Ничего при себе.

Все на вас перечислено

Навсегда, не на срок.

И живым не в упрек

Этот голос наш мыслимый.

Ибо в этой войне

Мы различья не знали:

Те, что живы, что пали, -

Были мы наравне.

И никто перед нами

Из живых не в долгу,

Кто из рук наших знамя

Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое,

За советскую власть

Так же, может быть, точно

Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом,

Тот - еще под Москвой...

Где-то, воины, где вы,

Кто остался живой?!

В городах миллионных,

В селах, дома - в семье?

В боевых гарнизонах

На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая,

Вся в цветах иль в снегу...

Я вам жить завещаю -

Что я больше могу?

Завещаю в той жизни

Вам счастливыми быть

И родимой отчизне

С честью дальше служить.

Горевать - горделиво,

Не клонясь головой.

Ликовать - не хвастливо

В час победы самой.

И беречь ее свято,

Братья, - счастье свое, -

В память воина-брата,

Что погиб за нее.

«КТО СТРЕЛЯЛ?»

Отдымился бой вчерашний,

Высох пот, металл простыл.

От окопов пахнет пашней,

Летом мирным и простым.

В полверсте, в кустах — противник,

Тут шагам и пядям счет.

Фронт. Война. А вечер дивный

По полям пустым идет.

По следам страды вчерашней,

По немыслимой тропе;

По ничьей, помятой, зряшной

Луговой, густой траве;

По земле, рябой от рытвин,

Рваных ям, воронок, рвов,

Смертным зноем жаркой битвы

Опаленных у краев...

И откуда по пустому

Долетел, донесся звук,

Добрый, давний и знакомый

Звук вечерний. Майский жук!

И ненужной горькой лаской

Растревожил он ребят,

Что в росой покрытых касках

По окопчикам сидят.

И такой тоской родною

Сердце сразу обволок!

Фронт, война. А тут иное:

Выводи коней в ночное,

Торопись на «пятачок».

Отпляшись, а там сторонкой

Удаляйся в березняк,

Провожай домой девчонку

Да целуй — не будь дурак,

Налегке иди обратно,

Мать заждалася...

И вдруг —

Вдалеке возник невнятный,

Новый, ноющий, двукратный,

Через миг уже понятный

И томящий душу звук.

Звук тот самый, при котором

В прифронтовой полосе

Поначалу все шоферы

Разбегались от шоссе.

На одной постылой ноте

Ноет, воет, как в трубе.

И бежать при всей охоте

Не положено тебе.

Ты, как гвоздь, на этом взгорке

Вбился в землю. Не тоскуй.

Ведь — согласно поговорке —

Это малый сабантуй...

Ждут, молчат, глядят ребята,

Зубы сжав, чтоб дрожь унять.

И, как водится, оратор

Тут находится под стать.

С удивительной заботой

Подсказать тебе горазд:

— Вот сейчас он с разворота

И начнет. И жизни даст.

Жизни даст!

Со страшным ревом

Самолет ныряет вниз,

И сильнее нету слова

Той команды, что готова

На устах у всех:

— Ложись!..

Смерть есть смерть. Ее прихода

Все мы ждем по старине.

А в какое время года

Легче гибнуть на войне?

Летом солнце греет жарко,

И вступает в полный цвет

Все кругом. И жизни жалко

До зарезу. Летом — нет.

В осень смерть под стать картине,

В сон идет природа вся.

Но в грязи, в окопной глине

Вдруг загнуться? Нет, друзья...

А зимой — земля, как камень,

На два метра глубиной,

Привалит тебя комками —

Нет уж, ну ее — зимой.

А весной, весной... Да где там,

Лучше скажем наперед:

Если горько гибнуть летом,

Если осенью — не мед,

Если в зиму дрожь берет,

То весной, друзья, от этой

Подлой штуки — душу рвет.

И какой ты вдруг покорный

На груди лежишь земной,

Заслонясь от смерти черной

Только собственной спиной.

Ты лежишь ничком, парнишка

Двадцати неполных лет.

Вот сейчас тебе и крышка,

Вот тебя уже и нет.

Ты прижал к вискам ладони,

Ты забыл, забыл, забыл,

Как траву щипали кони,

Что в ночное ты водил.

Смерть грохочет в перепонках,

И далек, далек, далек

Вечер тот и та девчонка,

Что любил ты и берег.

И друзей и близких лица,

Дом родной, сучок в стене...

Нет, боец, ничком молиться

Не годится на войне.

Нет, товарищ, зло и гордо,

Как закон велит бойцу,

Смерть встречай лицом к лицу,

И хотя бы плюнь ей в морду,

Если все пришло к концу...

Ну-ка, что за перемена?

То не шутки — бой идет.

Встал один и бьет с колена

Из винтовки в самолет.

Трехлинейная винтовка

На брезентовом ремне,

Да патроны с той головкой,

Что страшна стальной броне.

Бой неравный, бой короткий.

Самолет чужой, с крестом,

Покачнулся, точно лодка,

Зачерпнувшая бортом.

Накренясь, пошел по кругу,

Кувыркается над лугом,—

Не задерживай — давай,

В землю штопором въезжай!

Сам стрелок глядит с испугом:

Что наделал невзначай.

Скоростной, военный, черный,

Современный, двухмоторный

Самолет — стальная снасть —

Ухнул в землю, завывая,

Шар земной пробить желая

И в Америку попасть.

— Не пробил, старался слабо.

— Видно, место прогадал.

— Кто стрелял?— звонят из штаба.

Кто стрелял, куда попал?

Адъютанты землю роют,

Дышит в трубку генерал.

— Разыскать тотчас героя.

Кто стрелял?

А кто стрелял?

Кто не спрятался в окопчик,

Поминая всех родных,

Кто он — свой среди своих —

Не зенитчик и не летчик,

А герой — не хуже их?

Вот он сам стоит с винтовкой,

Вот поздравили его.

И как будто всем неловко —

Неизвестно отчего.

Виноваты, что ль, отчасти?

И сказал сержант спроста:

— Вот что значит парню счастье,

Глядь — и орден, как с куста!

Не промедливши с ответом,

Парень сдачу подает:

— Не горюй, у немца этот —

Не последний самолет...

С этой шуткой-поговоркой,

Облетевшей батальон,

Перешел в герои Теркин,—

Это был, понятно, он.