Практики суррогатных оправдательных приговоров

Асмик Новикова

Судебное разбирательство – две логики понимания

Обыватель воспринимает суд как инстанцию, в которой есть шанс, пусть небольшой, добиться справедливости. Это утверждение может показаться даже наивным, игнорирующим общее мнение о зависимости судов и их равнодушии к людям. Но оно основано на данных массовых опросов, которые проводят социологические центры в России, а также на результатах наших собственных исследований.

Надежда на суд произрастает, как представляется, из парадоксального сочетания причин. С одной стороны, люди стараются суда избегать, усматривая в суде наиболее нежелательный способ решения своих конфликтов, когда исчерпаны другие возможности. То есть суд – это вариант эскалации конфликта при отсутствии альтернатив его решения. С другой стороны, суд – это государственная власть, и какая бы она ни была, обычному человеку в России свойственно искать защиту у государства. Человек рассчитывает, что сильное государство разберется в его частной проблеме. При нежелательности обращения в суд, судебное вмешательство расценивается как авторитетный способ решить проблему.

Уверенности таким ожиданиям придает публичность работы судов и личное участие человека в процессе. Это очень сильно отличает суд от других государственных органов – судебный процесс происходит открыто, при свидетелях, и человек рассчитывает на то, что вранье в публичном пространстве по меньшей мере затруднительнее, чем оно же во время разбирательства правоохранительных или других государственных органов, по общему правилу проводимое без участия человека и в закрытом ведомственном режиме - то есть таком, когда у человека практически нет возможности повлиять на то, как работают с его обращением.

Сказанное справедливо для обычных людей с их частными проблемами, которые не имеют опыта обращения в суд. Те же, кто с судами сталкивался, весьма критичны, но их критика конкретна и, как правило, направлена на обезличенный бюрократизм судебного процесса.

Идеализации судов основаны на идее, что суд – это институт достижения социальной справедливости, то место, где пытаются разобраться в проблеме. Но в реальности оказывается, что судебный процесс оперирует другим понятием справедливости. В судебной практике справедливость – это следование предписанным процедурам, которые основаны на законе и подкреплены документами. Разбирательство в суде, исследование доказательств по делу включает опрос свидетелей, но в большей мере, суд работает не с реальностью и проблемой человека, а с тем, как она отображена в документах каждого дела. И это, как правило, быстро опровергает иллюзии граждан, особенно - в ходе уголовных процессов.

Уголовный процесс – процессуальная формализация реальности

Уголовный процесс – предельно формализованная процедура привлечения к ответственности и доказывания вины. Рассматривая уголовные дела, суд выясняет, насколько были соблюдены процессуальные требования, каждое ли действие следователя соответствует процедуре, каким образом процессуально закреплены доказательства и пр. При этом наличие подтверждения, что процедура имела место, и отсутствие обжалований понимаются как соответствие процедуры требуемому качеству.

Самый простой пример, - требование уголовного закона о необходимости разъяснить права подследственному. Во время судебного разбирательства суд ищет соответствующую бумагу в уголовном деле, в которой фиксируется, что права разъяснены и стоит подпись человека. Наличие такой бумаги в деле ставит точку в вопросе о том, как на самом деле эти права разъяснялись, были ли они понятны человеку, особенно последствия от использования этих прав.

Формализация уголовного процесса служит гарантией соблюдения прав, обязательные процедуры призваны защитить человека от произвола властей. Но практика судебного рассмотрениядел, которая сложилась, переводит реальное содержание дела в то, которое оформлено в уголовном деле. Проверяя полноту «пакета документов», законность вынесенных решений, обоснованность и допустимость доказательств, по сути, суд не разбирает реальное существо дела, а контролирует качество следственной работы и соблюдение правил уголовного процесса.

Человек как бы выпадает из происходящего. Преимущественное значение имеют документально подтвержденные обстоятельства дела. По идее это разумные гарантии «объективности» правосудия, но в практике судебного разбирательства эти гарантии становятся содержанием процесса, а не его оформлением. В качестве иллюстрации приведем случай с рассмотрением в суде жалоб о применении пыток.

Уголовное законодательство позволяет человеку обжаловать действия должностных лиц, например, отказы в возбуждении уголовного дела. Человек привлекается к уголовной ответственности за совершение грабежа. В ходе расследования преступления к нему применяются недозволенные методы. Человек жалуется в Следственный комитет на применение пыток и просит возбудить уголовное дело в отношении тех сотрудников, которые их применили. Следственный комитет проводит проверку по обращению гражданина, по результатам проверки отказывает в возбуждении дела. Во время судебного разбирательства по делу о грабеже, суд оценивает допустимость доказательств – то есть решает в том числе вопрос, были бы доказательства получены с помощью недозволенных методов. Во время суда человек заявляет, что его пытали. Суд обращается к материалам дела и исследует документы: заявление гражданина, постановление Следственного комитета об отказе в возбуждении дела. Далее суд принимает решение – вы жаловались на применение пыток, ваше обращение было принято, Следственный комитет провел проверку, факты не подтвердились. На этом разбирательство по поводу того, применялись пытки к человеку или нет, заканчивается.

Этот пример показывает, что качество проверки, которая была проведена Следственным комитетом, не ставится под сомнение. Суд не будет этого делать, т.к. полагает, что если человек не оспаривал результаты проверки, значит, его удовлетворило ее качество и он согласен с решением Следственного комитета. Заявление человека в суде, что пытки все-таки применялись, в данном случае не побудило суд провести собственное разбирательство.

Понимание эффективности расследования

Хорошо расследованное дело – это дело, в котором соблюдены все процессуальные права, расследование соответствует критериям полноты, всесторонности и объективности, а решения вынесены уполномоченными на то лицами. Если представленный пакет документов соответствует этим критериям и оформляет некое событие как преступление, то с высокой вероятностью дело будет признано доказанным, а человек будет приговорен к наказанию.

Судьи жалуются, что нередко в делах, передаваемых следователями, имеются неточности, недостатки доказательств, противоречивость выводов. Тем не менее, они склонны объяснять это непрофессионализмом следователей и не ставить под сомнение виновность человека. Кроме того, судьи отмечают шаблонность в расследовании определенных типов дел. Проблема им видится в том, что следователи придерживаются отработанной схемы расследования и не стремятся к тщательности (об отношении судей к работе следователей подробнее см. работу Ольги Шепелевой «Социальная изоляция судей и формирование профессиональных стереотипов»). Хотя судьи понимают это, судебный контроль не срабатывает на повышение качества следствия.

Основным критерием качества работы следователей является устойчивость дела при рассмотрении в суде. Говоря проще, дело не должно развалиться в суде. Поэтому работа следователей выстраивается для достижения этой цели – «судебной перспективы». В интервью следователи, рассуждая о техниках расследования и доказывания, говорили о том, что они делают так, чтобы это «прошло в суде».

Фактически, следователи на практике оперируют теми же категориями, исходя из которых суд оценивает доказанность преступления и вины человека.

Опытные следователи указывали, что раньше подтверждением высшей квалификации следователя была его способность доказать преступление на основе косвенных свидетельских показаний. То есть следователь выстраивал линию доказательства, анализируя свидетельские показания и интерпретируя таким образом событие. Сейчас таких дел практически нет. Во-первых, исчезли профессиональные следователи, а вместе с ними соответствующая практика следственной работы. Во-вторых, правоприменение подчинено идеи соблюдения «конституционных прав», гарантией которых является наличие объективирующих документов.

Например, если говорить о пытках, - медицинских документов, подтверждающих причинение травм в конкретный промежуток времени, и, соответственно, документ, подтверждающий, что в этот промежуток времени человек находился в отделе полиции. Доказать факт пыток иначе очень сложно. Если нет этих убедительных для суда и следствия документов, то правоприменители выражают опасения, что привлечение к уголовной ответственности нарушит конституционные права сотрудника полиции, а любые сомнения в виновности должны трактоваться в его пользу. Иначе нарушается принцип презумпции невиновности.

Задача обеспечить конституционные права выражается на практике в стремлении надежно оформить дело, закрепив доказательства официальными документами, в ущерб качеству анализа собранной следствием информации. Требуются очевидные и «объективные» документы. Это институционализировало судебную практику оценки документов и их валидности, а не разбирательства в существе дела.

Система управления и оценки следствия

Если дело, переданное в суд, закончится оправдательным вердиктом суда, то это повлечет серьезные санкции в отношении следователей. Действующая система оценки качества работы следователей исходит из того, что оправдательный вердикт – доказательство неквалифицированности следователя. Это достаточно простая логика – следователь некомпетентен, так как он привлек к уголовной ответственности невиновного человека. И продолжение этой логики - следователь не имеет права на ошибку, так как такая ошибка означает нарушение конституционных прав граждан.

За таким подходом к оценке работе следователя стоит идея, что социальная реальность в каждом случае может быть безошибочно репрезентирована в официальных документах, и если следователь не смог оформить дело таким образом, значит, он плохо искал эти документы, или этих документов не существует. Последнее приравнивается к констатации того, что само преступление отсутствовало, или не стоило возбуждать дело при таких обстоятельствах. Соответственно, следователь совершил ошибку, возбудив дело при отсутствии таких документов.

На самом деле, репрезентация может выражаться в каких угодно формах и разного типа документах, но это не отвечает действующим на практике критериям надежности документов. Хотя де-юре закон не запрещает в полной мере использовать «уличковый» метод (об уличковом методе см.: Карло Гинзбург. Приметы (Уликовая парадигма и ее корни) / Мифы–эмблемы–приметы: Морфология и история. Сборник статей / Пер. с ит. и послесловие С. Л. Козлова. — М.: Новое издательство, 2004. — 348 с. ).

Задача обеспечить обвинительный приговор сформировала практику следственной работы таким образом, что реальное расследование проводится до того, как уголовное дело будет возбуждено. А само дело возбуждается при условии уверенности в его будущей доказанности в суде.

Следователь должен убедиться, что он будет застрахован от ошибки, в том ее понимании, о котором сказано выше.

В соответствии с уголовным процессом, цепочка действий следователей после получения заявления о преступлении должна быть следующая: регистрация заявления, проведение проверки, возбуждение уголовного дела, следствие по делу, передача дела в суд через прокуратуру.

Как уже было сказано выше, вся работа по выяснению обстоятельств дела и поиску доказательств фактически осуществляется на стадии проверки. Если по результатам проверки у следователя формируется необходимый пакет документов, а точнее - аналогов будущих процессуальных документов, то следователь принимает решение о возбуждении уголовного дела. Когда дело возбуждено, то следователю остается процессуально закрепить доказательства. То есть осуществить «тюнинг» информации, полученной на стадии проверки, - она переводится в формат, требуемый для материалов уголовного дела и приемлемых для судебного разбирательства.

Сложившаяся практика расследования дел на стадии проверки создала аналоги процессуальных действий, которые по закону возможны только на стадии уголовного дела. Например, допрос, который может быть проведен только в рамках уголовного дела, заменяется на опрос. Экспертиза – на исследование, очная ставка – на перекрестный опрос и т.д.

Следователи работают в рамках, созданных системой управления и оценки, и порождают схемы и практики рационализации своей работы. Они не могут рисковать и возбуждают дела тогда, когда реальная работа по их расследованию проведена на стадии проверки.

Официальное расследование нацелено не на выяснение всех обстоятельств дела, а на процессуальное оформление того, что удалось выяснить на стадии проверки.

Но какие бы аналоги официальным процедурам ни придумывали следователи на практике, возможности, которые есть по расследованию в рамках уголовного дела, больше, чем на стадии проверки. Кроме того, возбужденное дело присваивает всем участникам процесса официальные статусы, гарантирующие «правила игры». Тем не менее, риски не довести дело до обвинения и быть за это наказанным перевешивают преимущества официального расследования уголовного дела.

Подмена расследования проверкой, устойчивость этой практики, приводит к двум основным последствиям:

снижение качества работы следователей;

возбуждение и доведение до суда дел, которые, по оценкам следователей, должны окончиться обвинительным приговором.

Последнее обстоятельство напрямую связано с судебной практикой вынесения оправдательных вердиктов. Суды получают дела, выверенные с точки зрения правил уголовного процесса. Следователи и прокуратура (которая представляет обвинение в суде) доводят материалы дела до такого уровня, который, с их точки зрения, обеспечит проходимость дела в суде.

События, которое получили оценку как преступления, созданы бумажным оформлением. В определенном смысле, они безупречны – событие преступления доказано, виновность установлена, мотивация представлена. Сейчас мы не касаемся качества этой работы, важно то, что все необходимые действия совершены и подкреплены требуемыми документами. Суды, получая таким образом оформленное дело, имеют мало возможности вынести оправдательный вердикт, - им не за что зацепиться.

Судьи именно так и объясняют мизерное число оправдательных приговоров. Оправданий мало, потому что следователи работают качественно. Сомнительные дела, где нет всего пакета документов или доказательства неубедительны, фильтруются самими следователями и прокурорами и, как правило, не доходят до суда.

Такая идеология в сочетании с презумпцией качества работы следователя и прокурора приводит к множеству проблем, в частности к тому, что в рамках уголовного судопроизводства судьи не распознают ситуации, когда к задержанным применялись пытки или использовался метод провокации.

Ведь документы говорят обратное, а тот факт, что эти документы могут быть, например, сфальсифицированы, не влияет на практику рассмотрения дел.

Сбои

Налаженный механизм уголовного судопроизводства, в котором суды, по большей части, играют роль контроля качества работы следователя, дает сбои. Одна из причин - в уже указанной шаблонности работы следователей. Любая схема стремится к тому, чтобы становиться проще. В случае уголовных дел это приводит к тому, что дела расследуются с минимально допустимым объемом усилий следователя, тщательность как стандарт работы не вписывается в схему, особенно если учитывать установленные процессуальные сроки. В результате дела содержат неясности, «непонятные места», но в таком виде их система «следователи – прокуроры» доводит до суда.

В суд попадает некачественно расследованное дело, но формально удовлетворяющее основным признакам.

Понижение качества работы следователя сказывается на том, в каком виде материалы дела попадают в суды. В случае серьезных ошибок и недоработок, нестыковок доказательств, или когда преступление не доказано, суды могут де-факто «закрыть» дело.

Практика фактического закрытия дел может помочь оценить реальное число оправдательных приговоров.

Еще одной причиной, которая вынуждает суд «закрыть» дело и освободить человека от лишения свободы, - это если в рамках судебного разбирательства вскрываются новые факты, опровергающие выверенную версию следствия. Обычно это случается при наличии опытного защитника. Он использует стратегию переноса на стадию суда «неучтенных» доказательств. В качестве примера показательно дело Михаила Стукалова, которое ведет Фонд «Общественный вердикт».

Защитники нашли доказательство того, что свидетели обвинения дают ложные показания. Это доказательство они не стали передавать следствию, а приберегли его для суда. В суде доказательство было предъявлено, и оно опровергло всю версию следствия. Суд был вынужден отпустить Стукалова, приговорив его к штрафу, а не к реальному лишению свободы.

Необходимо сказать, что судьи работают с интерпретацией события, которая отражена в материалах уголовного дела. При этом судьи в процессе разбирательства привносят и свою интерпретацию. То, как судьи оценивают представленные доказательства, каковы типичные модели поведения судьи при изучении материалов дела, что и как влияет на оценки судьи – тема, которая требует отдельного изучения.

Суррогаты оправдательных приговоров

Как сказано выше, суды получают дела, соответствующие формальным критериям уголовного процесса. Качество следствия при этом достаточно низкое. Но в деле присутствуют процессуально оформленные документы, которые суд не может игнорировать. То есть это ситуация, когда документально дело соответствует требованиям, представлены доказательства, но разрыв между реальностью и ее репрезентацией в материалах дела таков, что он распознается судьями.

Можно выделить несколько типов суррогатных оправдательных приговоров.

Первый тип - когда суд приговаривает человека к сроку, уже фактически совпадающему с периодом его нахождения под стражей. Суду очевидно, что человек либо невиновен, либо его вина несоразмерна предъявленному обвинению, либо состав преступления ошибочен. Могут быть и другие причины, важно, что суд де-факто не готов приговаривать в реальному сроку.

Дело двух таджиков. Ш., мигрант из Таджикистана, занимался частным извозом. У него был друг Д., который также зарабатывал извозом. Машину они купили вместе и работали на ней по очереди. В ночь, когда работал Д., он подвозил группу молодых людей, которые в конце поездки отказались платить и стали угрожать Д., в том числе переходя на личности и его этническое происхождение. Д., защищаясь и желая получить деньги за поездку, достал перочинный нож и сказал, что не позволит так с ним обойтись. Деньги Д. были заплачены, но на следующий день молодые люди пожаловались в полицию. Полиция по подозрению в разбое задержала не Д., а Ш., выйдя на него по номеру машины.

Сам Ш. свою причастность к совершению преступления отрицал, утверждал, что потерпевших ранее никогда не видел.В ходе расследования уголовного дела Д.самостоятельно пришел в полицию и подтвердил, что инцидент был, и молодых людей подвозил он. На следствии были допущены тактические ошибки, которые ставили под сомнение достоверность опознания Ш. потерпевшими. Образовывалась неопределенность, кто именно - Д. или Ш. - совершил преступление (если вообще его совершил, что также под вопросом). Но следователей это не интересовало - они завершили дело в отношении Ш. и передали дело в суд. В настоящее время Ш. осужден, однако квалификация изменена с ч. 2 ст. 162 УК РФ (тяжкое преступление, макс. наказание - 10 лет лишения свободы) на ч. 2 ст. 330 УК РФ (средняя тяжесть, до пяти лет), и назначено наказание, незначительно превышающее уже фактически отбытый под стражей срок. Мера наказания устроила Ш., и приговор не обжаловался.

Второй тип суррогатных приговоров – назначение минимально возможного размера наказания.

Пример фабрикации дела. Михаил Стукалов с друзьями отдыхал в ночном клубе.Рано утром, выходя из клуба, они увидели, как два милиционера избивают неизвестного молодого человека — автоматными прикладами по телу. Друг Михаила решил за неизвестного вступиться, после чего был скручен сам. За него вступился уже сам Михаил, которого также с применением силы задержали, обоих отвезли в отдел полиции. Михаила обвинили в том, что он избил милиционера. Из содержания обвинительного заключения следовало, что Стукалов неожиданно напал на милиционера, повалил на землю и бил головой об асфальт. При этом «нецензурно выражался, утверждая, что вступал в отношения сексуального характера с полицейскими, имея в виду не конкретного потерпевшего, а всю полицию Российской Федерации в целом». Стукалову грозил срок до 10 лет, но ему удалось найти запись этого случая. Во время суда запись была показана, что опровергло версию следствия и показания милиционеров. На записи об асфальт бьют Михаила несколько полицейских. Суд изменил обвинение и приговорил Михаила к штрафу. В кассации суд убрал из приговора «активное сопротивление и захваты потерпевшего за различные части тела», оставил «ругательства в устной форме» и сохранил штраф.

Третий тип, один из наиболее распространенных, - возврат дела прокурору для того, чтобы прокуратура по любому основанию прекратила дело сама. Если раньше суды возвращали на доследование, то теперь это запрещено. Но суды могут, зацепившись за любой формальный недочет, вернуть дело прокурору «для устранения недостатков». Как правило, при таком развитии событий дело больше не оказывается в суде.

Суды могли бы оправдывать людей де-юре, но предпочитают использовать суррогаты. Оправдательный вердикт – это не только санкции в отношении всей цепочки правоохранителей, которые работали над делом, но и публичное признание провала государственной машины уголовного преследования. Кроме того, судьям тяжело поверить в непрофессионализм следователей и прокуроров и их корысть: ведь они уполномочены работать в публичных интересах. Оправдывать мешают не только формальные ограничения, связанные с «упаковкой дела» следователями и прокурорами перед судебным разбирательством, но профессиональные стереотипы судей, а также причины, связанные с корпоративной культурой. Для нас важно, что вынесение суррогатных приговоров – механизм рационализации судебной практики, возникший в контексте слабого следствия (которое системой оценки и управления ориентировано только на обвинение) и поддерживаемый профессиональными стереотипами судей.

Текст написан на материалах нескольких исследований, проведенных с участием или под руководством автора в течение 2006 – 2012 годов. Это массовые опросы населения 2006 – 2009 годов, а также социологические исследования (кейс-стадис), изучающие доступ граждан к правовой помощи (2010-2012; исследование «Доступ граждан к правовой помощи». Комплексное социологическое исследование, опирающееся на качественные и количественные методы изучения. Исследование проводилось Институтом «Право общественных интересов» (PILnet) в двух регионах России) и практики следственной работы (2010-2012; исследование «Практики следственной работы: внедрение стандартов эффективного расследования» - инициировано Фондом «Общественный вердикт» и проводилось в трех российских регионах. Исследование построено на качественных методах изучения).