|
Русский композитор, пианист, дирижер (1836/37-1910).
В 1855 году Милий Алексеевич Балакирев появился в Петербурге и как пианист-виртуоз покорил музыкальные салоны. Особый успех он имел у дам. Но женское общество не интересовало его — у него были более серьезные цели. Милий Балакирев хотел развивать свой потрясающий композиторский талант. До приезда в Петербург Балакирев окончил два курса математического факультета Казанского университета, но ради музыки он без колебаний поставил крест на карьере математика и ушел из университета.
Феноменальная одаренность Балакирева выражалась, например, в том, что стоило ему один раз услышать любое музыкальное произведение, как он тут же мог повторить его во всех тонкостях. Это подтверждал Глинка, с которым Балакирев познакомился в Петербурге.
«В Балакиреве я нашел взгляды, так близко подходившие к моим во всем, что касается музыки», — восторженно писал Глинка о своем молодом собеседнике.
Балакирев познакомился и с Даргомыжским, который был на 23 года старше, но, несмотря на разницу в возрасте, быстро сошелся с одаренным юношей. Новые друзья бурно обсуждали музыкальные темы. У Даргомыжского всегда был полон дом гостей, и Балакирев постепенно знакомился со многими интересными людьми. Так, среди прочих он познакомился с Цезарем Кюи, который был военным инженером, но, как и Балакирев, бредил музыкой и имел широкий музыкальный кругозор. По словам Балакирева, «Кюи судил о музыке, как настоящий художник». Бурные восторги вызвал подтянутый офицер, отлично говоривший по-французски, его звали Модест Мусоргский. Балакирев и Мусоргский договорились, что первый будет давать второму уроки композиции. Познакомился у Даргомыжского Балакирев и с Владимиром Васильевичем Стасовым — известным музыкальным критиком. Таким образом, постепенно определился круг лиц, из которых позже образовалась «Могучая кучка» — сообщество единомышленников, поразительно многое давшее русской музыке. К «Могучей кучке» примкнули затем 16-летний студент Морского кадетского корпуса Н. Римский- Корсаков, ученый-химик А. Бородин. Всех их объединяли любовь к музыке, патриотизм и... отсутствие консерваторского образования.
Лидерству Балакирева в кружке способствовали его безупречный вкус, ясный аналитический ум и знание огромного количества музыкального материала. В кружке царили настроения, которые высказал один из критиков того времени: «Музыка может горы свернуть». Натура Балакирева была весьма энергична и обаятельна. В кружке он быстро взял на себя роль организатора. «Молодой, с чудесными, подвижными, огненными глазами, с красивой бородой, говорящий решительно, авторитетно и прямо, — описывал Балакирева Римский-Корсаков, — каждую минуту готовый к прекрасной импровизации за фортепиано, помнящий каждый известный ему такт, запоминающий мгновенно играемое ему сочинение, он должен был производить впечатление как никтo другой... Влияние его на окружающих было безгранично...» Неудивительно, что когда Балакирев стал настаивать на регулярных собраниях у него, композиторы согласились. Программа встреч обычно была такая: сначала обсуждались сочинения других, затем Балакирев играл свои произведения. Он относился к кружку как к своеобразному творчеству: творил, «влияя» на молодых композиторов. Из них он складывал будущую музыкальную палитру России.
Постепенно к Балакиреву пришла мысль о Бесплатной музыкальной школе. Это музыкальное учебное заведение должно было стать общедоступным и служить для пропаганды идей русской музыки. Основу самоокупаемости музыкальной школы Балакирев видел в частых концертах. Репертуар, по его мнению, должны были составить произведения молодых отечественных композиторов.
В 1862 году Бесплатная музыкальная школа открылась и дала первый концерт. Балакирев выступил как дирижер симфонического оркестра. В дальнейшем он также дирижировал оркестром, что занимало много времени, однако он не переставал сочинять. Были написаны увертюра «1000 лет», симфоническая поэма «В Чехии», фортепианные пьесы, романсы. Он смело вводил в сочинения мотивы свободолюбия и народной мифологии.
Казалось, все идет пусть не всегда гладко, но в целом как надо. И все-таки груз общественных и профессиональных обязанностей, который композитор взвалил на свои плечи, ока-заллся непомерно велик. Перестав верить в себя, Балакирев разошелся со всеми бывшими единомышленниками. Он порвал с музыкой, устроился скромным служащим на Варшавской железной дороге. Прежде общительный, Балакирев стал замкнут и нелюдим, бывший атеист — впал в религиозный до фанатизм. К нему в дом зачастила гадалка, которая доводила его своими сеансами до иступления и галлюцинаций.
В чем же причина столь разительных перемен? Сложности окружающей жизни подтачивали психику Балакирева и в конце концов сломали. Бесплатная музыкальная школа держалась практически на нем одном. В 1870 году на школу навалились финансовые проблемы. Балакирев воспринял это как крушение надежд, которыми он жил. При всем при этом осложнились отношения с друзьями. Раньше он по сути диктовал им свои принципы видения мира, но по прошествии ряда лет друзья возмужали и могли творить самостоятельно. Растрачиваясь на других, Балакирев болезненно переживал свое отставание. Он, щедро раздававший всем художественные идеи, вдруг оказался в положении учителя, не нужного ученикам. Им и самим было написано немало, но он не испытывал творческого удовлетворения от созданного. Как писал Цезарь Кюи, «до самой смерти говорил он, что только то, что мы писали под его крылышком, было хорошо».
В это кризисное время у Балакирева умер отец. Его смерть была последней каплей, которая переполнила чашу. Восприимчивая психика композитора не выдержала.
Надо было что-то делать, и друзья Балакирева стали осторожно уговаривать его вернуться к творчеству. Был найден отнюдь не формальный предлог: требовалось отредактировать рукописные партитуры великого Глинки, композитора, перед которым Балакирев всегда преклонялся. Балакирева уговаривала Людмила Ивановна Шестакова, сестра Глинки. Она даже опустилась перед Милием на колени.
Ожесточившееся сердце Балакирева дрогнуло, и он взялся за редактирование рукописных партитур Глинки. Понемногу работа захватила его, и через некоторое время он понял, что уже не сможет не вернуться к музыке. Более того, он мало-помалу снова начал сочинять: завершил начатую еще в 60-е годы симфоническую поэму «Тамара», закончил оркестровую пьесу «Лезгинка», в которой постарался воплотить яркие краски Востока и огненный темперамент его жителей... Но в новой музыке Балакирева были ясно слышны новые мотивы — коварства, обмана, разочарования. Это были следы пережитого. В то, что жизнь прекрасна, автор больше не верил...
И все-таки в новых зарисовках прорывались прежние жизнеутверждающие мелодии, под воздействием которых развеивалась горечь. Великий талант композитора говорил сам за себя.
Понемногу возвращаясь к жизни, Балакирев возглавил Придворную певческую капеллу и снова стал работать в Бесплатной музыкальной школе. Но вернуть себе исключительное место, которое занимал когда-то в музыкальной жизни Петербурга, он уже не смог.
Временный разрыв с музыкой не прошел для композитора бесследно: Балакирев не признал (не «заметил» или не захотел заметить?) таких талантливых молодых авторов, как Скрябин и Рахманинов. Молодой композитор и критик Б. Асафьев писал о Балакиреве на рубеже веков: «Во всем — гордость, а за нею — глубокая горечь отравленного сердца»,
Милий Алексеевич Балакирев скончался в 1910 году. Он пережил почти всех своих старых друзей.
«Умер одной из бесчисленных жертв общих условий русской жизни», — написал о нем в некрологе его друг — критик и историк С. Булич.
Однако люди запомнили Балакирева не надломленным человеком, а молодым и дерзким художником. Хорошо сказал о нем критик В. Стасов: «Впереди всех летел орлом Милий Балакирев».
|