| К вопросу об определении понятий “политическая коммуникация” и “политическая информация”
Грачев М.Н.
Термин “коммуникация” в его нынешнем понимании закрепился в словаре политической науки относительно недавно. По-видимому, одним из первых непосредственных употреблений этого понятия в политологическом контексте является относящееся к началу ХХ века высказывание Ф. Ратцеля о том, что “передача информации в политическом отношении является самой важной из всех коммуникационных услуг” (Ratzel, 1903; цит. по: Цыганков, 1999, с. 57). Между тем отдельные реалии, определяемые сегодня данным термином, появились значительно раньше. Коммуникация, понимаемая в широком смысле как передача информации от человека к человеку посредством речи, жестов, а также изображений и других символьных форм, зафиксированных на материальных носителях, возникла и развивалась вместе с самим обществом, причем в качестве инструмента политического воздействия как речевая, так и визуальная коммуникация использовалась и осмысливалась уже в глубокой древности.
Не будет преувеличением сказать, что уже племенные вожди, а впоследствии – фараоны, короли, цари, князья и другие правители издавна и во все времена проявляли интерес к тому, что сегодня называется политической коммуникацией, прекрасно осознавая, что их успехи во многом зависят от степени владения искусством влиять на политические взгляды своих подданных и граждан. Для формирования необходимых образов в сознании людей широко использовались различные типы вербальных и невербальных сообщений, например, символика разного рода торжественных публичных церемоний, а позднее – и величественных архитектурных сооружений. Для оказания воздействия на умонастроения людей нередко применялась тактика индоктринации, или идеологического “промывания мозгов”, что было особенно характерно для периодов войн и внутренних конфликтов. Использовались и более мягкие формы информационного воздействия, отчасти напоминающие современные приемы пропаганды, агитации, связей с общественностью и политической рекламы. С различной степенью успеха посредством издания указов и законов предпринимались попытки направить политическую коммуникацию в нужное русло, контролировать информационные потоки в соответствующих обществах, причем этот контроль мог принимать самые разные формы цензуры – от официальной деятельности специальных государственных институтов до организации “неформального давления снизу” путем формирования общественного мнения, отвечающего требованиям времени.
Возникновение термина “политическая коммуникация” непосредственно связано с эволюцией западного общества в период после второй мировой войны. Выделение исследований политической коммуникации в самостоятельное направление на стыке социальных и политических наук, получившее название политической коммуникативистики, [c.34] было вызвано демократизацией политических процессов в мире во второй половине XX века, развитием кибернетической теории, возникновением и возрастанием роли новых коммуникационных систем и технологий.
Своим превращением из узкоспециального термина, употреблявшегося главным образом в языке техников, связистов и военных, в термин общенаучный, получивший широкое распространение в различных областях знания, понятие “коммуникация” во многом обязано основоположнику кибернетики Н. Винеру, определившему эту область междисциплинарных исследований как “науку об управлении и коммуникации” (см.: Wiener, 1948; русский перевод: Винер, 1983). Винер предположил, что все явления окружающего мира могут быть объяснены с точки зрения информационного обмена, циркулирования информации. Для понимания явления коммуникации в его связи с социально-политическими проблемами принципиально важное значение имеет вторая крупная кибернетическая работа Винера “Человеческое использование человеческих существ” (см.: Wiener, 1950; русский перевод: Винер, 2001), где коммуникация трактуется, по сути, как основная ценность зарождавшегося информационного общества, в котором “действенно жить – это значит жить, располагая правильной информацией” (Там же, с. 14). В этом обществе Homo communicans, “человек коммуникационный” ориентируется не только и не столько на свои внутренние чувства, а в большей мере на внешние события – он живет за счет поступающей извне информации, сбор и анализ которой ему жизненно необходим. И в этой связи средства коммуникации приобретают особое значение как основной инструмент, позволяющий человеку реагировать на происходящие в окружающем мире изменения.
Не стремясь, в отличие от утопистов прошлого и многих современных футурологов, дать детальное описание нового социума, в котором “развитию обмена информацией между человеком и машиной, между машиной и человеком и между машиной и машиной суждено играть все возрастающую роль” (Там же, с. 12), Винер в своих прогнозах на будущее, ставшее для нас современностью, оказался прав по крайней мере в том, что одной из важнейших характеристик современного общества становится уровень его информационного обеспечения, оказывающего влияние на все процессы общественного развития. Социально-экономическая, политическая, правовая, научно-техническая, экологическая и иная информация не только выступает важнейшим компонентом, обеспечивающим полноценную жизнедеятельность как ее конечных пользователей – граждан, так и государств и мирового сообщества в целом, но и порождает новые виды массовой деятельности, сопряженные с многообразными способами оперирования информационными массивами и потоками.
Что же, если следовать логике Винера, представляет собой политическая коммуникация? Это создание, отправление, получение и обработка сообщений, оказывающих существенное воздействие на политику. Данное воздействие может быть как прямым, так и косвенным, его результаты могут проявляться как незамедлительно, так и по прошествии времени. О прямом, или непосредственном воздействии можно говорить применительно к таким видам политической деятельности, как призыв к участию в выборах, обращение за поддержкой того или иного политического курса, предложение одобрить и принять или, напротив, требование отклонить какой-либо законопроект. Косвенное воздействие сообщений проявляется в том, что они могут использоваться для создания неких “идеальных моделей”, “образов” действительности и стереотипов, которые оказывают влияние на политическое сознание и действия политических элит и массовой общественности. Создателями и отправителями сообщений могут быть политики, журналисты, представители групп интересов или отдельные индивиды, которые вовсе не имеют отношения ни к каким организациям – в данном отношении их принадлежность к какой-либо конкретной социальной группе или институту не имеет определяющего значения. То же самое можно сказать и применительно к получателям сообщений. Принципиально важным же моментом здесь является то, что сообщение производит существенный политический эффект, [c.35] воздействуя на сознание, убеждения и поведение индивидов, групп, институтов и целых общностей, а также на среду, в которой они существуют.
Политическое сообщение является ключевым аспектом политики, так как подавляющую часть политически значимой информации мы сегодня получаем именно благодаря распространяемым сообщениям, а отнюдь не из собственного опыта. Доступность сведений о событиях, происходивших в прошлом, и прогнозирование будущих событий становится возможным только благодаря передаче сообщений. Как заметил в этой связи К. Бёрк: “Бóльшая часть нашей реальности формируется вербально. И лишь очень незначительную часть реальности мы познаем путем непосредственного опыта, полная же картина складывается благодаря системе символов. Что касается таких абстрактных понятий как “демократия” или “справедливость” и еще ряда политических феноменов, то здесь не существует эмпирической основы . Их толкование полностью зависит от вербальных символов. То же самое можно сказать о большинстве политических явлений” (Burke, 1966, р . 5).
К. Дойч назвал политическую коммуникацию “нервной системой государственного управления”, считая политические сообщения фактором, обусловливающим политическое поведение (см.: Дойч, 1993). По мнению Ж.-М. Коттрэ, роль коммуникации в политической жизни общества сопоставима со значением кровообращения для организма человека (см.: Cottеret, 1973, р. 112). С таким же успехом ее можно назвать “источником жизненной силы” или “материнским молоком” политики, потому что политическая коммуникация является необходимой субстанцией, которая связывает воедино разные части общества и позволяет им функционировать в качестве единого целого. Политические сообщения, циркулирующие в обществе, порождают представления, которые определяют сущностную и качественную стороны политической жизни.
В опубликованной ранее статье автор этих строк уделил достаточно пристальное внимание толкованиям феномена политической коммуникации, предложенным рядом видных зарубежных исследователей (см.: Грачев, 1999). Что же касается отечественной политологии, то с момента ее конституирования в 1989 году в качестве самостоятельной дисциплины одно из первых определений политической коммуникации принадлежит М.Ю. Гончарову. Согласно этому определению, “термин “политическая коммуникация” должен описывать циркуляцию информации в сфере политической деятельности, т.е. любые сообщения, тексты, оказывающие воздействие на отношения между классами, нациями и государствами” (Гончаров, 1991, с. 55). Подобного рода информация может быть чрезвычайно разнообразна по жанрам и рассчитана на разные аудитории: от дипломатических переговоров до сообщений, передаваемых по каналам массовой коммуникации. При этом, по мнению автора, ни способ распространения политической информации, ни ее адресат не имеют определяющего значения: гораздо важнее установить, что коммуникатором в данном случае являются политические институты или действующие в их составе и от их имени лица. Несмотря на то, что автор акцентирует внимание прежде всего на институциональной составляющей политико-коммуникационного процесса, принципиально важным, тем не менее, видится тот момент, что “…главным фактором, определяющим сущность и особенность термина “политическая коммуникация”, представляется функциональное назначение распространяемой информации. Это информация, обслуживающая политические структуры и воздействующая на принятие политических решений” (Там же, с. 55 –56).
В первом российском энциклопедическом словаре по политологии, опубликованном в 1993 г., определение понятия “политическая коммуникация” не приводится, однако массовая коммуникация, которой посвящена специальная статья, рассматривается главным образом в политическом контексте (см.: Политология, 1993, с. 164 –165 ). Между тем в кратком словаре “Основы политологии”, вышедшем в свет в том же году, дается достаточно емкое, несмотря на свою лаконичность, определение политической коммуникации, преодолевающее узко-институциональный взгляд на это явление; правда сам термин, на наш взгляд, не вполне оправданно приводится во множественном числе: “Коммуникации [c.36] политические – понятие, отображающее процесс взаимодействия политических субъектов на основе обмена информацией и непосредственного общения, а также средства и способы этого духовного взаимодействия ” (Основы политологии, 1993, с. 54 ).
В “Политологическом словаре” приводится определение, в котором раскрывается функциональная сторона политико-коммуникационных процессов: “Политическая коммуникация (от лат. kommunicatio) – процесс передачи политической информации, который структурирует политическую деятельность и придает ей новое значение, формирует общественное мнение и политическую социализацию граждан с учетом их потребностей и интересов” (Политологический словарь, 1994, с. 183). Аналогичная трактовка понятия политической коммуникации дается и в словаре-справочнике “Зарубежная политология” (см.: Зарубежная политология, 1998, с. 197).
Близкое, но более развернутое определение, данное В.В. Латыновым, представлено в двухтомной “Политической энциклопедии”, где под политической коммуникацией понимается “обмен информацией между субъектами политической жизни, а также между государством и гражданами”, который “может протекать на формальном (например, в средствах массовой информации) и неформальном (“закулисные” переговоры) уровнях”. Значительное внимание автор уделяет массовой политической коммуникации, которая в современном мире “все больше превращается из подчиненного элемента политики в ее творца” и, “являясь важным источником политической социализации, …способствует овладению политическими знаниями, установками, ценностями и формами политического участия” (Латынов, 1999, с. 172 –173).
Политическая коммуникация рассматривается как функциональное свойство одного из компонентов политической системы общества, ее особой подсистемы, “которая устанавливает связи между институтами политической системы… Значение этой подсистемы велико, ибо люди, как известно, способны оценивать действия, в том числе и политические, лишь при наличии определенного объема знаний и информации” (Основы политической науки, ч. 2, 1993. С.84 –85).
Исходя из приведенных определений, можно утверждать, что сущностной стороной политико-коммуникационных процессов является передача, перемещение, оборот политической информации – тех сведений, которыми в процессе конкретной общественно-практической деятельности по поводу завоевания, удержания или осуществления власти с целью реализации своих коренных интересов обмениваются (собирают, хранят, перерабатывают, распространяют и используют) политические акторы – индивиды, общности, институты. Политическая информация представляет собой совокупность знаний, сообщений о явлениях, фактах и событиях политической сферы общества. С ее помощью передается политический опыт, координируются усилия людей, происходит их политическая социализация и адаптация, структурируется политическая жизнь.
Политическая коммуникация – это смысловой аспект взаимодействия политических актороов путем обмена информацией в процессе борьбы за власть или ее осуществление. Она связана с целенаправленной передачей и избирательным приемом информации, без которой невозможно движение политического процесса. Однако при этом указанное взаимодействие политических акторов по поводу власти, властно-управленческих отношений в обществе, составляющее сущность политической деятельности, само по себе далеко не всегда носит властно-управленческий характер. Как верно отметил О.Ф. Шабров: “Не всякий раз, когда лидеры двух партий встречаются для выработки общей стратегии, можно говорить, что один из них управляет другим” (Шабров, 1997, с. 12). Действительно, в ходе борьбы за власть, ее удержание и использование между политическими акторами могут складываться отношения как конкурентно-конфронтационного, так и консенсусно-договорного типа, причем применительно к последнему случаю речь может идти как об отношениях координации и субординации, так и об отношениях, формально построенных по принципу сотрудничества и равноправного партнерства, но, тем не менее, содержащих в себе определенные управленческие моменты. Согласно справедливому замечанию Е.Ю. Наумова: “Любой [c.37] диалог изначально неравноправен и иным быть не может, поскольку его непременной предпосылкой является наличие необходимого минимального общего у каждого из участников (хотя бы знаковой системы или систем, на базе которых диалог ведется), а это общее устанавливается как бы “само собой”, т.е. навязывается одним участником (или участниками) другому (или другим)” (Наумов, 1998, с. 105). Однако подобные отношения складываются далеко не всегда: примером того может служить обращение лидера политической партии к руководителю другого общественно-политического объединения с предложением о создании избирательного блока, которое не нашло поддержки, но, тем не менее, не привело ни к конфронтации, ни к координации, ни к какому-либо дальнейшему развитию взаимодействия вообще, поскольку это общественно-политическое объединение в силу каких-либо причин решило не участвовать в данной избирательной кампании. Следовательно, понятие политической деятельности оказывается несводимым к понятию управления.
С другой стороны, вполне очевидно, что далеко не всякое управление имеет отношение к политической сфере. Приводя примеры водителя, управляющего автомобилем, и мозга, управляющего движениями тела, как осуществление функций, далеких от политики, О.Ф. Шабров наглядно показывает, что можно говорить лишь о существовании области пересечения предметов теории управления (управление) и политической науки, или политологии (политика), и предлагает назвать эту область политическим управлением, а соответствующую науку – управленческой политологией (Шабров, 1997, с. 11–12; см. рис. 1).
Рис. 1
В данном случае нас интересует то обстоятельство, что, с точки зрения логики, понятия “управление” и “политическая деятельность”, являются перекрещивающимися. Однако между ними существует еще одна важная взаимосвязь, лежащая в информационно-коммуникативной области. Для установления этой взаимосвязи необходимо обратиться к анализу соотношения понятий “информация” и “коммуникация”, которые благодаря возникновению и развитию кибернетической теории, а также общей теории систем приобрели междисциплинарный характер.
Общепризнанное определение понятия “информация” пока еще отсутствует. Несмотря на обширный поток специальной литературы, опубликованной как в нашей стране, так и за рубежом за пять с половиной десятилетий, прошедших с момента выхода в свет первого издания винеровской “Кибернетики”, проблема определения понятия, которое бы отражало и раскрывало наиболее общие и существенные свойства информации, и сегодня продолжает оставаться предметом научных и философских дискуссий. Если прежде это понятие связывалось по преимуществу с человеческой деятельностью и носило некий антропологический оттенок, то с возникновением кибернетической теории появилась настоятельная необходимость расширить его содержание, ибо, с точки зрения новой области знания, информация не обязательно [c.38] имеет такую форму, которая наиболее приемлема для слуховых или зрительных рецепторов, поскольку, как отмечал Винер, “части машины должны разговаривать друг с другом на соответствующем языке, не обращаясь к человеку и не слушая его, кроме как на начальной и конечной ступенях процесса” (Винер, 2001, с. 152).
Сам основоположник кибернетики предложил, как известно, определение, где информация по сути выступает как категория идеального порядка, как категория мыслительная: “Информация – это обозначение содержания, полученного из внешнего мира в процессе нашего приспособления к нему и приспосабливания к нему наших чувств” (Винер, 2001, с. 14). Такое определение, конечно, трудно назвать исчерпывающим даже с точки зрения общей кибернетической теории, так как оно имеет выраженный антропологический оттенок и не охватывает, к примеру, область процессов информационного обмена между составными частями вычислительной машины. Тем не менее, данная дефиниция, в сущности, близка к попыткам раскрыть категорию “информация” через взаимодействие какого-либо объекта любой природы с внешней средой, или через отражение, под которым с позиций как кибернетической теории, так и общей теории систем можно понимать взятые в диалектическом единстве друг с другом процесс и результат взаимодействия объекта со средой, приводящего к изменению состояния объекта или к изменению его организации, соответствующему каким-либо сторонам отражаемого внешнего воздействия, определяемого на языке кибернетики как “сообщение”. Результат такого отражения есть изменение состояния объекта, изменение его организации, соответствующее каким-либо сторонам отражаемого воздействия внешней среды, или “сообщения”. Тогда процесс получения и отражения объектом сообщения и результат этого процесса, взятые в диалектическом единстве друг с другом, определяют объем категории “коммуникация” (“communication” , нередко переводится на русский язык как “связь”). Исходя из предлагаемого соотношения между понятиями, информацию можно было бы охарактеризовать как категорию, обозначающую содержание коммуникации; при этом поступающая к объекту “входная” информация представляет собой содержание сообщения, а семантически значимая информация, изменяющая состояние объекта, – содержание отражения данного сообщения, или, соответственно, содержание отражения объектом “входной” информации. Очевидно, что предлагаемое уточнение категорий “информация” и “коммуникация” через категорию “отражение” не противоречит винеровскому замыслу кибернетики как теории “управления и коммуникации”, где управление выступает в качестве частного случая коммуникации, результатом которого является целенаправленное изменение состояния объекта с использованием обратной связи между управляемым объектом и управляющим субъектом. Или, иными словами, понятие “управление”, с точки зрения логики, является подчиненным по отношению к понятию “коммуникация”, в общем случае отнюдь не предполагающему обязательное наличие обратной связи между субъектом и объектом.
Обратимся теперь к информационно-коммуникативной стороне политической деятельности. Взаимоотношения между политическими акторами в ходе их борьбы за завоевание, удержание и использование власти, независимо от того, какой бы характер они ни принимали – конкурентный или консенсусно-договорный, содержащий в себе определенные властно-управленческие моменты или же “нейтральный”, не приводящий ни к конфронтации, ни к сотрудничеству, – эти взаимоотношения не могут проявляться иначе как в форме информационного обмена, то есть коммуникации, предполагающей передачу от актора к актору тех или иных смысловых значений посредством речи, изображений, жестов, выражений лица и других символьных форм, воспринимаемых различными органами чувств. Здесь уместно вспомнить и переговорный процесс, и документ, скрепленный печатями и подписями глав государств, и дружеское рукопожатие лидеров общественно-политических объединений, достигших соглашения по поводу создания избирательного блока, и выплескивание стакана в лицо политическому оппоненту на глазах многомиллионной телеаудитории, и физическую боль, которую испытывает манифестант от попадания резиновой пули при разгоне [c.39] массовой политической акции, и даже бокал шампанского, стопку виски или коньяка и т.д., которые , будучи поднятыми в избирательном штабе в ночь после выборов, могут иметь или “привкус победы”, или “горечь поражения”. Таким образом, есть основание утверждать, что политическая деятельность имеет свое “коммуникационное измерение”, или – более точно – что политическая коммуникация как особый, частный случай коммуникации, представляющий собой информационное воздействие политических акторов друг на друга и окружающую социальную среду (общество) по поводу власти, властно-управленческих отношений в обществе, является атрибутом, неотъемлемым свойством политической деятельности, без которого последняя не может ни существовать, ни мыслиться.
В данном контексте возникает необходимость уточнения понятий “политическая информация” и “политически значимая информация”. Первое понятие, строго говоря, соотносится с содержанием сообщений о явлениях, фактах и событиях, происходящих в политической сфере общества. Что же касается второго понятия, то его объем охватывает содержание всей совокупности сообщений, которые изменяют состояние политических акторов в процессе их общественно-практической деятельности, направленной на завоевание, удержание или использование власти. В зависимости от конкретной ситуации далеко не всякая “входная” политическая информация становится политически значимой: так, сообщение о государственном перевороте в какой-либо из стран “третьего мира”, очевидно, не окажет никакого влияния на расстановку политических сил в ходе избирательных кампаний по выборам региональных органов власти в субъектах Российской Федерации.
В то же время элементом политически значимой информации может стать содержание сообщения о событии из другой сферы общественной жизни, затрагивающее интересы какого-нибудь политического актора. Это могут быть сведения о фактах из области экономики (например, информация об улучшении или ухудшении экономической ситуации в регионе, распространяемая в период избирательной кампании по выборам главы администрации), науки (например, факт присуждения Нобелевской премии 2000 года по физике за развитие полупроводниковых гетероструктур для высокоскоростной и оптической электроники академику Ж.И. Алферову, избранному депутатом Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации III созыва по федеральному списку КПРФ), искусства и культуры (например, издание произведений писателей и поэтов, подвергшихся в СССР репрессиям или преследованиям по политическим мотивам) и т.д., и даже информация чисто технического плана (например, характеристики разрабатываемой в США национальной системы противоракетной обороны, представляющие несомненный интерес для спецслужб многих государств). “…Нет ничего более политического по своему характеру, – подчеркивал Д. Хелд, – чем постоянные попытки исключить некоторые типы или виды деятельности из понятия политики. Эти тенденции к абсурдной деполитизации (скажем, призывы к тому, чтобы не рассматривать во взаимосвязи политические и религиозные проблемы либо отношения на производстве и расовые вопросы) часто скрывают намерение отвлечь людей от участия в политике, в выработке и реализации решений, которые имеют самое важное значение для обеспечения надлежащих условий существования человека” (Held , 1989, р. 248). Следовательно, информация о любой общественной проблеме может приобрести политическое значение, политический характер, если она связывается с вопросами власти или властных отношений.
Подчеркнем, что под атрибутом политической деятельности понимается не информационное взаимодействие политических акторов как друг с другом, так и с обществом, подразумевающее обратную связь между ними, а более общий случай политической коммуникации – информационное воздействие политических акторов друг на друга и на окружающую социальную среду. Именно на подобную “униполярную” коммуникацию обращает внимание, в частности, А.И. Соловьев, имея в виду множество исторических примеров, когда “власть просто информирует массу [c.40] пассивных и занятых своими частными проблемами индивидов либо политически “ продавливает ” решения, реализация которых не ассоциируется в сознании людей с их собственными интересами. В этих случаях интерпретация гражданами пущенных в публичное обращение текстов, смысловой “ ответ ” общества на послания власти функционально безрезультатны, т.е. не нужны последней, и, следовательно, не включаются в структуру корректировки имеющихся планов и не используются для диагностики политических процессов” (Соловьев, 2002, с. 7). Частный случай политической коммуникации, предполагающий наличие обратной связи, есть не что иное, как политическое управление, включающее в себя и так называемый “политический диалог”, который, как было показано выше, всегда содержит в себе в неявном виде управленческие моменты. Следовательно, политическое управление, составляющее, согласно О.Ф. Шаброву, предмет “управленческой политологии”, строго говоря, есть не что иное , как область пересечения перекрещивающихся понятий “управление” и “политическая коммуникация”.
С другой стороны, следует согласиться с А.И. Соловьевым в том, что “политическая коммуникация сочетает в себе универсальные , общесоциальные и собственно политические, или отраслевые черты” (Там же, с. 6). Иными словами, понятие “политическая коммуникация”, обозначающее атрибут особого типа человеческой деятельности – деятельности политической – является подчиненным по отношению к понятию “социальная коммуникация”, выступающим, в свою очередь, в качестве подчиненного по отношению к универсальному понятию “коммуникация”, содержание которого охватывает все многообразие процессов и явлений информационного воздействия и взаимодействия как в живой, так и в неживой природе. Фактическое соотношение между понятиями “коммуникация” (К), “управление” (У), “социальная коммуникация” (СК) и “политическая коммуникация” (ПК) показано на рис. 2.
Рис. 2
Таким образом, общая теория коммуникации, или “общая кибернетика” – так, как ее понимал Винер – выступает в качестве метатеории, с одной стороны, по отношению к теории управления, рассматривающей частные случаи коммуникационных субъект-объектных отношений в системах любой природы, дополняемых корректирующей обратной связью между “управляемым” объектом и “управляющим” субъектом; с другой – по отношению к социологии коммуникации, в поле зрения которой попадают наиболее общие закономерности процессов информационного воздействия и взаимодействия в социальной сфере, включая общесоциальные информационно-коммуникативные аспекты экономической, политической и культурно-духовной деятельности людей. Область пересечения понятий “управление” и “социальная коммуникация” составляет объем понятия “социальное управление” – предмета социологии управления как специальной дисциплины. В свою очередь, социологию коммуникации следует рассматривать как метатеорию по отношению к политической коммуникативистике, область исследовательских [c.41] интересов которой составляет не столько “проекция” общесоциальных аспектов информационно-коммуникативных процессов на политическую сферу, сколько особый тип коммуникации, являющийся атрибутом политической деятельности, взаимодействия политических акторов между собой и с окружающей социальной средой по поводу власти, властно-управленческих отношений в обществе. При этом, речь идет об изучении политической коммуникации как на метауровне, то есть при анализе наиболее общих закономерностей коммуникационных процессов на уровне политической системы и общества в целом, так и на микроуровне – при исследовании разного рода эффектов, когда в качестве объектов направленного информационного воздействия, преследующего реализацию политических целей, рассматриваются микрогруппы и отдельные индивиды.
Список литературы
1. Винер Н. Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине. – М., 1983.
2. Винер Н. Человеческое использование человеческих существ: кибернетика и общество. // Винер Н. Человек управляющий. – СПб., 2001.
3. Гончаров М.Ю. Риторика политической коммуникации // Массовая коммуникация в современном мире. – М., 1991.
4. Грачев М.Н. Политическая коммуникация. // Вестник Российского университета дружбы народов. – Сер.: Политология. – 1999. – № 1.
5. Дойч К. Нервы управления. – М., 1993.
6. Зарубежная политология: Словарь-справочник. / Под ред. А.В. Миронова, П.А. Цыганкова. – М., 1998.
7. Латынов В.В. Политическая коммуникация. // Политическая энциклопедия: В 2 т. Т. 2. / Науч.-ред. совет: Пред. совета Г.Ю. Семигин. – М., 1999.
8. Наумов Е.Ю. Коварное обаяние диалога. // Права человека в диалоге культур: Материалы научной конференции 26–28 ноября 1998 г. – М., 1998.
9. Основы политической науки: Учебное пособие: В 2 ч. / Под ред. Пугачева В.П. – М., 1993.
10. Основы политологии: Краткий словарь терминов и понятий. / Под ред. д.ф.н., проф. Белова Г.А. и д.ф.н., проф. Пугачева В.П. – М., 1993.
11. Политологический словарь. / Научн. ред., рук. авт. колл. А.А. Миголатьев, сост. В.А. Варывдин. – В 2 ч. – М., 1994.
12. Политология: Энциклопедический словарь. / Общ. ред. и сост.: Ю.И. Аверьянов – М., 1993.
13. Соловьев А.И. Политическая коммуникация: к проблеме теоретической идентификации. // Полис. – 2002. – № 3.
14. Цыганков П.А. Международные процессы в условиях глобализации: проблема эффективной коммуникации // Вестник Моск. ун-та. – Сер. 18. Социология и политология. – 1999. – № 4.
15. Шабров О.Ф. Политическое управление: проблема стабильности и развития. – М., 1997.
16. Burke K. Language as Symbolic Action. – Berkeley, 1966.
17. Cottеret J.-M. Gouvernants et gouvernes: La communication politique. – Paris, 1973.
18. Held D. Political Theory and the Modern State: Essays on State, Power and Democracy. Standford (Cal.), 1989. P. 248.
19. Ratzel F. Politische Geographic. – Oldenburg, 1903.
20. Wiener N. Cybernetics or Control and Communication in the Animal and the Machine. – New York; Paris, 1948.
21. Wiener N. The Human Use of Human Beings: Cybernetics and Society. – New York, 1950.
|