Оглавление
Введение. 2
Глава 1. Сущность понятия «этническая общность». 4
1.1. Проблема этнической субстанции. 4
1.2. Антропологический поворот проблемы. 10
Глава 2. Понятие «национализма». 13
Заключение. 17
Литература. 19
Этногенетические построения российских специалистов ведут историю этнонаций от верхнего палеолита, снабжая нынешние групповые идентичности на основе культурных различий непрерывной исторической родословной. Для российских обществоведов отправной категорией является понятие этноса, одна из многочисленных и схожих дефиниций которого следующая: "Этнос – это исторически сложившаяся на определенной территории устойчивая совокупность людей, обладающая единым языком, общими чертами и стабильными особенностями культуры, психологии. Этносы становятся реальностью тогда, когда появляется ощущение внутригруппового единства в противопоставлении с другими, окружающими их общностями, т.е. формируется этническое самосознание... В современной науке этническая общность выступает как национальная общность, т.е. как более высокий и развитый тип этноса. Ибо этносы, возникнув еще в первобытном обществе, консолидируясь и развиваясь, представлены в мировой истории такими типами, как племя, народность, нация".
В последние годы термин «этнос» стал чрезвычайно популярен среди политиков и даже на обыденном уровне, в то время как в научном сообществе не только нет единства по поводу смысла данного понятия, но порой даже возникают сомнения в его состоятельности. Фактически отсутствуют общепризнанные конвенции по самым фундаментальным категориям этнологического знания – этносу и этичности.
Как представляется, суть научной проблемы заключается в следующем: существует ли этнос (этническая общность) как самостоятельный социальный феномен, т.е. можно ли раскрыть сущность собственно «этнического», либо данное понятие есть изобретенный учеными артефакт, не имеющий сущностного соответствия (подобно «флогистону» или «эфиру»). Вопрос же о наличии или отсутствии определенной сущности решается через поиск соответствующей субстанции. В данном случае субстанции этнической.
В ходе активной дискуссии о природе этничности произошла дихотомия на сторонников и противников идеи реальности этнической субстанции, сформировались два противоположных методологических подхода к этой проблеме.
Один из них представлен континуумом многочисленных «конструктивистских», «инструменталистских», «релятивистских». И других теорий, возникших на почве бихевиоризма и прагматистской философии. Общим для всех представителей указанного направления является признание ими отсутствия в природе этнической субстанции (либо ее игнорирование). В интересующем нас контексте данные концепции можно условно объединить термином «функциональный подход» – его адепты обращают внимание не на сущностные структуры этничности, а на внешние функциональные связи.
Например, Ф. Барт говорит о «ситуативной этничности» и акцентирует внимание на конструируемых культурных маркерах, определяющих границы между этническими группами; по его мнению, такие группы могут рассматриваться как своеобразные «сосуды», в которых границы играют главную роль по сравнению с «содержимым» 1. А.Коэн более радикален и видит в этнических конструктах политические инструменты в борьбе элит за материальные ресурсы. При этом представителям функционального подхода присущ взгляд на этничность как на интеллектуальную конструкцию. «Порождаемое на основе культурных различий чувство национальной (этнической) принадлежности и формулируемые в его контексте мифы, представления и доктрины, – пишет В.А. Тишков, – есть прежде всего результат целенаправленных действий интеллигенции и политиков...». В таком случае этнического самого по себе не существует, этничность – целенаправленно культивируемая иллюзия, а этнос – «воображаемое сообщество», через членство в котором обретаются «убежище и комфортная ниша для человека в ситуации внешних вызовов и нестабильности социального пространства». В.А. Тишков подчеркивает: «Я не употребляю термин "этнос", потому что не знаю, что это такое. Есть этничность как комплекс чувств, основанных на принадлежности к культурной общности».
Было бы нелепым отрицать, что некоторые и даже весьма существенные элементы этничности подвержены социальному конструированию и различного рода манипуляциям. Этот момент схвачен в конструктивистской парадигме весьма удачно. Однако в целом, видимо, все гораздо более сложно и неоднозначно. При внимательном рассмотрении объяснение сложного социального феномена этничности в категориях перманентного ситуативного выбора (направляемого субъективной волей «конструкторов" – интеллигентов и политиков, а также желанием всех остальных получить дивиденды с этнической принадлежности) оказывается довольно односторонним и входит в противоречие с социальной практикой. Представители лагеря конструктивистов признают, что имеет место "сохраняющаяся неспособность понять историческую природу национализма и этничности во всей их сложности", и сами себе задают вопрос: «Почему все так жестоко ошиблись? Почему в то время как по всем расчетам она должна была тихо умереть, политика культурного [в смысле "этнического"] самосознания вдруг с шумом возродилась во всемирном масштабе?».
Конструктивистские концепции не могут объяснить следующие характерные свойства этничности.
1. Атрибутивность. Этничность обнаруживает себя как атрибут личности – она может быть выраженной более или менее сильно, но есть у каждого. Нельзя жить вне этноса. Даже если человек сам себя провозглашает космополитом, в его уже сформированной личности непременно остаются неустранимые черты того народа, среди которого он родился и воспитан. Потомки этнических маргиналов неизбежно определяют себе одну этническую матрицу норм поведения (сами маргиналы остро чувствуют двусмысленность своего положения, угрожающую целостности личности, и всеми способами стремятся четко зафиксировать идентичность, вплоть до агрессивности и шовинизма). Все люди на Земле (по крайней мере, уже наверняка все перешагнувшие через порог цивилизации) распределены между народами-этносами.
2. Устойчивость. Этническое слишком глубоко укоренено в человеке и потому весьма устойчиво, существуя в известной степени независимо от внеэтнических социальных условий. Свидетельство тому – судьба цыган и евреев, столетиями не имевших собственной территории и даже возможности внутриэтнического общения. Более того, люди сохраняют (по "крайней мере" довольно длительное время) свою этничность и при изменении некоторых внешних этнических признаков. Можно сменить традиционную одежду на унифицированный европейский костюм и при этом в полной мере сохранять традиционное самосознание. Даже смена языка еще не означает немедленного разрушения этничности (из 7,6 млн. ирландцев всего мира на ирландском языке говорят только 600 тыс.; на территории бывшего СССР от 30 до 50% белорусов, украинцев, казахов, киргизов полностью перешли на русский язык, но не потеряли свою этническую идентичность).
Важно, что индивид может сменить классовую или сословную принадлежность, стать подданным другого государства, но этничность по своему желанию изменить невозможно. Разумеется, каждый человек может заявить о перемене этнической принадлежности, однако себя самого он не обманет – существует нечто не зависящее от субъекта, что может измениться только вследствие процесса ассимиляции, тем более длительного, чем глубже различия между народами (инкорпорация в чужой этнос является лишь адаптацией, а ассимилироваться начинают только потомки инкорпорантов, но и это возможно не всегда).
3. Интенсивность. Многие авторы совершенно справедливо указывают на «мощный эмоциональный заряд», связанный с этничностью, ее «непередаваемую значимость» и «неповторимую способность к принуждению». Интенсивность этнической детерминации обычно так высока, что этничность может быть объяснена скорее в категориях иррациональности, чем как «репертуарная роль, сознательно и заинтересованно рассчитанная и избранная индивидуумом или группой». Очевидно, что стремление отстоять «свой обычай» от чужеземцев самоценно, а люди и тысячелетия назад воевали отнюдь не только за «рынки сбыта и источники сырья»: «Уж лучше тогда мне, великий творец, / На поле сражения встретить конец! / О, только б глазам не увидеть моим. Что изгнан родной мой обычай чужим. / Умру, коль победа судьбой не дана, / – Ведь жизнь побежденного смерти равна». Жизнь подтверждает правоту тезиса Р. Дебре: «Всякий раз, когда национальный инстинкт вступает в конфликт с интернациональным сознанием, он демонстрирует значительно большую силу».
Мнение, альтернативное функциональному подходу и учитывающее указанные свойства этничности, чаще всего определяется как «примордиализм». Модное ныне объединение под этой вывеской всех оппозиционных конструктивизму концепций (с зачислением в «единомышленники» Ю.В. Бромлея и Л.Н. Гумилева) выглядит несколько искусственным. В то же время они могут быть условно сведены в одно направление – «онтологический подход», предполагающий существование этнической субстанции.
В рамках теории этноса, разработанной отечественной этнографической школой, существование собственно этнической субстанции, по всей видимости, под вопрос не ставилось. Весьма показательным в этом плане стало введениеЮ.В. Бромлеем таких понятий, как «этникос» и «этносоциальный организм» (ЭСО). Это имело фундаментальное методологическое значение, поскольку категория «этникос» позволяет хотя бы в подтексте ощутить присутствие искомой субстанции.
Вместе с тем следует отметить один существенный момент. В нашей этнографии акцент делался преимущественно на проблеме этнических признаков (так называемых этнических определителей) – внешних признаков этноса, правильное очерчивание которых якобы исчерпывает процесс его исследования. В их число обычно включались какие-либо признаки из следующего списка: территория, общность происхождения, государственная принадлежность, экономические связи, антропологические особенности, язык, культура, особенности психического склада, этническое самосознание 13.
В итоге так и остался без ответа вопрос: «что есть собственно этническое?» Речь всегда шла о целом комплексе социальных характеристик, каждая из которых изучалась отдельно. Но с разных сторон описать нечто не значит это нечто объяснить, а перечисление признаков – это и есть лишь поверхностное описание феномена. К тому же исследование самих этих признаков уводит исследование в сторону феноменологии совершенно самостоятельных явлений – языка, культуры и т.п. — с собственными сущностными соответствиями. Тем самым наличие у этнического своей сущности вроде бы подразумевается, но она без остатка раскладывается на другие сущности; говоря словами С.В. Гешкр, «...этносы понимаются как разновидности человеческих общностей, складывающиеся из целого ряда атрибутов (язык, культура, психический склад, самосознание, самоназвание: некоторые исследователи добавляют сюда еще эндогамию). Здесь нет только одного – самой этнической субстанции... по сути даже не ставится вопрос, откуда вообще взялось "этническое", из каких потребностей и сторон жизнедеятельности людей оно возникло, какова присущая только ему природная функция?».
Западные примордиалисты (К. Гирц, X. Айзеке), как правило, более четко указывают на присутствие в человеке неких сущностных, примордиальных этнических структур. Основные усилия при этом направляются на поиск тех объективных условий филогенеза, которые могли сформировать такие структуры. Наиболее характерной и развернутой выглядит концепция П. Ван ден Берге, который видит в этничности результат эволюционного развития расширенных кровнородственных групп, в процессе которого связи, родства постепенно размывались и становились большей частью уже фиктивными.
Такой подход в общих чертах разделяется рядом зарубежных и отечественных ученых. Так, И.Ю. Заринов, определяя исторические рамки феномена этничности между протоэтносом – племенем и постэтносом – нацией, указывает, что этнические лопуляционные связи пришли на смену жестким кровнородственным в процессе перехода от родоплеменной формы организации общества к политической. В.П. Торукало (вслед за В.В. Марханиным) развивает тезис о биосоциальности, которая понимается ею в плане «синтеза биологического и социального» в том смысле, что этнос – это результат снятия биологического социальным в процессе его становления и последующей эволюции как органически целостной системы.
Думается, факт связи этничности с эндогамией можно считать очевидным и несомненным. В этой связи Т. Парсонс удачно характеризует этнос как «связанный с генетическим родством культурный феномен». При этом речь идет не только о проблеме происхождения этничности из кровного родства, но и о существовании реального (хотя порой и весьма расширенного, почти условного) популяционного единства внутри этнической общности. Эндогамия служит необходимым условием существования этноса – «общность крови является связкой, закрепляющей естественную прочность нации [в смысле "этноса".]» Каким бы путем ни возникал новый народ, он всегда становится эндогамной группой с брачными ограничениями, формирующими этнопопуляцию. Кровное родство оказывается также решающим индикатором индивидуальной этнической принадлежности: даже при полном усвоении чужого языка и всесторонней адаптации к культурному фону инкорпорировавшийся индивид никогда не сможет обрести полное этническое самосознание, если он знает об иной принадлежности своих родителей. Инкорпоранты полноценными этнофорами не признаются, а их дети ассимилируются только после «карантина», когда происхождение уже забывается (обычно после третьего поколения).
Из сказанного выше следует вывод: этническая субстанция существует в самом человеке как «нечто», для воспроизводства которого в числе прочего почему-то необходимо популяционное единство.
Функциональный подход к исследованию этнического основан на абсолютизации изменчивости, ситуативности, а онтологический – постоянства, укорененности. Но как это ни парадоксально, порой весьма различные концепции имеют общую существенную черту и характеризуются одной и той же логической цепочкой: внеэтнические факторы – этническая общность -этничность индивида. Разница заключается в том, какие факторы берутся в качестве отправной точки – социальные (Ю.В. Бромлей), природные (Л.Н. Гумилев), биологические (примордиализм), субъективно-элитарные (конструктивизм). Может быть, есть смысл преодолеть взаимную одномерность, оттолкнувшись не от социума, а от индивида, и построить смысловой ряд иначе: этничность – этнос – внешние проявления этнического?
Антрополощзация проблемы путем перенесения центра тяжести с социального уровня на индивидуальный вполне согласуется с очевидным и принципиальным отличием этноса от любой иной социальной группы: этническая общность строится «снизу», от личных данных, присущих непосредственно человеку. Для идентификации, например, с классом или сословием важны функциональные (в составе общества как системы) характеристики. Рабовладелец или феодал – это именно функция в рамках определенного способа производства; дворянин также является самим собой в силу функции своего сословия в системе социальных отношений. В этносе же на первом плане находятся не социальные функции общности, а личностные характеристики ее членов, на которых основано этническое группирование. Весьма показателен даже сам термин, обозначающий человека в этнологическом аспекте – этнофор, «носитель этнического».
В случае антропологического подхода к этничности находит свое объяснение и еще одна особенность этноса как социальной группы – стихийный характер данного группирования. Не было еще случаев искусственного конструирования нового этноса независимо от объективных реалий (хотя на основе таких реалий этносы и могут быть фактически «созданы» в рамках государственной политики, как, например, алтайцы или хакасы в СССР в результате интеграции родственных тюркских народов, однако это отнюдь не конструирование, а только лишь форсирование естественных процессов). Еще важнее то, что этническая общность не нуждается в каких-либо организационных мерах. Социальные структуры, как-то связанные с этничностью, всегда появляются на основе уже сформированного этноса, который благополучно обходится и без них, что возможно благодаря естественному и персональному характеру объединения людей в этнос на основе общности имеющегося в их личностных структурах искомого «нечто».
Помимо двух указанных объяснительных функций, антропологическая новация имеет и еще одно важное следствие, касающееся соотношения в этническом двух моментов – общности и межэтнических различий. Роль последних в существовании этнического порой абсолютизируется, хотя несомненно, что «для устойчивого феномена "мы" неизбежно должен существовать феномен "они", т.е. другой этнос, не похожий на нас, отличающийся от нас существенно, зримо, выпукло...». Думается, что принципиально различия все же вторичны, суть этнического заключается не в разделении, не в установлении границ (тем более сконструированных), а в объединении на определенной основе людей, поодиночке заброшенных в мир; дихотомия на «мы» и «не-мы» появляется лишь как следствие группирования.
Итак, основным вместилищем этнической субстанции предлагается считать не трудноуловимую материю общественных отношений, а сущностные структуры самой личности как сложно структурированного центра духовных актов. Их наличием и обусловлено существование у личности такого социального свойства, как этничность.
Пределом разрыва с ортодоксальной позицией в российском обществознании можно привести замечание российского культуролога Л.Г. Понина: «национальное живо и жизненно, представляет собой синтез идеи и жизни, причем синтез с элементом "отрешенности", что придает национальному существованию высокую напряженность и огромный энергетический потенциал». В подтверждение этой позиции автор приводит понятие нации как "конечной общности на основе судьбы" (terminal community of fate), данное когда-то ранним Клиффордом Гирцем и под которым он сегодня бы не подписался.
Если не считать море околонаучных писаний, то среди ученых разных поколений нацией, национализмом, национальным называют часто разные субстанции или же исследование заменяется просвещенной публицистикой. Яркий пример – работы Н.А. Бердяева о национализме, из которых трудно понять о чем идет речь: о государствах, о политических или об этнокультурных общностях, не говоря об упрощенном понимании даже тех стран, в которых проживал автор. Приведем в качестве иллюстрации некоторые из высказываний: "Нация есть динамическая субстанция, а не преходящая историческая функция, она корнями своими врастает в таинственную глубину жизни... Все попытки рационального определения национальности ведут к неудачам. Природа национальности неопределима ни по каким рационально-уловимым признакам, определяющим национальность. Ни раса, ни территория, ни язык, ни религия не являются признаками, определяющими национальность, хотя все они играют ту или иную роль в ее определении. Национальность -сложное историческое образование, она формируется в результате кровного смешения рас и племен, многих перераспределений земель, с которыми она связывает свою судьбу, и духовно-культурного процесса, созидающего ее неповторимый духовный лик... Тайна национальности хранится за всей зыбкостью исторических стихий, за всеми переменами судьбы, за всеми движениями, разрушающими прошлое и создающими небывшее. Душа Франции средневековья и Франции XX в. – одна и та же национальная душа, хотя в истории изменилось все до неузнаваемости".
Для сторонников исторического подхода (методологически это смесь веберианского позитивизма и марксистского исторического детерминизма) нация предстает мощной социальной и исторической реальностью (не только современное поколение, но и "сумма всех поколений"). В представлении авторов многочисленных дефиниций нация обладает объективными характеристиками: территория, язык, общность хозяйства, психологический склад и другие. Однако ни одна из подобных дефиниций не является работающей по причине сплошных исключений из правила, но, тем не менее, с огромной настойчивостью отстаивается армией бывших специалистов по марксистско-ленинской теории нации и национального вопроса. Вот одно из схожих определений: "нация — высшая форма этнической общности людей, возникшая исторически в эпоху формирования буржуазных отношений и ликвидации на этой основе феодальной раздробленности этнической территории и объединения людей, говорящих на одном языке, имеющих общую культуру, традиции, психологию и самосознание. Нация – объективно существующая и эмпирически фиксируемая реальность". Таким образом, у нации, как у коллективного тела и исторического субъекта, есть также собственные сознание ("национальное сознание") и коллективная воля. Например, для немецкого историка Андреаса Каппелера и для многих других историков "многонациональной России" "национальное самосознание и национальные движения являются продуктом длительного развития, и их легитимность вытекает из истории"".
Подход в определении Бенедиктом Андерсоном наций как "воображаемых общностей" интересен по двум причинам: а) он отходит от историко-детерминистской и примордиалистской интерпретации феномена этничности и понятия нация; б) он слабо применялся для анализа советской / российской действительности, которая на самом деле содержит блестящий материал для его иллюстрации.
В данном подходе понятие нация видится как социальный конструкт и как воображаемый коллектив, члены которого лично не знают друг друга и не взаимодействуют, но, тем не менее, рассматривают себя как единую общность с общими характером, надеждами и судьбой. Рождается эта общность в результате "печатного капитализма", т.е. с распространением массовой печати и книжного дела, через которые транслируется идея нации, и эта воображаемая общность становится реальностью по мере того, как массы обретают веру в эту идею и в то, что ее составляет. Так появляются французы, мексиканцы, австралийцы, индонезийцы и другие нации. Национализм в этом случае есть своего рода механизм реконцептуализации политической общности, которая до этого могла категоризоваться как империя, колониальная администрация или племенное образование. Причем возникает этот феномен, по мнению Б. Андерсона, в латино-американских колониальных губернаторствах и затем или одновременно распространяется в Европе и только после этого в остальном мире.
Использование конструктивистского подхода был использован при анализе феномена этничности в советском / постсоветском контексте, что позволило сменить фокус и язык одной из фундаментальных категорий отечественной этнологии, известной как "этнические процессы", на явление, которое было обозначено как «этническая процессуальность». Именно через эту исследовательскую призму обнаруживается яркая картина советской этнической инженерии, в том числе и конструирование "социалистических наций" на основе существовавших культурного, религиозного и локального многообразия, через институализацию (огосударствление) этничности и ее спонсорство или репрессии (оба метода ужесточали этнические границы). При этом можно сделать следующие выводы. Во-первых, с формированием этнической политики в бывшем Советском Союзе этнографический примордиализм перестал быть просто маргинальным, эмпирическим подходом и обнаружил свой потенциал активного использования в утверждении новых идентичностей и в националистическом дискурсе. В постсоветском контексте "нищета примердиализма" оказалась соединенной с мощью примордиализма. Во-вторых, хотя концепция этнонациональной общности представляет собой воображаемую конструкцию, это не мешает ей становиться жесткой реальностью и основой для коллективного действия. Особенно в современной России, где люди через этничность обретают утраченные чувства личной и коллективной самоценности, а лидеры часто добиваются социального контроля и политической мобилизации через обращение к этническим чувствам и коалициям. Таким образом этническая конструкция обретает прямую проекцию в сферу отправления власти.
Вера постсоветского населения в социальный конструкт одномерной и взаимоисключающей этнической идентичности как некоего базового архетипа человеческого бытия столь велика, а ее политическая нагрузка столь значима, что новое Российское государство до сих пор не смогло установить свои правовые отношения с гражданами через систему общегражданских паспортов. Идеологи и политики этнонационализма (от русских ультра до республиканских национал-радикалов) вместе с большинством гуманитарной интеллигенции выступили против нового образца российского паспорта без указания этнической принадлежности ("национальности"). Современный этнонационализм увидел в этом угрозу "отмены наций" со стороны государства, хотя сама процедура записи национальности не только дискриминационна, но даже технически неосуществима в условиях свободного выбора.
Любая культура есть не механическая сумма разных этнических, политических, религиозных и других культур, а единое взаимосвязанное целое, скрепленное общей славной и трагической историей, миграцией, межэтническими браками, традициями, многими идеалами, экономикой, обороной и тысячами других нитей. Между культурными группами имеется много сходного, что помогает им дружить, работать, служить на благо человечеству. Но вместе с тем необходимо учитывать и говорить о проблемах, об отсутствии взаимопонимания, толерантности, вызываемых несхожестью людей, а это порой приводит к искаженному восприятию, расистским оценочным суждениям, национализму, этнической замкнутости, оскорблениям, навешиванию кличек и ярлыков и даже к силовым конфликтам.
Наука обязана разобраться в основных понятиях вечной проблемы, какими являются (понятия) «этнос» и «нация».
Этническая общность имеет три характерных свойства:
1. Атрибутивность. Этничность обнаруживает себя как атрибут личности она может быть выраженной более или менее сильно, но есть у каждого.
2. Устойчивость. Этническое слишком глубоко укоренено в человеке и потому весьма устойчиво, существуя в известной степени независимо от внеэтнических социальных условий.
3. Интенсивность. Этничность может быть объяснена в категориях иррациональности.
А нация определена как высшая форма этнической общности людей, возникшая исторически в эпоху формирования буржуазных отношений и ликвидации на этой основе феодальной раздробленности этнической территории и объединения людей, говорящих на одном языке, имеющих общую культуру, традиции, психологию и самосознание. Нация – объективно существующая и эмпирически фиксируемая реальность.
1. О.Е. Рыбаков. К вопросу о понятии "этнос": филосовско-антрополпгический аспект. // Этнографическое обозрение – 1998 – № 6 – с. 3-15.
2. В.А. Тишков. Забыть о нации (пост-националистическое понимание национализма) // Вопросы философии – 1998 – № 9 – с. 3-29.
3. В.А. Тишков. О феномене этничности. // Этнографическое обозрение. – 1997 – №3.
|