Право собственности на землю сквозь призму православных традиций
Покровская А.Ю.
Научная, публицистическая и художественная литература народов Европы, пожалуй не знает феномена более обсуждаемого, исследуемого, принципиального, чем собственность.
Оглядываясь на основные вехи «исторического» и «научного» путей, проделанных собственностью, бросаются в глаза следующие факты:
- как бы ни относиться к сущности собственности, как ее ни понимать и не оценивать, для большинства исследователей, общественных и политических деятелей, коллективов и граждан остается совершенно неизменным и для всех бесспорным, что собственность есть крупнейший факт человеческой жизни;
- в современной Европе укрепился и устоялся свой специфический взгляд на собственность и свое отношение к ней, заключающиеся в развитии и той или иной степени интерпретации идей естественно-правовой концепции.
В то же время относительно отношений собственности, складывающихся в России, обращает на себя внимание факт искусственного переноса подобного отношения к собственности как к «феномену», причем к феномену именно в естественно-правовой трактовке, на почву абсолютно чуждую подобного рода идеям.
Отмечу, что традиции отношения к собственности формируются в каждом государстве по-своему, в первую очередь, в силу специфики его исторического развития. В частности, римский индивидуализм, а также естественно-правовые взгляды на собственность всегда были чрезвычайно чужды народам Евразийского континента. В то время, как в Западной Европе XVIII века глаштаи естественного порядка провозглашали собственность священной как одну из природных закономерностей и основу мирового порядка, в русском праве само понятие «собственность» еще только появилось.
Однако что же было до этого?
Краткий экскурс в историю имеет смысл начать с периода Московского княжества (XIV-XV вв.) хотя бы потому, что именно к этому времени относятся первые официальные закрепления частной собственности за физическими лицами. Конечно, до этого собственность как таковая также существовала. Однако это была собственность «никого» (как лес или река), собственность общины, а позднее и государства (как поле или иная земля). Однако при этом такая собственность ни за кем официально не закреплялась, как не закреплялся и результат собственного труда (Чей горшок? Мой. Почему твой? Потому что я его сделал. – Вот и все). До периода Московской Руси собственность закреплялась «по слову»: это мое потому, что я сделал, завоевал, купил и т.п. В период Московского княжества стала официально закрепляться земельная собственность, начало развиваться так называемое поместное землевладение.
Однако почему именно в это время?
Существуют различные теории происхождения поместного землевладения. Я присоединяюсь в этом вопросе к мнению известного дореволюционного историка Градского, утверждавшего, что поместное землевладение предполагает верховного собственника, которому земля принадлежит как неотъемлемая собственность (ведь изначальный владелец поземельной собственности, помимо захвата, не приобретает такую собственность никаким иным способом, кроме принятия в качестве «пожалования»; в свою очередь, жаловать мог только тот, кто распоряжался всей землей в государстве). В то же время русская жизнь до XV века не могла выработать идеи такого верховного землевладельца: русские князья того времени считались государями, но не владельцами земли, владельцем земли предполагалась община (народ)[1]. Понятие о князе как о верховном владельце земли, возникло только в монгольский период. Русские князья как представители власти хана, пользовались в своих кругах правами, какие имел хан на всем подвластном ему пространстве. Впоследствии русские князья унаследовали от хана эти государственные права в свою полную собственность. Пожалованные за заслуги перед князем и государством в полную и наследственную собственность, земельные участки начали называться вотчинами. А земля казенная, предоставленная лишь на время прохождения службы (а впоследствии и пожизненно, но не наследственно) стала называться поместьем.
Итак, земля передавалась в пользование, наследуемое или временное, но все-таки пользование. Лишь в XVII веке (при царе Михаиле) в экономическом обиходе страны появляется понятие «родовое поместье», что фактически знаменует собой стремление землевладельцев закрепить за своим родом частную собственность на землю.
К периоду петровских преобразований землевладельцы[2] наряду с высшим гильдейским купечеством представляли собой те два класса, которые имели преобладающее значение в народном хозяйстве страны. И это не случайно, ведь в их руках сосредоточились основные капиталы России – земельный и промышленный, на которых и держалось все благосостояние государства[3]. И на протяжении всего XVIII века влияние дворян-землевладельцев в управлении страной все более увеличивалось.
Последние представляли собой особую аристократическую касту (в противовес «мещанской» касте купцов и промышленников) владельцев земельных ресурсов (наследственных собственников), несших важную социальную функцию – руководство земельным трудом народных масс (крепостных, холопов, вольноотпущенников…). Подобное положение подчеркивало, что несмотря на то, что «де юре» субъектами частной собственности на землю были отдельные физические лица, фактические правомочия и обязанности таких землевладельцев, их роль в общественной, политической и экономической жизни государства свидетельствовали о коллективном характере землевладения того времени.
Итак, на Руси вплоть до 18 века
- понятие «частная собственность» применялось в основном лишь к земельным наделам;
- знакомая нам в соответствии с современным законодательством категория «собственник» была заменена понятием «вотчинник», а впоследствии «помещик»;
- наблюдалось фактическое сосредоточение в одном земельном собственнике множества земельных пользователей, коллективно эксплуатирующих объект собственности.
Кроме исторических предпосылок на формирование института собственности в России большое влияние оказали религиозные догматы. Принявший христианство и истово его исповедующий русский народ тех времен не мог не смотреть на мир иначе как сквозь призму православия. Вместе с тем православие в своей аскезе отнюдь не одобряло собственнических наклонностей свое паствы.
Так, Василий Великий – один из «отцов» христианства - полагал, что частные собственники «захватив все общее, обращают в собственность… Если бы каждый взяв потребное для своей нужды, излишнее предоставлял бы нуждающимся, никто не был бы богат, никто не был бы скуден»[4]. «Откуда же у тебя то, что имеешь теперь?» – вопрошал Василий.
Блаженный Августин объявлял частную собственность причиной ссор, вражды и раздоров.
Аквинат напоминал о необходимости осознания всяким собственником того, что он – только управляющий тем имуществом, которое принадлежит всем.
Таким образом, христианская мораль никогда не поощряла стяжательства.
Исходя из изложенных исторических фактов, думается, не будет излишне умозрительным вывод о том, что частная собственность в России вплоть до XIX века не связывалась с отделением собственника от не собственника (другого собственника), с разграничением «мое» и «твое». И в этом мы значительно отличались от народов Западной Европы. Последние к XVIII веку начисто забыли о том, что они живут в мире данной (предоставленной) материи и лишь оформляемой человеком как своей. Как справедливо отмечал Н.Н. Алексеев, западный человек «привык считать мир исключительно своим, душа его питается жаждой беспредельного завладения миром и господства над ним»[5]. С другой стороны, собственность связывалась, как правило, именно с землей, что позволило П.Б. Струве развить интересную мысль о связи понятий «собственник» (в смысле землевладелец) и «патриот». Учитывая, что первоначальный смысл слова «патриот» - это человек, который сидит на прочно унаследованной «родовой» земле (пер. с древнегреч. – отчина, вотчина), Струве сделал вывод, что патриотизм предполагает под собой вотчинность, то есть землю, которую необходимо защищать и ощущать «как свою». В свою очередь, именно вотчиной вплоть до XVIII века обозначалась собственность на землю (собственность в современном понимании этого слова). Таким образом, развивая дальше мысль П.Б. Струве, можно сделать вывод, что без собственности в данном ее понимании, не может быть отечества как крова, под которым можно укрыться и который его народ готов защищать до своего последнего представителя, не может также быть и «ощущения этого отечества, то есть то, что мы называем великим именем патриотизма»[6].
Вышеизложенное позволяет предположить, что наиболее естественным, исходя из исторических и религиозно-нравственных предпосылок, для русского народа все же является отношение к собственности, как к коллективному явлению: Мир (земля и недра, вода и воздух) – един и есть дар Божий, а человек – часть этого мира.
Не удивительно поэтому, что какого либо нравственного оправдания, с точки зрения христианской морали, частная собственность не имела: «Смысл человеческой жизни не может заключаться в эгоизме, в отъединении от других, в защите своих личных интересов, он заключается только в служении Богу и людям»[7].
Как можно было убедиться на примере приведенных исторических фактов частная собственность не имела и обоснования с точки зрения исторического и социально-экономического устройства страны.
Рассматривая проблему под данным углом зрения, становится понятно, почему на российской почве не прижились идеи естественного права, почему большинством мыслителей, общественных и политических деятелей, они воспринимались как «европоцентризм». Ведь если человек исходит не из того, что «я существую, следовательно, мне должно быть дано», а осознает, что «я создан и возможно мне разрешено пользоваться», то говорить о каких-либо «прирожденных» и «священных» правах не представляется возможным.
С другой стороны, возвращаясь к вышесказанному, необходимо задаться вопросом: «Возможен ли патриотизм без Отечества, а Отечество без собственности?» Полагаем, что нет. Собственность на земельные ресурсы быть должна и история России на протяжении нескольких веков (за исключением почти всего периода ХХ века) подтверждает это. Человек, работающий на земле должен осознавать себя ее полноценным владельцем. Другой вопрос, каким именно должно быть подобное осознание. С точки зрения автора, это должно быть именно отношение владельца. Владелец не противопоставляет себя другим владельцам; он также не может противопоставить себя государству, так как знает, что при ненадлежащем «владении», последнее сможет изъять его собственность. Такая практика подмены собственников земельных ресурсов на их владельцев фактически существовала в России XVI века, когда для того, чтобы оставаться вотчинником (иметь возможность оставлять землю в наследство своему роду) необходимо было служить на государственной или, что было преимущественно, военной службе. Таким образом находился объективный компромисс между правами вотчинника (собственника) и его обязанностями. Вотчина в данном случае, хотя и принадлежала землевладельцу на праве собственности, тем не менее не являлась собственностью «прирожденной» и «неотъемлемой». Она была правом, основанным на соответствующей обязанности, лично-свободного владения и управления долей общего достояния, соучастия в системе общего коллективного хозяйства страны.
Подобное отношение к частной собственности не абсолютизирует последнюю, а, напротив, придает ей функциональный характер. Из чего довольно легко вывести постулат «собственнической» жизни» «Кому многое предоставлено, с того многое и спрашивается».
Список литературы
[1] Интересно, что если такое предположение историков и мое личное убеждение верно, то мы сталкиваемся на практике с фактической реализацией теории договора, по которой государь считался лишь верховным управителем, выразителем воли не своей, но своего народа.
[2] Землевладельцами в этот исторический период также, как и ранее мог быть только привилегированный класс дворян.
[3] Ключевский, В. Курс русской истории / В. Ключевский. –– Издание 2-е. – М.: Государственное издательство, 1923. – Ч. 4. – С. 245
[4] Цитируется по: Болотов, В.В. Лекции по истории древней церкви (репринт) / В.В. Болотов. Т.III. - М.: Центрполиграф,1994. – С. 127.
[5] Цитируется по: Алексеев, Н.Н. Собственность и социализм.- Опыт обоснования социально-экономической программы евразийства / Н.Н. Алексеев. – Париж, 1928. – С. 31.
[6] Цитируется по: Струве, П.Б. Отечество и собственность / П.Б. Струве. – Берлин, 1923. – Кн. 3-4. – С. 273-274.
[7] Цитируется по: Франк, С.Л. Собственность и социализм / С.Л. Франк. – Евразийский современник. – Париж, 1925. – Кн. 4. – С. 62.
|