(1894-1979)
Владимир Варава, Воронеж
Наиболее яркая и величественная фигура, появившаяся на сербско-русском духовно-культурном горизонте - это фигура выдающегося сербского богослова и философа, архимандрита Иустина (Поповича), прославленного Сербской Православной Церковью в 1993 году
Прп. Иустин (Попович) родился 6 апреля 1894 года в мест. Врание (Сербия). Учился в России, Греции и на Западе. Защитил диссертацию в Афинах о преподобном Макарие (1929). Профессор догматического богословия в Белграде. Автор многочисленных духовных произведений. Скончался 7 апреля 1979 года в мест. Селие (Югославия). Канонизирован Сербской Православной Церковью.
Об этом выдающемся человеке, одном из преданных деятелей вселенского Православия, епископ Банатский Амфилохий (Радович) так сказал (выделяя наряду с преп. Иустином и таких великих подвижников нового времени, как владыку Петра II Негоша и владыку Николая (Велимировича), пустынножителей Цетиньского и Орхидского): «Исключительность и неповторимость этой богомудрой троицы состоит преимущественно в том, что каждый из них, по-своему, соединил в себе философа, богослова и поэта. Такой сплав – редчайший, но и самый благоуханный цветок, что приносит земля. Соединить в себе философа, богослова и поэта – значит осознать глубину бытия и твари, опытно встретиться с Тайной, на которой почивают все существа и вещи, и к чьей полноте стремятся; перелить это знание и этот опыт в самое образцовое, самое красивое человеческое слово – поэтическое. «Философские пропасти» — это неоспоримое доказательство наличия этого тройственного соединения в вулканической и богопламенной душе и христолюбивом сердце отца Иустина».
Сказано сколь точно, столь и великолепно. В современных учебниках и энциклопедиях по философии отсутствует имя преп. Иустина. Но именно ему удалось раскрыть философские глубины бытийной проблематики, обналичить коренные, исконные запросы человеческого духа о смысле и назначении человеческой жизни, о Тайне Бытия. Поражает также проникновенное отношение к русской культуре, понимание ее смысла и значения.
Глубочайшее понимание русской души сербским философом-святым свидетельствует о неоспоримой духовно-душевной близости наших народов. Кто еще так мудро и проникновенно мог говорить о русской душе: «Русская душа имеет свой рай и свой ад. Нет нигде более страшного ада и более дивного рая, чем в душе русского. Ни один человек не падает так глубоко, до крайнего зла, как русский человек; но в то же время и ни один человек не взмывает так высоко, до вершин, превышающих все вершины, как русский человек. История свидетельствует: русская душа мечется между чернейшим адом и самым светлым раем. Мне кажется, что русская душа из всех душ на земле имеет самый жуткий ад и самый чарующий рай. В драме русской души принимают участие не только все ангелы небесные, но и все бесы ада. Русская душа – это самое драматическое поприще, на котором беспощадно сражаются ангелы и демоны. За русскую душу ревниво борются миры, борются вечности, борются сам Бог и сам сатана».
Глубокое проникновение в тайну русской души и тайну русской культуры у преп. Иустина произошло через Достоевского, которого он тщательнейшим образом изучал и постоянно называл «самым ревностным апостолом всеславянства».
Наверное, далеко не случайно современный сербский поэт Ранко Йовович пропел такие стихи русским в стихотворении «Что есть человек без подвига, Господи!»:
Русские – царский народ,
оружия люди и чести,
поэты о всем,
поэты даже в злодействе,
еще пламенеют – только в пламени
Достоевского и Толстого.
(Пер. И.Числова)
Развивая основные мысли и интуиции Достоевского, преп. Иустин так понимает историософскую миссию славянства: «Только освященное и просвященное Христом славянство обретает свое непреходящее значение в мировой истории и через всеславянство ведет к всечеловечеству». «Просвященое Христом славянство» и есть искомый идеал Леонтьева, идеал византизма, который четко формулируется сербским святым. Так сербский святой снимает некоторое натяженное недоумение между Достоевским и Леонтьевым, который первого обвинял в «розовом христианстве».
Миссия славянства – размыть христианским братолюбием узко-националистические рамки, сформированные западноевропейской геополитикой. Вместо безликого «глобального человечества» — многоликое, ибо Христоликое, всечеловеческое. Либо мертво-однообразный глобализм, основанный на дехристианизированных, точнее, антиправославных, постмодернистских антропологемах, либо живое братское всечеловечество, основанное на бесконечном многообразии национальных культур.
Всеславянский идеал — это попросту христианская проповедь, обращенная ко всем народам во все времена и эпохи. «Служить каждому человеку и всем людям ради Христа – радость над радостями для славянского всечеловека-труженика», — говорит преподобный. И поэтому так определенно резюмирует свои размышления философ-святой: «Проблематика славянского человека, в сущности, исчерпывается Православием».
Единство людей может быть реальным только во Христе, все остальное – утопия; единение людей не может быть ни в какой идее, пусть даже самой гуманной и возвышенной.
Единение в гуманистической идее привело к обратному – страшной дегуманизации. А если произойдет единение в глобалистской идее – исчезнет человек вовсе.
Преподобный Иустин обращается к национальным героям своей Родины, выявляя сокровища народного духа, сохранившие национальные святыни, да и сам народ своим преданным служением высшей Истине.
«Серб Христов радуется смерти!» Вот как говорит преподобный Иустин о трагическом подвиге сербского народа за «Крест честный и за свободу златую» словами диакона Аввакума, мученика, пострадавшего во время боснийского восстания Хаджи Проданова в 1814 г. Это «лозунг мученической истории сербского народа». Она очень близка истории русской, столь же мученической и трагической.
Как часто русские были распинаемы на крестовине чужеродных идей, да и просто распинаемы врагами в буквальном смысле физического уничтожения. Но что-то всегда давало силы выстоять, в самой черной беде опора на родные духовные святыни всегда оказывалась верным помощником.
Преп. Иустин говорит о глубинных архетипических чертах национального характера, употребляя слова «аввакумовский сербизм», характеризуя его следующим образом: «Это критерий истинного, величественного и возвышенного сербизма. Серб является сербом лишь потому, что он Христов, ибо в таком качестве он ощущает, что бессмертен и вечен в этом и ином мире».
Это очень созвучно историософским характеристикам русского национального типа: русский значит православный. Национальная идентификация осуществляется по единому принципу, принципу духовному, — преданность Христу, Православию.
Эти черты преданности истине Христовой и есть византийское начало, дающее крепость и силу духа. «Неистребимость исконного начала произрастала из «упрямого» (ср. серб. пркос) национального характера, из не поддавшегося «коллективизации» сербского села, из византийского мироощущения, не растворившегося до конца в новомодных западных веяниях».
Преп. Иустин обращается к самому дорогому образу для сербского сердца, к образу св. Саввы. Св. Савва, по словам преподобного, «основатель и творец нашей народной философии, нашего народного мировидения». И Пасха для сербов является праздником Святосаввья, то есть праздником «святосаввского видения мира и жизни». Это видение – пасхальная победа над смертью, которая есть «святосаввская философия жизни».
Существует дильтеевская или зиммелевская «философия жизни», но есть святосаввская философия жизни. Различия – бесконечны. Все дело в том, что сербская философия укоренена в особенностях православной культуры. Западноевропейская культура, как бы она не открещивалась от позитивизма и рационализма, никогда не ставила перед собой таких (для нее умонепостижимых и запредельных) целей, которые ставит перед собой православная культура.
Как говорит преп. Иустин, цель православной культуры – святость и спасение. Западная философия не знает слова спасение; оно по ту сторону ее морального сознания, которое всегда работало в гедонистическом режиме добывания комфорта для смертной плоти.
В православной философии спасение – истинный смысл существования всякого смертного, хоть немного задумывавшегося над своей трагической участью. Преп. Иустин не устает повторять: «Жуть быть человеком», «опасно быть человеком», «трагично быть человеком». В таком же духе говорит и русский философ Николай Федоров, поставивший спасение через воскресение главной целью, общим делом всего человечества. Вот где духовная, метафизическая, онтологическая близость мировоззрения, роднящая православные народы. Спасение, сотериология, а не приспособление, борьба за существование.
С глубочайшей любовью и сочувствием говорит преп. Иустин и о Митрофане Воронежском, как о том святом, которым строится рай души русской, ставя его в один ряд «лучших и высших представителей славян». В ряду «славянских бессмертных», «главных зодчих православной культуры» преп. Иустин называет имена «святого Саввы Сербского и святого Сергия Радонежского, святого Симеона Мироточивого и святого Димитрия Ростовского, святого Прохора Пчиньского и святого Тихона Задонского, святого Гавриила Лесновского и святого Серафима Саровского, святого Иоанна Рыльского и святого Иоакима Осоговского, исповедника Тихона, Патриарха Всероссийского, и исповедника Варнавы, Патриарха Сербского, митрополита Антония Храповицкого и епископа Николая Орхидско-Жичского, святого Иоанникия Девичского и преподобного Иоанна Кронштадского, Гоголя и Достоевского, Хомякова и Флоренского».
Вот эти люди, образцы-Образы, герои-подвижники, мудрецы-пророки, духовидцы-страстотерпцы, составляют рай русской и сербской души. Содружество святых – вечное дружество народов, подтвердивших свое духовное родство перед Всевышним. Преп. Иустин является как бы ходатаем перед Господом за неразрывно-кровную и духовно-душевную родственность наших народов.
Общность заданий философии коренится в общности православных святынь, подтвердивших в течении долгой исторической жизни общность переживания духовной Реальности и духовных ценностей. Единое понимание соборной молитвенной практики, единое чувство и переживание Бога, единая, выражаясь современным языком, ценностно-смысловая картина мира, осознание глубокой чужеродности иных религиозных культурных традиций – все это является знаком и гарантом глубинного духовно-исторического родства и единства.
Как Святая Русь, Сербия тоже Небесная Сербия. Поэт Петар Паич свидетельствует об этом:
Под землей лицо твое, над бездною,
Сербия, страна моя небесная.
(Пер. В.Широкова)
|