Статья: Принципы планирования расследования

С. В. Кузьмин

Непрекращающиеся споры о содержании, происхождении и количестве принципов планирования расследования заставляют расширить контекст рассмотрения проблемы и выйти за рамки криминалистики. Фактически первоначальная задача состоит в том, чтобы проделать определенную методологическую работу, сформулировать некий подход, который будет использоваться в дальнейшем при рассмотрении данных принципов.

1. Principium переводится с латыни как «начало», «основа». На разных этапах развития науки значение этого термина менялось. Античные философы видели в нем первородную субстанцию бытия.[1] В Средние века были заложены основы для понимания принципов и законов физики как синонимов. [2] Так, Ньютон рассматривал принцип ы как общие начала движения. Русский перевод — «законы» — не случаен, поскольку изначально Ньютон не задавал принципы априорно, а выводил их в процессе изучения явления. Они воплощали для него познанный закон природы. Только после этого он считал возможным рассматривать указанные общие начала как аксиомы для последующих научных построений.[3]

В 1914 г. А. Эйнштейн в своей работе «Принципы теоретической физики» определил принципы как некоторые общие предположения, в которых теоретик нуждается в качестве фундамента и исходя из которых он может вывести следствия.[4] Другими словами, Эйнштейн поставил знак тождества между принципами и аксиомами, а затем повторил это в других работах, где высказался о принципах как о максимально простых, немногочисленных, не свод имых к другим, основных элементах теории.

В современной науке «принцип» понимается очень широко — не только как основа чего-либо, но и как познанный закон, исходное начало, аксиома, основное положение, общее предположение, общее требование, норма, предписание, руководящее указание и др. Несмотря на множество толкований данного понятия, все они обладают рядом общих черт, и по своему происхождению все принципы можно отнести к одному из двух источников. В первом случае в основе принципов лежит познанный закон, и они отражают его. Во втором — принципы зависят от целей деятельности, представлений о ее эффективности, правильности и поэтому задаются априорно, руководствуясь соображениями, которые обычно лежат за пределами самой деятельности.

За этими источниками угадываются два мировоззренческих подхода. С позиций идеализма принципы — недоказуемые, неопровержимые и немногочисленные аксиомы. С точки зрения материализма, выраженной Ф. Энгельсом, «принципы — не исходный пункт исследования, а его заключительный результат; эти принципы не применяются к природе и к человеческой истории, а абстрагируются из нее; не природа, не человечество сообразуются с принципами, а, наоборот, принципы верны лишь постольку, поскольку они соответствуют природе и истории».[5]

Независимо от различий в толкованиях все принципы обладают выраженной нормативностью. В одних определениях, трактующих принцип как закон, норму, предписание, руководящее указание, общее требование или основное правило, это свойство в явном виде присутствует как существенный признак определяемого понятия. В других трактовках нормативность содержится в скрытой форме, но от этого ее значение нисколько не уменьшается.

В социальной жизни нормативная природа принципов выражается в том, что они выполняют функцию и эталона, и инструмента для регулирования некой повторяющейся деятельности. Как только возникает потребность сделать эту деятельность более эффективной, сразу же встает задача накопления и отбора самых главных правил — принципов. В них фиксируются идеальные содержание и форма прошлой деятельности. Это позволяет человеку, приступающему к некой деятельности и имеющему перед собой соответствующие ориентиры-принципы, быстрее и на уровне лучших образцов освоить ее. Если же деятельность носит «разовый» характер, то принципы, как правило, не нужны, разве что для более эффективного решения задач, возникающих в процессе данной уникальной деятельности. В этом случае они представляют собой аксиомы, поскольку задаются априорно.

Обладая нормативно-инструментальными свойствами, принципы отличаются от методов познания или практической деятельности тем, что отражают самые общие регулятивные правила, которые обычно не увязаны между собой какой-то последовательностью. Очень часто они появляются на таком этапе развития, когда нельзя формализовать или алгоритмизировать мыслительный или какой-то другой процесс. В то же время сама деятельность требует регулирования, что и происходит путем введения общих правил (ориентиров). Именно по этой причине они имеют методологическое значение и для практиков, и для теоретиков.

2. Перечисленные свойства характерны не только для принципов вообще, но и для принципов планирования расследования преступлений в частности. Поэтому понимание принципов планирования именно как общих требований (основных правил), которыми следует неукоснительно руководствоваться в процессе рассматриваемой мыслительной деятельности, представляется наиболее правильным. Подобное толкование лишний раз подчеркивает обязательность названных принципов. В этом и состоит главное преимущество приведенного определения.

Теперь можно перейти к уточнению содержания и количества принципов планирования расследования, а также сформулировать их в виде правил (требований). Неутихающие споры по данной проблеме позволяют сделать два предположения. Во-первых, отнюдь не все известные требования, условия планирования расследования являются принципами. Во-вторых, современной криминалистике известны далеко не все принципы планирования. Для проверки высказанных гипотез необходимо сначала изучить саму природу планирования расследования и выявить принципы-законы. Затем надо сравнить их с уже описанными в следственной тактике и выделить те из них, которые по своей природе являются принципами-аксиомами. После этого нужно провести ревизию последних, проверяя их с позиции обязательности для практики планирования.

3. Касаясь природы планирования расследования преступлений, заметим, что она имеет много общего с планированием любой другой деятельности. Так, любое планирование является особой стадией управленческого цикла, на которой происходит принятие решения по всем вопросам предстоящей деятельности, включая вопросы организации и контроля. Оно всегда предшествует практической деятельности. В то же время планирование расследования имеет ряд особенностей, обусловленных тем, что сбор, проверка и оценка доказательств должны осуществляться уполномоченными лицами, перечисленными в законе способами, при соблюдении определенных форм, правовых норм и условий. Как правило, само следствие осуществляется в обстановке неопределенности, когда нет достаточной информации о многих обстоятельствах, подлежащих доказыванию. В ходе работы по уголовному делу следственная ситуация меняется. Сбор доказательств нередко осложняется противодействием различных лиц. При этом сил и средств для эффективного расследования обычно не хватает. Доступ следователя к ресурсам (экспертам, специалистам и т. д.) зачастую ограничен и во многом зависит от его должностного положения и места службы. Время, отпущенное законом на расследование дела, распыляется, поскольку в производстве у следователя находится одновременно несколько дел. Взаимодействие между различными службами правоохранительных органов обычно налажено слабо. Эти и другие причины накладывают свой отпечаток на процесс планирования расследования.

4. Поскольку планирование расследования представляет собой мыслительный процесс, его можно рассматривать как развивающуюся систему и описывать с позиций системного подхода. С этой точки зрения оно и его результаты (планы) всегда системны. Системность выражается хотя бы в том, что каждый этап и вид планирования (общее, календарное, отдельных следственных действий), каждый элемент плана является самостоятельной информационной системой и в большинстве случаев представляет собой составную часть более общей системы. Все этапы и виды планирования последовательно, а все элементы плана структурно связаны между собой. Именно это позволяет говорить о целостности планирования и плана расследования и представлять их в виде взаимосвязанных систем: динамической и статической (на определенный промежуток времени).

Идея целостности и учета всех взаимосвязей элементов плана, этапов и видов планирования является ключевой для их системного понимания. Проиллюстрируем это на примерах. Так, невозможно составить обоснованный план расследования вне понимания всего комплекса взаимосвязанных задач, которые нужно решать на каждом этапе планирования, и без применения всего арсенала адекватных средств познания. Нельзя достичь названой цели, игнорируя какие-то этапы общего планирования по делу, например без всесторонней оценки следственной ситуации, определения всех задач расследования, необходимых следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий. Все указанные этапы функционально связаны между собой, один логично вытекает из другого. Нарушение целостности хотя бы одного из них, а также несоблюдение их последовательности превращает планирование в гадание или мечтание и делает план ущербным.

Такая же целостность и внутренняя организация присущи и планированию отдельных следственных действий. Нельзя провести полноценного планирования следственного действия, не соблюдая или пропуская отдельные этапы этого процесса. Так, невозможно определить нужные тактические приемы и последовательность их применения, а также технические средства и приемы выявления, фиксации и обеспечения сохранности следов без установления очередности решения тех или иных задач или выяснения обстоятельств, подлежащих доказыванию.

Взаимосвязь видов планирования можно проследить на примере общего планирования по делу и планирования отдельных следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий. Последнее является этапом первого, без него нельзя составить общий план расследования.

Целостность, внутренняя организация, иерархичность видов планирования проявляются и тогда, когда речь заходит о работе по многоэпизодному делу, в отношении нескольких обвиняемых, а также группой следователей или по группе дел. Без понимания целостности планирования, учета всех его этапов и взаимосвязей между ними невозможно добиться того, чтобы основные задачи расследования были увязаны с промежуточными и частными. Нельзя точно определить очередность проведения намечаемых действий и мероприятий, а также согласовать их по исполнителям, времени и месту выполнения.

Из всего сказанного видно, что системность — одна из закономерностей планирования расследования, обусловленная самой природой данной мыслительной деятельности. Отражением этой закономерности в сознании будет принцип системности планирования, который носит обязательный, нормативный характер. Его забвение всегда приводит к искажению целостности планирования, разрушению взаимосвязей между этапами и видами планирования, а в конечном счете к снижению эффективности плана расследования. Последний тезис необходимо подчеркнуть особо, поскольку системой является не только планирование, но и его результаты. Настоящие планы всегда целостны по своей сути. Они содержат все необходимые взаимосвязанные элементы, в которых отражена будущая деятельность, и тем уже отличаются от благих пожеланий или фантазий. Поэтому принцип системности будет распространяться не только на планирование, но на планы расследования.

Справедливости ради нужно отметить, что в криминалистике уже заходила речь о рассматриваемом принципе. Первым и, кажется, единственным, кто затронул данную тему, был Л. А. Сергеев. Правда, вводя данный принцип, он писал о нем применительно не к процессу планирования, а в основном к тому, каковы должны быть результаты этой мыслительной деятельности. Так, по его мнению, план не должен содержать противоречий, все мероприятия должны быть взаимно увязаны по времени и месту выполнения, конкретным исполнителям, ожидаемым результатам и т. д.[6]

Большинство же авторов вообще ничего не пишут о данном принципе или же лишают его самостоятельного значения. Так, Р. С. Белкин считает, что системность является не более чем одним из проявлений принципа индивидуальности планирования.[7]

Подводя итог сказанному, сформулируем принцип системности планирования следующим образом: каждый в отдельности и все вместе этапы и виды планирования, а также элементы плана, включая их содержание, должны быть целостны и увязаны между собой.

5. Будучи мыслительной деятельностью, планирование расследования может быть рассмотрено с позиций деятельностного подхода. С этой точки зрения оно, как и любая управляемая человеком деятельность, всегда целенаправленно, поскольку управления и осмысленной деятельности без цели попросту не бывает. Последняя является ориентиром, указывает, в каком направлении должна осуществляться деятельность, позволяет контролировать процесс планирования и расследования в целом и в случае отклонения от нее вносить соответствующие коррективы.

Ближайшей целью планирования является составление плана, из которого было бы видно, что и как именно нужно сделать, когда, где и кто этим будет заниматься. Чтобы достичь ее, следователь должен решить целый ряд промежуточных задач — пройти последовательно все этапы планирования. При этом каждый из них имеет свои частные цели, не достигнув которые невозможно перейти к следующему этапу. Например, не уяснив конкретные задачи расследования, нельзя правильно определить необходимые следственные действия и другие мероприятия. Не сформулировав перечень действий и мероприятий, невозможно установить очередность их проведения и т. д. Все это говорит о том, что целенаправленность является одной из закономерностей планирования, вытекающей из природы данной мыслительной деятельности. Осознание этого обстоятельства позволяет выделить еще один принцип планирования расследования — принцип целенаправленности.

Однако суть названного принципа проявляется не только в том, что цель задает направление всей предстоящей деятельности и позволяет контролировать ее. Правильная постановка цели уже сама по себе влияет на точное формулирование промежуточных и частных задач и во многом определяет необходимые средства, ресурсы, время и место действия, т. е. самым прямым образом обусловливает содержание планирования. С ее помощью расследование становится более эффективным. Такое значение цели нашло отражение в мудром управленческом правиле, согласно которому «проблему нужно решать с конца». Иными словами, сначала следует правильно сформулировать цель, а затем, удерживая ее в сознании в процессе всей деятельности в виде ориентира, искать ответы на вопросы: «какие промежуточные и частные задачи нужно решить, чтобы достичь поставленной цели?», «какие для этого требуются действия, ресурсы и средства?» и др.

С учетом сказанного, напрашивается совершенно определенное толкование принципа целенаправленности планирования. Выраженный в виде общего требования, он обязывает следователя знать цели уголовного преследования и использовать их как при планировании, так и для контроля самого расследования. В более развернутом виде это означает, что на основе данного знания следователь должен уметь правильно формулировать необходимые промежуточные и частные задачи, выбирать соответствующие законные средства и ресурсы, сверять с поставленными целями свою деятельность и при необходимости вносить в нее коррективы.

Несмотря на то, что в криминалистику указанный принцип вводится впервые, мысль о планировании расследования как целенаправленной деятельности, конечно же, не нова.[8] Сравнивая содержание данного принципа в криминалистике с тем, как он представлен в экономике и психологии, надо обратить внимание на его специфику, обусловленную природой расследования, публичным характером этой деятельности. Особенность состоит в том, что, например, в отличие от экономики, где субъект волен в выборе целей, основные цели расследования в нормативном виде всегда задаются извне: законодателем, обобщенной судебной и следственной практикой. Так, одной из них является выяснение обстоятельств, подлежащих доказыванию, которые в основном определяются уголовным и уголовно-процессуальным законами и в какой-то части руководящими документами Верховного Суда РФ, а также криминалистическими рекомендациями.

6. Изучение следственной деятельности позволяет утверждать, что в ходе расследования нельзя создать такой план, который оставался бы неизменным в процессе всей работы по уголовному делу. Это обусловлено спецификой данной деятельности: по мере установления ранее неизвестных фактов следственная ситуация объективно меняется и следователь попросту не может не реагировать на данные изменения. С учетом новой информации и противодействия заинтересованных лиц ему приходится вносить поправки, уточнять, дополнять первоначальный план, исключать из него ненужное. Таким образом, необходимость своевременной корректировки плана расследования — также одна из закономерностей планирования.

В криминалистике, не только отечественной, но и зарубежной,[9] эта закономерность нашла отражение в виде принципа динамичности. Впервые он был введен в научный оборот П. И. Тарасовым-Родионовым в 1948 г.[10] Однако лежащая в его основе закономерность, безусловно, была подм ечена еще задолго до него, в XIX в., в частности Бауером и Гроссом.

В отечественной криминалистике право на существование названного принципа никто не оспаривает. Правда, иногда смешивают динамичность планирования с динамичностью плана и говорят почему-то о необходимости внесения изменений и корректив в первоначальный план, как будто все последующие планы не требуют этого же.[11] Что касается содержания указанного принципа, то особых споров на этот счет в литературе также не отмечено. Если просуммировать вс е, что обычно говорят по данному поводу, то вырисовывается следующая картина: планирование расследования в соответствии с принципом динамичности должно быть гибким (подвижным), непрерывным (постоянным) и своевременным (максимально оперативным).

Гибкость, или подвижность, предполагает, что следователь не может быть связан теми направлениями расследования, которые он запланировал ранее, исходя из имевшихся у него данных. При необходимости он обязан изменить их. Обычно данное положение принимается всеми криминалистами и не вызывает ни вопросов, ни возражений. В то же время такое толкование нельзя назвать исчерпывающим. На эту мысль наводят рассуждения А. Р. Ратинова, который хотя и относил требования (по сути — принципы) гибкости и подвижности не к планированию, а плану расследования, но все-таки полагал, что последний может отвечать названным условиям, если он обеспечивается достаточным количеством заранее продуманных вариантов поведения в зависимости от того или иного оборота дела.[12]

Развивая данную мысль А. Р. Ратинова уже применительно к планированию, отметим, что гибкость означает для следователя еще и обязанность рефлексировать (рассуждать) за других участников уголовного процесса, прогнозировать возможные изменения следственной ситуации и заранее предусмотреть в плане различные варианты действий в новых условиях. Это касается как планирования в целом по делу, так и планирования отдельных следственных действий и организационных мероприятий.

Укажем на отсутствие определенности в отношении других составляющих принципа динамичности. Так, нет ясности в том, что же стоит за требованием вести планирование непрерывно, возможно ли такое на практике и есть ли в этом реальная потребность. Нет единого понимания того, когда должна производиться корректировка плана, чтобы ее можно было назвать своевременной. Непонятно, требуется для этого пройти все этапы планирования или достаточно каких-то отдельных из них.

Если понимать положение о постоянном планировании буквально, то здравый смысл подсказывает, что таковое невозможно. Следователь не может заниматься только планированием. Ему нужно еще и реализовывать план, а также работать и по другим делам, находящимся у него в производстве. Поэтому указание на непрерывность планирования надо понимать лишь как попытку подчеркнуть повторяющийся характер этого мыслительного процесса.

Данное положение представляет правильным применительно и к общему планированию по делу, и к планированию непосредственно в ходе следственных действий, хотя в силу относительной сжатости последних во времени (по сравнению с расследованием по всему делу) есть соблазн считать, что при их проведении следователь осуществляет планирование постоянно. Основанием для подобных заявлений, по всей видимости, является то, что планирование есть мыслительный процесс, который не прекращается на протяжении всего следственного действия. Однако между планированием и указанным процессом нельзя поставить знак тождества. Первое лишь часть второго, причем такая, которая направлена в будущее, неоднократно повторяется в зависимости от развития следственной ситуации и имеет целью скорректировать задачи и предстоящие действия.

Что касается третьей составляющей принципа динамичности планирования (своевременности, или максимальной оперативности), то единой точки зрения по данному вопросу нет ни среди теоретиков, ни среди практиков. При обобщении следственного опыта были описаны случаи, когда план корректировался ежедневно[13] или почти ежедневно, [14] 4 еженедельно [15] или смешанным образом: «календарные», «промежуточные» и «пл аны работы по общим версиям» уточнялись еженедельно, а планы работы каждого следователя — ежедневно.[16] Иначе говоря, за основу попросту брался временной период (день и/или неделя), по истечении которого оценивалась новая информация и в план вносились соо тветствующие коррективы. С точки зрения координации работы членов следственных групп и контроля за процессом расследования в целом подобный подход, видимо, давал свои результаты. В то же время с позиций криминалистической тактики его вряд ли можно назвать правильным, поскольку по ходу расследования могли возникать ситуации, требующие неотложного реагирования, как в течение одного дня, так и в течение недели.

В криминалистической литературе вопрос о своевременности планирования нередко вообще обходят стороной или говорят о нем применительно к первоначальному этапу расследования.[17] Как правило, констатируется лишь то, что корректировка планов должна проводиться максимально оперативно, без указания каких-либо сроков.

Некоторые авторы отстаивают мнение о необходимости ежедневного планирования. Так, А. Р. Ратинов писал, что следователь строит, уточняет, дополняет и изменяет свои планы постоянно и ежедневно, а не только когда составляет письменный план.[18] При всей спорности тезиса о постоянном и ежедневном план ировании в сказанном содержится рациональное зерно, поскольку специально подчеркивается, что планирование (как мыслительный процесс) может происходить в любой момент работы по уголовному делу, а не только при составлении плана расследования.

Существует точка зрения, что реальность и правильность плана должны проверяться после каждого действия, вносящего сколько-нибудь существенные изменения в ход следствия.[19] Иногда эта мысль уточняется. Так, С. А. Голунский в числе обязательных условий правильного планирования называл сопоставление с ранее составленным планом не только результатов каждого следственного действия, но и каждого нового факта, о котором стало известно в ходе расследования.[20] Последнее уточнение является очень важным, поскольку выводит на пон имание того, что корректировка плана может производиться и непосредственно в процессе следственного действия, когда появляются чрезвычайно важные сведения, которые заставляют следователя немедленно реагировать на изменение следственной ситуации.

В связи с этим наиболее правильным представляется мнение Л. А. Сергеева, который считал, что коррективы должны вноситься в план по мере получения новой информации и изменения обстановки.[21] С учетом двух небольших замечаний предлагаемый подход можно назвать наиболе е обоснованным, поскольку именно он позволяет максимально оперативно реагировать на изменения ситуации. Первое состоит в том, что новый цикл планирования должен начинаться незамедлительно, при первой же возможности, поскольку проволочки грозят обернуться утратой информации в будущем. Второе же сводится к тому, что нужно вести речь не столько о корректировке плана как результата планирования, сколько об учете новой информации в очередном цикле планирования, так как только это в конечном счете и позволяет изменить, уточнить или дополнить план расследования.

Последнее соображение крайне важно для ответа на вопрос: требуется ли при корректировке плана пройти все этапы планирования, нельзя ли внести изменения, дополнения или уточнения в план расследования механически, без осмысления? Отражение процесса планирования в сознании показывает, что механическая корректировка плана попросту невозможна. Внесению в план любых поправок всегда предшествует мыслительная работа по уяснению следственной ситуации, постановке дополнительных, уточненных или измененных задач, определению соответствующих следственных действий, очередности их проведения и т. д. При этом последовательное прохождение всех этапов планирования всегда делает план более продуманным и эффективным.

Все сказанное позволяет уточнить содержание уже известного криминалистам принципа динамичности. Согласно ему следователь с целью внесения дополнений, изменений или уточнений в план расследования или отдельного следственного действия обязан по мере получения новой информации незамедлительно повторить весь цикл планирования, предусмотреть в плане возможные изменения следственной ситуации и различные варианты действий в сложившихся условиях, учесть необходимые организационные мероприятия. При этом указанные циклы должны повторяться до тех пор, пока не будут установлены все обстоятельства, подлежащие доказыванию, и решены все иные задачи расследования.

7. Каждое преступление, будучи неповторимым по своей сути, всегда отражается в сознании следователя в виде уникальной информации, которая во многом обусловливает выбор или уникальную комбинацию методологических средств, в том числе научных подходов и методов познания.

Таким образом, планирование расследования любого уголовного дела всегда уникально в своей основе, и в этом проявляется одна из закономерностей данного мыслительного процесса, которая может быть сформулирована в виде принципа.

Впервые в отечественной криминалистике о данном принципе заговорили в 1940‑е годы, и это поначалу было не более чем реакцией на попытки схематизировать расследование, разработать такой общий план, с помощью которого можно было бы раскрыть любое преступление. Высказанное Б. М. Шавером утверждение о том, что «методы и способы расследования каждого дела индивидуальны, отсюда и план расследования каждого дела должен быть индивидуальным»,[22] можно считать предтечей, но с известными оговорками. Во-первых, Б. М. Шавер о самих принципах планирования в 1940 г. ничего не писал, хотя от сказанного им до них, что называется, «рукой подать». Во-вторых, он вел речь все-таки не о планировании, а о свойстве плана. В-третьих, размышляя о том, каким должен быть план, он использовал термин не «уникальный», а «индивидуальный», допустив тем самым ошибку в выборе слова и во многом предопределив введение впоследствии в научный оборот термина «индивидуальность планирования».

В 1948 г. П. И. Тарасов-Родионов первый заговорил о принципах планирования и в их числе назвал принцип индивидуальности.[23] При этом он сделал акцент не только на том, что не может быть единой ти повой схемы, пригодной для планирования расследования всех преступлений, но и на том, что при планировании должны учитываться все особенности конкретного уголовного дела.[24] С этого времени данный принцип прочно занял свое место практически во всех отечес твенных учебниках криминалистики и монографиях, посвященных проблемам планирования.

В наши дни под ним нередко понимают: обязательность учета неповторимых особенностей и специфических ситуаций, характерных для конкретного уголовного дела; необходимость творческого подхода к планированию; недопустимость формализма, упрощенчества, стереотипов и шаблонов.[25] Нетрудно заметить, что в таком виде указанный принцип в большей степени напоминает общие пожелания и не содержит конкретного нормативного начала, несмотр я на используемую лексику долженствования.

Ряд авторов, в том числе А. Р. Ратинов,[26] И. М. Лузгин,[27] при изложении названной темы подчас вообще производят подмену понятий: под видом индивидуальности планирования речь ведется об индивидуальности плана. Некоторые при этом акцентируют необходимость учета человеческого фактора — личности следователя. Так, по мнению Н. П. Яблокова, индивидуальность планирования предполагает проявление в плане личностных черт следователя, его профессионального опыта и знаний в конкретной ситуации.[28] Конечно, было бы ошибкой отрицать то, что в плане отражаются свойства личности следователя. Однако приведенные правильные утверждения вряд ли можно отнести к содержанию рассматриваемого принципа.

Бурное развитие методики расследования преступлений в 1960–80‑е годы, в частности типичных версий,[29] программ и алгоритмов, заставило вернуться на новом витке развития криминалистики к проблеме соотношения типичного и индивидуального при планировании. Мнения ученых по указанному вопросу разделились. Большинство склоняется к тому, что использование типовых планов (программ) расследования по делам определенных категорий при наличии аналогичных следственных ситуаций допустимо и полностью себя оправдывает.[30] При этом редко кто пытается кон кретно объяснить, как же должно разрешаться противоречие между типичностью и индивидуальностью планирования. И. М. Лузгин, например, вообще подходит к данной проблеме с философских позиций, полагая, что типизация некоторых элементов планирования не только не противоречит принципу индивидуальности, но и, наоборот, находится с ним в диалектическом единстве.[31] По мнению А. Г. Филиппова, «любой план, построенный на основе типовой программы, наполняется конкретным содержанием, исходя из особенностей расследуемого дела».[32]

Сторонники другой точки зрения продолжают утверждать, что даже однородные преступления отличаются друг от друга в существенных деталях, влияющих на ход следствия, и поэтому говорить об однотипности планирования по делам одной и той же категории можно только применительно к начальной стадии расследования. Дальнейший его ход, по их мнению, всегда индивидуален.[33]

Критический взгляд на данные высказывания свидетельствует об их недостаточной аргументации и позволяет утверждать, что ряд важнейших для планирования методологических вопросов до сих пор остается без ответа. В частности, практически ни один из ученых четко не сказал, в какой мере при планировании расследования уголовного дела допустимо использование типовых программ и алгоритмов. Кроме того, рассуждения о соотношении индивидуального и типичного вряд ли можно отнести к содержанию названного принципа, поскольку они не несут в себе нормативного начала. Вопрос о таковом содержании все еще остается открытым. Представляется, что для ответа нужно в первую очередь уточнить используемую терминологию, а затем рассмотреть проблему не только через связку «типичное — индивидуальное», но главным образом через анализ самого планирования.

Термин «индивидуальность» связан корнями с латинским individuum — «неделимое», «особь»,[34] а «уникальность» — с латинским unicum — «единственный в своем роде предмет», «большая редкость».[35] В современной философии под индивидуальностью понимается: своеобразие, совокупность качеств и отличительных свойств, выражающих сущность особенного, отдельного индивида, а также специфическое, неповторимое в индивиде.[36] Иными словами, этимологически термин «индивидуальность» связан с личностью, человеком, а не с явлением, процессом или событием. Об уникальности же говорят, когда хотят подчеркнуть нечто исключительное, единственное в своем роде. В связи с этим, ведя речь об изначальной неповторимости любого преступления и неповторимости дальнейшего планирования расследования, более точным было бы использовать термин «уникальность», что мы и будем делать в дальнейших рассуждениях.

Желание свести проблемы к уже известным и решить их тем же способом, что и ранее, — явление крайне распространенное. За ним стоит свойственное человеку стремление двигаться по пути наименьшего сопротивления и представление, что именно такой образ действия наиболее экономичен с точки зрения затрат труда. В отечественной криминалистике такой подход прочно закрепился с 1960–70-х годов. В общем виде его суть можно выразить одной фразой: типичность следственных версий и ситуаций позволяет говорить о типовых решениях.

Однако при всей его заманчивости нетрудно заметить, что в процессе расследования возникает не так уж и много задач, которые решаются рутинными способами. Большая часть типичных следственных ситуаций имеет лишь внешнее сходство. Какими бы общими они не казались в первом приближении, в действительности между ними всегда есть существенные различия. Что касается типичных версий и криминалистических моделей, то для их проверки все равно приходится строить неповторимый в своей основе план, который учитывает специфику следственной ситуации. Забвение особенностей уголовного дела, действие по шаблону вместо экономии сил и средств как раз и приводит к ненужной работе и потере времени.

Анализ наиболее известных продуктов научной деятельности показывает, что типовые алгоритмы (программы), планы расследования в виде перечней следственных действий не могут быть основой для планирования. Следует уточнить, что так называемые типовые планы — это нонсенс, поскольку таковых не может быть по определению. План расследования всегда создается применительно к конкретной ситуации. Он тем и отличается от типового алгоритма (программы) расследования, что содержит, как минимум, указания на то, когда, где и кто проводит соответствующие следственные действия. Таким образом, когда говорят о типовом плане, подразумевая под ним набор следственных действий, надо понимать, что речь идет все-таки о типовом алгоритме расследования.

При всей важности для расследования кратких и развернутых типовых криминалистических программ, типовых поисковых систем считать их в буквальном смысле основой планирования было бы некоторым преувеличением. Краткие программы в виде перечней типовых задач расследования позволяют следователю сориентироваться относительно подлежащих выяснению обстоятельств дела. Взятые в качестве средства для изучения следственной ситуации, они позволяют абстрагироваться от всего несущественного, проанализировать имеющуюся информацию и достаточно полно изучить ее. Развернутые программы, как состоящие из комплексов типовых задач и типовых способов их решения, так и включающие наряду с ними перечни возможных результатов действий следователя, а также варианты оценки этих результатов и типовые способы проверки, могут быть использованы только в виде справочника при планировании. Как правило, при расследовании конкретного уголовного дела ни одна из типовых развернутых программ или поисковых систем в полной мере не востребуется. Обычно используется только какая-то их часть. В каждом конкретном случае следователь сам решает, в какой очередности, где, когда и какими силами проводить те или иные действия, поскольку все это никакой программой или поисковой системой предусмотреть нельзя.

Из вышесказанного напрашивается вывод, что в настоящее время использование большинства типовых программ, алгоритмов или поисковых систем при планировании расследования в качестве шаблона невозможно. Понимание этого позволяет сформулировать прямой запрет планировать по шаблону. В то же время интуитивно угадывается, что такой запрет не охватывает собой полностью принцип уникальности, поскольку говорит лишь о том, как нельзя поступать при планировании, но не о том, как можно и должно. Нет сомнений, что названные, а также иные типичные криминалистические инструменты, в том числе различные методики расследования, в процессе планирования должны быть приспособлены к соответствующей следственной ситуации. Иначе говоря, стоящая перед следователем методологическая задача заключается в том, чтобы перейти от типичного, которому свойственны обобщения и абстрактность, к уникальному, которому всегда присуща конкретность.

Рассматривая данный переход применительно не только к типовым программам, алгоритмам, версиям и моделям, но и к другим методологическим средствам, выделим его основные стадии и изложим их в некой логической последовательности. Прежде всего необходимо уяснить проблему и сформулировать ее в виде задачи (задач). Затем надо поставить перед собой вопрос о том, какие методологические средства для ее решения потребуются, и определить области поиска необходимых знаний (уголовное право, криминалистика, другие правовые отрасли и отрасли знаний — в зависимости от самой проблемы, этапа планирования, расследования и вида преступления). Потом следует провести поиск указанных средств среди норм и образцов (в теоретической или методической сфере) и их отбор с учетом соответствия материалу (проблеме). Далее описанные в теоретической или методической литературе нормы и образцы, существующие, например, в виде типовых программ, алгоритмов, моделей, версий, методик расследования, нужно превратить (при необходимости) в инструменты, пригодные для использования в мыслительном процессе. Обычно это делается путем абстрагирования от всего ненужного, конкретизации и проверки на соответствие материалу, иначе говоря, на способность разрешить названную проблему. Иногда инструменты создаются, наоборот, путем видоизменения или достраивания отобранного методического образца. Например, краткие типовые программы в виде типичных вопросов не всегда учитывают квалифицирующие преступление признаки. Поэтому на определенном этапе расследования появляется необходимость разрешить вопросы, относящиеся к данным признакам. На заключительной стадии указанного перехода (от абстрактного к конкретному) следователь должен принять решение об использовании выбранного инструмента.

Возвращаясь к вопросу о содержании исследуемого принципа, отметим, что оно не исчерпывается перечисленной работой и запретом на планирование по шаблону. Уникальность присуща и планированию, и его результатам — как плану в целом, так и промежуточным итогам, которые подводятся на каждом этапе планирования. Как закономерность она проявляется в том, что ход и содержание планирования, а также его результаты всегда будут конкретными и неповторимыми по любому делу. О правомерности этого положения свидетельствует и здравый смысл, и практика, что позволяет включить его в цепь дальнейших рассуждений без специальных доказательств.

В целях последующей формулировки принципа уникальности акцентируем внимание на трех посылках. Во-первых, цель любого принципа планирования — сделать данную мыслительную деятельность наиболее соответствующей познанной закономерности и тем самым более эффективной. Во-вторых, принцип планирования как нормативное отражение некой закономерности всегда является искусственным образованием. В-третьих, исследователь вправе относить к содержанию принципа наиболее важные с практической точки зрения проявления вскрытой закономерности. Исходя из сказанного, можно сделать вывод: из вышеперечисленных свойств уникальности планирования наиболее важными являются конкретность и неповторимость. Именно они и должны найти отражение в данном принципе в виде общего требования осуществлять планирование максимально конкретно, с учетом всей специфики, неповторимых особенностей уголовного дела.

Это означает, что на первом этапе планирования следователь должен предельно конкретизировать следственную ситуацию, т. е. установить наличие или отсутствие доказательств по всем обстоятельствам, подлежащим доказыванию. Учитывая объем и качество информации, на втором этапе он должен сформулировать конкретные (главные, промежуточные, частные) задачи расследования. Исходя из специфики задач, на третьем этапе ему нужно определить конкретные следственные действия, оперативно-розыскные и иные мероприятия. На четвертом этапе, принимая во внимание неповторимость следственной ситуации и варианты ее развития, возможности противодействия следствию со стороны преступника, наличие или отсутствие необходимых сил и средств и другие факторы, следователь устанавливает конкретную очередность проведения указанных действий и мероприятий. На пятом этапе с учетом всей совокупности уникальных обстоятельств дела он определяет конкретное содержание, порядок, время и место проведения, разрешает другие вопросы, связанные с планированием названных действий и мероприятий. На шестом этапе, имея в виду неповторимые особенности дела, собственные силы и имеющиеся возможности, следователь определяет, в какой именно форме, каким конкретно образом, когда, кем и какие вопросы расследования будут контролироваться. На седьмом этапе все промежуточные результаты сводятся в единое целое, и составляется максимально конкретный план.

Таким образом, принцип уникальности должен включать два руководящих начала. Первое из них касается меры использования при планировании типовых криминалистических средств. Второе относится к самому процессу планирования и его результатам. Принцип уникальности требует от следователя, чтобы используемые типовые криминалистические инструменты были максимально приспособлены к конкретной следственной ситуации. Содержание, промежуточные и окончательные результаты планирования должны быть предельно конкретными, учитывать неповторимые особенности уголовного дела и обстановки расследования в целом.

На этом можно было бы поставить точку, если бы не одно обстоятельство, которое нельзя обойти молчанием. Поскольку в содержании данного принципа конкретизация занимает очень важное место, возникает необходимость сравнить его с известным в криминалистике принципом конкретности планирования и ответить на вопрос, имеет ли последний какое-то самостоятельное значение.

В отношении принципа конкретности у криминалистов нет единого мнения. Часть считает, что таковой имеет право на существование наряду с принципом индивидуальности (уникальности). Его суть обычно сводится к «возможно большей конкретизации плана расследования»,[37] недопущению в плане абстрактных положений и декларативных пунктов. [38]

Отдельные авторы полагают, что учет конкретных следственных ситуаций, построение конкретных версий, определение конкретных путей и способов их проверки, задач следственных действий, вопросов, подлежащих выяснению, а также конкретизация сроков расследования и индивидуальных планов при работе по делу бригады следователей — все это охватывается принципом конкретности. В их представлении принцип индивидуальности (уникальности) планирования вообще отсутствует.[39]

По мнению третьей группы ученых, конкретность планирования не дотягивает до уровня принципа. Например, А. Н. Васильев писал: «Под конкретностью планирования понимается то, что в плане должны быть указаны сроки действий, исполнители и т. д. Таким образом, речь идет об элементарной упорядоченности плана, что само собой разумеется в планировании».[40]

Каждая из перечисленных точек зрения имеет недостатки. Сторонники первой, по сути, утверждают, что конкретность и уникальность — внеположные понятия. Данная позиция представляется спорной, потому что уникальность устанавливается через конкретизацию, сравнение (сопоставление и отыскание различий) и оценку. Поэтому с позиций деятельностного подхода конкретность всегда будет одним из этапов установления уникальности. Если же рассматривать названные понятия как застывшие категории, то очевидно, что нечто уникальное всегда конкретно, в связи с чем конкретность и является свойством уникальности. Из сказанного можно сделать вывод, что уникальность и конкретность находятся в отношениях подчиненности. Объем понятия уникальности всегда больше объема понятия конкретности.

Вторая точка зрения ущербна потому, что в ней акцент делается только на конкретность. Из поля зрения упускается необходимость учета специфики дела, уникальной методологической работы, неповторимость самого процесса планирования. При подобном подходе не учитываются важнейшие взаимосвязанные закономерности данного процесса.

Приверженцы третьей позиции фактически говорят не о планировании, а о плане, низводя конкретность почти до трюизма и забывая, что она является одной из закономерностей этого процесса. Тем не менее, за вычетом названных недостатков, указанная точка зрения представляется более предпочтительной, поскольку охватывает все отмеченные ранее закономерности в рамках одного принципа уникальности. Таким образом, можно утверждать, что конкретность планирования существует только как составная часть принципа уникальности планирования.

8. Планирование не должно быть низведено до уровня фантазирования и самообмана, а план расследования — до вымысла и иллюзий. В процессе планирования следователь имеет дело не с фантомами, а с субъективной реальностью, которая является проекцией объективной реальности в его сознании. Цели и средства их достижения при планировании всегда реальны. Если данное условие не соблюдается, значит, следователь занимается чем угодно, но только не планированием. В связи с этим можно утверждать, что учет реальности является одной из закономерностей планирования.

Первое упоминания о реальности плана можно найти в трудах Б. М. Шавера.[41] В 1967 г. А. Р. Ратинов назвал реальность в числе психологических требований, которым должен удовлетворять план расследования. По его мнению, план «должен исходить не из благих пожеланий, а из точного расчета и учета реальных возможностей».[42] Этот тезис получил дальнейшее развитие в виде принципа планирования в работе Л. П. Дубровицкой, понимавшей его как необходимость учитывать реальные возможности следствия в использовании средств достижения истины, строить реальные версии и намечать реальные пути их проверки.[43] Она же отметила связь реальности планируемых действий с их обоснованность ю, включив обоснованность в содержание принципа реальности.[44] Это важно подчеркнуть, поскольку А. Р. Ратинов, перечисляя психологические требования к плану работы, говорил о реальности и обоснованности как о двух равноправных категориях.[45]

За прошедшие три десятка лет единого понимания данного принципа так и не сложилось. Взгляды на его содержание мало изменились и, развиваясь в основном за счет некоторых дополнений, не отличаются существенно от высказанных Л. П. Дубровицкой. Суть дополнений сводится к необходимости построения плана на основе реальной оценки фактов и к детализации того, что понимается под реальными возможностями: наличие необходимого для расследования времени, доступа к современным средствам науки и техники, организационным, криминалистическим и другим ресурсам.

В то же время далеко не все авторы относят реальность, как, впрочем, и обоснованность, к принципам планирования. Так, в 1986 г. И. М. Лузгин называл в числе принципов планирования и принцип реальности,[46] а в 1998 г. уже исключил его из данного списка.[47] Некоторые рассматривают реальность и обоснованность планирования как идентичные понятия, представляющие собой элементарные требования, предъявляемые к плану и версиям, и даже как необходимые свойства планирования, но ни в коем с лучае как принципы.[48] Учеными бывшего социалистического лагеря высказана мысль, что реальность и обоснованность как предъявляемые к планированию требования являются составными частями другого принципа — оптимальности планирования.[49]

Ряд криминалистов, напротив, относят реальность и обоснованность к самостоятельным принципам планирования. Так, Л. А. Сергеев считает, что обоснованность планирования означает, что все намеченное в плане должно иметь достаточное основание и базироваться на определенных данных. Выдвигаемые версии и формулируемые задачи расследования должны вытекать из оценки имеющейся информации, а конкретные средства и методы достижения задач, привлечение и расстановка сил, установление последовательности и сроков выполнения отдельных действий должны быть увязаны с решением поставленных задач и основываться на учете объективной обстановки.[50] Принцип же реальности, как полагает Л. А. Сергеев, состоит в том, что при составлении плана надо исходить из реальных возможностей. Планируемые мероприятия должны быть реально выполнимыми, намечаться с учетом конкретных условий и возможностей. Сроки расследования, выполнения отдельных действий, а также оценка ожидаемых результатов должны отвечать требованию реальности.[51]

К числу распространенных можно также отнести точку зрения, согласно которой из данной связки исключается принцип обоснованности и право на существование признается лишь за принципом реальности.[52] При этом содержательно последний охватывает собой и то, что сторонники предыдущей позиции относят к принципу обоснованности. Например, И. Ф. Герасимов и Л. Я. Драпкин включают в принцип реальности и обоснованность проверяемых версий.[53]

Последняя позиция представляется наиболее правильной, поскольку в процессе планирования обоснованность имеет по отношению к реальности обеспечительный характер. На это прямо указывал А. Р. Ратинов: «Обоснованностью обеспечивается другое требование — реальность, выполнимость плана».[54] На функциональную связь между обоснованностью и реальностью указывают и слова Л. П. Дубровицкой о том, что «намеченное планом действие может быть реальным в смысле обоснованности фактическими данными».[55] Следовательно, без обоснованности субъективной реальности не бывает, первая оказывает огромное влияние на формирование второй. Сказанное в полной мере относится не только к плану, но и к процессу планирования, поскольку реальность плана возникает не сама по себе, а в результате мыслительной активности следователя.

Учитывая, что существующие представления о принципе реальности в большей степени относятся к плану расследования, необходимо раскрыть содержание данного принципа применительно к процессу планирования, т. е. сформулировать познанную закономерность уже в виде требований, которым должен соответствовать указанный процесс. Так, на первом этапе планирования для того, чтобы избежать иллюзий и необоснованных предположений, надо подвергнуть сомнению все имеющиеся «факты»[56] и оценить каждое доказательство с точки зрения требований уголовно-процессуального закона. Только после и на основе этого можно делать выводы о всесторонности, полноте и объективности обстоятельств, подлежащих доказыванию,[57] т. е. сформировать реальное представление о следственной ситуации.

На втором этапе необходимо поставить реальные задачи расследования, т. е. такие, которые действительно являются нужными, обоснованно вытекающими из результатов изучения следственной ситуации и выполнимыми в конкретных условиях. Для этого в процессе мыслительной деятельности нужно исходить из ранее проанализированной информации и результатов изучения версий, моделей, итогов использования других криминалистических методов. Кроме того, надо обратиться к интуиции, собственному и чужому опыту и попытаться дополнить с их помощью перечень задач расследования. Каждая из них заносится в план, только если соответствует вышеуказанным критериям реальности.

На третьем этапе планирования требуется, не скатываясь в фантазирование, не допуская как волюнтаризма, так и примитивизма, определить реальные следственные действия, оперативно-розыскные и иные мероприятия. К таковым будут относиться только те, которые действительно необходимы для выполнения намеченных задач и посредством которых последние можно решить, те, которые практически осуществимы, — с учетом реальных условий расследования, доступа к ресурсам и современного уровня развития науки и техники. Перечисленные свойства используются в процессе планирования как критерии, с помощью которых каждое действие и мероприятие проверяется на реальность. Только после этого названные действия и мероприятия заносятся в план расследования.

На четвертом этапе должна появиться такая очередность действий и мероприятий, которую можно считать реальной, т. е. обоснованно осуществимой. Для этого недостаточно учесть временной ресурс, а также имеющиеся силы и средства. Необходимо еще и обосновать данную очередность с позиции целого ряда других факторов: требований закона, неотложности действий или мероприятий, важности задачи расследования и др.

Цель пятого этапа планирования, с позиций принципа реальности, состоит в том, чтобы план каждого действия и мероприятия был реальным, т. е. обоснованно выполнимым. Для ее достижения в процессе планирования нужно учесть задачи расследования, степень возможного противодействия, необходимые тактические приемы, имеющиеся технические средства и людские ресурсы, а также время, место и другие условия проведения планируемых действий и мероприятий. Затем следует оценить и обосновать возможность решения задач имеющимися силами и средствами в конкретных условиях.

Применительно к шестому этапу роль рассматриваемого принципа состоит в том, чтобы обеспечить выбор реальных способов, форм, времени, объектов и субъектов контроля за ходом расследования. Это достигается путем соблюдения некой процедуры, которая начинается с ответов на такие вопросы, как: что, кем, каким способом, в какой форме и когда действительно должно контролироваться, т. е. с выявления подлинной необходимости в контроле. Затем производится оценка субъективных и объективных возможностей следствия, и заканчивается указанная процедура обоснованием способов, форм, времени, объектов и субъектов контроля.

В отношении последнего этапа планирования задача исследуемого принципа заключается в том, чтобы не допустить отрыва от реальности, скатывания в фантазирование, составления невыполнимого, необоснованного плана, который строился бы без оглядки на промежуточные результаты мыслительной деятельности. Эта задача решается главным образом за счет самоконтроля, осуществляемого следователем в процессе создания плана.

Таким образом, принцип реальности планирования в самом общем виде можно сформулировать как требование отделять реальность от вымысла, учитывать возможности и условия следствия и соотносить их со стоящими задачами с целью проверки последних на достижимость, обосновывать все выводы и конечные решения.

9. Кроме рассмотренных криминалистике известен целый ряд других принципов планирования: своевременности, законности (с обеспечением объективности, всесторонности, быстроты, инициативности и активности расследования),[58] научнос ти,[59] гипотетичности, [60] полноты, оптимальности, соответствия формы и содержания планирования. [61] У разных авторов содержание этих принципов может существенно различаться. Однако они представляют собой принципы-аксиомы, поскольку сформулированы не на о снове закономерностей планирования, а на базе представлений об идеальном планировании. Например, законность как принцип не обусловлена природой планирования, ибо, как показывает практика, можно планировать не только законные, но и противоправные действия. Сказанное относится ко всем названным принципам. Иначе говоря, можно планировать (правда, в ущерб делу), и не руководствуясь вышеуказанными требованиями.

Что касается оптимальности, а также инициативности, активности и быстроты как отдельных принципов, то невооруженным глазом видно, что они относятся не к планированию, а к расследованию в целом и являются продуктами теоретического конструирования, как, впрочем, и принцип соответствия формы и содержания планирования.[62]

Относительно некоторых из перечисленных принципов в криминалистике была высказана серьезная критика. Отмечено, что они не имеют самостоятельного значения и являются отдельными сторонами таких принципов, как индивидуальность, динамичность и реальность.[63] Такая оценка представляется убедитель ной. Своевременность совершенно обоснованно можно отнести к принципу динамичности, поскольку последний касается не только планирования на начальном или последующих этапах расследования, но и вообще необходимости своевременного учета информации по делу. Научность охватывается принципом реальности планирования, ибо он как раз и требует учитывать уровень развития современной науки и техники. Всесторонность и объективность (как требование планировать сбор не только изобличающих, но и оправдывающих обвиняемого доказательств) проявляются в принципах системности и целенаправленности, поскольку перечень задач расследования, с одной стороны, должен быть полным, а с другой, в процессе планирования обстоятельства, подлежащие доказыванию, выступают в виде целей. Полнота и объективность (как беспристрастность в оценках) планирования невозможны вне процедуры обоснования и, соответственно, относятся к принципу реальности.

Несколько особняком стоит принцип гипотетичности, поскольку, как утверждает Н. П. Яблоков, он вытекает из объективной закономерности процесса расследования как поисково-познавательной деятельности, проявляющейся в поступательном характере накопления информации по делу и требующей гипотетического объяснения выявленных обстоятельств. Поэтому, как считает ученый, план расследования в его поисково-познавательной части может существовать только на основе построенных следственных версий.[64] Данное утверждение представляется не совсем точным. При всей важности версий в ходе расследования нельзя переоценивать их зн ачение и место в процессе познания. Версия — всего лишь одна из форм мышления. Помимо нее есть еще целый ряд других форм, например модель, идеальный образ, абстракция и т. д. Версионный подход — только один из методов познания, кроме которого существуют моделирование, факторный анализ и др. Кроме того, гипотетичность характерна не только для расследования, но и для познания вообще. В связи с этим представляется ошибочным как-либо специально выделять версию и возводить процесс ее построения в ранг принципа планирования.

Список литературы

[1] Философская энциклопедия. В 5 т. Т. 4. М., 1967. С. 365.

[2] См. подробнее: Пуанкаре А. О науке. 2-е изд. М., 1990. С. 90–91, 112–115; Рассел Б. Человеческое познание: его сферы и границы. Киев, 1997. С. 26–27.

[3] См. подробнее: Ньютон И. Оптика. 2-е изд. М., 1954. С. 304.

[4] Эйнштейн А. Собрание научных трудов. Т. 4. М., 1967. С. 15.

[5] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 34.

[6] Сергеев Л. А., Соя-Серко Л. А., Якубович Н. А. Планирование расследования. М., 1975. С. 12.

[7] Белкин Р. С. Курс криминалистики. В 3 т. Т. 2. Частные криминалистические теории. М., 1997. С. 379.

[8] Криминалистика социалистических стран / под ред. В. Я. Колдина. М., 1986. С. 196–197.

[9] См., напр.: Musil J., Konrad Z., Suchanek J. Kriminalistika. Vyd. 1. Praha, 2001. S. 274.

[10] Тарасов-Родионов П. И. Предварительное следствие. М., 1948. С. 66.

[11] Селиванов Н. А. Советская криминалистика: система понятий. М., 1982. С. 110.

[12] Ратинов А. Р. Судебная психология для следователей. Учеб. пособие. М., 1967. С. 155.

[13] Иванов А. Н. Организация работы следователей в следственном отделении МВД Бурятской АССР // Вопросы совершенствования предварительного следствия (Сборник статей). Л., 1971. С. 235–236.

[14] Горбелев О. М. Как было раскрыто хищение на мелькомбинате // Следственная практика. Вып. 9. М., 1951. С. 50.

[15] Люксембург М. М. Расследование дела о пожаре в медицинском институте // Там же. Вып. 132. М., 1981. С. 108.

[16] Барсков В. Г. «Почерк» невменяемого убийцы // Там же. Вып. 98. М., 1973. С. 108–109; Кашин А. И. Хищения, совершенные в сельскохозяйственном производственном объединении // Там же. Вып. 141. М., 1983. С. 18–19.

[17] Сергеев Л. А., Соя-Серко Л. А., Якубович Н. А. Планирование расследования. С. 13.

[18] Ратинов Р. А. Судебная психология для следователей. С. 155.

[19] Винберг А. И., Шавер Б. М. Криминалистика. М., 1949. С. 195.

[20] Криминалистика / отв. ред. С. А. Голунский. М., 1959. С. 230.

[21] Сергеев Л. А., Соя-Серко Л. А., Якубович Н. А. Планирование расследования. С. 14.

[22] Шавер Б. М., Винберг А. И. Криминалистика. М., 1940. С. 74.

[23] Тарасов-Родионов П. И. Предварительное следствие. С. 66.

[24] Криминалистика. Ч. 2 / под ред. С. П. Митричева, П. И. Тарасова-Родионова. М., 1952. С. 24.

[25] Такая позиция была высказана И. Ф. Герасимовым и Л. Я. Драпкиным (см.: Криминалистика / под ред. Н. П. Яблокова, В. Я. Колдина. М., 1990. С. 233–234).

[26] Ратинов А. Р. Судебная психология для следователей. С. 154–155.

[27] Криминалистика / под ред. А. Г. Филиппова, А. Ф. Волынского. М., 1998. С. 197.

[28] Криминалистика. Учебник для вузов / отв. ред. Н. П. Яблоков. М., 1997. С. 111.

[29] Многие криминалисты называют их типовыми, что представляется не совсем точным, поскольку речь идет не о соответствии версии какому-то определенному образцу, типу, стандарту, а о наличии у нее особенностей, свойственных определенному типу (Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1993. С. 826).

[30] Сторонником данной позиции является А. Г. Филиппов (Криминалистика. Т. 2. Техника, тактика, организация и методика расследования преступлений. Волгоград, 1994. С. 275–276).

[31] Криминалистика / под ред. Р. С. Белкина, Г. Г. Зуйкова. Т. II. М., 1970. С. 36.

[32] Криминалистика. Т. 2. Техника, тактика, организация и методика расследования преступлений. С. 276.

[33] Такого мнения придерживался А. Н. Васильев (см.: Криминалистика / отв. ред. А. Н. Васильев. М., 1971. С. 272)

[34] Большой словарь иностранных слов. М., 1998. С. 252.

[35] Там же. С. 659.

[36] См., напр.: Философский энциклопедический словарь. М., 1997. С. 176.

[37] Мнение Л. А. Сергеева (Сергеев Л. А., Соя-Серко Л. А., Якубович Н. А. Планирование расследования. С. 10).

[38] Точка зрения И. Ф. Герасимова и Л. Я. Драпкина (см.: Криминалистика / под ред. Н. П. Яблокова, В. Я. Колдина. С. 234).

[39] Так полагает И. М. Лузгин (см.: Криминалистика. Учебник / под ред. Р. С. Белкина. М., 1986. С. 221–222). Справедливости ради надо отметить, что и ранее, и позднее этот автор допускал одновременное существование и принципа индивидуальности (уникальности), и принципа конкретности (см.: Криминалистика / под ред. Р. С. Белкина, Г. Г. Зуйкова. С. 29–30; Криминалистика. Учебник / под ред. А. Г. Филиппова, А. Ф. Волынского. С. 196–197).

[40] Васильев А. Н. Следственная тактика. М., 1976. С. 145–146.

[41] Винберг А. И., Шавер Б. М. Криминалистика. М., 1949. С. 195.

[42] Ратинов А. Р. Судебная психология для следователей. С. 154.

[43] Дубровицкая Л. П., Лузгин И. М. Планирование расследования. М., 1972. С. 9.

[44] Там же.

[45] Ратинов А. Р. Судебная психология для следователей. С. 154.

[46] Криминалистика / под ред. Р. С. Белкина. С. 222.

[47] Криминалистика / под ред. А. Г. Филиппова, А. Ф. Волынского. С. 196–197.

[48] Васильев А. Н. Следственная тактика. С. 146.

[49] Ц. Цеков, М. Циплика (Криминалистика социалистических стран. С. 199).

[50] Сергеев Л. А., Соя-Серко Л. А., Якубович Н. А. Планирование расследования. С. 11.

[51] Там же. С. 12.

[52] Есть и другая точка зрения, когда право на существование признается только за принципом обоснованности. Она была высказана Н. А. Якубович (Руководство для следователей. 2-е изд., перераб. Ч. 1 / отв. ред. В. В. Найденов, П. А. Олейник. Ч. 1. М., 1981. С. 150).

[53] Криминалистика / под ред. Н. П. Яблокова, В. Я. Колдина. С. 234.

[54] Ратинов А. Р. Судебная психология для следователей. С. 154.

[55] Дубровицкая Л. П., Лузгин И. М. Планирование расследования. С. 9.

[56] «Факты» становятся достоверными фактами только после проверки.

[57] Действующий УПК РФ, к сожалению, не содержит в явном виде требования о всесторонности, полноте и объективности расследования. Однако другого критерия, позволяющего говорить о следственной ситуации, а также о доказанности или недоказанности преступления, наука пока не изобрела, и поэтому есть прямой резон не предавать забвению наследие прошлого.

[58] П. И. Тарасов-Родионов (см. подробнее: Криминалистика. Ч. 2 / под ред. С. П. Митричева, П. И. Тарасова-Родионова. С. 24–25).

[59] Лузгин И. М. Криминалистика. Т. II. М., 1970. С. 28–29.

[60] Н. П. Яблоков (см. подробнее: Криминалистика. Учебник для вузов / отв. ред. Н. П. Яблоков. С. 112).

[61] Л. А. Сергеев (см. подробнее: Сергеев Л. А., Соя-Серко Л. А., Якубович Н. А. Планирование расследования. С. 11–15).

[62] С. К. Питерцев вообще ведет речь о принципе соответствия формы плана его содержанию (см. подробнее: Курс криминалистики. В 3 т. Т. I. Общетеоретические вопросы. Криминалистическая техника. Криминалистическая тактика / под ред. О. Н. Коршуновой, А. А. Степанова. СПб., 2004. С. 175–176).

[63] Белкин Р. С. Курс криминалистики. В 3 т. Т. 2: Частные криминалистические теории. С. 378–380.

[64] Криминалистика. Учебник для вузов / отв. ред. Н. П. Яблоков. С. 112.