"Белое дело" и его эпилог
Доктор исторических наук Г. Иоффе.
Недавно журнал "Наука и жизнь" опубликовал несколько статей, посвященных "белым генералам" (см. "Наука и жизнь" №№ 10, 11, 12, 2004 г. и №№ 1, 2, 2005 г.). Читателям были представлены наиболее известные деятели Белого движения - М. В. Алексеев, Л. Г. Корнилов, А. И. Деникин, А. В. Корнилов и П. Н. Врангель. В предлагаемой статье, завершающей серию, ее автор рассказывает о том, как продолжалось и чем закончилось Белое движение уже в эмиграции.
Уход. Рейхенгальский съезд
К началу 1920 года становится ясно: "белое дело" потерпело поражение. В феврале большевики расстреляли в Иркутске пленного адмирала А. Колчака. В марте, после так называемой новороссийской катастрофы, генерал А. Деникин отказался от командования, и главнокомандующим войсками на юге стал генерал П. Врангель. Деникин вместе со своим начальником штаба генералом И. Романовским отбыл в Константинополь. За границу (в Эстонию) с остатками войск ушли командовавший белым фронтом под Петроградом генерал Н. Юденич и командовавший белыми на Севере генерал Е. Миллер. В начале ноября 1920 года армия Врангеля на заранее подготовленных кораблях покинула Крым. Маяковский так описал прощание Врангеля с родиной:
И как от пули падающий,
На оба колена упал
главнокомандующий.
Трижды землю поцеловавши,
Трижды землю перекрестил...
Ваше превосходительство, сгрести?
Сгрести!
Белое движение в России прекратило свое существование. Но идея борьбы за возрождение России не умерла.
По соглашению с турецкими и антантовскими властями врангелевцы были рассредоточены: 1-й армейский корпус генерала А. Кутепова (25 тысяч) расположился на острове Галлиполи; Донской корпус генерала В. Абрамова (20 тысяч) - недалеко от Константинополя, на Чалтадже; 15 тысяч кубанцев - на острове Лемнос. Военные суда отвели в порт Бизерта. Но союзники, считавшие, что "белое дело" проиграно окончательно, не желали больше оказывать ему поддержку. Они предлагали Врангелю расформировать воинские части и перевести солдат и офицеров на беженское положение. В ответ в Галлиполи начали готовиться к походу на Константинополь, угрожая "силой пройти на север, в славянские страны". План, разработанный начальником штаба Кутепова генералом Б. Штейфоном, мог оказаться успешным, поскольку союзных войск в Константинополе было мало. Здравый смысл, однако, взял верх. Врангель считал: коль скоро в его руках находятся вооруженные силы, он и должен возглавлять все "русское беженство" до той поры, пока армия в новых боях не разгромит большевизм в России. В Константинополе при Врангеле создается Русский совет.
Врангель и Русский совет по-прежнему стремятся сохранить армию вне политики, но эта "надпартийность" не встречает отклика. Глубоко политически расколотая русская эмиграция не поддерживает идеи Врангеля. Монархисты, составлявшие костяк Белого движения, считают, что теперь "непредрешенчество" ничем не оправдано, да и вообще оно было ошибкой: с самого начала борьбы следовало открыто поднять монархическое знамя. Однако не все соглашались с этим.
Зимой 1921 года в Берлине был создан Временный русский монархический союз во главе с крайне правым депутатом IV Государственной думы Н. Марковым 2-м, с М. Таубе и А. Масленниковым. В конце мая того же года в баварском курортном городке Рейхенгаль открылся "общероссийский" монархический съезд. Он длился более недели. В зале присутствовало около 120 человек - делегатов русских монархических организаций из разных стран. Масленников выступил с докладом "Об идеологии российской императорской власти".
Содержание его и сегодня не лишено интереса. По мнению докладчика, отличительная психологическая черта русского народа - "стихийная смена рабской подчиненности бунтарским анархизмом". При таком положении авторитетной властью для народа не могут быть ни "словоохотливый неудачник от адвокатуры", ни "честолюбец профессор, который, ныряя между конституционной монархией и демократической республикой, то ругался, то обнимался с социалистами, меняя, как перчатки, свои ориентации", ни "добродушный князь, который, стоя уже у кормила правления, не нашел в себе сил, чтобы бороться с возрастающей анархией", ни "организатор террористических убийств и разных ограблений, который посылал экзальтированную молодежь на явную смерть, а сам позорно сбежал из Учредилки от крика полупьяного матроса".
В этой тираде легко угадывались все "вожди" Февраля - А. Керенский, П. Милюков, Г. Львов, В. Чернов. Не пощадил Масленников и белых генералов. "Крушение власти Колчака и Деникина, - сказал он, - наглядно показало, что народные массы ни в каком генерале не признают носителя верховной власти".
Но кто же тогда может стать авторитетной властью для народа? "Сугубо прав был Ульянов-Ленин, - заявил Масленников, - что в России может быть только власть монарха или власть большевиков". И он призвал к установлению власти "законного царя из дома Романовых на основании закона о престолонаследии".
Выступивший писатель И. Наживин настаивал на объединении всех монархических течений, чтобы в будущем, после свержения большевиков, созвать в России Великое национальное собрание, которое и решит, кому быть царем. На четвертый день заседания приняли резолюцию, в которой, в частности, говорилось: "Съезд признает, что единственный путь к возрождению великой, сильной и свободной России есть восстановление в ней монархии, возглавляемой законным монархом из дома Романовых согласно основным законам Российской империи".
Но какой должна была стать восстановленная монархия (самодержавной или конституционной), оставалось не вполне ясным. Правда, в одном из выступлений Марков 2-й напомнил свой давний ответ знаменитому адвокату Ф. Плевако, утверждавшему, что русскому народу давно "пора надеть тогу гражданина". "Не римская простыня нужна русскому народу, - ответил тогда Марков 2-й, - а теплый романовский полушубок". Теперь в Рейхенгале к "романовскому полушубку" Марков 2-й предлагал добавить "тугую трехцветную опояску и хорошие ежовые рукавицы".
Однако избранному на Рейхенгальском съезде Высшему монархическому совету (в него вошли Марков 2-й, А. Ширинский-Шихматов, А. Масленников) не удалось добиться единства монархического движения. Экстремизм совета отталкивал тех монархистов, которые считали, что необходимо извлечь уроки из всего случившегося и учесть те глубокие перемены, которые произошли в России со времени крушения монархии. Раскол выявлялся все ощутимее. Монархистам по-прежнему не хватало всеми признаваемого кандидата на престол.
Некоторые из эмигрантов обратились к уже испытанному в России орудию мести - террору. Летом 1922 года бывшие белогвардейцы Р. Шабельский-Борк и С. Таборицкий совершили покушение на П. Милюкова, выступавшего с докладом в Берлинской филармонии. Они кричали, что мстят за царя. Но убили не Милюкова, а В. Набокова (отца будущего писателя), пытавшегося спасти Милюкова. В мае 1923 года в Лозанне тоже бывшие белогвардейцы М. Конради и А. Полунин убили советского дипломата В. Воровского. Позднее, в июне 1927 года Б. Коверда застрелил в Варшаве посла П. Войкова - именно он летом 1918 года являлся членом исполкома Уралоблсове та, расстрелявшего царя и его семью.
Террористов судили как лиц, действовавших по личной инициативе, но не как исполнителей планов каких-то организаций. Впрочем, тут не все вполне ясно. По некоторым данным можно заключить, что, например, за Конради и Полуниным стояли А. Гучков и связанная с ним группа.
Кирилловцы и николаевцы
В эмигрантских монархических кругах вопрос о легитимности престолонаследия не сходил "с повестки дня". Было немало таких, кто ставил под сомнение (или отвергал) итоги работы колчаковского следователя Н. Соколова, пришедшего к выводу, что вся царская семья расстреляна в Екатеринбурге летом 1918 года. Не верила в гибель Николая II и его мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна, жившая в Дании. Известное основание для сомнений давала и Москва, официально объявившая о расстреле только царя и скрывшая факт расстрела царицы и царских детей.
Оставляя открытым вопрос о смерти Николая II, его семьи и великого князя Михаила Александровича (убитого в июне 1918 года под Пермью), некоторые монархисты-эмигранты препятствовали тем Романовым, которые готовы были заявить о своих правах. Именно в этих кругах с вниманием отнеслись к появлению в 1921 году в Берлине Анастасии, объявившей себя чудом спасшейся младшей дочерью Николая II. Эпопея с этой лже-Анастасией затянулась на многие годы. Ныне она похоронена в Германии, в усыпальнице герцогов Лейхтенбергских, на могиле надпись: "Имя ее знает только Бог".
Между тем все отчетливее обозначалось противостояние двух основных претендентов на возглавление монархического движения за рубежом: двоюродного брата Николая II, великого князя Кирилла Владимировича, и дяди, великого князя Николая Николаевича. Накануне февральских событий Кирилл Владимирович командовал Гвардейским морским экипажем. Уже 1 марта он, как говорили, с красным бантом в петлице явился в Государственную думу, чтобы засвидетельствовать свою лояльность новой власти. Впоследствии монархисты, отвергавшие его права на престол, ставили ему в упрек и это. Права Кирилла Владимировича на престол брали под сомнение еще и потому, что он был женат на лютеранке.
Великий князь Николай Николаевич с начала Первой мировой войны возглавил русскую армию. В августе 1915 года Николай II сместил его, приняв на себя Верховное главнокомандование и назначив Николая Николаевича наместником на Кавказ. В первые мартовские дни 1917-го великий князь (как и другие генералы - главнокомандующие фронтами) направил Николаю IIтелеграмму, рекомендуя ему отречься от престола. Вскоре после падения монархии Николай Николаевич уехал в Крым. Одно время обсуждали, не поставить ли его во главе Белого движения, но мысль отклонили как не соответствующую политике "непредрешенчества".
В августе 1922 года Кирилл Владимирович издал манифест, в котором провозгласил себя "блюстителем русского престола" до выяснения судьбы Николая II, его семьи и великого князя Михаила Александровича. Сей решительный шаг не нашел поддержки у значительной части правых кругов эмиграции.
Генерал П. Врангель, командовавший Русской армией, которая в основном уже перешла на положение рабочей силы и находилась главным образом в Болгарии и Сербии, по-прежнему стремился держать ее вне политики. Отношения Врангеля с Высшим монархическим советом, настойчиво пытавшимся навязать армии открытый монархизм, оставались напряженными. Расхождения были и с проживавшим в Шуаньи (Франция) Николаем Николаевичем. Но время шло, солдаты и офицеры рассеивались по разным странам (а кто-то возвращался в Россию), и сопротивление Врангеля слабело. Не желая, однако, подчиниться "императору Кобургскому", то есть Кириллу Владимировичу (его "двор" находился в немецком городе Кобурге), Врангель в конце концов заявил, что будет "счастлив повести армию за Николаем Николаевичем". В мае 1923 года съезд монархических организаций, состоявшийся по инициативе Высшего монархического совета, постановил, что "национальное движение" должен возглавить великий князь Николай Николаевич.
Однако и Кирилл Владимирович, и его сторонники - "кирилловцы" - не отступали. В августе 1924 года Кирилл Владимирович объявил себя императором всероссийским, а своего сына, Владимира Кирилловича, - наследником престола. Программа Кирилла отвергала интервенцию как средство свержения советской власти и делала ставку на антибольшевистские силы внутри России. А чтобы сплотить эти силы, полная реставрация дофевральских порядков была объявлена невозможной. Кирилл Владимирович соглашался даже на сохранение Советов при условии восстановления монархии.
Кирилл Владимирович умер в 1938 году, однако "престолонаследник" - его сын Владимир Кириллович - императором себя не провозгласил. Он носил титул главы Русского Императорского дома, но его политическая роль равнялась нулю.
Неожиданное крушение советской власти в начале 90-х годов призвало Владимира Кирилловича и его семейство к политике. В России проявили себя монархические силы, и Владимир Кириллович вызвал у них интерес. Его с женой, дочерью и внуком приглашали в Москву, Петербург, другие города, встречали с почестями, а на внука Георгия уже посматривали как на будущего царя.
Операция "Трест"
Сторонники великого князя Николая Николаевича ("николаевцы") выразили резкий протест "императору" Кириллу. В ноябре 1924 года Николай Николаевич принимает на себя руководство всеми формированиями и организациями, объединенными Российским общевоинским союзом (РОВС), созданным Врангелем. В окружении Николая Николаевича и Врангеля все еще жила идея антибольшевистского похода. Здесь ловили любое известие из России об антисоветском движении, о возникновении там подпольных организаций и групп, ведущих антибольшевистскую работу.
В начале 20-х годов ГПУ осуществило крупную оперативную акцию: создало фиктивную организацию под кодовым названием "Трест". Ее цель - содействие расколу монархической эмиграции и подрыв активности РОВСа.
У Врангеля (он жил сначала в Югославии, а потом переехал в Брюссель) и некоторых лиц из его окружения с самого начала возникли подозрения: уж не чекистская ли то ловушка. Врангель предупреждал Николая Николаевича и генерала Кутепова, пошедшего на контакт с "Трестом", что они могут оказаться "всецело в руках советских азефов" и что "от этого дела надо отойти". Но предостережениям ни сам Кутепов, ни кутеповцы не вняли: слишком соблазнительной была перспектива внедриться в антисоветские силы в самой России. Дело дошло до того, что руководителя "Треста", завербованного ГПУ, А. Федорова-Якушева (между прочим, дальнего родственника бывшего царского министра А. Ф. Трепова), принимал сам Николай Николаевич.
Якушев убеждал своих собеседников, что "Трест" глубоко проник в руководящие советские круги. "Вы знаете, что такое "Трест"? - говорил он. - "Трест" - это измена советской власти, которая поднялась так высоко, что вы не можете себе даже представить". И следовал естественный вывод: эмиграция обязана учесть это, стать силой, содействующей "Тресту", но никак не наоборот.
Один из идеологов Белого движения, В. Шульгин, в конце 1925 - начале 1926 года решился под покровительством чекистов из "Треста" побывать в Советской России, познакомиться с жизнью в Москве, Ленинграде, Киеве. Он благополучно вернулся назад. Вернувшись, по согласованию с руководством "Треста", написал книгу "Три столицы", в которой проводил мысль о начавшемся перерождении большевизма и необходимости новых подходов эмиграции к борьбе с большевика ми. Рукопись книги выслали в Москву (в "Трест"), ее просмотрели в ГПУ и... санкционировали к изданию.
На долю Шульгина выпала тяжелая участь. В 1945-м в Югославии, арестованный СМЕРШем, он был осужден на 25 лет тюрьмы. Отсидел 15 лет и, выпущенный на свободу, жил во Владимире, много писал. Одна из его рукописей называется "Опыт Ленина". Любопытно, но в ней Шульгин высказывает мысль, что опыт социалистического строительства должен быть доведен до конца: "Великие страдания русского народа к этому обязывают. Пережить все, что пережито, и не достичь цели? Нет! Опыт зашел слишком далеко".
В 1927 году "Tpecт" "лопнул": бежавший в Финляндию член и агент ГПУ некий Н. Опперпут-Стауниц (ранее он был связан с Б. Савинковым) разоблачил "игру" ГПУ с эмиграцией.
Созданная Кутеповым так называемая "Внутренняя линия" летом 1927 года попыталась организовать как своеобразный отголосок контактов с "Трестом" террористические акты в Москве и Ленинграде. Руководили ими М. Захарченко-Шульц, Н. Опперпут, В. Ларионов и другие. Не исключено, что Опперпут заранее информировал ГПУ, потому что ничего существенного террористическим группам сделать не удалось. Большинство их участников были убиты чекистами. В истории "Треста", впрочем, еще много неясного.
"Зарубежный съезд"
Между тем 4 апреля 1926 года в Париже, в отеле "Мажестик", созван "Зарубежный съезд", который был призван легитимизировать Николая Николаевича как "национального вождя". Присутствовало около 500 делегатов из 24 стран. Председательствовал на съезде П. Б. Струве, прошедший с конца XIX века большой и сложный политический путь. Он начинал марксистом (как один из основателей социал-демократической партии в России), затем стал либералом, в годы Гражданской войны примкнул к Белому движению (в правительстве Врангеля исполнял обязанности министра иностранных дел), а в эмиграции - к монархистам-"николаевцам". Биограф Струве С. Франк пишет, как однажды в 1927 году он напомнил Струве о его радужном настроении в марте 1917-го, вызванном революцией и крахом монархии. "Дурак был!" - коротко и мрачно ответил Струве.
"Зарубежный съезд" ставил своей задачей объединить под главенством великого князя Николая Николаевича как можно более широкие круги белой эмиграции. Лидеры Верховного монархического совета в своих выступлениях говорили, что, оставаясь верными монархическому знамени, они тем не менее ради единения под главенством "верховного вождя" Николая Николаевича временно готовы не разворачивать это знамя. В ответ конституционные монархисты заявляли, что в таком случае и они согласны на компромисс. Сам Николай Николаевич, находясь в своей резиденции в Шуаньи, тоже высказывался за компромисс, говоря, что согласен "не предрешать будущих судеб России".
И тем не менее сгладить разногласия съезду не удалось. Особенно это проявилось при попытке создать его постоянный руководящий орган - Российский зарубежный комитет. Тем, кто выражал сомнения в своевременности такого комитета, представители крайне правых открыто угрожали "правой стенкой". Объединительную задачу съезд не выполнил: монархическая, как и любая другая эмиграция, политически была глубоко расколота (демократические и либеральные элементы эмиграции вообще не приняли участия в съезде). Многие делегаты в своих выступлениях говорили, что видят наиболее мощную силу, способную противостоять большевизму и искоренить его последствия, в "поднимающемся в Европе фашизме". В. Шульгин даже попытался бросить лозунг: "Фашисты всех стран, соединяйтесь!"
Жизнь, однако, брала свое, путая политические карты. Европейские правительства одно за другим признавали большевистскую власть, новая экономическая политика (НЭП) порождала надежды на буржуазные перемены в Советской России и перерождение большевизма. Идеи "сменовеховства" получали понимание и поддержку. Один из лидеров "сменовеховства", бывший руководитель пропаганды правительства Колчака профессор Н. Устрялов писал, что и под красными звездами Кремль останется символом исторической государственности России, что национальные традиции неизбежно возродятся и преодолеют "революционный разрыв".
В 1935 году Устрялов вернулся из эмиграции (из Харбина) в Советскую Россию, вполне сознавая всю опасность такого шага. "Что ж, - писал он, - если государству потребуются мои кости, я готов". Устрялов был расстрелян в 1937 году за "контрреволюционную деятельность".
Становилось популярным движение евразийцев (позже их называли младороссами). Они утверждали, что большевизм возродил национально-государственную специфику России, продолжил ее исторические традиции с учетом перемен, порожденных социальными переворотами 1917 года, с которыми уже нельзя не считаться. Сменовеховцы и евразийцы призывали к примирению с советской властью. (Позднее эмигрантский писатель Р. Гуль назвал эти призывы "иллюзией примиренчества". Большевики сначала использовали тех, кто им "поддался", а потом многих уничтожили в тюрьмах и лагерях - среди них и Сергея Эфрона, мужа Марии Цветаевой.)
В таких условиях внутриэмигрантская борьба (противостояние "кирилловцев" и "николаевцев") многим представлялась уже бессмысленной, если не карикатурной. Как писал один из эмигрантских публицистов - Н. Снесарев, "выбирать при данных условиях царя в России - это то же самое, что вынимать голой рукой из кипящего котла с ухой намеченного ерша, когда их варится в котле 1000 штук".
Еще в конце 1925 года Врангель писал В. Шульгину: "Боюсь, что, кроме мелких дрязг, в зарубежной русской жизни в настоящее время ничего нет". Российская эмиграция превращалась в отыгранную политическую карту. В 1928 году умер Врангель. Существовало подозрение, что его отравили агенты ГПУ. Не так давно "Новый журнал" (Нью-Йорк) опубликовал интервью с дочерью Врангеля, живущей в США. Она рассказала, что неожиданно в Брюссель к денщику Врангеля приехал из Москвы его брат-моряк. Побывал у брата и уехал. Сразу после этого Врангель заболел то ли тяжелым гриппом, то ли тифом и вскоре скончался. Дочь Врангеля утверждает, что тогда никто не удивился приезду этого брата, но, скорее всего, именно он и отравил отца. Неясно, однако, почему с такой легкостью брата допустили в дом Врангеля. Ведь все уже знали, например, о "Тресте".
В 1929 году скончался великий князь Николай Николаевич. В январе 1930-го вся эмиграция была потрясена исчезновением в Париже главы РОВСа генерала Александра Павловича Кутепова. Только через много лет выяснилось, что его похитили советские агенты на конспиративной квартире, где он и скончался. Однако до сих пор неясно, кто же из "Внутренней линии" РОВСа выдал Кутепова. Через много лет подозрение пало на добровольческого генерала Б. Штейфона, по некоторым предположениям завербованного ГПУ (во время войны он командовал Русским заграничным корпусом в Югославии, сотрудничавшим с немцами). Но подтверждений этому нет.
Финал
В сентябре 1937 года судьба Кутепова постигла сменившего его генерала А. Миллера (во время Гражданской войны командовал белыми войсками Временного правительства в северной области - Архангельске). Он исчез в Париже так же внезапно, как и Кутепов, но на этот раз следствие установило тех, кто его выдал. Это были бывший командир Корниловского полка генерал Н. Скоблин, его жена - звезда русской эстрады певица Н. Плевицкая и бывший член Временного правительства (заместитель министра торговли и промышленности) С. Третьяков. Все трое оказались советскими агентами (по некоторым свидетельствам, Третьяков даже установил подслушивающее устройство в помещении РОВСа). Казалось бы, похищение генерала Миллера не было мотивировано, как похищение Кутепова семь лет назад: ведь в 37-м РОВС уже не представлял такой опасности, как в 30-м. Однако в НКВД, по-видимому, опасались, что Миллер либо вошел, либо войдет в контакт со спецслужбами фашистской Германии, а это могло усилить РОВС. Генерала Миллера доставили в тюрьму на Лубянке. Там его и расстреляли.
После похищения Миллера новым руководителям РОВСа - генералу Абрамову и генералу Шатилову - уже не удалось сохранить его как дееспособную организацию. Скоблин сразу же исчез из Парижа, Третьяков в 1941 году попал в руки немцев и был расстрелян. Только Н. Плевицкая, оказавшись в 1937 году на скамье подсудимых французского суда, была осуждена и скончалась в тюрьме в октябре 1941 года.
Начало Второй мировой войны внесло новый раскол в численно все уменьшавшуюся среду бывших участников Белого движения. Большинство заняло оборонческую позицию, призывая содействовать Красной армии в борьбе с Гитлером. Ее, например, разделял генерал Деникин, полагавший, что, покончив с Гитлером, Красная армия покончит и с советской властью. Среди белых эмигрантов появилось много так называемых совпатриотов. Даже П. Милюков, находясь во Франции, написал статью "Правда большевизма". Но другие бывшие белогвардейцы (например, генерал П. Краснов, Г. Шкуро, Султан Гирей-Клыч) сотрудничали с гитлеровцами, а подчиненные им подразделения принимали участие в боях с Советской армией. Впрочем, это вряд ли можно считать продолжением "белого дела".
|