С именем Ершова, его творчеством и судьбой связано немало устоявшихся и до настоящего времени ещё не пересмотренных точек зрения. Наиболее «живучим» является мнение о том, что после раннего и самого удачного своего художественного опыта – сказки «Конёк-горбунок», Ершов не создал ничего более значительного, а все его последующие произведения отмечены печатью подражательности и провинциальности да ещё и сильно «подпорчены» религиозно-монархическими идеями. В результате такого подхода к наследию писателя немалая часть его произведений до сих пор не опубликована или преподнесена в ряде изданий в «усечённом» виде, с удалёнными строфами или даже несколькими стихотворениями в лирических циклах, а также купюрами в прозе и драматических опытах. Соответственно, наше представление о его духовной жизни, в которой религиозные искания были едва ли не самым важным, оказывается очень неполным. Это касается и биографии поэта, многие факты которой нуждаются в новом осмыслении.
П.П.Ершов появился на свет в деревне Безруковой Ишимского округа Тобольской губернии 22 февраля (6 марта по новому стилю) 1815 года в семье «комиссара Черемшанской части» (в те времена Ишимский округ состоял из пяти комиссариатств: Абатского, Бердюжского, Малышенского, Петропавловского, Черемшанского) Павла Алексеевича Ершова и Евфимии Васильевны Ершовой, урождённой Пилёнковой («тобольской купеческой дочери»). Опасаясь за жизнь ребёнка, появившегося на свет очень слабым, родители решили крестить его в тот же самый день. В деревне Безруковой, месте проживания семьи комиссара, в те времена своего храма не было, а поселяне были приписаны к приходу градо-Ишимской Богоявленской церкви. В ней и совершил обряд крещения семидесятилетний священник Иоанн Симонов.
В соответствии с церковным календарём-именословом (а в этот день чтят память ряда святых: Афанасия Исповедника, Маврикия, Феодора, Филиппа, Лимния, Варадата и т.д.) младенец был наречён во имя святого Петра, то есть получил, с одной стороны, очень распространённое, а с другой, очень редкое имя. Даже в наше время, при всём обилии соответствующей литературы, найти житие этого святого трудно. Из некоторых источников (например, «Жития святых» Димитрия Ростовского) выясняется, что 1 февраля является днём памяти преподобного Петра Галатийского, скончавшегося около 429 года. Он же «воспоминается» 22 февраля и 25 ноября под именами Петра Столпника и Молчальника. Жизнь этого святого была отмечена подвигами затворничества и безмолвия. Он мог изгонять бесов и излечивать от недугов, а его власяница, когда её прикладывали к заболевшему ребёнку, оказывала целительное воздействие. Возможно, это было принято во внимание иереем Симоновым, окрестившим очень слабого, одержимого припадком, кричавшего без умолку младенца во имя Петра Галатийского.
Ершов трепетно относился к своему небесному покровителю, о чём свидетельствуют постоянные упоминания в его письмах к родным и друзьям 22 февраля – дня его рождения, совпадающего с днём его именин и даже 22-го числа других месяцев. К примеру, в письме к жене от 23 ноября 1858 года Ершов, в ту пору директор училищ всей Тобольской губернии, пишет следующее: «Милая Елена. Вот я и в Ялуторовске. Это последний город настоящего моего маршрута, и потом к вам, обнять тебя и милых детей. Из Ишима я выехал в субботу, в 5 часов. Обедал у смотрителя вместе с П.И., который приехал проводить меня. В 6 часов мы были уже со смотрителем в Безруковой, месте моего рождения, и пили чай. Тут явилось несколько крестьян с сельским головой, с просьбами о моём содействии – соорудить в Безруковой церковь. Они хотят составить приговор – в течении трёх лет вносить по 1 рублю серебром с человека (а их душ, примерно, до 800), что в 3 года составит до 2500 р.с. Моё дело будет – испросить разрешение на постройку церкви, доставить план и помочь по возможности. Смотритель сказал, что церковь надобно соорудить во имя преподобного Петра, и крестьяне согласились. Место для церкви они сами выбрали то самое, где был комиссарский дом, т.е. именно там, где я родился. Признаюсь, я целую ночь не спал, раздумывая о том – неужели Господь будет так милостив, что исполнится давнишнее моё желание и освятится место рождения и восхвалится имя моего Святого. Не даром же в нынешнем году в календаре в первый раз упомянуто имя его. Сближение, как ни суди, пророческое. А как приятно мне было слышать от старых крестьян нелицемерные похвалы моему отцу! Всё это составило для меня 22 число (припомни – 22-е, а не другое) одним из приятнейших дней моей жизни» (выделено мною – Т.С.).
Можно предположить, что имя этого святого в каком-то таинственном смысле определило сам нрав Ершова: его застенчивость, скромность, склонность к уединению. Эти черты характера писателя выделял первый биограф Ершова А.К.Ярославцов, в книге которого достаточно частыми являются понятия «обособленности», «затворничества», «отшельничества», «безмолвия».
Забегая несколько вперёд, следует сказать, что храм на родине Ершова строился с 1862 по 1876 годы и был освящён во имя Петра Столпника. И вряд ли во всей России можно было найти ещё один храм с таким названием. Но судьба его оказалась драматичной: он подвергся разрушению в июле 1969 года.
Ершов был человеком глубокого религиозного чувства. Вера в Провидение, покорность Промыслу помогали ему выстоять во всех испытаниях, выпавших на его долю. А их, как известно, было немало: смерть отца (1833), брата Николая (1834), матери (1838), дочери-первенца Серафимы (1840), второй дочери, также наречённой Серафимой (1841), жены Серафимы Александровны (1845), второй жены – Олимпиады Васильевны (1853), а через месяц дочери-малютки Серафимы. В июле 1856 года, почти в одну неделю, умирают сын Николай и дочь Ольга. Но все эти беды, тяжело переживаемые Ершовым и надолго «выбивавшие» его из творческого состояния, тем не менее, не поколебали веры в Бога. В одном из писем к своим петербургским друзьям В.Треборну и А.Ярославцову он размышляет: «Паду ли я, или буду невредим – за всё благословлю благое Провидение. Не упрекните меня в фатализме: вера в Провидение не однозначащее слово с предопределением».
Чуткая, страдающая душа Ершова отражена в его никогда не публиковавшемся письме к Анне Петровне Вилькен, урождённой Жилиной, от 9 июля 1845 г. Это пронзительное по своей интонации послание, в котором сообщается о смерти жены Серафимы Александровны, сохранилось в личном архиве потомка Анны Петровны, петербургского кинорежиссёра К.В.Артюхова:
«Письмо моё будет коротко, милая кузина. Только радость говорит, а печаль молчалива. И что сказать мне, когда я до сих пор не могу ещё образумиться. Удар был так неожидан, так внезапен, что не пасть под ним надобны были вера и особенная помощь Божия. Вы знали умершего Ангела, знали и чувства мои к ней: почему поверите моей печали. Да, из всех потерь, какие испытал я (а каких я не испытывал?), потеря любимой жены – самая ужасная. Точно половины самого себя не стало. С опустелым сердцем, с тяжкою думой, с грустным воспоминанием – неужели это жизнь? Только религия согревает остылую душу, только она одна освещает мрак могильный, и за гробовой доской представляет её ещё лучше, чем она была на земле. А что было бы без этого небесного утешения!»
С ранней юности в круг интересов Ершова входили духовные книги. По воспоминаниям Ярославцова, петербургские годы Ершова проходили «в неутомимой жажде чтения». Он пользовался, как и А.С.Пушкин, библиотекой А.Ф.Смирдина. Отсюда он брал также книги религиозного содержания, «в которые любил погружаться, стараясь укрывать от любопытных». А по возвращении в Тобольск он формирует личную библиотеку, где одно из важных мест занимает духовная литература. Тобольский биограф Ершова А.И.Мокроусов, в своём, так и неизданном, труде о нём, написанном в 1918 году, указывал, что ему приходилось видеть в ершовской витрине Тобольского музея много книг, которые Пётр Павлович часто перечитывал. Например, «Новую скрижаль, или Объяснение о Церкви, литургии и о всех службах и утварях церковных» Вениамина, архиепископа Нижегородского и Арзамасского, в 4-х частях, изданную в 1858 году в Санкт-Петербурге; почти все книги Священного Писания, часть которых переписана руками его учеников и самим Ершовым. Примечательно, что переписанные им Книга Иова и Книга Бытия помечены всё той же датой: 22 февраля 1854 года.
Ершов поклонялся православным святыням, часто посещал Иоанновский Междугорский и Абалакский монастыри под Тобольском, а во время своей командировки в Петербург в 1858 году заезжал в Свияжский Богородицкий монастырь, в котором пребывал на покое бывший архиепископ Тобольский Евлампий, а на обратном пути, остановившись в Москве, выделил два дня для поездки в Троице-Сергиеву Лавру. С собой он возил крест и икону святого Германа. Выезжая с ревизией училищ, он всегда служил молебен о благополучном возвращении к семье.
В своих произведениях и особенно в письмах он оставил поэтическое описание православных обрядов. Так, в письме от 18 июля 1841 года из фондов Музея-архива Д.И.Менделеева в Санкт-Петербурге он рассказывает своей падчерице Феозве (в будущем она станет женой Д.И.Менделеева) о встрече чудотворной Абалакской иконы Божией Матери: «Нынешний год жители Тобольска оказывают большое усердие к Богоматери. Каждый день поднимают икону и с хором певчих сами – особенно девицы и дамы – несут её с горы в свои дома и обратно. Особенно поздно вечером это зрелище делает самое живое впечатление. Народу, хоть его всегда довольно, не видно за темнотою; раздаётся только торжественное: яко необоримую стену и пр. И свет свечи в фонаре, подобно звезде, блестит впереди, иногда отражаясь на золоте ризы Богоматери. Но ты сама бывала зрительницей подобных выносов, и потому тебе легко представить подобную картину».
Религия является одним из главных источников творчества Ершова. Философию и эстетику его прозы, поэзии и даже сказки «Конёк-горбунок» невозможно представить вне религиозной сферы, вне отношения писателя к Православию. Очень значимыми образами произведений Ершова, особенно его лирики, являются образы «райской обители», «небесной обители», «небесного света», «светлого мира упованья», прекрасных ангелов – херувима и серафима, Божьего храма – «Господнего дома», «святого креста», «святой веры», «тёплой молитвы» и образ Бога, для которого поэт находит множество имён и определений: «Всеблагой Творец», «Создатель мой», «Отец Небесный», «Учитель Вселенной», «Царь Вселенной», «Творец спасенья», «Царь веков», «Отец людей любвеобильный».
Религиозное чувство в лирике Ершова неотделимо от эстетического. Герой испытывает восторг перед красотой и совершенством Божьего мира:
Мир Господень так чудесен!
Так отраден вольный путь!
Сколько зёрен звучных песен
Западёт тогда мне в грудь!
Я восторгом их обвею,
Слёз струями напою,
Жарким чувством их согрею,
В русской речи разолью.
(«К друзьям», 1837)
Духовная лирика Ершова отмечена особым эмоциональным напряжением. В ней, как правило, наблюдается резкая смена настроений и призывная интонация. Лирический герой, переживающий отчаяние, изнемогающий под «свинцовой цепью страстей» и заблуждений, останавливается на краю бездны безверия и выражает готовность одолеть все невзгоды:
Но прочь малодушный укор!
Готова награда терпенью…
На нас – благодеющий Взор!
Над нами – рука Провиденья!
Настанет, я верю, пора –
Утихнет мятежное море,
И стает льдяная гора,
И чёлн мой скользнёт на просторе.
(«В альбом В.А.Андронникову»,1851)
И сами страдания заключают в себе великий смысл, свидетельствуя о некоем богоизбранничестве героя:
О, торжествуй! Судья вселенной,
Прозревши клад в тебе бесценный,
Тебя страданием почтил.
Любовь превечная судила
Тебе пройти чрез огнь горнила,
Чтоб ты и чист, и светел был…
(«Призыв», 1846)
Не только духовная лирика Ершова, но и другие его произведения – неопубликованные или затерянные в старых изданиях, свидетельствуют о разнообразии и глубине его религиозных и художественных интересов. Мало кто знает о том, что в Петербурге Ершов учился игре на флейте у известного музыкального педагога того времени и композитора О.К.Гунке, по совету которого написал в 1836 году либретто большой волшебно-героической оперы в пяти действиях «Страшный меч». Опера была одобрена к представлению цензором Евстафием Ольдекопом, но по неизвестным причинам не получила сценического воплощения. А её либретто было опубликовано лишь после смерти Ершова в седьмом номере петербургского журнала «Иллюстрированный вестник» за 1876 год. Содержанием «Страшного меча» является прошлое Киевской Руси, время княжения Владимира, показанное в условном, сказочно-фантастическом преломлении. Наряду с воинами дружины князя Владимира здесь есть волшебница Всемила – обладательница чудесного перстня и витязь – чародей Громвал, мечтающий завладеть магическим мечом князя Ратмира, а также жрецы-идолопоклонники и крестьяне.
И в этом феерическом мире со множеством чудес и превращений есть ещё один герой, представленный в тексте либретто как Неизвестный. Он приходит в крестьянское селение, чтобы открыть людям, коснеющим в язычестве, образ Всевышнего и благотворную силу молитвы:
Тебя, Бог сильный и благой!
Тебя – недремлющее око!
Из бездны горести глубокой
Зовём усердною мольбой.
Услыши слабое моленье
Бессильных в тягостной борьбе;
Не в силах мира, но в Тебе
Надежда наша и спасенье.
Стихи Ершова-либреттиста красивы по интонации, богаты в ритмическом плане и отчётливы в идейном отношении. Здесь утверждается мысль о Православии как великой силе, объединяющей русских людей. Эта мысль освещает заключительную песнь оперы – песнь певца Баяна, которую Ершов предназначал лучшему контральто той эпохи – Анне Яковлевне Воробьёвой-Петровой:
Второй наш кубок за народ
Святой Руси перводержавной!
Да в недрах веры православной
Его величье возрастёт.
Ершова всегда интересовала и проблема перевода книг религиозного содержания. Ещё в первые годы службы в Тобольске он работал над статьёй «О переводе Священных книг». А совсем недавно была выяснена судьба рукописи Ершова «Тайная вечеря Господа нашего Иисуса Христа», являющаяся переводом одной из частей книги немецкого романтика Клеменса Брентано «Крестные муки Господа Бога Иисуса Христа». О своей переводческой деятельности Пётр Павлович сообщал в письме к А.К.Ярославцову от 7 марта 1842 года: «Ты спросишь о теперешних моих занятиях. Каждый день сижу я несколько часов за переводом одной французской книги: La douloureuse passion de N.S. Jesus Christ. Не знаю, имел ли ты в руках эту книгу. А если нет, то скажу тебе, что я не читал ничего занимательнее. Это видения одной монахини о страданиях Спасителя, писанные со слов её известным немецким поэтом Клеменцием Брентано. Эти видения имеют такой характер истины, что не смеешь сомневаться в их действительности. Достань и прочти. Мне хотелось бы перевод этой книги приготовить к изданию, но боюсь, чтоб наши духовные лица не восстали. Впрочем, я исключаю или применяю к нашим верованиям всё, что могло бы броситься в глаза православию. Уверен, что успех этой книги несомненен. На днях жду немецкого подлинника: у меня есть знакомый знаток немецкого языка, и мы проверим перевод».
Произведение, которое переводил Е
ршов, является и до настоящего времени одним из самых любопытных образцов так называемой визионерской литературы. В нём представлены откровения католической монахини Анны Катарины Эммерик, видевшей картины евангельской истории во всей конкретике психологических и бытовых моментов. Книга Брентано была впервые напечатана на немецком языке в 1833 году и вскоре переведена на французский. Ершов обращался к изданиям 1835 или 1836 года. Значение этой книги для русского романтизма ещё не выявлено, хотя стоит отнестись со вниманием к тому, что произведение Брентано находилось в личной библиотеке В.Ф.Одоевского и экземпляр французского перевода с пометами владельца и его автографом можно сегодня видеть в Российской государственной библиотеке (Москва), а немецкое издание 1842 года с пометами В.А.Жуковского – в научной библиотеке Томского университета.
В Тобольске книгой немецкого романтика интересовался приятель Ершова Пётр Дмитриевич Жилин, который, как известно из неопубликованного письма Н.Д.Фонвизиной И.И.Пущину от 5 февраля 1841 года, также занимался переводом Брентано.
Уже упоминавшийся биограф Ершова А.И.Мокроусов писал о том, что ему приходилось видеть в ершовской витрине Тобольского музея и «толстую переплетённую рукопись, где рукою Ершова начисто переписан перевод этой столь занимавшей поэта книги». Книга эта состояла из глав с соответствующими заглавиями: «Суд у Каиафы», «Снятие с Креста» и т.д. Под рукописью дата – 29 марта 1842 года – день окончания перевода книги. Всем последующим исследователям и читателям Ершова этот перевод был неизвестен, а потому лишь случай помог узнать о том, что ершовская рукопись сохранилась. Она была обнаружена 6 марта 2005 года во время открытия Ершовской литературной гостиной в Тобольском музее, где экспонировалась в качестве «книги, переписанной Ершовым», но без указания автора первоисточника – Клеменса Брентано, а также характера работы – перевода с французского языка.
Как уже говорилось, во всех трудных случаях своей многострадальной жизни Ершов искал утешения в религии. Он не только не роптал на Бога, испытав потери близких, но восклицал:
Но прочь укор на жизнь, на веру.
Правдив Всевышнего закон.
И сама кончина его была истинно христианской. Перед смертью, которая наступила 18 августа 1869 года, он исполнил святой долг: исповедался и причастился, благословил своё семейство и простился со всеми. К этому следует добавить, что за несколько дней до кончины его посетили крестьяне из села Безруково, которые строили храм на его родине – храм, на освящении которого он так хотел побывать, желая этого даже в самые последние минуты своей жизни.
|