Булгаков в списках

Итак, список как жанр школьного литературного творчества. С его помощью можно преодолеть боязнь письма — от сочинения до художественного рассказа, приняв, в зависимости от характера ребёнка, модели Сей Сёнагон или Эрленда Лу. Мой личный опыт работы в этом жанре начался с литературной мастерской, созданной на время проводимой в школе творческой недели. Тогда, несколько лет назад, за четыре дня мы с моей ученицей Мариной Лякмунд написали несколько рассказов. Начинали — со списков:

“То, что исчезает, оставляя след, — серебристая искра лунного света, застывшая в капле; порыв ветра, затронувший сухую полынь; печальный взгляд звёзд, встретившийся с первыми лучами рассвета; капля, замёрзшая на кончике стали.

То, что зеркально, — победитель, несущий смерть побеждённому; лучезарная бездна света, поглотившая волю и разум; глубина цветка за день до его пробуждения”.

Начинать всегда нужно с небольшого. Конкретизировать мысль, очистить от того, за чем можно спрятаться, — от многословия. Крупная задача часто обрекает на поверхностность. Малые формы (этюд, миниатюра, в данном случае список) помогают максимально, не спеша, реализоваться. Задача пишущего, самостоятельно, не по шаблону решающего проблему собственного литературного творчест­ва, в том, чтобы сделать шаг вперёд.

Когда подошло время читать «Собачье сердце» М. А. Булгакова, захотелось как можно подробнее изучить текст, осознанно прочитать каждую реплику. И здесь на помощь пришли списки.

Объясню, почему считаю возможным соединить литературную классику и нелитературный по своей природе метод, не считая того аргумента, что он разнообразит формы письменных работ. Список (перечень) представляет собой своего рода копию текста. Прося ученика составить список, мы ненавязчиво проверяем его на прочтение произведения. Это может касаться и знания специфических подробностей, и личного отношения к тем или иным эпизодам. Например, выписывание медицинских терминов (всё-таки «Собачье сердце» — “медицинская” повесть) — это своеобразный тест на умение работать с текстом; нужно не просто найти слова, но сделать это за определённое время.

Итак, медицинские подробности:

скальпель;

пульс;

морфий;

ножницы;

зажим;

трепан;

нитевидный пульс;

хлороформенный наркоз;

восемь кубиков хлороформа;

один шприц камфары;

два шприца адреналина. (Выполнил Арсений Логинов.)

Более тщательное погружение в материал стоит начинать с принятия или непринятия данной истории, с одобрения развития событий или их осуждения, с того, насколько действия героев совпадают с собственными представлениями о справедливости или правильности развития сюжета. Проще — с негативной оценки. Тем более что «Собачье сердце» — повесть, располагающая к субъективности, к принятию той или иной точки зрения.

То, что категорически не нравится:

революционеры;

Полиграф Полиграфович Шариков;

Преображенский и Борменталь;

долгое описание операции;

плохой конец;

Клим Григорьевич;

послереволюционное время;

люди, ошпарившие Шарика;

плохое отношение к животным;

то, что любой может стать директором;

то, что Преображенский оставил себе семь ком­нат;

неуважение Шарикова к людям и кошкам;

то, как в доме Преображенского всё портили: заколотили парадную дверь, украли ковёр и т. д.;

то, что профессор Преображенский использовал беззащитное животное для опыта. (Выполнили Ксюша Берёзкина, Люда Гилядова, Катя Тугова, Арсений Логинов.)

В принципе, в этом списке всё традиционно. Новым можно назвать только размышление о судьбе Шарика-собаки, о периоде жизни главного героя, который обычно упускается взрослым читателем. Хотя на самом деле это годы жизни Шарика, а не недели или месяцы жизни Шарикова, самый длительный и важный период в жизни главного героя. Один из перечисленных пунктов списка говорит о недоброте профессора: “Подбирать на улице собаку и проводить над ней опыты — это зверство. Сначала накормили, приласкали, а потом — опыты проводить!” (Саша Жидков)

А теперь — что правильно:

что собаку подобрали;

что Шарика вылечили;

что врач лечит пациентов хорошо;

что Шарик выжил;

что доктор произвёл удачный опыт;

что Шарик пожил человеческой жизнью;

что доктор не отдал комнату Швондеру и с ним ругается. (Выполнил Арсений Логинов.)

Интересно выбрать из текста одни звуки и построить список на них. Получается странное звуковое произведение, некая авангардная симфония: У-у-у-у — ух — куть-куть-куть — р-р-р — гау-гау — кол-ба-су — фить-фить — ага — р-р-р-гау-вон — ай-яй-яй — с-ы-р — гм — ба — “От Севильи до Гренады” — нет-с — хи-хи — ба-ба-ба — хе-хе — “Много крови, много песен” — цап — вон — абыр — главрыба — тьфу — “Светит месяц, светит ясный” и т. д.

Занимают детей и образы революции. Переход к ним логичен: мы вспомним «Двенадцать» Блока, его полифонию, «Белую гвардию» Булгакова. Звук революции многослоен и гремящ, это смешение — смешение пролитой крови, крика, боли, славы и позора. Он сродни телеграфу, его звук во многом технический, в нём и новые имена, и сокращения сложных названий.

Образы революции:

Швондер;

Полиграф Полиграфович;

домоуправление;

Главрыба;

пивная «Стоп-сигнал»;

отдел по очистке;

пролетарии;

кража калош;

столовые. (Выполнили Аня Высоцкая, Арсений Логинов.)

Можно и дальше иллюстрировать наш подход примерами, но остановимся здесь. Спросим себя: для чего люди составляют списки? Зачем нам понадобилось мир Булгакова превращать в груду бумажных обрезков? Из этих обрезков мы составляем свой мир, мир булгаковского читателя. Мы читаем произведение путём воспроизведения. Иными словами — мы учимся.

Наталья Николаевна Вишнякова,

Учитель русского языка и литературы московской школы "Знак"