“На что он руку поднимал!..”
Каковы последствия отмены сочинения как формы итоговой аттестации на Едином государственном экзамене?
Заменив выпускное сочинение и устный экзамен по литературе тестами по русскому языку, не подменим ли мы цель средством?
“Не мог щадить он нашей славы; // Не мог понять в сей миг кровавый, // На что он руку поднимал!..” — в этих всем известных и, может быть, нынче несколько высокопарно звучащих строках Лермонтова сказано не только о гибели поэта, но и о посягательстве на “нашу славу”, славу нации — живую, творимую культуру.
Почему-то именно эти строки возникают в памяти, когда речь заходит о грядущих реформах в отечественном образовании, а именно — об отмене сочинения на Едином государственном экзамене. На что мы поднимаем руку, поддерживая это возможное нововведение?
Русская литература, словесность не только наша слава, совесть нации, но и часть культуры всемирной. Сохранится ли значение литературы для наших юных соотечественников? Останется ли словесность для России звеном, и сейчас ещё объединяющим “всяк сущий в ней язык”? Выживет ли она, если ”поколение пепси” и его потомки разучатся писать? Не воплотится ли в жизнь предположение, высказанное выпускницей современной школы, о том, что скоро наступит время, когда люди будут читать лишь гороскопы и яркие журналы, а изредка — комиксы?
Если мы, учителя словесности, станем утверждать, что ”продолжим учить детей, Как и прежде, несмотря на отмену выпускного сочинения”, то, может быть, и, сами не желая того, неизбежно слукавим. Форма итоговой аттестации, хотим мы того или нет, диктует и пути подготовки к ней.
Как только станут узаконенными тесты по литературе на выпускном экзамене, учитель будет поставлен в рабское положение ментора, начётчика, натаскивающего своих питомцев на нужные ответы. Где тут учителю успеть расспросить учеников, например, о том, на каких фронтах воевали их деды в Великую Отечественную войну?
Если же выпускников ожидает отмена проверки знаний по литературе, то логически можно предположить в недалёком будущем и исчезновение самого предмета литературы. Не обретём ли мы тогда новое поколение сограждан-манкуртов, иванов, родства с родной культурой не помнящих?
В течение двух веков дети имели возможность писать сочинения, упражняться в развитии логики мышления, находить для себя духовные ориентиры. Последнее десятилетие (90-е годы ХХ века) старшеклассники, кроме того, могли в течение года самостоятельно создавать письменную работу (официально она была обозначена как реферат) и защищать её на выпускном устном экзамене по литературе. Тему ученик выбирал самостоятельно или под руководством учителя. Петербургские школьники имели счастливую возможность работать с подлинниками (!) рукописей русских писателей в архивах Пушкинского Дома, благодаря научному руководству Б. Л. Бессонова в общедоступной студии «Биографика» в городском Дворце творчества юных.
Можно, казалось бы, возразить, что никто не запрещает и впредь энтузиастам заниматься в студии «Биографика» и всем ученикам писать сочинения для собственного удовольствия. Понятно, что это возражение носит риторический характер. Ведь “если звёзды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно”. А если никому не нужно? Тогда и “цели нет передо мною”.
Само по себе тестирование, возможно, оправдано как методический приём, в качестве формы промежуточной проверки знаний, в какой-то мере способствующей расширению информационного поля учеников. Но тестирование ни в коем случае не может быть итоговой работой по словесности. Почему? Вспомним, что выявляет тестирование? Знание конкретных фактов. Образно говоря, наличие “кирпичей”, с помощью которых могло быть выстроено здание концепции при анализе художественного произведения. Что же выявит Единый государственный экзамен по словесности в форме теста? Вместо целостного анализа текста художественного произведения — отрывочные знания, напоминающие груду невостребованного строительного материала.
Таким образом, вводя вместо экзаменационного сочинения какие бы то ни было тесты, мы подменяем цель средством.
Обманутые взрослыми, детки и не заметят, как превратятся в барашков, разучатся говорить, а тогда, глядишь, можно и стричь их, и распорядиться их жизнью, жизнью стада. Обратимся к Фонвизину, устами Стародума поучавшего саму императрицу: “…Немного надобно ума пасти скотину. Достойный престола государь стремится возвысить души своих подданных”. Но что значит “возвысить души”?
Меняются эпохи, а проблемы остаются. Можем ли мы утверждать, что подготовка и проведение тестирования по русскому языку способствует “возвышению душ” юных граждан отечества, получающих аттестат зрелости?.. Фонвизин напоминает и нам: “Воспитание должно быть залогом благосостояния государства… Ну что для отечества может выйти из Митрофанушки?”.
Понятно, что не столько сама форма экзамена тревожит учителей (научить отвечать на вопросы по русскому языку проще, чем научить грамотно излагать свои мысли в сочинении), сколько беспокоит судьба духовной культуры будущих поколений России.
Спрашиваю у сегодняшних выпускников: “Какую форму экзамена вы бы предпочли, если бы вам было предоставлено право выбора?” “Тесты!” — хором отвечают они. “Почему?” Голос большинства: “Они проще, отгадать ответ можно. А чтобы хорошо написать сочинение, надо много читать”. “Допустим, — говорю. — А в какой форме вы хотели бы видеть экзамен у ваших будущих детей?” Все солидарны: “Конечно, сочинение. Иначе они не будут читать, вырастут бескультурными людьми”… Комментарий? Слаб человек по природе своей, но следует ли потакать слабости? Можно ли строить на таком фундаменте сильное государство?
Двигаясь по пути наименьшего сопротивления, отказываясь сначала от сочинения как формы итоговой аттестации и от выпускного устного экзамена по литературе (в том числе и от защиты рефератов), а, возможно, впоследствии — и от преподавания литературы (сначала в старших классах), мы лишим нашу нацию не только культурного наследия, но и будущего.
В последних публикациях, посвящённых Единому государственному экзамену, в «Литературе» и в «Русском журнале» есть очень интересные материалы (например, предлагается на выпускном сочинении дать для анализа незнакомые тексты), есть и суждения, с которыми трудно согласиться. Например, с тем, что сочинение как форма контроля знаний несовершенна, поскольку выпускники часто списывают с шаблонов. Опыт коллег и собственная многолетняя практика убеждают: если учить детей думать, а с 8–9-го класса — и даже раньше — приучать делать ссылки на литературоведческие работы, то процент списавших будет близок к нулю. В некоторых классах перед выпуском на уроке литературы я давала задание всем ученикам прорецензировать какой-либо текст из «Ста золотых…» или такого рода шпаргалок. С каким удовольствием дети находили в них логические несоответствия, штампованные фразы! Старшеклассники убеждались, что сами могут написать живее, свежее. Многие ученики, с которыми довелось работать не один год, на экзамене выбирали темы, в большей мере предполагающие творческий подход (известно, что в любом комплекте есть более и менее творческие темы). Так, например, в позапрошлом году почти треть моих выпускников писали о временном и вечном в лирике Б. Пастернака. И все работы были оригинальны. А если наши дети списывают, значит, мы сами допускаем это.
29 октября 2003 года в уважаемой санкт-петербургской гимназии № 56 для учителей, директоров и методистов города был проведён семинар-размышление «Единый государственный экзамен: перспективы, проблемы, решения». По завершении серьёзных методических выступлений на сцену актового зала вышла юная корреспондентка и попросила присутствующих (зал был полон) ответить: кто за единый экзамен? Поднялось пять рук. Небольшая поддержка. “Народ безмолвствует”? “Но счастлив ли народ?”
…В относительно недавнее историческое время деятелям культуры, русским писателям удалось предотвратить осуществление безумного проекта о повороте русских рек. Его уже стали было воплощать… Но общественное мнение было услышано, начатое дело — остановлено. Неужели после смерти Дмитрия Сергеевича Лихачёва за нашу культуру некому заступиться?