Кораблик совести
О судьбе и книгах Виталия Коржикова
Он был из тех людей, которые живут словно с обнажёнными нервами, обострённо воспринимая чужую боль. Роман (бессмертное произведение)тик, максималист, всю жизнь ведущий бой за справедливость, — делами, книгами, стихами. Писатель, Моряк и настоящий Мужчина — всё с большой буквы. Каждая строчка его стихов проверена честной и чистой жизнью, в которой было столько трагического и возвышенного, что хватит на десятки судеб и книг. В нём переплелось мужественное и беззащитно-детское, он излучал мощное поле доброты — как Солнышкин, герой самой знаменитой его книжки.
Я столько ветров приучил
Бродить по палубе за мною!
Виталий Коржиков
В июле 2006-го, вскоре после своего 75-летия, Виталий Коржиков попал в больницу: напомнили о себе старые раны, полученные на суше и на море. Незадолго до операции позвонил: “Хочешь, прочту тебе одно стихотворение?” Конечно, я хотела. И с первых же строк, крылатых и звонких, поняла: Коржиков написал песню о своём поколении — поколении шестидесятников. “В начале давнего пути, в начале повести ты подхватил меня: «Лети!» — кораблик совести. Ты подхватил… А век дрожал, а век неиствовал! Но ты на совесть курс держал, своё насвистывал”. На долю ровесников Коржикова досталось с лихвой. Его отец, видный большевик, искренне веривший в идеалы революции, был расстрелян в 1937 году. Репрессировали и маму — она вышла из лагерей, когда сын был уже совсем взрослым. Его воспитали родственники на Украине, и всю жизнь он хранил благодарную память о людях, которые не побоялись взять в семью сына “врагов народа”. “Нам рано выпало мужать в сплошной бедовости. Зато мы знали: так держать, кораблик совести!”
Он помнил начало войны, бомбёжки и наши отступающие войска, промозглый холод теплушки, в которой его, обморозившего ноги, везли в эвакуацию в Алма-Ату. Там Коржиков написал первые стихи, полные уверенности в нашей победе, и отправил дядьке на фронт. После войны вернулся на Украину, окончил школу, мечтал учиться в Москве. В МГУ его, сына репрессированных, не приняли. Тогда он отправился в Московский государственный педагогический институт им. В. И. Ленина, пристанище многих отверженных, так же, как Коржиков, носящих горькое клеймо детей изменников Родины. Тогда, в 50-е, МГПИ собрал под свои своды блистательную компанию: будущие барды Юрий Визбор, Юлий Ким, Ада Якушева, Борис Вахнюк, будущие писатели и поэты Юрий Ряшенцев, Юрий Коваль, Марк Харитонов, будущий режиссёр Пётр Фоменко, будущий правозащитник Владимир Лукин… Да, их всенародная известность была в будущем, но уже в институте они жили полнокровной творческой жизнью: сочиняли песни и стихи, ставили капустники-обозрения, на которые стремилось попасть пол-Москвы… Коржиков, по словам его однокашников, был среди них первым профессиональным поэтом. Он первым начал печататься не только в институтской многотиражке «Ленинец», но и в солидных газетах и журналах.
После окончания МГПИ Виталий Коржиков работал учителем на Сахалине и во Владивостоке, был корреспондентом дальневосточных газет. А в один прекрасный день ушёл в море. О море Коржиков мечтал с детства. В седьмом классе даже хотел убежать в Ялту, в мореходную школу, да болезнь вырастившей его тётки помешала. Потом, во Владивостоке, Коржиков вёл уроки и всё смотрел в окно на бухту и корабли: “Там шла та жизнь, которая меня тянула давно-давно… «И я решил к исходу дня, переступив порог: всё, ставлю точку, из меня не вышел педагог!»” — написал Коржиков и отправился в пароходство проситься в загранфлот. Но опять преградой стало родство с “врагом народа”. И тогда Виталий Титович попросился матросом второго класса на судно «Игарка», которое шло по маршруту бухта Провидения — Чукотка — побережье Северного Ледовитого океана. В Арктике он принял морское крещение.
“Всю Арктику прошли, — вспоминал Виталий Коржиков. — Работали мы на погрузке, таскали стокилограммовые мешки: четыре часа грузим, четыре отдыхаем — только пообедали и опять: четыре через четыре, четыре через четыре... Много увидел я там интересного: весёлого, трагического. И люди были замечательные: раскованные, свободные... И спасали друг друга, из-подо льда вытаскивали, и на необитаемом острове трое суток сидели во время шторма. Есть нечего, пить нечего. Вдруг шаги — пацан с ружьём, такой мужичок-с-ноготок: «Кушать хочешь? Пойдём!» Приводит на другую сторону острова, где лежит десяток распотрошённых огромных моржей. Мы спрашиваем: «Твои? Для себя, небось, набил?» А он в ответ с достоинством: «Зачем для себя? Для всех!» У нас это в поговорку вошло. Вот для того, чтобы увидеть этого человечка и услышать от него эти добрые слова, стоило попасть на шапку мира... Проходя через моря, я прошёл всё. И это дарило мне стержень человеческий”.
Арктические впечатления легли в основу первой повести Коржикова «Первое плавание», адресованной, как и большинство его книг, младшим школьникам. А четырьмя годами раньше, в 1957 году, вышел первый поэтический сборник В. Коржикова «Крылья» (всего их семь, хотя стихов — сотни, их хватит ещё на двадцать сборников!). В 1958-м — сборник стихов для детей «Морской конёк». О стихах Коржикова тепло отзывались С. Маршак и К. Чуковский, М. Светлов и И. Андроников, А. Твардовский и Я. Смеляков, Е. Долматовский и М. Алигер, А. Фатьянов и А. Барто… Стихи молодого поэта-моряка, крепкие, свежие, непосредственные, запоминались с лёту. М. Светлов, прочитав их, сказал Коржикову: “Так держать! Хрусти дальше, Коржичек! Хорошо хрустишь!”
В 1971 году выходит сборник стихов и рассказов «Морской сундучок», переизданный в 1999-м. В 1974-м — повесть «Волны словно кенгуру», где впервые в отечественной детской литературе была с симпатией и объективностью описана Америка — тогдашний враг Советского Союза номер один! В 1979-м — повесть «Коготь динозавра» — о поездке Коржикова в качестве корреспондента «Пионерской правды» и по совместительству руководителя детской делегации в Монголию, в пустыню Гоби. В 2005 году «Коготь динозавра», одна из любимейших книг моего детства, переиздана. И ещё много хороших книг вышло за эти годы. Книгу рассказов «Жил человек у океана» С. Баруздин назвал “энциклопедией о Дальнем Востоке”. Валентин Берестов однажды заметил: “Без стихов Виталия Коржикова современная детская поэзия немыслима”.
Но самая известная и любимая многими поколениями читателей книга В. Коржикова — это, конечно, «Мореплавания Солнышкина». Она родилась из весёлых полуреальных-полуфантастических морских историй, которые писатель рассказал, вернувшись из очередного плавания, двум своим сыновьям. Первую книгу, увидевшую свет в 1965 году, «Весёлое мореплавание Солнышкина», сначала печатать не хотели: что за намёки, что за капитан такой деспотичный и глупый Плавали-Знаем? Советские капитаны так не поступают. Что за матросы, попадающие в дурацкие истории? Тогдашний замредактора «Пионерской правды» Станислав Фурин всё-таки опубликовал в отсутствие начальства несколько отрывков из «Солнышкина». Читатели приняли книгу с восторгом. Были, правда, и такие письма: “Моему внуку подарили книжку, а там советские моряки выставлены дураками!”
Прошло время, и «Солнышкин» вошёл в золотой фонд отечественной детской книги. А Виталий Титович был однажды приятно удивлён, когда на одном судне к нему подошёл солидный адмирал и признался, что «Солнышкин» — любимая книга его детства...
Чудесная полубыль-полусказка о приключениях судна «Даёшь!» за годы выросла в тетралогию. Последняя, четвёртая книга — «Там, далеко, под динозавром» рассказывает уже о событиях 80–90-х годов. Коржиков вообще остросоциален. В 2007 году вышла его последняя повесть-сказка «Девочка в тельняшке», Где отразился наш сегодняшний день со всеми его бедами и радостями.
Писательское кредо Коржикова таково: “Детям надо рассказывать очень интересное и светлое. Чтобы они от жизни взяли светлое, а уж грязь им потом лопатами придётся разгребать. Надо воспитывать их так, чтобы был стержень. Детский писатель, по моему убеждению, должен быть прежде всего хорошим человеком, имеющим добрые задачи. Не заданность, а добрую человеческую задачу. Тогда при таланте у него будут получаться хорошие и нужные книги”.
Проходя через страны и моря, Виталий Коржиков всегда хранил память о тех, кто прошёл здесь до него. Есть у него этот чудесный дар: объять сердцем весь мир и сохранять благодарную память о всех хороших людях, с кем был знаком и с кем знаком никогда не был. “Все мы ходим по вспаханному полю, — говорил Виталий Титович. — Только не замечаем — и в этом наша колоссальная потеря — что по этому вспаханному полю прошёл до тебя капитан Немо… Что это пути, освоенные человеческим сердцем, умом и человеческим кровным трудом. В Кочине, в Индии, мы пришли в церковь, где был похоронен Васко да Гама. У входа из стены поднимался кусок древней глыбы, и на ней были выбиты имена матросов с его судна. И разбередило душу ощущение, что и ты пришёл после них сюда. И вот перед тобой осколок их великого пути и колоссального мира. И ты ощущаешь свою причастность к этому”.
Он любил этот мир, любил землю, которую дважды обошёл по морям и океанам. “Я видел Землю”, — написал Виталий Коржиков в одном из своих стихотворений. И это сущая правда. Сколько удивительного, прекрасного, захватывающего видели его глаза. Но главным для него всегда была не пряная экзотика тропических островов, не роскошь заморской жизни, а люди. Он любил людей. Он в каждом, даже совсем пропащем человеке, видел что-то светлое и хорошее…
Судьба писателя Коржикова сама может быть сюжетом для захватывающей книги. Чего в ней только не было! Видел совсем близко Сталина (отец Коржикова тогда работал в Кремле). Брал интервью у Фиделя Кастро (я сама держала в руках красный потрёпанный блокнот, в котором летящим почерком кубинский лидер исписал по-испански несколько листочков — привет и благодарность советскому народу). С ним дружили, его ценили многие наши замечательные писатели: Чуковский, Маршак, Катаев, Полевой, Смеляков. Однажды в перерыве писательского совещания Виталий Коржиков поднимался по лестнице, а навстречу шла царственная Анна Ахматова. Остановилась, посмотрела оценивающе (только что Виталий Титович с трибуны читал свои стихи), благосклонно кивнула головой и улыбнулась. Эту улыбку Коржиков хранил как почётную грамоту! Да и как было не симпатизировать этому молодому плечистому красавцу, поэту, моряку с такой доброй обезоруживающей улыбкой и таким добрыми и честными стихами…
А встречу с этим человеком Виталий Титович даже описал в одном из своих рассказов. Зимней порой в начале 30-х годов Виталий Коржиков вместе с мамой ехал к отцу, который тогда был начальником жилого строительства на “стройке века” — в Магнитогорске. “Ночью я выскользнул из купе и пошёл по своим мужским делам, — рассказывал Виталий Титович. — Вернулся — смотрю: вместо матери какая-то усатая морда. Ну, я заорал, сверху спрыгнул человек в галифе и шерстяных носках: «Чего орёшь?» Взял со столика апельсин, сунул мне в руку, потом отвёл к моей матери в купе… Когда мы приехали на Магнитку, было ветрено, холодно. На перроне нас встречал отец, подхватил меня на руки. Подошёл тот военный, к которому я попал в купе, поздоровался с отцом и взял меня на руки. Увидел, что я без рукавиц, достал из заднего кармана свои и дал мне. Только потом я узнал, что это был Гайдар, который приезжал на Магнитострой”.
Вот такое благословение получил Коржиков от Гайдара. Как будто вместе с рукавицами замечательный детский писатель передал другому — будущему — писателю основные заповеди: любить и беречь этот мир, учить ребят добру и справедливости. Гайдаровские рукавицы в войну пропали. Но их тепло Коржиков сохранил на всю жизнь. Оно, это тепло, в его книгах и согревает теперь нас, читателей.
Много раз Виталий Коржиков бывал на волосок от гибели. “И там, где в ярости крепчал заряд свинцовости, и ты под рёбра получал, кораблик совести”.
“Однажды во Владивостоке, — рассказывал Виталий Титович, — я возвращался поздно вечером после выступления перед читателями и увидел, как толпа, двенадцать человек, избивает ногами парня. Попробовал вмешаться — ничего слушать не хотят, тащат его на трамвайный круг, бросают на рельсы: трамвай из депо пойдёт и наверняка перережет. Я снова попытался их остановить, тогда они всей толпой набросились на меня. Один полоснул ножом по бушлату, по щеке, другой пытался впиться ногтями в глаза. Я его отчётливо запомнил: плюгавый, вёрткий. Тут из кинотеатра, что был неподалёку, народ показался — ночной сеанс закончился. Девушка и молодой парнишка из «бригадмильцев» (так назывались добровольные помощники милиции) бросились мне на помощь. Через несколько дней я того плюгавого случайно встретил в бане. Иду с полной шайкой кипятка, а он навстречу. Увидел — затрясся: «Прости, я рыбак, завтра в море ухожу — не держи зла!» Потом оказалось, что никакой он не рыбак, а вор. Целая банда занималась уже тогда, тридцать лет назад, тайно в сопках каратэ. Они много попортили мне крови, прямо на допросе грозились отомстить, детей убить...
В другой раз провожал жену и сыновей в пионерлагерь на одном из островов под Владивостоком. Команда катера перепилась, и, когда пришли на остров, матросы стали неправильно подавать корму к причалу. Я уже выпрыгнул на берег, смотрю: трос вот-вот лопнет. Хотел отскочить назад: этот трос человека пополам может перерубить, а обратно дороги нет — сзади старуха с двумя пацанами. Успел только лицо руками прикрыть. Страшный удар, крики: «Убило! Убило!» Открыл глаза, посмотрел под ноги — лежит моя половина или нет. Перебило мне обе руки, ключицу и позвонок. Решил: если дойду до конца причала — выживу. Увезли в больницу, загипсовали, дело до милиции дошло. Команда этого катера боролась за звание «Бригады коммунистического труда». Вот они и начали все вместе говорить, что это я был пьян, сам, дескать, покалечился, а они ни при чём. Но вступилась за меня та старуха: «Он меня спас и мальчишек моих!»”
Весь мир обошёл Виталий Коржиков матросом на судах, но вот в Австралию и Новую Зеландию так и не попал. Всё не складывалось. И вот наконец, когда он плыл в Японию, на судно пришла радиограмма из пароходства, что есть подходящий рейс в Новую Зеландию. Коржикову нужно будет в Иокогаме пересесть на судно «Тикси». Что он и сделал, перенеся матросские свои пожитки на «Тикси» и уже предвкушая встречу с кенгуру. И тут радиограмма от жены: “Заболел младший сын Алёшка, срочно вылетай”. Не мог Виталий Титович ради давней мечты забыть о близких. И отправился в Москву. “И ушло «Тикси» на Новую Зеландию без меня, — вспоминал Коржиков. — А через какое-то время я поймал ночью «Голос Америки» и услышал, что на траверзе японского порта Иокогама затонуло советское судно «Тикси». Никто из экипажа не спасся… Счастье, что я случайно уцелел. Но всю жизнь меня потом будет преследовать мысль: а Володи нет. И Вани нет. И Доры нет... Счастье — величина, существующая во времени. Сегодня счастье, а завтра оно несчастьем оборачивается. И сколько вокруг человеческих несчастий! Можно ли быть полностью счастливым, зная это? И если ты вырастишь в себе душу, способную жить любовью к другим людям, то, когда придёт счастье, ты поймёшь это без всяких определений. Для меня счастье — знать, что ты приносишь радость своим близким...”
Мы часто говорили с ним о том, что такое счастье и в чём смысл жизни.
На вопрос, зачем живёт человек, Виталий Коржиков ответил в повести «Коготь динозавра» словами своего героя-моряка, в котором угадывается сам писатель: “Бывало, и он спрашивал: «Зачем жить?» Но после того как упал однажды за борт и тонул в море, а потом погибал среди льдов и выбрался — понял, как это хорошо — жить! Чтобы нести среди звёзд вахту, чтобы приплыть к родному берегу, сойти на родную землю и увидеть, как рады твои друзья тому, что ты вернулся и поёшь с ними песню… Нужно жить друг для друга. Чтобы было хорошо тебе и хорошо людям, с которыми вместе ты живёшь. А если сможешь, то жить так, чтобы даже потом, даже отыскав следы твоей жизни, человек тоже захотел бы совершить что-то прекрасное и прожить как следует”.
А на встрече со студентами сказал так:
“Однажды мы с моим дядькой шагали по степной дороге, и я спросил его: если так трудно жить, то для чего мы живём? Он посмотрел на меня и сказал: «Для победы!» Пусть и для вас это станет лозунгом и сутью жизни. Как бы нам трудно не было, жить надо для победы. Над трудностями. Над пошлостью, над дрянью. Над неправедным богатством. Пусть звучат для вас эти слова солдата, который отдал Родине всё, что мог”.
Помните коржиковские покаянные строчки: “Из меня не вышел педагог”? Но в том-то и дело, что педагог из него вышел, да ещё какой! Правильно написал В. Берестов на подаренной Коржикову книжке своих стихов: “Закончивши пединститут, в матросы поэты идут. Пройдут голубые дороги — и снова они педагоги!” Потому что книги Виталия Коржикова учат ребят и взрослых добру и справедливости. И читатели платят ему благодарностью и любовью. А уж студенты его родного вуза, у которых он был частым гостем, — и подавно. Когда Виталий Титович лежал в больнице, мои ребята написали ему письма поддержки. И какие сердечные, неизбитые нашли слова!
Варя Жилевич. Виталий Титович! Поражалась вашей интересной жизни! Восхищалась творчеством и добротой! В жизни бывают чёрные и белые полосы, они часто меняются, но не меняются люди, которые всегда будут любить вас и ваше творчество! Спасибо за душевную теплоту! Здоровья вам!
Ирина К. Виталий Титович! Хочу пожелать вам в трудный момент быть таким же отважным, смелым, как герои ваших книг. Желаю вам удачи, счастья, всё у вас будет хорошо! Надеюсь, поддержка нашей группы вам как-нибудь поможет и подбодрит вас. Я верю в вас и в вашу семью!
Катя Попова. Уважаемый Виталий Титович! Выздоравливайте скорей и больше никогда не болейте. Вы замечательный! И мы ждём от вас ещё немало интересных произведений. Я вам обещаю, что буду читать ваши детские повести и рассказы своему сыночку, лишь бы вы выздоровели и были счастливы! Крепитесь! Мы вас любим!
Виталий Коржиков — счастливый человек. Любимый друзьями, читателями, а главное — своей семьёй. А семье его можно по-хорошему позавидовать. Красавица и умница жена — Тамара Сергеевна, с которой они прожили 54 года, всю жизнь проработала учителем математики. Два богатыря сына — Андрей и Алексей. Андрей, хирург-онколог по основной специальности, тоже, кстати, пишет очень неплохие стихи и песни…
За что я люблю Виталия Титовича? За то, что от его книг, от его слов душа наполняется радостью и светом, уверенностью в том, что счастье есть. За его чудесные и правдивые истории — о человеческом благородстве и доброте. За то, что с ним можно было говорить об Афанасии Никитине, Туре Хейердале — о том, что в наш прагматичный и циничный век говорить неприлично. За то, что, когда мне бывало совсем худо, я знала, что позвоню ему и услышу: “Не сдавайся! А мне знаешь сколько раз хотелось броситься за борт? Пусть это будет твоя личная альпийская ступенька!” И находились силы двигаться дальше.
Он очень понятный и земной. И когда измучишься, плутая в экзистенциальных дебрях и пытаясь найти ответ на вопрос, как жить дальше среди несправедливости и беды, иди к Коржикову, к его ясным и чистым книгам. И жизнь снова станет просторной и радостной.
Виталий Коржиков
1931–2007
Кораблик совести
В начале давнего пути,
В начале повести
Ты подхватил меня: “Лети!” —
Кораблик совести!
Ты подхватил. А век дрожал,
А век неиствовал.
Но ты на совесть курс держал,
Своё насвистывал.
Нам рано выпало мужать
В сплошной бедовости.
Зато мы знали: так держать,
Кораблик совести!
И там, где в ярости крепчал
Заряд свинцовости,
И ты под рёбра получал,
Кораблик совести!
И нам под вызов: “Не скули!” —
Неуспокоенный,
Не раз случалось на мели
Хлебать пробоиной.
Но сколько б в жизни ни хлебал,
Дитя рисковости,
Ты выплывал, ты выгребал,
Кораблик совести!
Ты не был служкой воротил
При густопсовости,
Хоть часто мачтами платил,
Кораблик совести.
Ты выносил не раз меня,
Чтоб с жизнью встретиться.
Три ходовых твоих огня
Повсюду светятся.
Быть может, я в конце пути,
Не лучшей повести,
А ты плыви! А ты лети,
Кораблик совести!
Кто б нам ни прочил укорот
В лихой суровости,
Живёт народ, пока живёт
Кораблик совести!