Жанр святочного рассказа в творчестве Н. С. Лескова
Святки (с 6 по 19 января нового стиля) — один из самых любимых изначимых праздников в жизни народа. Считалось, что в это время нечисть приходит на землю пугать “православный люд”. Но Рождество — время чудес и проявлений милости Бога к людям. В этом — двойственность природы святок (христианской и языческой).
Большинство святочных рассказов начинаются с описания несчастных героев, с картины дисгармонии, неполноты жизни. Но святочный рассказ никогда не замыкается на ущербности, в итоге “неполнота разрешится в полноту” (хотя иногда гармония обретается через смерть, как в рассказе Ф. М. Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке»): с приходом в мир Богочеловека чудо входит в жизнь каждого. Это чудо не обязательно сверхъестественно и чаще всего воспринимается как удачное стечение обстоятельств.
Чудо в традиции романтизма — чудо с элементами фантастического, вторжение инфернального мира в реальный мир, оно иррационально. В традиции реализма — это чудо внутреннего преображения личности (во внешних признаках не проявляется). Именно оно происходит в рассказе «Жемчужное ожерелье».
Здесь представлен “рассказ в рассказе”. Экспозиция, от автора, — картина литературного спора, основой которого является проблема жанра святочного рассказа. Спорящих занимает вопрос: “Можно ли обойтись в святочном рассказе без сказочных героев (духов, привидений, ведьм) и языческих обрядов?” И тогда на “сцену” выходит рассказчик, утверждающий, что “и святочный рассказ, находясь во всех его рамках, всё-таки может видоизменяться и представлять любопытное разнообразие, отражая в себе и своё время, и нравы”. Здесь Лесков закладывает основу жанра святочного рассказа в реалистической традиции.
Всё следующее повествование ведётся от лица рассказчика, поведавшего историю — “истинное происшествие”, случившееся с его родным братом. В ней нет ничего сверхъестественного и удивительного: ни чертей, ни злых духов, ни каких-либо языческих таинств, но тем не менее эту историю по праву можно отнести к жанру святочного рассказа.
Герой приезжает к брату на святки с твёрдым намерением жениться во что бы то ни стало, объясняя это тем, что “опостылела холостая жизнь, надоели сплетни и вздоры провинции”, хочется “иметь свой очаг... сидеть с дорогою женою у своей лампы”. Действие происходит в святочную неделю, поэтому для читателя неудивительно, что всё происходит со сказочной лёгкостью и быстротой.
Невеста герою выбрана просто замечательная — “девушка ясного ума, благородного характера и прекрасного и верного сердца”, да и сам герой — человек “простой души, да Истинной”, словом, “прекрасный человек”. На фоне истории любви Маши и героя проверяются прочность отношений и искренность чувств брата героя и его жены. Спор, возникший между ними, на первый взгляд кажется смешным и нелепым. Читатель, скорее всего, встанет на сторону рассказчика, который утверждает духовно-нравственную концепцию любви (“любовь слепа”), в то время как жена понимает любовь с чисто реалистической точки зрения — “глазеть с увлечением”. В споре правого так и не нашлось — оба остались при своём мнении и злыми друг на друга. Но спор, несмотря на свою видимую бессмысленность, становится предвестником событий более глобальных и важных для понимания рассказа.
Рассказчик, который был против брака Маши с братом, руководствовался лишь тем, что отец невесты, “известный богатый сквалыжник”, оставит её без приданого. Для рассказчика материальные ценности важнее духовных, а для его брата, наоборот, самым главным является сама Машенька — как человек, как жена, а не как вынужденное добавление к большому приданому.
Кульминацией рассказа становится подарок, сделанный Николаем Ивановичем дочери на Новый год, — жемчужное ожерелье. Этот подарок символизирует испытание, во-первых, для жениха, во-вторых, для отца Машеньки. Николай Иванович становится воплощением искушающего начала, призванного проверить духовные ценности жениха. Брат рассказчика выдерживает это испытание, доказывая, что может считаться добродетельным человеком.
В повествование включён мотив встречи — с Богом, с самим собой и с ближним. Эти события становятся переломными и для отца Маши, который опосредованно, через время (святки — время таинств) и через совесть (совесть — “весть от Бога”) встречается с Богом. (Его присутствие ощущается на протяжении всего рассказа: герои получают Его благословение при совершении христианского обряда — венчания; действия героев совершаются либо “по указанию”, либо “с согласия” Бога.) Результатом этой встречи становится суд Николая Ивановича над самим собой: ему открываются собственные греховные глубины. И наконец, старик встречает жениха своей дочери — того ближнего, которого Бог послал ему как шанс на спасение, тогда его душа преображается через любовь. Ведущей становится категория чуда — преображение героя, когда его душа приближается к идеалу, которого человек старается достигнуть в течение всей жизни. Чудо, происшедшее в душе “старого сквалыжника”, множит добро. Человеку воздаётся больше, чем он ожидает: Николай Иванович мирится со старшими дочерями, зятьями. В мир человека входит Божья благодать, изменившая жизнь и его, и окружающих благодаря тому, что человек преодолел один из своих грехов — сребролюбие. А в другом рассказе — «Под Рождество обидели» — происходит испытание на добродетель смирения. Смирение устанавливает в душе героя мир и спокойствие.
По мнению автора, человек всю жизнь, каждый день и час, борется с грехом. Он должен преодолеть искушение, это будет первым шагом к преображению души — рождению новой духовной личности или её воскрешению.
Эта история не является единичным случаем: подобные ситуации возникают часто, поэтому образы героев обобщены (в них можно найти все основные черты русского национального характера). То есть причастность Бога к жизни человеческой не исключительна — Божья благодать может войти в жизнь каждого. И чаще всего это происходит именно тогда, когда человек этого меньше всего ожидает, — в святочные недели, соотнесённые с вечностью через Божью благодать.
В основе рассказа «Зверь», как и других, рассматриваемых в даннойработе, — сказ. Повествование ведётся от лица взрослого человека, вспоминающего историю из своего детства — Рождество Христово, во время которого герой находился в имении своего дяди, жестокого старика.
В построении рассказа частично используется принцип “карнавализации” (термин М. Бахтина). В рассказе изображается незыблемое мироздание со своей иерархией ценностей и устоявшимися традициями. Рождество в произведении Лескова имеет двойную природу: сама христианская мистерия, раскрывающая суть праздника, и Рождество как обрядовое действо, которое берёт начало в язычестве (колядки, ряженье, забавы, потехи с медведем). Центральным событием в праздновании Рождества в рассказе «Зверь» становится “послеобеденное развлечение для гостей” — травля медведя. Таким образом, происходит сдвиг и переворот привычных законов мира даже на семантическом уровне: Рождеству, воскрешению, воцарению вечной жизни противопоставляется травля, насильственная, позорная, фарсовая смерть. Этот изначально заложенный переворот даёт ходу событий противоположную направленность.
Действие происходит в святки, когда стояли такие холода, что “в хлевах замерзали ночами овцы, а воробьи и галки падали на мёрзлую землю окоченелые”. Таким образом, автор противопоставляет мертвенный холод зимней ночи таинству жизни — приходу в мир Спасителя. В таком противоборстве жизни и смерти, тьмы и света острее ощущается радость бытия, прочувствованная и переданная рассказчиком. Именно в это противоречивое и удивительное время происходит чудо преображения души человека.
Повествование драматизировано прежде всего тем, что события даны глазами ребёнка, который в отличие от любого взрослого видит всё в истинном свете. Только ребёнку дано видеть соприкосновение времён и Благодать Божию во всём, даже в судьбе зверя. Детям, по Священному Писанию, открывается Царствие Божие на земле: “Кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдёт в него” (Мар. 10, 15).
Два центральных образа рассказа — дядя рассказчика и медведь Сганарель. Они противопоставлены друг другу, как противопоставлены мир человека и мир животных: человек несёт в себе разрушающее начало, стремясь подчинить себе животный мир.
Дядя жесток, немилосерден, беспринципен, гордится этими качествами и считает их “выражением мужественной силы и непреклонной твёрдости духа”. Раскрывая образ этого героя, автор передаёт тёмные хтонические стороны его души через описание его усадьбы: “Огромный каменный дом, похожий на замок”, “некрасивое и даже уродливое двухэтажное здание с круглым куполом и с башнею, о которой рассказывали страшные ужасы”. Тёмный, страшный колорит создаёт ужасающую атмосферу, которую усугубляет образ “Эоловой арфы”: “Наверху башни, в пустом, изогнутом окне были натянуты струны”. Они “издавали сколько неожиданные, столько же часто странные звуки, переходившие от тихого густого рокота... в неистовый гул, как будто сквозь них пролетал целый сонм, поражённый страхом, гонимых духов”. “Изогнутое окно” башни напоминает вход в Эолову пещеру — “подземное жилище ветров”. Значение этого образа в романтической традиции (символ любви) перевёрнуто, что в свою очередь подчёркивает гнетущую атмосферу, царящую в дядюшкиной усадьбе. Образ Эоловой арфы восходит к языческим верованиям и отождествляется с “грубыми, хаотическими силами”, а в рассказе Лескова становится символом души помещика.
Второй центральный образ — медведь Сганарель — исполняет роль шута, призванного повеселить “дядюшку”: учёный медведь выделывает фокусы, ходит на задних лапах, помогает мужикам таскать мешки, носит шляпу с пером. Он действительно шут. Но его “звериной душе” присуща тонкая организация: он способен на дружбу (Ферапонт — его друг), ему свойственны интеллектуальность (“умён Сганарель был, как пудель”) и интуиция. Странен выбор имени: в России всех медведей зовут “мишками”, а этот носил испанскую кличку Сганарель. Так звали слугу Дон Жуана в комедии Мольера «Дон Жуан, или Каменный гость», который всегда говорил своему господину правду; таким образом, медведь становится мерилом истинности всего происходящего в рассказе.
Образы противопоставлены по принципу зеркальности, зверь и человек как будто поменялись ролями: человека все боятся и никто не любит, а за зверя молятся дети, и у читателя он вызывает симпатию и сочувствие.
Заслуживает внимания и образ “молодого доезжачего” Ферапонта, которого все звали Храпошкой. Эпиграф к рассказу взят из жития преподобного Серафима Саровского; этот святой, стяжая Святой Дух, приближается к образу Христа, нового Адама, которому открыты тайны бытия и подчинены все “Божьи твари”. Так святой Серафим, приближаясь к подобию Божьему, получает возможность “общения” с животными: он кормит их, лечит, разговаривает с ними.
Образ Ферапонта схож с образом святого Серафима. Но если святой получил возможность контакта с животными после достижения подобия Божьего, то у Храпона сначала завязалась дружба с медведем, а к божественному идеалу он приближается уже потом.
Эпиграф зеркально отображается в повествовании рассказа. Само имя святого становится залогом свершения преображения души в рождественской истории о звере и человеке.
По мере развития сюжета эти образы раскрываются и меняются. Образ медведя меняется по принципу градации. Сначала он шут, потом — шутовской король, и последняя стадия развития его образа — венценосная особа, трагически одинокий король Лир. И этот зверь с человеческой душой отпущен на волю, он спасён благодаря детской молитве. Провидение вмешивается в судьбу зверя и даёт ему свободу. Таким образом, мотив спасения материализуется: спасение души частично или полностью заменяется спасением физическим. С этих пор этот герой теряет связь с миром людей, и мы не знаем, что было с этим героем дальше, кроме того, что “Сганареля не отыскивали”.
Человек же, дядя рассказчика, духовно преображается. Когда сельский священник (в его образе угадывается “превосходный законоучитель” Лескова Остромысленский) говорит о Даре — “нашем сердце, исправленном по учению” Христа, душа дяди преображается, очищается; символом катарсиса, впервые пережитого человеком, явились слёзы. Этот злой старик Плакал (это слово даже выделено курсивом, что говорит о невероятности события). В несколько мгновений человек проходит все три этапа духовного очищения. Первый этап: встреча с Богом, Который материализуется через слово священника о “даре” (Иисус в христианской традиции осмысляется как “Логос”). Второй — встреча с самим собой — причиняет старику наибольшее страдание: этот человек осознаёт свою греховность и раскаивается. Последним этапом становится встреча с ближним: суровый хозяин прощает своего раба Ферапонта и даёт ему вольную. С этого мига повествование переходит в другой план, акценты, расставленные автором в начале рассказа, смещаются. Зверь истинный становится человеком и вызывает не презрение, а жалость. Ферапонт тоже преобразился: как человек, представая перед Богом, возвышается от раба до сына Божия, так и Храпон возвышается от раба хозяина до его друга. Это чудесное преображение могло произойти только в святки — воистину универсальное время, когда чудо входит в жизнь каждого человека, когда два в принципе несовместимых времени пересекаются в одной точке.
В начале рассказа «Христос в гостях у мужика» автор заявляет, что эту историю ему поведал один “старый сибиряк”, которому она была “близко известна”. Отсюда сказовая форма повествования, правдоподобность и впечатление, что такое могло случиться с каждым человеком.
Повествование о том, как “Сам Христос приходил в гости к мужику на Рождество и чему его научил”, начинается с авторской предыстории.
Главный герой — Тимофей Осипов — сослан в Сибирь на поселение за то, что “ударил дядю оружием”. Жил он тихо: ни с кем не общался, большей частью работал да читал “божественные книги”. В селении считался знатоком Священного Писания. Несмотря на близкую дружбу между героями, вопрос о дяде оставался запретным: одно упоминание об этом приводило Тимофея в мрачное расположение духа: “…весь побледнеет и после ходит смутный и руки опустит”; и из весёлого и доброго человека он превращался в гневного и страшного, но в то же время грустного и разочарованного, злого на самого себя от бессилия что-либо изменить.
Обида на дядю состояла в том, что он принёс несчастье всей семье Тимофея: смертельно огорчил отца, свёл горем в могилу мать, оклеветал его самого, принудил выйти замуж девушку, которую герой любил с самого детства. Эта обида так глубоко засела в сердце, что даже семья и “нажитое добро” не помогли забыть это. Чувство обиды становится рычагом для развития действия.
Рассказчика всегда удивляло, что такая благородная и чистая душа не способна простить. Хотя Тимоша хорошо знал Библию, вера его была не истинная, а “книжная”, цитирование Священного Писания — словами, которые он не мог воплотить в жизнь. В нём живёт “ветхий человек”. Рассказчик призывает героя последовать Новому Завету, “новой заповеди”: “Возлюби да прости”. Это и есть “злат ключ, который всякий замок открывает”, но пока Тимофей этот ключ отыскать не способен.
Главный герой создал дом, семью — космос, уподобленный храму. В преддверии “храма” — палисадник, место, где герой молился и читал Евангелие. Таким образом, Тимофей, как “ветхий человек”, оказывается в положении “оглашенного” (человека, ещё не посвящённого в христианскую веру, некрещёного), вынужденного слушать литургию в преддверии храма, не имея права войти вовнутрь. Там-то и произошла знаменательная сцена “встречи”. Тимофей, читая Евангелие, заплакал от жалости к Богу. Именно тогда произошло первое чудо — человек приобщился к вечному через Слово. Главный герой воспринимает судьбу Христа как свою личную жизнь: события прошлого оказываются вечным настоящим. Коллизия прошлого раздвигает временные рамки: жизненная история Христа переживается здесь и сейчас. После опосредованной встречи с Богом для “Тимоши” начинается период духовного поиска, который может длиться бесконечно долго.
Накануне Рождества Христова, в “лютую зиму” (за счёт сквозного мотива лютого холода происходит сопряжение времён: прошлого — рождение Христа — и настоящего) Бог наконец отзывается на призыв мужика, а потом является. В хаос, в греховность мира приходит светлое начало и приносит ему искупление. Рождество становится островком вечности.
Рождественский праздник был устроен по “всем заповедям”: в доме собралось много разных людей (хозяин хотел сделать празднование Рождества радостным для всех). Действие перемещается с открытого пространства в дом — как воплощение храма, и возникает ещё один библейский мотив — мотив Тайной вечери. До последнего момента ожидался самый главный Божественный гость, и Он пришёл.
Бог является как Царь Небесный, как Вершитель Страшного суда (семантика света и огня: “розовый свет”, “глиняная плошка с огнём”). “Белая рука, очищенная от грехов” и “заросший старый шрам”, след от гвоздей (Распятие) — всё указывало людям на то, что перед ними человек, ведомый и присланный самим Христом. Бог является Сам и приводит с собой дядю героя. Он не материализуется полностью (показывается только Его рука), потому что Тимофей просит Его не входить, осознав свою греховность. Показатель истинного чувства Тимофея — его страх перед Богом и смирение. Он понимает, что, держа в сердце обиду, он остаётся “злым и грешным” и единственный путь для него — прощение. “Неведомый” призывает: “Аще алчет враг твой — ухлеби его, аще жаждет — напой его”. Тимофей, следуя заповеди, посадил дядю на первом месте, напоил его и накормил. Встреча с Богом, личная, материализованная, послужила толчком для встречи героя со своей душой; эта встреча становится переломной в духовно-нравственном смысле. Чудо преображения души позволило Тимофею одарить “светом добра и милосердия” всех окружающих. Встреча с ближним, которого Бог Сам привёл к нему, навсегда установила мир и спокойствие в сердце Тимофея.
В этот момент, в точке соприкосновения вечности с настоящим, Христос воскрес в душе у мужика: “научен был мужик устроить в сердце своём ясли для рождённого на земле Христа”.
После кульминации — пришествия Бога на землю — происходят события, подтверждающие свершение чуда преображения и причастность Бога к человеческой жизни: “с той поры старик так и остался у Тимофея и, умирая, благословил его, а Тимофей стал навсегда мирен в сердце своём”. Смирение, внутренняя гармония были обретены героем, и он остался с Богом в душе.
Рассказ «Христос у мужика» — единственный рассказ Лескова, в котором мотив “явления” материализуется. Христос становится главным героем рассказа, приносящим радость и успокоение, а не наказание.
Как видим, все рассмотренные святочные рассказы Лескова имеют чёткую структурную организацию.
Они представлены в одной сказовой форме (рассказ в рассказе) и имеют сложную субъектную организацию. Рождественские истории передаются из уст в уста; это события народной жизни, которые не чужды каждой отдельной семье, каждому отдельному человеку.
Все рассказы начинаются с предыстории, которая вводит читателя в ситуацию повествования. Эти увертюры дают возможность увидеть, в какой обстановке будет происходить основное действие произведения. Для святочных рассказов Лескова характерна одна основная сюжетная линия и наличие двух кульминаций (в «Жемчужном ожерелье» первая кульминация изображается несколько расплывчато, но она, несомненно, присутствует). Первая кульминация чаще всего является “предзнаменованием” второй, духовной кульминации. Вторая кульминационная точка, апогей произведения, логично вытекает из первой, но по значению она гораздо выше, важнее для понимания рассказа. Она характеризуется несколькими особенностями: первая — слияние онтологического и эмпирического времён в одной точке, в момент свершения чуда, когда вечность входит в жизнь человека и прошлое претворяется в настоящее. Второй особенностью является подробно разработанная категория чуда — чуда преображения души человека, возвышение “от образа к подобию Божьему” — смысл человеческого существования, по Библии. Центральным в рассказе становится мотив встречи: с Богом, с самим собой и ближним. Встречи с Богом в рассказах Лескова можно выстроить по принципу градации: в одном из рассказов Христос является опосредовано через время и таинство — православный обряд (венчание); в другом — через поступок (прощение; «Под Рождество обидели» — в реферате не рассматривался); в третьем Бог материализуется через слово (согласно христианской символике Христос — это “Логос”: “Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог” (Ин. 1, 1). Слово становится онтологической категорией («Зверь»). И в последнем рассказе образ Господа материализуется, и люди видят воплощённого Христа в конкретной точке пространства — дома у Тимофея Осипова («Христос в гостях у мужика»).
Итак, главным является мотив встречи, который можно трактовать как мотив Явления, прежде всего встречи с Богом, который “настигает” человека тогда, когда человек Его совсем не ищет, не ждёт. О Боге ничего нельзя сказать на словах, Его бытие нельзя доказать, но Его можно встретить, и в этом величайшее чудо христианства. Встреча с Богом означает суд, и потому часто Господь ждёт того времени, когда человек созреет, чтобы произвести суд над самим собой, станет способным внять Божественному призыву вырасти в полную меру “человеческого достоинства”. Явление Бога служит “толчком” для совершения двух других встреч.
Второй уровень этого мотива — встреча человека с самим собой. В человеке есть глубины, куда он боится заглянуть, разлад, которого он страшится. Встречаясь с Богом, человек неизбежно выходит в новое измерение, перед ним открываются собственные греховные глубины, о которых он раньше не знал. И последний этап духовного преображения — это встреча человека с человеком, с тем ближним, которого послал к нему Бог. Ответ на вопрос “Кто мой ближний?” мы можем найти в Библии: “Ближний — это тот, кому ты сейчас можешь помочь, кто нуждается в тебе” (притча о милосердном самаритянине). Поэтому цель каждого христианина заключается в том, чтобы выйти “из скорлупы безразличья”, увидеть и услышать другого человека.
На сопряжении духовного возрождения с добродетелью рассказ не заканчивается: после кульминации во всех лесковских рассказах описываются события, подтверждающие чудо преображения души героев и причастность Бога к человеческим судьбам.