Владимир Владимирович Маяковский

В своих шумных литературных манифестах футуристы, и в их числе В. Маяковский, призывали сбросить русскую классику

с парохода современности

, они заявляли о необходимости отказаться от классического наследия и создавать новое искусство, искусство будущего. Маяковский в ряде теоретических высказываний и стихотворений (например,

Той стороне

,

Радоваться рано

) призывал

атаковать

Пушкина и прочих

генералов

русской классической литературы. Однако известны его признания, что он читает Пушкина по ночам и потому его ругает, что, может быть, очень сильно любит. Современники вспоминают, что Маяковский ценил и любил Пушкина, знал и читал наизусть чуть ли не всего

Евгения Онегина

(особенно любил строки, которые он приводит в

Юбилейном

:

Я знаю жребий мой измерен, но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я...

). И поэтому такое стихотворение, как

Юбилейное

, в его творчестве не случайно. Духовное родство с Пушкиным, пушкинская интонация ощутимы во многих произведениях Маяковского, но особенно отчетливо проявилось это в

Юбилейном

.

Используя в общем-то случайное совпадение - после смерти Маяковского книги двух поэтов окажутся на книжных полках почти что рядом (

Вы на Пе, а я на эМ...

), - Маяковский создает неожиданный, многоплановый образ, в котором бытовой факт переведен в план философских раздумий о сущности поэтического творчества, о новаторстве и традиции в искусстве. В числе своих литературных предшественников поэт называет в первую очередь Пушкина и Некрасова. Он обращается к Пушкину с признанием:

Может,

я один

действительно жалею, что сегодня

нету вас в живых...

Но Маяковскому дорог именно живой, а не хрестоматийный Пушкин:

Я люблю вас,

но живого,

а не мумию.

Его бунтарство близко Маяковскому:

Вы,

по-моему,

при жизни

- думаю -

тоже бушевали.

Африканец!

Оба поэта прокладывали нехоженые пути в искусстве, их творчество - принципиально новый этап в развитии поэзии. Вслед за Пушкиным Маяковский утверждает искусство, способное

глаголом жечь сердца людей

, истинно новое по форме и содержанию, языку (

речи точной и нагой

). И только такой подход к творчеству дает поэту право на бессмертие:

У меня,

да и у вас,

в запасе вечность.

Личное и общественное, как всегда у Маяковского, тесно переплетаются в этом стихотворении. И именно с Пушкиным делится он самым сокровенным:

Было всякое:

и под окном стояние,

письма,

тряски нервное желе.

Вот

когда

и горевать не в состоянии -

это,

Александр Сергеич,

много тяжелей...

Маяковский как бы исповедуется великому предшественнику и посвящает его в самые свои заветные желания и помыслы, размышляет с ним о сиюминутном и вечном; ведь часто

большое понимаешь через ерунду

.

Порой в стихах звучат шутливые, юмористические интонации, иногда намеренно используются прозаизмы, но все это создает атмосферу непринужденности, раскованности и нисколько не снижает образ Пушкина, а только приближает его к читателю. Чеканная концовка стихотворения подчеркивает живое, человечески теплое восприятие пушкинского наследия:

Ненавижу

всяческую мертвечину! Обожаю

всяческую жизнь!

Предельно искренний, исповедальный характер разговора с Пушкиным показывает истинное отношение Маяковского к русскому гению. Это программное стихотворение - своеобразная декларация любви и уважения к Пушкину и в целом к классическому наследию.

Анализ стихотворения В. В. Маяковского "Скрипка и немножко нервно..."

Стихотворение В. В. Маяковского

Скрипка и немножко нервно...

(1914) - одно из оригинальных и непривычных для солидной публики начала 20 века произведений.

Нетрадиционность и вызов заявлены уже в заглавии стихотворения. Нелогично и странно сближены и соединены союзом

и

образ предметного мира и человеческое переживание. Парадоксальность присутствует во всей поэтической ситуации, в неожиданной развязке истории.

Фантастический, абсурдный и вместе с тем совершенно реальный с психологической точки зрения мир предстает в этом стихотворении.

Участниками полилога и необычной истории становятся инструменты театрального оркестра: скрипка, барабан, геликон, лирический герой, музыканты.

У каждого есть свой характер и голос, соответствующий звучанию в оркестре: равнодушный и громкий барабан, которому надоели все сантименты,

глупая тарелка

,

меднорожий, потный

грубиян - геликон и такие же насмешники, не понимающие страданий одиночества музыканты. Фонетические партии инструментов очень выразительны: тарелка вылязгивала:

Что это? Как это?

, большая труба - геликон:

дура, плакса, вытри

.

Стихотворение сюжетно, в нем есть свой конфликт, два главных героя, душевно близких, ранимых и способных на нелогичные поступки. Они противостоят толпе равнодушных и грубых

других

.

Поэт рисует образ скрипки как существа нежного, нервного, по-детски непосредственного, не получающего понимания у громких и грубых собратьев. Ее беззащитность и единственность подчеркнуты тем, что только у нее одной отсутствует речевая партия. За скрипку говорит поэт, изображая ее поведение и выражая реакции: издергалась, упрашивая, и вдруг разревелась по-детски.

Без слов

,

без такта

с деревянной шеей скрипка вызывает сострадание. Маяковский подчеркивает одиночество тонкой души подбором слов с дважды повторенным предлогом

без

и выделением

их в отдельные строчки: и вдруг разревелась/так по-детски; без слов, / без такта.

Антитеза, лежащая в основе композиции произведения, находит воплощение в противопоставлении шума и молчаливого плача, в соединении вульгаризмов с эвфемизмами и даже восклицанием

Боже!

. Сочувствие поэта скрипке, выражено синонимической заменой грубоватого, просторечного

разревелась

эвфемизмом - неологизмом

выплакивалась

. Однако бранных слов сниженной лексики в стихотворении значительно больше, что заостряет мотив одиночества и бессилия: шмыгнул, глупая, вылязгивала, меднорожий, дура, плакса, ору, в миг, наплевать. Даже хорошее слово

голова

в речи музыкантов звучит иронично как осуждение.

Автохарактеристика лирического героя - вся в действии, в совершении алогичного поступка, подготовленного сценой плача скрипки, скандала и отторжения ее

чужо

смотрящим оркестром.

Внутренние колебания лирического героя выражены Маяковским, через систему жестов и алогичного выкрика:

Я встал,

шатаясь полез через ноты,

сгибающиеся от ужаса пюпитры,

зачем-то крикнул:

Боже!

бросился на деревянную шею.

В искреннем признании лирический герой обнаруживает свою боль:

...я вот тоже

ору-

а доказать ничего не умею!

Родной душе поведал лирический герой о самом сокровенном - о трагическом одиночестве, невозможности

доказать

очевидное для него, невероятное - для них,

чужих

,

других

.

Пренебрежением к публике звучит решительное заявление, выраженное в откровенно грубой форме:

А мне - наплевать!

. И следом, - полное непосредственности признание:

Я - хороший

. Трогательно после экстравагантного признания звучит заключающий стихотворение вопрос:

Знаете что, скрипка? Давайте -

будем жить вместе!

А?

.

Не будь этого

А?

- было бы просто смешно. Единственный звук и знак передают интонацию человека деликатного, нежного, в чем-то тоже растерявшегося и неуверенного в себе, как скрипка, которая

выплакивалась

, не находя сочувствия.

Фантастическое и реальное, грубое и нежное, комическое и драматическое - таков мир стихотворения. Чтобы вместить его и придать разговору естественную интонацию, Маяковский обратился к свободному, акцентному, в основном пятиударному стиху с ритмическими обрывами. Парадоксальности ситуации удивительно соответствуют неожиданные, ассонансные рифмы:

по-детски - Кузнецкий

,

влип как - наплевать

,

хорошо - ушел

,

где-то - это

.

Из-за членения стиха на отдельные строчки, рифма воспринимается не столь отчетливо, как в классических стихах, но этот стилевой прием связан с общим образно эмоциональным напряжением стихотворения

Скрипка и немного нервно

и всего творчества раннего Маяковского.

------------------------



Владимир Маяковский

СКРИПКА И НЕМНОЖКО НЕРВНО

Скрипка издергалась, упрашивая,

и вдруг разревелась

так по-детски,

что барабан не выдержал:

"Хорошо, хорошо, хорошо!"

А сам устал,

не дослушал скрипкиной речи,

шмыгнул на горящий Кузнецкий

и ушел.

Оркестр чужо смотрел, как

выплакивалась скрипка

без слов,

без такта,

и только где-то

глупая тарелка

вылязгивала:

"Что это?"

"Как это?"

А когда геликон -

меднорожий,

потный,

крикнул:

"Дура,

плакса,

вытри!" -

я встал,

шатаясь, полез через ноты,

сгибающиеся под ужасом пюпитры,

зачем-то крикнул:

"Боже!",

бросился на деревянную шею:

"Знаете что, скрипка?

Мы ужасно похожи:

я вот тоже

ору -

а доказать ничего не умею!"

Музыканты смеются:

"Влип как!

Пришел к деревянной невесте!

Голова!"

А мне - наплевать!

Я - хороший.

"Знаете что, скрипка?

Давайте -

будем жить вместе!

А?"

Биография Владимира Маяковского

(19.07.1893 — 14.04.1930).

Родился в селе Багдади Кутаисской губернии. Отец — дворянин, служил лесничим, предки — из казаков Запорожской Сечи; мать из рода кубанских казаков. В 1902—1906 гг. Маяковский учился в Кутаисской гимназии, в июле 1906 г., после смерти отца, вместе с матерью и двумя сестрами переезжает в Москву, где поступает в IV класс 5-й классической гимназии (за неуплату денег за обучение был исключен из V класса в марте 1908 г.).

В Москве Маяковский знакомится с революционно настроенными студентами, увлекается марксистской литературой, вступает в начале 1908 г. в партию большевиков, подвергается арестам, 11 месяцев проводит в Бутырской тюрьме, откуда освобождается в январе 1910 г. как несовершеннолетний. В тюрьме Маяковский написал тетрадь стихов (1909), которая была отобрана надзирателями; с нее поэт исчислял начало своего творчества. После освобождения из тюрьмы он прерывает партийную работу, чтобы "делать социалистическое искусство". В 1911 г. Маяковский поступает в Училище живописи, ваяния и зодчества, где знакомится с Д. Д. Бурлюком, организатором футуристической группы "Гилея", который открывает в нем "гениального поэта". Через три года, в феврале 1914, Маяковский вместе с Бурлюком был исключен из училища за публичные выступления.

В декабре 1912 г. Маяковский дебютирует как поэт в альманахе "Пощечина общественному вкусу", где были напечатаны его стихотворения "Ночь" и "Утро". В нем же был опубликован и манифест русских кубо-футуристов, подписанный Д. Бурлюком, А. Крученых, В. Маяковским и В. Хлебниковым. В манифесте провозглашалось нигилистическое отношение к русской литературе настоящего и прошлого: "Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода современности. (...) Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Ремизовым, Аверченкам, Черным, Кузминым, Буниным и проч. и проч. нужна лишь дача на реке. Такую награду дает судьба портным". Однако вопреки декларациям Маяковский высоко ценил Гоголя, Достоевского, Блока, и других писателей, которые оказали глубокое влияние на его творчество. Творчески плодотворным стал для Маяковского 1913 г., когда вышел его первый сборник "Я" (цикл из четырех стихотворений), написана и поставлена программная трагедия "Владимир Маяковский" и было совершено вместе с другими футуристами большое турне по городам России. Сборник "Я" был написан от руки, снабжен рисунками В. Н. Чекрыгина и Л. Шехтеля и размножен литографическим способом в количестве 300 экземпляров. В качестве первого раздела этот сборник вошел в книгу стихов поэта "Простое как мычание" (1916).

В 1915—тысяча девятисот семнадцатого гг. Маяковский проходит военную службу в Петрограде в автошколе. 17 декабря 1918 г. поэт впервые прочел со сцены Матросского театра стихи "Левый марш (Матросам)". В марте 1919 г. он переезжает в Москву, начинает активно сотрудничать в РОСТА (Российское телеграфное агентство), оформляет (как поэт и как художник) для РОСТА агитационно-сатирические плакаты ("Окна РОСТА"). В 1919 г. вышло первое собрание сочинений поэта — "Все сочиненное Владимиром Маяковским. 1909-1919". В конце 10-х гг. Маяковский связывает свои творческие замыслы с "левым искусством", выступает в "Газете футуристов", в газете "Искусство коммуны".

Футуризм Маяковского с самого начала и до конца дней поэта имел романтический характер. Маяковский и в советское время оставался футуристом, хотя и с новыми свойствами: "комфутом", то есть коммунистическим футуристом, а также руководителем ЛЕФа (Левого фронта искусств) (1922—1928). В 1922—1924 гг. Маяковский совершает несколько поездок за границу — Латвия, Франция, Германия; пишет очерки и стихи о европейских впечатлениях: "Как работает республика демократическая?" (1922); "Париж (Разговорчики с Эйфелевой башней)" (1923) и ряд других. В Париже поэт будет и в 1925, 1927, 1928, 1929 гг. (лирический цикл "Париж"); в 1925 г. состоится поездка Маяковского по Америке ("Мое открытие Америки"). В 1925—1928 гг. он много ездит по Советскому Союзу, выступает в самых разных аудиториях. В эти годы поэт публикует многие из тех своих произведений: "Товарищу Нетте, пароходу и человеку" (1926); "По городам Союза" (1927); "Рассказ литейщика Ивана Козырева..." (1928).

Исследователи творческого развития Маяковского уподобляют его поэтическую жизнь пятиактному действу с прологом и эпилогом. Роль своего рода пролога в творческом пути поэта сыграла трагедия "Владимир Маяковский" (1913), первым актом стали поэмы "Облако в штанах" (1914—1915) и "Флейта-позвоночник" (1915), вторым актом—поэмы "Война и мир" (1915— 1916) и "Человек" (1916—тысяча девятисот семнадцатого), третьим актом — пьеса "Мистерия-буфф" (первый вариант—1918, второй—1920— 1921) и поэма "150 000 000" (1919— 1920), четвертым актом—поэмы "Люблю" (1922), "Про это" (1923) и "Владимир Ильич Ленин" (1924), пятым актом—поэма "Хорошо!" (1927) и пьесы "Клоп" (1928—1929) и "Баня" (1929—1930), эпилогом—первое и второе вступления в поэму "Во весь голос" (1928—1930) и предсмертное письмо поэта "Всем" (12 апреля 1930 г.). Остальные произведения Маяковского, в том числе многочисленные стихотворения, тяготеют к тем или иным частям этой общей картины, основу которой составляют крупные произведения поэта.

Художественный мир Маяковского являет собою синтетическую драму, которая включает в себя свойства разных драматургических жанров: трагедии, мистерии, эпико-героической драмы, комедии, райка, кинематографа, феерии и т. д., подчиненных основному у Маяковского — трагическому характеру его главного героя и трагедийной структуре всего его творчества. Следует заметить, что не только его пьесы, но и поэмы по-своему драматургичны и чаще всего трагедийны.

В трагедии "Владимир Маяковский" поэт видит свой жизненный долг и назначение своего искусства в том, чтобы способствовать достижению человеческого счастья. Искусство для него с самого начала было не просто отражением жизни, а средством ее переделки, орудием жизнестроительства.

Маяковский стремится поставить своего лирико-трагедийного героя, выражающего устремления всего человечества, на место Бога — одряхлевшего, беспомощного, не способного на какие-либо деяния ради людей. Этот герой из-за своей неразделенной любви к женщине и к людям в целом становится богоборцем с сердцем Христа. Однако, для того чтобы стать Человеко-богом, герой и все остальные люди должны быть свободными, раскрыть свои лучшие возможности, сбросить с себя всякое рабство. Отсюда революционный нигилизм Маяковского, нашедший свое выражение в определении программного смысла поэмы "Облако в штанах": ""Долой вашу любовь", "долой ваше искусство", "долой ваш строй", "долой вашу религию" — четыре крика четырех частей". Любви, искусству, социальному строю и религии старого мира Маяковский противопоставляет свою любовь, свое искусство, свое представление о социальном устройстве будущего, свою веру в идеал нового, во всех отношениях прекрасного человека. Попытка реализации этой программы после революции оказалась для поэта трагической. В "Облаке" Маяковский выходит к людям "безъязыкой" улицы в роли поэта-пророка, "тринадцатого апостола", "сегодняшнего дня крикогубого Заратустры", чтобы произнести перед ними новую Нагорную проповедь. Называя себя "сегодняшнего дня крикогубым Заратустрой", Маяковский хотел сказать, что и он, подобно Заратустре, является пророком грядущего — но не сверхчеловека, а освобожденного от рабства человечества.

В поэмах-трагедиях "Облако в штанах", "Флейта-позвоночник", "Война и мир", "Человек" и "Про это" у героя Маяковского, выступающего в роли богоборца, "тринадцатого апостола", Демона и воителя, появляются трагические двойники, похожие на Христа. В изображении этой трагической двойственности Маяковский развивает традиции Гоголя, Лермонтова, Достоевского и Блока, становится богоборцем с сердцем Христа. Его богоборчество начинается с мук неразделенной любви к женщине и только потом приобретает социальный и бытийный смысл. В поэме "Флейта-позвоночник" он показал грядущий праздник взаимной, разделенной любви, а в поэме "Война и мир" — праздник братского единения всех стран, народов и материков. Маяковский хотел разделенной любви не только для себя, но "чтоб всей вселенной шла любовь". Его идеалы трагически разбивались о реальную действительность. В поэме "Человек" показан крах всех усилий и устремлений героя, направленных на достижение личных и общественных идеалов. Этот крах обусловлен косностью человеческого естества, трагическим дефицитом любви, рабской покорностью людей Повелителю Всего — этому всесильному наместнику Бога на земле, символу власти денег, власти буржуазии, способной купить любовь и искусство, подчинить себе волю и разум людей.

В пьесе "Мистерия-буфф" и поэме "150 000 000" поэт ставит революционные массы народа на место Бога и Христа. При этом, в отличие от "Двенадцати" Блока, Маяковский односторонне идеализирует социальное сознание и творческие возможности революционных масс, которые еще недавно изображались поэтом как безликие толпы людей, покорные Повелителю Всего, а теперь, по подсказке автора, самоуверенно заявляющие: "Мы сами себе и Христос и Спаситель!"

В гениальной поэме-трагедии "Про это" Маяковский показал борьбу лирического героя за идеальную, разделенную любовь, без которой нет жизни. В ходе этого трагического поединка с героем происходят фантастические метаморфозы, его природное естество под воздействием "громады любви" развоплощается, превращается в творческую и духовную энергию, символами которой являются стих, поэзия и страдающий Христос. Гиперболический процесс метаморфоз выражен поэтом в сложной системе трагических двойников поэта: медведя, комсомольца-самоубийцы, похожего одновременно и на Иисуса, и на самого Маяковского, и других. В целом этот трагедийный метаморфический процесс обретает форму поэмы-мистерии о любви, страданиях, смерти и грядущем воскресении Всечеловека, Человека природного, стремящегося занять место Бога.

В поэме "Хорошо!" и сатирической дилогии "Клоп" и "Баня" Маяковский изображает, как в революционной борьбе рождается советская Россия, славит "отечество... которое есть,/но трижды — которое будет", внимательно следит за ростками новой жизни, стремясь как поэт романтико-футуристического склада помочь их быстрому развитию. Вместе с тем он обнаруживает в зародыше раковые опухоли советского общества, грозящие ему смертельными болезнями.

После поэмы "Хорошо!" Маяковский хотел написать поэму "Плохо", но вместо нее написал сатирические пьесы "Клоп" и "Баня", в которых показал самые опасные тенденции в молодом советском обществе: перерождение рабочих и партийцев в мещан — любителей красивой, "аристократической" жизни за чужой счет (Присыпкин) и усиление власти невежественных и некомпетентных партийно-советских бюрократов вроде Победоносикова. Сатирическая дилогия поэта показала, что основная масса людей оказалась не готова занять место Бога и приступить к реализации высоких идеалов и потенциальных возможностей человека. В поэме "Во весь голос" Маяковский называет настоящее "окаменевшим говном", а реализацию своего идеала Человека переносит в неопределенно далекое "коммунистическое далеко".

Сатира поэта, особенно "Баня", вызвала травлю со стороны рапповской критики.

В феврале 1930 г. поэт вступает в РАПП (Российская Ассоциация пролетарских писателей). Этот поступок Маяковского был осужден его друзьями. Отчуждение и общественная травля усугублялись личной драмой ("любовная лодка разбилась о быт"). Маяковскому упорно стали отказывать в выезде за границу, где у него должна была состояться встреча с женщиной (стихотворение "Письмо Татьяне Яковлевой", 1928), с которой намеревался связать свою жизнь. Все это привело Маяковского к самоубийству, предсказанному еще в трагедии "Владимир Маяковский".

В. Маяковский. Цитаты

Владимир Владимирович Маяковский (7.07.1893 — 14.04.1930) — русский советский поэт, один из идеологов русского футуризма.

Новаторские, совершенно нетипичные для русской литературы стихи Маяковского оказал огромное влияние на всю поэзию XX века: ритмы Маяковского заметны в стихах С. Кирсанова, А. Вознесенского, Е. Евтушенко, Р. Рождественского; в постмодернистской поэзии Д. А.Пригова, Т. Кибирова, И. Жданова, А. Парщикова и др. всегда скрывается изначально интерпретируемый и комментируемый текст. В 1930 году закончил жизнь самоубийством. В 1935 году в "Правде" было опубликовано мнение т. Сталина: "Маяковский был и остается лучшим, талантливым поэтом нашей Советской эпохи".

Эта формулировка сослужила недобрую службу. Б. Л.Пастернак по этому поводу писал так:

Маяковского стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине. Это было его второй смертью. В ней он неповинен

.

• В. В. Маяковский на сайте ru. wikipedia. org

Цитаты

976 В этой жизни помереть не трудно.

Сделать жизнь значительно трудней.

.2278 Все, чем владеет моя душа,

- а ее богатства пойдите смерьте ей! -

великолепие,

что в вечность украсит мой шаг

и самое мое бессмертие,

которое, громыхая по всем векам,

коленопреклоненных соберет мировое вече,

все это - хотите? -

сейчас отдам

за одно только слово

ласковое,

человечье.

...

За человечье слово -

не правда ли, дешево?

Пойди,

попробуй,-

как же,

найдешь его!

Детские произведения К. И. Чуковского и В. В. Маяковского

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

по детской литературе

Орел 2007

1. Книга К. И. Чуковского

От двух до пяти

, ее содержание и научная ценность

От двух до пяти

К. И. Чуковского - это книга, которую будут читать и перечитывать, доколе существует на свете род человеческий. Доколе будут сменяться и чередоваться поколения, доколе не разучатся глядеть друг на друга со вниманием и интересом.

От двух до пяти

- это зеркало, в которое вглядываются кто пристально, а кто мимоходом, но все-таки вглядываются - сначала матери и отцы тех, кому от двух до пяти, а затем и подросшие герои книги, у которых появляются свои дети. Взгляды в это зеркало чередуются - сначала мы, а потом они. Сначала, вглядываясь, мы учимся понимать другой - детский - мир, а потом глядим, чтобы вспомнить и вспоминать о нем.

От двух до пяти

- кусочки смальты из начинающейся жизненной мозаики, складывающиеся затем в такие узоры, о которых пытаются задумываться те, кому от двадцати до пятидесяти. Именно в этом главная притягательность книги К. И. Чуковского. В этом причина ее не умирания.

Иными словами, эта книга о нашем возвращение к самим себе. Но не только:

От двух до пяти

- веселый и талантливый учебник детоведения. И, пожалуй, единственный.

Он может научить не всему, но главному - это несомненно. Научить внимательному, бережному отношению к картинам, наплывающим из зазеркального мира детства. К его правилам и причудам. Непривычным и не схожим с нашими, взрослыми, правилами и причудами. К заинтересованности жителей этого мира во всех и всем. К неподобию их и нас. К тому неподобию, которое мы так быстро теряем и потом никогда не находим. И, наверное, жалеем об этом. К той игре, в которой и вещи, и люди, и слова равноценны и в равной мере заменимы. В которой все может стать всем. И все живет, а если и умирает, то возвращается. В которой каждая минута - вечность, но разная изменяющаяся.

Но это также и слово о словах - слово о творчестве в том мире, которому не перестаем удивляться, когда читаем

От двух до пяти

. В творчестве словесном и в тоже время миропостигающем. Стремящемся через игру понять себя, мир и других людей. И ту увлекательную игрушку, которая зовется языком. Он интересен и загадочен, скрытен и не предсказуем. Щедр на сюрпризы и подарки не теряется и не надоедает. Всегда в тебе и вокруг тебя.

Рассказы К. И. Чуковского о детском словотворчестве увлекательны не только из-за этого. Его слово о словах одна из первых попыток разобраться в тайнах творчества, понять, когда и почему мы бываем талантливы и когда и почему перестаем такими быть. Понять: кто виноват в этом? Если не кто, то что? Найти отгадку вечного творчества и поделиться ею со всеми. Научить взрослых осторожному отношению к детскому бескорыстному удивлению перед словом и ненавязчиво убедить их в ценности словесных игр от двух до пяти. И не только потому, что небрежение и невнимание губительны сами по себе: они еще и знаки, указывающие на невсамделишность словесного мира, в котором живут дети, и тех правил которые они вывели из него, на неравноправность и второсортность - по сравнению со взрослыми - их, детских, интересов и занятий.

Когда дети привыкают к такому отношению взрослых - тогда и кончается любое творчество.

Детский словотворческий и смыслотворческий мир не могут не интересовать его как поэта и переводчика. Он искал в нем, - может быть, и не осознанно - ответы на вопросы, мучающие нас до сих пор: в чем секрет поэзии? В чем ее сила? Как отличить стихи от поэзии? В чем различие между поэтом и стиходелом? Можно ли свой опыт передать другим?

К. И. Чуковский предугадал то, что лишь недавно доказано экспериментально: звуки оцениваются нами как мягкие и холодные, острые и горячие, звуки соотнесены с цветовой гаммой (синий, темно-лиловый, густо-красный, белый, желто-зеленый), а звук, цвет и смысл составляют триединство, лежащее в основе поэтической (а может быть, и прозаической) речи.

Книга Корнея Ивановича Чуковского - это книга о душе ребенка. О той деликатной материи, сутью и формой которой были озабочены еще древнеиндийские педагоги. Это - слово - и первое!- против авторитарной педагогики - педагогики уравнивания, выравнивания и муштровки - и за педагогику - доверительную: за равные права (мы с тобой из одной стаи!) взрослого и ребенка, за равноценность их сознания, равноответственность взрослого и ребенка друг перед другом, за уникальность каждого из них.

К. И. Чуковский показал, что в дошкольном детстве ребенок обладает повышенной чувствительностью к языку, к смысловой, звуковой стороне речи. Эта чувствительность проявляется в легкости, с которой ребенок запоминает слова, их звучание и значение, осваивает нормы и правила грамматики, в тонкости анализа смысла и формы слова, а также в особом, лингвистическом (познавательном) отношение к языку, интересе к словам, звукам, рифмам.

Малыш начинает также играть со словом, как он это делает с предметами и игрушками.

Языковая игра - игра мыслями, словами, звуками, рифмами - гениальное открытие К. И. Чуковского. Яркие внешние проявления языковой игры, экспериментирования в сфере языка: феномены рифмотворчества, создания песенок-шумелок (экикики), переборы грамматических форм и словотворений (сплим, сплям, сплюм; зажигата, зажгина, зажгена), перевертыши (обратная координация вещей) - собраны в этой книге.

К. И. Чуковский открыл и описал специфически детский способ ориентировки в языковой материи и духе языка. И он удивительно точно подмечал, что ребенок, который в дошкольном возрасте не создавал ползуков, кружинок, тормозил, улиционеров, никогда не станет подлинным хозяином своего языка. Он никогда не уставал отстаивать право ребенка и на эксперимент в языке, и на радость, и на смех.

К. И. Чуковский присоединил свой голос к тем ученым, которые видели в детских вопросах о словах, в этимологиях проявление сознательного отношения к языку и речи. Дальнейшие исследования подтвердили, что элементарное осознание языковой действительности - обязательная предпосылка успешного, полноценного овладения языком и речью. Только осознает ребенок язык в специфически детских формах. Чуковский отстаивал за ребенком право на творчество, он не переставал удивляться созидательным возможностям детей, сравнивая их достижения и сам способ словесного творчества с работой художников слова. Ребенок действует в рамках языка, не изобретая, а лишь заново открывая его для себя.

К. И. Чуковский очень точно подметил возраст (от двух до пяти), когда творчество ребенка особенно искрометно. Хотя и более старшие дети не чужды играм в сфере языка и речи, однако они никогда больше не бывают такими смелыми, непосредственными, а может быть, и уникальными.

Их творчество разворачивается на фоне недостаточной усвоенности существующих в области языка законов. Оно направлено, прежде всего, на познание, освоение, моделирование существующих связей и отношений в окружающем ребенка мире звуков, цветов, вещей и людей. Причем, как показали исследования именно недостаточная осведомленность малыша, побуждает его к поиску вариантов, к созиданию нового.

К. И. Чуковский бережно и, можно сказать, восторженно относился к детским логическим ошибкам. Детские речения не могут не вызвать улыбки. Смешное и серьезное рядом. Психологи считают, что именно такие нечеткие, неясные, противоречивые знания, которые описаны К. И. Чуковским, побуждают ребенка к поиску, размышлению, дают развивающий эффект. Они создают как бы зону ближайшего развития, точнее - саморазвития.

Возраст от двух до пяти характеризуется большой открытостью, доверчивостью ребенка. В старшем дошкольном возрасте происходят значительные изменения в личностном развитии. Ребенок теряет свою непосредственность. В школьные годы осваиваются иные средства ориентировки в языке. Этап овладения сменяется этапом владения языка.

Автор

От двух до пяти

дает советы родителям, как им относится к детскому словотворчеству, к речевым ошибкам.

Дошкольная лингводидактика (методика обучения языку и развития речи) представляет собой сейчас серьезную область научного знания. И эти знания в большой мере основываются на идеях К. И. Чуковского о творческой природе языка и речи, о больших потенциальных возможностях детей, их обостренном внимании к смыслу и звучанию слова, к грамматической форме. Основываясь на идеях К. И. Чуковского, педагоги-исследователи, методисты, воспитатели разработали замечательные игры по ознакомлению детей со звучащим словом, воспитывающие у них особое, лингвистическое отношение к языку и речи, языковое чутье.

2. Идейная сущность и воспитательное значение произведений В. В. Маяковского для детей

Когда В. В. Маяковский (1893-1930) организовал свою литературную выставку

Двадцать лет работы

, значительное место в ней наряду с произведениями для взрослых, заняли книги, адресованные детям. Тем самым поэт подчеркнул равноправное положение той части поэтической работы, которая была осуществлена, как он выражался,

для детков

. Первый, задуманный в 1918 г., но не состоявшийся сборник, так и был бы назван -

Для детков

. Подготовленные для него материалы убеждают в том, что и для детей Маяковский стремился создавать новое революционное искусство, что ему чужда была мысль о камерных

детских

темах.

В статье

Сделал дядя Маяковский

М. Петровский справедливо заметил, что

главное время в его стихах - будущее взрослое

. Отсюда постоянное соотнесение сегодняшнего поступка, сегодняшней черты характера с тем, что пригодится ребенку как человеку будущего. Эта особенность делает актуальными произведения Маяковского для детей и сегодня, когда нет нэпманов, буржуев и Буржуйчиковых. Истории принадлежат эти персонажи в социально-политическом плане, а сегодняшнему дню - в нравственно-эстетическом. Этот аспект поэзии Маяковского для детей становится все действеннее.

Первым произведением Маяковского для детей была

Сказка о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий

, написанная в 1925 г. Этой литературной сказкой Маяковский раскрывает перед маленьким читателем сложный для него мир классовых отношений. С одной стороны - новые, гуманистические идеалы, утверждение которых связано с победой пролетариата. С другой - эгоизм, бесчеловечность, характерные для доживающего последние дни нэпманского мира. Так детская литературная сказка под пером Маяковского приобретает политические черты. Эпическая часть состоит из шести глав - это тоже необычно для сказки, но построены они по принципу противопоставления героя - Симы - антагонисту - Пете. Этот принцип контраста двух персонажей выдерживается последовательно: в сказке вокруг каждого из них свой мир. В образах Симы и его отца, прежде всего, подчеркивается любовь к труду. В то время как образ Пети сатиричен. В нем и его отце подчеркиваются черты жадности, обжорства, неряшливости.

Так, последовательно опираясь на свой опыт агитационно-поэтической работы для взрослых и творчески используя фольклорные традиции, Маяковский в детской поэзии утверждает новую социалистическую нравственность, корнями уходящую в народную почву.

Чтобы достичь подлинной художественности стихотворная подпись должна выполнять как минимум две функции: во-первых, быть лаконичной; во-вторых, быть, как выражался К. И. Чуковский, графичной, т. е. давать материал для творческого воображения художника. Ведь в этом жанре единство текста и рисунка обладает придельной остротой.

В. Маяковскому удалось не только освоить этот жанр детской книжки, но и обновить его, усовершенствовать не только в области содержания, но и формы.

Часто Маяковский доводит зарисовку до афоризма:

Обезьян смешнее нет. Что сидеть, как статуя? Человеческий портрет, даром что хвостатая

,- рассчитанного не только на детское восприятие, афоризма, так сказать двухадресного. Детские стихи Маяковского и для взрослых - подлинная поэзия.

Справедливы поэтому слова С. Я. Маршака, сказанные в статье

Маяковский - детям

:

В любой детской книжке - будь то сказка, песенка или цепь смешных и задорных подписей под картинками,- Маяковский так же смел, так же честен, прям и серьезен, как и в своей поэме

Хорошо!

или

Во весь голос

. Он никогда не забывает, что его читатели - маленькие, всего по колено взрослому…Он беседует с ними о важных материях шутливо, ласково, уважительно…

В стихотворении

Кем быть?

(1928) творческое отношение человека к своему долгу, гуманистическая направленность туда, активное приближение будущего составляют единое звено проблем. В любом мастерстве поэт находил то, что может показаться привлекательным и заманчивым деятельному человеку на шестом - седьмом году жизни.

Данным произведением Маяковский стремится воспитать у детей дошкольного возраста активное отношение к труду, к жизни. Он отлично понимал, что в своих играх дети учатся жить, чувствовать, думать и действовать. Эту возможность поиграть в различные профессии, когда одно дело непрерывно сменяется другим, получает ребенок, читая стихотворение. В каждой профессии поэт находит черты, привлекательные для ребенка и в тоже время раскрывающие ее специфику.

В творческом наследии Маяковского для детей воплощены нравственно-эстетические идеалы жизни советских людей. Он первый выступил с острополитическими произведениями для детей. В его стихах живет и действует хозяин страны, рожденный революцией. Поэтическая форма стихотворений многими чертами связана с творчески осмысленными традициями фольклора. Все эти черты обеспечили долгую жизнь стихотворениям Маяковского, написанным для детей. Развитие детской поэзии немыслимо без освоения наследия Маяковскиого.

Список используемой литературы

1. Аникин В. П. Детская литература: учебное пособие для пед. уч-щ/ В. П. Аникин, В. В. Агеносов, под ред. Е. Е. Зубаревой.- М.: Просвещение, 1989.- 399с.

2. Чуковский К. И. От двух до пяти: книга для родителей/ К. И. Чуковский.- М.: Педагогика,1990.- 384с.

3. Петровский М. С. Корней Чуковский: общеобразовательная книга/ М. С. Петровский.- М.: Просвещение, 1966.- 167с.

4. Васильева М. Программа воспитания и обучения в детском саду/ под ред. М. Васильевой.- М., 2005

5. Эбин Ф. Е. Маяковский детям/ Ф. Е. Эбин.- М., 1966

Маяковский В - А Вы, могли бы (чит. В. Маяковский).mp3

Скачать

Мои впечатления от поэмы В. Маяковского "Облако в штанах"

Читая эту поэму, можно живо представить Маяковского, вышагивающего по берегу залива и чеканящего на песчаном пляже в Куоккале строки "Облака в штанах

под ритм своих мощных шагов. На мокром песке остаются следы громадных сапог, в сознании поэта рождаются бессмертные стихи. Очень скоро Маяковский прочтет свою "программную вещь" Горькому, и внешне суровый автор пьесы "На дне" будет плакать, испытав потрясение от замечательной поэмы. Это будет в 1915 году.

Я задумываюсь над словом "громада". "Облако в штанах" не такая уж большая по объему вещь. Но она действительно высится громадой как в творчестве Маяковского, так и в современной ему поэзии 1913-1915 годов. В ней такой масштаб, такой исполинский размах, такой взлет в поднебесье, что слово "громада" становится оправданным.

В поэме описывается "громада любовь и громада-ненависть". Есть здесь и немало приземленных эпизодов, низменных поступков, сниженных образов. Само "облако" опускается вниз до уровня человеческих "штанов", и слово переосмысляется поэтом. Но все равно я постоянно ошущаю возвышенное начало в поэме. Это именно громада, равная самому поэту. В нее вошли в сжатом, концентрированном виде многие мотивы ранней лирики Маяковского.

Для поэмы характерно противопоставление поэта толпе, идеальный образ лирического героя ("иду красивый, двадцатидвухлетний"). Здесь и мир низменных вещей и явлений, и жертвы города, и музыкальные образы, и гротескная фигура вывернутого человека с "одними сплошными губами".

Маяковский сознательно подчеркивает преемственность с ранним творчеством, замечая в своих резких и афористически емких строках:

Мною опять славословятся

мужчины, залеженные, как больница,

и женщины, истрепанные, как пословица.

Темы эти получают свое преображение. Усиливается гиперболизм образов, их внутренняя связь, сила их раскрытия и бунтарское начало, которому они подчиняются. С мощного вызова начинается пролог, наполненный ошарашивающими неологизмами:

Вашу мысль, мечтающую на размягченном мозгу,

как выжиревший лакей на засаленной кушетке,

буду дразнить об окровавленный сердца лоскут,

досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.

Враг из стана "жирных" неизменен. А вот лирический герой на глазах становится иным, словно небо меняет тона. Он то грубый и резкий, "от мяса бешеный", "нахальный и едкий", то "безукоризненно нежный", расслабленный, аморфный, ранимый: "не мужчина, а облако в штанах". Так проясняется смысл необычного названия поэмы. Таким резким герой предстает на ее страницах.

Первая часть "тетраптиха" (таков подзаголовок поэмы), согласно замыслу поэта, содержит в себе первый крик недовольства. "Долой вашу любовь". Этому подчинен сюжет. Лирический герой ждет встречи с Марией (ее прототипом была чудесная девушка Мария Денисова, встреченная поэтом в Одессе). Но ее нет, и тогда явления и вещи вокруг начинают свою враждебную жизнь: вечер "уходит

, канделябры "хохочут и ржут" в спину, прибой "обрызгивает" своим громом, "ляскают" двери, полночь "режет" ножом, гримасничают дождинки, "как будто воют химеры собора Парижской Богоматери".

Детали даны крупно, с превышением привычных размеров. Дождинки "гримасу громадят", напоминая Везувий, Нотр-Дам. Но и лирический герой огромен: "жилистая громадина", "глыба", "громадный". Я вижу борьбу великанов. Кто же победит? Герой "стонет, корчится", "скоро криком издернется рот". Глаголы передают страдание и отчаяние его. А тут еще расширились, расшатались, разыгрались нервы. Маяковский переводит этот известный фразеологизм в метафору ("спрыгнул нерв"), которая порождает уже целую цепочку развернутых метафор. И вот нервы влюбленного мечутся, танцуют, скачут, так что и у них уже подкашиваются ноги.

Изумительно передано томительное ожидание свидания. И вот, наконец, Мария приходит и сообщает, что выходит замуж. Резкость и оглушительность известия поэт сравнивает с собственным стихотворением "Нате". Кражу любимой — с похищением из Лувра "Джоконды" Леонардо да Винчи. А самого себя — с погибшей Помпеей.

У Маяковского сравнения яркие, сильные, образные, выразительные. Одно из них, "нечаянно" упомянутое — "огнем озаряя" — вызывает к жизни новый ряд метафор и эпитетов: "пожар сердца", "обжигающий рот", "сердце горящее", которое тушат пожарные, "лицо обгорающее", "обгорелые фигуры слов и чисел", "горящие руки", "стоглазое зарево". Картина грандиозная — в пространственном, динамическом и временном плане. Голос звучит через столетия, превращаясь в крик и стон: долой вашу продажную любовь!

Во второй части тетраптиха тема любви получает новое решение: речь идет о любовной лирике, преобладающей в современной Маяковскому поэзии. Поэзия эта озабочена тем, чтобы воспевать "и барышню, и любовь, и цветочек под росами". Темы эти мелки, а поэты, которые размокли "в плаче и всхлипе", мелки вдвойне. Они "выкипячивают, рифмами пиликая, из любви и соловьев какое-то варево".

Здесь поэт обращается к теме искусства. Оно, по мнению Маяковского, в буржуазном обществе антинародно и античеловечно. Оно существует само для себя и не озабочено страданиями людей. Оно не хочет видеть, как "улица корчится безъязыкая — ей нечем кричать и разговаривать". Более того, поэты сознательно бросаются от улицы, "ероша космы". Поэт вновь населяет ее персонажами своей ранней лирики. "Крик толчком" стоит "из глотки". Придавленные пролетками и такси, бедняки заполняют площадь. Улица присела и заорала "Идемте жрать!" Но есть нечего.

Поэты боятся уличной толпы, ее "проказы". Между тем люди города "чище венецианского лазорья, морями и солнцем омытого сразу!" Лирический герой тоже оказывается поэтом и — в противовес буржуазным златоустам и поварам "варева" — присоединяется к жертвам города, заявляя:

Я знаю

солнце померкло б, увидев

наших душ золотые россыпи.

Поэт противопоставляет нежизнеспособному искусству подлинное, пиликающим "поэтикам" — самого себя: "Я — где боль, везде". Обращаясь к простым людям, поэт заявляет: "Вы мне всего дороже и ближе". Он гордится людьми, считая, что они держат в своей пятерне "миров приводные ремни" и "сами творцы в горящем гимне". Для них он и создает свои строки.

Вновь происходит схватка великанов. Город "дорогу мраком запер", выставил громадные "вавилонские башни", Круппов, Голгофы, "тысячу тысяч Бастилии", своих "великих" (Заратустру, Гете). В противовес всем им выступает Поэт, предтеча "шестнадцатого года", — по его мнению, года революций. Он, словно Данко, готов вытащить душу, растоптать ее — и окровавленную дать, "как знамя". А за ним видится идеальный образ "идущего через горы времени, которого не видит никто". За этими двумя "спасителями" — будущее. Вместе с ними пришло время иного искусства, иных гимнов и ораторий. Поэтому герой оглашает мир криком: долой ваше искусство, искусство пошлости и камерной замкнутости!

Нам, здоровенным,

с шагом саженным,

надо не слушать, а рвать их —

их, присосавшихся бесплатным приложением

к каждой двуспальной кровати!

В третьей части поэмы Маяковский поднимается до отрицания всего господствующего строя, бесчеловечного и жестокого. Вся жизнь "жирных" неприемлема для лирического героя. Невыносима их любовь. Тема любви повернута новой гранью. Маяковский воспроизводит пародию на любовь, похоть, разврат, извращение. Вся земля предстает женщиной, которая рисуется "обжиревшей, как любовница, которую вылюбил Ротшильд".

Похоти "хозяев жизни" решительно противопоставляется настоящая любовь. Но это лишь одна грань новой темы. Господствующий строй рождает войны, убийства, расстрелы, "бойни". Поэтому в третьей части поэмы возникают образы "Железного Бисмарка", "пушек лафета" генерала Галифе. Такое устройство мира сопровождается разбоями, предательствами, опустошениями, "человечьим месивом". Оно создает лепрозории-тюрьмы и палаты сумасшедших домов, где томятся заключенные. Это общество продажно и грязно. Поэтому "долой ваш строй!"

Но поэт не только бросает этот лозунг-крик, но и зовет людей города к открытой борьбе, "кастетом кроиться миру в черепе", вздымая "окровавленные туши лабазников":

Выньте, гулящие, руки из брюк —

берите камень, нож или бомбу,

а если у которого нету рук —

пришел чтоб и бился лбом бы!

Навстречу всем этим сильным мира сего — Бисмарку, Ротшильду, Галифе — выходит Поэт, становясь "тринадцатым апостолом". Он — пророк, вероучитель и победитель. Недаром он намерен на цепочке, как мопса, вести самого Наполеона.

В четвертой части тетраптиха ведущей становится тема Бога. Поэт негодует против всего, что освящает буржуазный строй. А если это делает религия, то "громаду-ненависть" он обрушивает и на нее: "Долой вашу религию!" Тема эта была подготовлена предшествующими частями, где были уже обозначены враждебные отношения с небом и Богом как противниками свободы и равнодушными наблюдателями людских страданий.

Поэт вступает в открытую войну с Богом. Он, как Демон, ненавидит его жизнеустройство, его прислужников, "крыластого" ангела. Как Демон, он с горечью вспоминает время, когда тоже был ангелом, "сахарным барашком выглядывал в глаз". Он отрицает всесилие и всемогущество Бога, его всеведение. Поэт идет даже на оскорбление ("крохотный божик"), бросает вызов и хватается за сапожный ножик, чтобы раскроить "пропахшего ладаном".

Главное обвинение, брошенное Богу, состоит в том, что он не позаботился о счастливой любви, "чтоб было без мук целовать, целовать, целовать". И снова, как в начале поэмы, лирический герой обращается к своей Марии. Здесь и мольбы, и упреки, и стоны, и властные требования, и нежность, и клятвы, напоминающие того же Демона. Слово его сильно и проникновенно, так страстно и значительно, что оно "величием равное Богу".

Но взаимопонимания нет, согласие не дано, близости не наступает. Мария — это не хрупкая Тамара. Она не гибнет, но душу ее забирает какой-то современный "ангел". А на долю Поэта-Демона достается его кровоточащее сердце, которое несет он, "как собачка... несет перееханную поездом лапу".

Финал поэмы — картина бесконечных пространств, космических высот и масштабов. Сияют зловещие звезды, высится враждебное небо. "Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо". Она не слышит, как идет скорбно, но гордо Поэт, таща сквозь жизнь "миллионы огромных чистых Любовей и миллион миллионов маленьких грязных любят".

Такова "громада" и художественная мощь поэмы "Облако в штанах" Владимира Маяковского.

Мотив самоубийства в творчестве Владимира Маяковского

Великий поэт добровольно уходит из жизни. Не раз в истории литературы этот факт потрясал современников, становился загадкой для потомков.

Тайна смерти самоубийцы, причины, побудившие его к столь страшному, противоестественному концу - все это не перестает тревожить умы простых читателей, становится предметом научного поиска. В истории русской культуры ХХ века 14 апреля 1930 года отмечено крахом иллюзий: в небытие уходит “агитатор, горлан, главарь”. Внимательно прочитать стихи Маяковского, мемуары современников, немногочисленные критические работы, в той или иной степени касающиеся этой проблемы и попытаться понять, как мысль о добровольном уходе из жизни отразилась в художественном мире поэта - вот задача данной работы.

Чтобы понять причины поступка, имеющего общечеловеческую природу, связанного с разными этапами исторического развития общества нужно осветить историю понимания суицида в разные времена.

''Мысль о самоубийстве, - пишет Лиля Юрьевна Брик, - была хронической болезнью Маяковского, и, как каждая хроническая болезнь, она обострялась при неблагоприятных условиях… Всегдашние разговоры о самоубийстве! Это был террор''.

Как ни парадоксально страх смерти уживался в Маяковском с ''исступленной любовью к жизни''.

''Исступленная любовь к жизни'' была от отчаяния, от того ужаса старости, которая надвигалась на Маяковского неумолимо. Маяковский не сумел принять мысль о гибели, как ''нормальные'' люди.

Л. Ю. Брик пишет: ''Как часто я слышала от Маяковского слова ''застрелюсь, покончу с собой. 35 лет - старость! До тридцати лет доживу. Дальше не стану''.

Можно сказать, что внутренне Маяковский много раз проигрывал момент самоубийства, и, похоже, уже был готов к нему, т. к. другого выхода не видел.

В. В. Полонская вспоминает: ''12 апреля у меня был дневной спектакль. В антракте меня вызывают по телефону. Говорит Владимир Владимирович. Очень взволнованный, он сообщает, что сидит у себя на Лубянке, что ему очень плохо… и даже не сию минуту плохо, а вообще плохо в жизни…''.

14 апреля Маяковский застрелился. Насколько по-разному увиден этот трагический день мемуаристами: для Полонской в самоубийстве Маяковского уже многое ясно, оно - один из вариантов его судьбы; для Катаева самоубийство - неожиданность, которую можно было предотвратить.

Как мы видим, воспоминания близко знавших поэта могут служить своеобразной историей его пути к роковому исходу

Французский поэт Андре Бретон, откликнувшийся в 1930 году некрологом на самоубийство Вл. Маяковского, увидел причину трагедии в любви.

''…Для некоторых людей есть восхитительная неизлечимая болезнь.

Поэты… всегда подвластны иллюзии, причем гораздо более драматичной: потеря любимого существа раскачивает перед глазами зеркало вселенной, подталкивая поэта к смерти. Имеем ли мы право - во имя общественного благополучия - оспаривать их выбор, для них всегда жизненно необходимый и очень часто гибельный (гибельный и для тех, кто рядом)? Все убеждает нас, что ни поэт, ни философ не могут уйти от своей судьбы”.

Одной из основных особенностей ранней поэзии Вл. Маяковского является чрезмерная зацикленность лирического героя на идее смерти.

Так как лирический герой - молодой человек лет двадцати, здоровый и сильный:

У меня в душе ни одного седого волоса,

И старческой нежности нет в ней!

Мир огромив мощью голоса,

Иду - красивый,

Двадцатидвухлетний

- и естественная смерть от старости ему не грозит, то его мысли занимает насильственная смерть, покушение на самого себя, самоубийство.

В творчестве 1916г. мотив самоубийства носит устойчивый характер.. Реально он действительно покушался на свою жизнь. Общая атмосфера времени - мировая война - постоянно навевает поэту как “общие пессимистические” взгляды и мысль о распространенности смерти внезапной, насильственной, о ее возможности для каждого молодого человека.

Когда все расселятся в раю и в аду,

Земля итогами подведена будет -

Помните:

В 1916 году

Из Петрограда исчезли красивые люди

Финал стихотворения “Я и Наполеон”:

Люди!

Когда канонизируете имена

Погибших,

Меня известней, -

Помните:

Еще одного убила война -

Поэта самоубийство Большой Пресни

Стихотворение “Лиличка (Вместо письма!)”, где Маяковский рассуждает о возможных способах ухода из жизни, написано в 1916 году. 1916 год - это год попытки самоубийства Маяковского ( по воспоминаниям Л. Ю. Брик). Но в стихотворении лирический герой не совершает последнего рокового шага - он остается жить: и тому есть объяснение - “твой взгляд”, который удерживает его на краю пропасти.

…

И в пролет не брошусь,

И не выпью яда,

И курок не смогу над виском нажать.

Надо мною,

Кроме твоего взгляда,

Не властно лезвие ни одного ножа…

В поэме “Человек”(1916 - тысяча девятисот семнадцатого) в главе “Вознесение Маяковского” детально “проигрываются” все возможные способы самоубийства.

…

Глазами взвила ввысь стрелу.

Улыбку убери твою!

А сердце рвется к выстрелу,

А горло бредит бритвою.

…

К воде манит.

Ведет на крыше скат.

…

Вот так и буду,

Заколдованный,

Набережной Невы идти.

Шагну -

И снова вместе том.

Рванусь -

И снова зря.

Но смерть лирического героя в данном случае неприемлема, он живым возносится на небо. Но не один из описанных способов самоубийства не может быть востребовано.

…

Кому даешь?

Бессмертен я,

Твой небывалый гость.

...

Мессианские претензии Маяковского, столь характерные для его дореволюционного творчества, реализуются в традиционной христианской схеме: поэт живым взят на небо.

Глава “Маяковский в небе” иронична, и на первый взгляд, “вполне безбожна”.

Оглядываюсь.

Это вот

Зализанная гладь -

Это и есть хваленое небо?

…

В облаке скважина.

Заглядываю -

Ангелы поют.

Важно живут ангелы.

Важно.

Но явственно прослеживается отношение Маяковского к потусторонней жизни. Это действительно “тот свет”, куда люди попадают после смерти, и где продолжается их жизнь в другой форме существования.

Постепенно вживался небесам в уклад.

Выхожу с другими глазеть,

Не пришло ли новых.

…

Понравилось.

Стал стоять при выезде.

И если

Знакомые

Являлись, умирав,

Сопровождал их,

Показывая в рампе созвездий

Величественную бутафорию миров.

Маяковский в эти годы в полном расцвете творческих сил, растет его всероссийская известность, и реальное суицидное настроение, становится для него все больше фактом художественного переживания. Это то самое время, о котором он позднее скажет: “Я - поэт. Этим и интересен”.

В трагедии “Владимир Маяковский” самоубийство героя - это акт протеста, вызов окружающему миру. Оно с одной стороны роднит поэта с Христом (сквозной образ дореволюционного творчества), с другой - эпатирует читателя.

Приходите все ко мне,

Кто рвал молчание,...

...А я, прихрамывая душонкой,

Уйду к моему трону

С дырами звезд по истертым сводам.

Лягу,

Светлый,

В одеждах из лени

На мягкое ложе из настоящего навоза,

И тихим,

Целующим шпал колени,

Обнимет мне шею колесо паровоза.

У лирического героя Маяковского есть “избранное” им время для самоубийства. Это декабрь. Это слякоть. Это ветер. Это мокрый снег. Завершающееся самоубийством “Облако в штанах” начинается указанием:

…

Вот и вечер

В ночную жуть

Ушел от окон,

Хмурый,

Декабрый.

...Что ж, бери меня хваткой мёрзкой!

Бритвой ветра перья обрей.

Пусть исчезну,

Чужой и заморский,

Под неистовства всех декабрей.

В “Дешевой распродаже”, поэмах “Флейта - позвоночник” и “Человек” лирический герой из всех возможных способов самоубийства выбирает револьвер. В чем причина именно этого выбора? Во-первых, сам Маяковский любил оружие Л. Ю. Брик вспоминает: “У Маяковского было 5 или 6 пистолетов и револьверов. Он любил оружие. Он замечательно стрелял” ( Брик Л. Ю. ).

Во-вторых, у Маяковского была мания чистоты, боязнь заразиться (этот страх остался после смерти отца). Он боялся заболеть, состариться, т. е. того, что бы сделало его тело и лицо некрасивым. Он хотел идти в вечность таким: “Мир огромив мощью голоса, / иду - красивый, / двадцатидвухлетний”,- именно таким он хотел отправиться в “самое мое бессмертие”. Поэтому Маяковскому важно, чтобы его лирический герой (да и сам поэт), после смерти оставался красивым, чтобы его тело не было изуродовано старостью или предсмертной уродливой гримасой.

Ни в одном из произведений мир героя Маяковского не подвержен влиянию времени, для него не приемлема старость.

У меня в душе ни одного седого волоса,

И старческой нежности нет в ней!

И даже после смерти герой “Человека”, вернувшийся в землю после самоубийства, оказывается обыкновенным здоровым человеком, которого вряд ли можно отличить от живого.

Вспоминает В. А. Катанян, лично знавший Маяковского и видевший его после смерти: “Лицо, прекрасное лицо гладиатора, о котором Марина Цветаева писала - “вглядитесь в лобянные выступы, вглядитесь в глазницы, вглядитесь в скулы, вглядитесь в челюсти” - оно сохранится в незабываемо живым.

Я видел орден запекшейся крови на его голубой рубашке…”( Катанян В. А.)

Наверное, это скрытая цитата из финала поэмы “Облако в штанах”:

Кровью сердце дорогу радую,

Липнет цветами у пыли кителя.

Именно таким с “прекрасным лицом”, с “орденом” на груди хотел вступить Маяковский в бессмертие.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Трегубов Л. Э., Вагин Ю. Р. Эстетика самоубийства. Пермь,

2. Брик Л. Ю. Из воспоминаний. //Дружба народов. 1989. №3

3. Нагибин Ю. //Комсомольская правда. 1988. 28 июля.

4. Полонская В. В. Воспоминания о Маяковском. //Вопросы литературы. 1987. №5.

5. Бердяев Н. А. О самоубийстве: Психологический этюд. М., 1998.

6. Катаев В. П. Трава забвенья. М., 1967.

7. Чхартшвили Г. Писатели и самоубийство. М., 1999.

8. Бретон А. “Любовная лодка разбилась о быт…” (Статья на смерть В. В.Маяковского). // Иностранная литература. 1991. №4.

9. Маяковский В. В. Собрание сочинений: В 13 т. М. 1955. Т. 1. Облако в штанах.

10. Машбиц-Веров И. Поэмы Маяковского. Куйбышев. 1960.

11. Катанян В. А. Последние дни. //Слово. 1993. №7.

12. Андреев Л. Рассказы. Волгоград. 1979.

13. Михайлов А. Маяковский, М.,1988

Новаторство в поэзии Маяковского

Начало XX века – расцвет русской поэзии. В этот период появляются новые поэтические формы, по-другому начинают звучать традиционные темы; возникает необычный поэтический язык. В. В. Маяковского считают новатором в области стихосложения. Его особый стиль, внимание к ритму стихотворения, нетрадиционные рифмовки, использование новых слов – все это отличает поэзию В. В. Маяковского от традиционной лирики. Описание событий в романах и других произведениях поэта вызывало и до сих пор вызывает дискуссии.

В поэтической системе Маяковского особенно важны рифмы, усеченные строки, разноударные стихи. Поэт использует свой стиль написания стихотворения, таким образом, В. В. Маяковский выделяет паузами значимые смысловые строки. Вот как происходит нагнетание тягостной атмосферы безысходности в стихотворении

Хорошее отношение к лошадям

:

Лошадь на круп [пауза]

Грохнулась [пауза – читатель заостряет свое внимание],

И сразу [пауза]

За зевакой зевака [пауза],

Штаны пришедшие Кузнецким клешить [пауза],

Сгрудились…

Такая нетрадиционная разбивка стихотворения на строки помогает поэту привлечь внимание читателя к самому главному, ощущение безысходности передано не только лексически, но и синтаксически, через особую разбивку строки.

В. Маяковский повышенное внимание уделял слову, поэтому в его произведениях встречаем множество авторских неологизмов – слов, придуманных самим поэтом, они наиболее полно раскрывают суть поэтического замысла, передают оттенки авторской речи. В стихотворении

Необычное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче

много авторских неологизмов:

златолобо

,

ясь

,

трезвонится

,

вспоем

. Поэт играет со словами и рифмами, поэтому, например, в данном стихотворении есть омонимы:

Гоню обратно я огни впервые с сотворенья. Ты звал меня? Чаи гони, гони, поэт, варенье!

, синонимы:

солнце

,

златолобо

,

светило

. Поэтическая лексика В. В. Маяковского всегда необычна, и читатель открывает новые значения традиционных слов и форм.

Поэт в своей лирике использует такой поэтический прием как звукопись. Таким образом, читатель не только представляет себе изображенную поэтом картину (большинство стихотворений Маяковского сюжетны), но и слышит то, что происходит. В стихотворении

Хорошее отношение к лошадям

стук копыт умирающей лошади передан следующим образом:

Били копыта,

Пели будто:

– Гриб.

– Грабь.

– Гроб.

– Груб.

Здесь важно не значения слов, а сочетание звуков. По-новому звучат в поэзии В. В. Маяковского традиционные темы. Например, в стихотворении

Прозаседавшиеся

тема бюрократизма раскрывается поэтом через смешение фантастики и реальности, создание гротескных ситуаций, когда люди

…на двух заседаниях сразу.

В день

Заседаний на двадцать

Надо поспеть нам.

Поневоле приходится разорваться.

До пояса здесь,

А остальное

Там

.

В этом же стихотворении используется и еще один новаторский прием В. Маяковского: смешение лексических стилей. В рамках одного произведения есть слова и выражения, тесно связанные с реалиями современного поэту мира, а с другой стороны – встречаются устаревшие формы и слова. Например, по соседству находятся такие слова и выражения: Тео, Гукон (абравиатуры начала ХХ века) и старинная форма глагола орать – оря; неологизм того времени – аудиенция и архаизм – со времени она.

Таким образом, В. В. Маяковский выступил в поэзии начала ХХ века новатором в области стихосложения. Его поэтическая манера привлекла внимание читателя, а талант поставил в один ряд с выдающимися поэтами начала ХХ века.

Отрывок из статьи Б. Пастернака о В. Маяковском и о С. Есенине

(...)

9

Итак, летом 1914 года в кофейне на Арбате должна была произойти сшибка двух литературных групп. С нашей стороны были я и Бобров. С их стороны предполагались Третьяков и Шершеневич. Но они привели с собой Маяковского. Оказалось, вид молодого человека, сверх ожидания, был мне знаком по коридорам Пятой гимназии, где он учился двумя классами ниже, и по кулуарам симфонических, где он мне попадался на глаза в антрактах.

Несколько раньше один будущий слепой его приверженец показал мне какую-то из первинок Маяковского в печати. Тогда этот человек не только не понимал своего будущего бога, но и эту печатную новинку показал мне со смехом и возмущением, как заведомо бездарную бессмыслицу. А мне стихи понравились до чрезвычайности. Это были те первые ярчайшие его опыты, которые потом вошли в сборник "Простое, как мычание".

Теперь, в кофейне, их автор понравился мне не меньше. Передо мной сидел красивый, мрачного вида юноша с басом протодиакона и кулаком боксера, неистощимо, убийственно остроумный, нечто среднее между мифическим героем Александра Грина и испанским тореадором.

Сразу угадывалось, что если он и красив, и остроумен, и талантлив, и, может быть, архиталантлив, — это не главное в нем, а главное — железная внутренняя выдержка, какие-то заветы или устои благородства, чувство долга, по которому он не позволял себе быть другим, менее красивым, менее остроумным, менее талантливым.

И мне сразу его решительность и взлохмаченная грива, которую он ерошил всей пятерней, напомнили сводный образ молодого террориста-подпольщика из Достоевского, из его младших провинциальных персонажей.

Провинция не всегда отставала от столиц во вред себе. Иногда в период упадка главных центров глухие углы спасала задержавшаяся в них благодетельная старина. Так, в царство танго и скетинг-ринков Маяковский вывез из глухого закавказского лесничества, где он родился, убеждение, в захолустье еще незыблемое, что просвещение в России может быть только революционным.

Природные внешние данные молодой человек чудесно дополнял художественным беспорядком, который он напускал на себя, грубоватой и небрежной громоздкостью души и фигуры и бунтарскими чертами богемы, в которые он с таким вкусам драпировался и играл.

10

Я очень люблю раннюю лирику Маяковского. На фоне тогдашнего паясничания ее серьезность, тяжелая, грозная, жалующаяся, была так необычна. Это была поэзия мастерски вылепленная, горделивая, демоническая и в то же время безмерно обреченная, гибнущая, почти зовущая на помощь.

Время! Хоть ты, хромой богомаз,

Лик намалюй мой в божницу уродца века!

Я одинок, как последний глаз,

У идущего к слепым человека!

Время послушалось и сделало то, о чем он просил. Лик его был вписан в божницу века. Но чем надо было обладать, чтобы это увидеть и угадать!

Или он говорит:

Вам ли понять, почему я спокойный,

насмешек грозою

душу на блюдце несу

к обеду идущих лет...

Нельзя отделаться от литургических параллелей. "Да молчит всякая плоть человеча и да стоит со страхом и трепетом, ничтоже земное в себе да помышляет. Царь бо царствующих и господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным".

В отличие от классиков, которым был важен смысл гимнов и молитв, от Пушкина в "Отцах пустынниках" пересказывавшего Ефима Сирина, и от Алексея Толстого, перекладывавшего погребальные самогласны Дамаскина стихами, Блоку, Маяковскому и Есенину куски церковных распевов и чтений дороги в их буквальности, как отрывки живого быта, наряду с улицей, домом и любыми словами разговорной речи.

Эти залежи древнего творчества подсказывали Маяковскому пародическое построение его поэм. У него множество аналогий с каноническими представлениями, скрытых и подчеркнутых. Они призывали к огромности, требовали сильных рук и воспитывали смелость поэта.

Очень хорошо, что Маяковский и Есенин не обошли того, что знали и помнили с детства, что они подняли эти привычные пласты, воспользовались заключенной в них красотой и не оставили ее под спудом.

11

Когда я узнал Маяковского короче, у нас с ним обнаружились непредвиденные технические совпадения, сходное построение образов, сходство рифмовки. Я любил красоту и удачу его движений. Мне лучшего не требовалось. Чтобы не повторять его и не казаться его подражателем, я стал подавлять в себе задатки, с ним перекликавшиеся, героический тон, который в моем случае был бы фальшив, и стремление к эффектам. Это сузило мою манеру и ее очистило.

У Маяковского были соседи. Он был в поэзии не одинок, он не был в пустыне. На эстраде до революции соперником его был Игорь Северянин, на арене народной революции и в сердцах людей — Сергей Есенин.

Северянин повелевал концертными залами и делал, по цеховой терминологии артистов сцены, полные сборы с аншлагами. Он распевал свои стихи на два-три популярных мотива из французских опер, и это не впадало в пошлость и не оскорбляло слуха.

Его неразвитость, безвкусица и пошлые словоновшества в соединении с его завидно чистой, свободно лившейся поэтической дикцией создали особый, странный жанр, представляющий, под покровом банальности, запоздалый приход тургеневщины в поэзию.

Со времен Кольцова земля русская не производила ничего более коренного, естественного, уместного и родового, чем Сергей Есенин, подарив его времени с бесподобною свободой и не отяжелив подарка стопудовой народнической старательностью.

Вместе с тем Есенин был живым, бьющимся комком той артистичности, которую вслед за Пушкиным мы зовем высшим моцартовским началом, моцартовскою стихиею.

Есенин к жизни своей отнесся как к сказке. Он Иван-Царевичем на сером волке перелетел океан и, как жар-птицу, поймал за хвост Айседору Дункан. Он и стихи свои писал сказочными способами, то, как из карт, раскладывая пасьянсы из слов, то записывая их кровью сердца. Самое драгоценное в нем — образ родной природы, лесной, среднерусской, рязанской, переданной с ошеломляющей свежестью, как она далась ему в детстве. По сравнению с Есениным дар Маяковского тяжелее и грубее, но зато, может быть, глубже и обширнее. Место есенинской природы у него занимает лабиринт нынешнего большого города, где заблудилась и нравственно запуталась одинокая современная душа, драматические положения которой, страстные и нечеловеческие, он рисует.

12

Как я уже сказал, нашу близость преувеличивали. Однажды, во время обострения наших разногласий, у Асеева, где мы с ним объяснялись, он с обычным мрачным юмором так определил наше несходство: "Ну что же. Мы действительно разные. Вы любите молнию в небе, а я — в электрическом утюге."

Я не понимал его пропагандистского усердия, внедрения себя и товарищей силою в общественном сознании, компанейства, артельщины, подчинения голосу злободневности.

Еще непостижимее мне был журнал "Леф", во главе которого он стоял, состав участников и система идей, которые в нем защищались. Единственным последовательным и честным в этом кружке отрицателей был Сергей Третьяков, доводивший свое отрицание до естественного вывода. Вместе с Платоном Третьяков полагал, что искусству нет места в молодом социалистическом государстве или, во всяком случае, в момент его зарождения. А то испорченное поправками, сообразными времени, нетворческое, ремесленное полуискусство, которое процветало в Лефе, не стоило затрачиваемых забот и трудов, и им легко было пожертвовать.

За вычетом предсмертного и бессмертного документа "Во весь голос", позднейший Маяковский, начиная с "Мистерии-буфф", недоступен мне. До меня не доходят эти неуклюжие зарифмованные прописи, эта изощренная бессодержательность, эти общие места и избитые истины, изложенные так искусственно, запутанно и неостроумно. Это, на мой взгляд, Маяковский никакой, несуществующий. И удивительно, что никакой Маяковский стал считаться революционным.

Но по ошибке нас считали друзьями, и, например, Есенин в период недовольства имажинизмом просил меня помирить и свести его с Маяковским, полагая, что я наиболее подхожу для этой цели.

Хотя с Маяковским мы были на "вы", а с Есениным на "ты", мои встречи с последним были еще реже. Их можно пересчитать по пальцам, и они всегда кончались неистовствами. То, обливаясь слезами, мы клялись друг другу в верности, то завязывали драки до крови, и нас силою разнимали и растаскивали посторонние.

13

В последние годы жизни Маяковского, когда не стало поэзии ничьей, ни его собственной, ни кого бы то ни было другого, когда повесился Есенин, когда, скажем проще, прекратилась литература, потому что ведь и начало "Тихого Дона" было поэзией, и начало деятельности Пильняка и Бабеля, Федина и Всеволода Иванова, в эти годы Асеев, отличный товарищ, умный, талантливый, внутренне свободный и ничем не ослепленный, был ему близким по направлению другом и главною опорою.

Я же окончательно отошел от него. Я порвал с Маяковским вот по какому поводу. Несмотря на мои заявления о выходе из состава сотрудников "Лефа" и о непринадлежности к их кругу, мое имя продолжали печатать в списке участников. Я написал Маяковскому резкое письмо, которое должно было взорвать его.

Еще раньше, в годы, когда я еще находился под обаянием его огня, внутренней силы и его огромных творческих прав и возможностей, а он платил мне ответной теплотой, я сделал ему надпись на "Сестре моей, жизни" с такими среди прочих строками:

Вы заняты нашим балансом,

Трагедией ВСНХ,

Вы, певший Летучим голландцем

Над краем любого стиха!

Я знаю, ваш путь неподделен,

Но как вас могло занести

Под своды таких богаделен

На искреннем вашем пути?

14

Были две знаменитых фразы о времени. Что жить стало лучше, жить стало веселее и что Маяковский был и остался лучшим и талантливейшим поэтом эпохи. (...) Маяковского стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине. Это было его второй смертью. В ней он неповинен.(...)

Б. Пастернак. Люди и положения. — Борис Пастернак. Стихотворения. — Петрозаводск: Карелия, 1989.

Реферат про Вл. Маяковского. Лирика гражданская и любовная

Как известно, лирика передает переживания человека, его мысли и чувства, вызванные различными явлениями жизни. В лирике Маяковского изображается строй мыслей и чувств нового человека - строителя социалистического общества.

Основные темы лирики Маяковского - со­ветский патриотизм, героика социалисти­ческого строительства, превосходство со­циалистического строя над капиталисти­ческим, борьба за мир, укрепление обо­ронной мощи страны, место поэта и поэзии в рабочем строю, борьба с пережитками прошлого и т. д.

Слитые воедино, они воссоздают ве­личественный облик советского человека, горячо любящего свою родину, преданного идеям революции и народу. Очень дорога открытость, гражданственность поэта, его стремление показать "естество и плоть" коммунизма, каждого зажечь желанием "ду­мать, дерзать, хотеть, сметь". Во имя революции Маяковский создает необычайный ораторский строй стиха, который поднимал, звал, требовал идти вперед.

Лирический герой Маяковского - борец за всеобщее счастье. И на какое бы важнейшее событие современности не откликнулся поэт, он всегда оставался глубоко лирическим поэтом и утверждал новое понимание лирики, в котором настроения советского человека сливаются с чувствами всего советского народа. Герои Маяковского - обычные, но в то же время удивительные люди ("Рассказ о Кузнецкстрое"). Во время строительства города мужественные люди живут под открытым небом, мерзнут, голодают, впереди у них большие трудности, но губы упрямо шепчут в лад: ...через четыре года здесь будет город-сад!.

Лирика поэзии Маяковского богата и разнообразна. Немало своих стихов поэт посвятил патриотизму советских людей. Лучшие из них - "Товарищу Нетте - пароходу и человеку"/1926г./ и "Стихи о советском паспорте". Первое стихотворение - воспоминание о советском дипкурьере Теодоре Нетте, героически погибшем при выполнении служебного долга. Вступлением к теме служит встреча Маяковского с пароходом, носящим имя прославленного героя. Но постепенно пароход как бы одушевляется, и перед поэтом возникает образ человека.

Это он -

я узнаю его

В блюдечках-очках

спасательных кругов. Здравствуй, Нетте!

Затем следует воспоминание о Нетте, который был другом Маяковского. Эти будничные воспоминания сменяются в центральной части стихотворения описанием героического поступка простого советского человека - "след героя светел и кровав". Рамки стихотворения расширяются: начатое с описания дружеской встречи, оно поднимается до мыслей о Родине, о борьбе за коммунизм. Такие как Нетте не умирают - память о них народ воплощает

...в пароходы,

в строчки,

и в другие долгие дела.

Гимном советской Родине звучит и другое лирическое стихотворение Маяковского - "Стихи о советском паспорте"/1929 г./. Стихотворение начинается с незначительного события - с описания проверки паспортов в железнодорожном вагоне в момент прибытия поезда на границу. И поэт замечает многое: и учтивость чиновника, который "не переставая кланяться", "с почтеньем" берет паспорта американца и англичанина; и его пренебрежение

При виде польского паспорта.

И вдруг,

как будто

ожогом

рот

скривило

господину. Это господин чиновник

берет

мою

краснокожую

паспортину.

Мирное течение нарушено.

"Жандармская каста" готова кинуться на поэта, но в его руках -

"молоткастый,

серпастый,

советский паспорт",

за ним - страна социализма.

Маяковский горд за свою могучую Родину:

"Читайте,

завидуйте,

я - гражданин

Советского Союза!"

Поэт всегда отмечал свою ответственность перед советским обществом. Однако, наряду с высокой идейностью и народностью, лирике Маковского присущи и личностных черты.



НЕОКОНЧЕННОЕ

Любит? не любит? Я руки ломаю

ЛЮБОВЬ



Занимаются

любовью в виде спорта,

не успев

вписаться в комсомол.

ГЕЙНЕОБРАЗНОЕ

(Молнию метнула глазами:

"Я видела -

с тобой другая...)

Вы думаете...

И чувствую —

я

для меня мало.

Кто-то из меня вырывается упрямо.

Allo!

Кто говорит?

Мама?

Мама!

Ваш сын прекрасно болен!

Мама!

У него пожар сердца.

Скажите сестрам, Люде и Оле,—

ему уже некуда деться.

Каждое слово,

даже шутка,

которые изрыгает обгорающим ртом он,

выбрасывается, как голая проститутка

из горящего публичного дома.

ЛИЛИЧКА!

Кроме любви твоей,

мне

нету моря,

а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.

Захочет покоя уставший слон -

царственный ляжет в опожаренном песке.

Кроме любви твоей,

мне

нету солнца,

а я и не знаю, где ты и с кем...

ЛЮБЛЮ

Меня вот

любить

учили

в Бутырках.

Сатирическая линия поэмы В. Маяковского "Хорошо"

Поэма Маяковского "Хорошо!" посвящена подготовке и проведению Октябрьской революции, а также ее последующим достижениям. Поэма "Хорошо!" является произведением героическим, но важное место в ней заняла сатира. Маяковский сам оговаривает задачу своей поэмы:

С этою

книгою побыв,

из квартирного

мирка

шел опять

на плечах

пулеметной пальбы,

как штыком,

строкой

просверкав.

Слово "штык" не случайно возникает во вступлении к поэме. В намерение автора входит приравнять перо именно к штыку. И Маяковскому это удается. Так, передавая отдельные реплики фронтовиков, поэт рисует политиков Временного правительства как откровенных болтунов, обманывающих свой народ. Пудовые гири, висящие на шее народа — такое сравнение использует Маяковский, говоря о временщиках:

На шее

кучей

Гучковы,

черти,

Мать их за ноги!

Министры,

Родзянки...

Возглавляет "тюрьму-решето" Керенский. Самая характерная черта этого политика — склонность к политической демагогии и болтовне ("болтает сорокой радостной"). Для того, чтобы создать сатирический портрет премьера, поэт использует прием противопоставления того, каким хочет предстать перед публикой Керенский, с одной стороны, и того, что из себя представляет он на самом деле. Чтобы ярче передать этот контраст, Маяковский рисует радужную сцену, происходящую на Невском проспекте. Ее участниками являются "адъютантик, радостно щебечущий по поводу премьера, восторженные дамы и "дети-пузанчики", которые "кидают цветы и розанчики", чтобы украсить дорогу главному действующему лицу спектакля.

А вот и он:

В аплодисментном

плеске

премьер

проплывает

над

Невским.

Таков Керенский перед толпой. Совершенно иным он предстает тогда, когда в него пристально вглядывается Маяковский. Теперь он оказывается "вертлявым пострелом", раскинувшимся на кровати царицы с характерной бесцеремонностью, либо авантюристом-правителем, который "сам себя уверенно и быстро назначает — то военным, то юстиции, то каким-нибудь еще министром". Перо Маяковского-сатирика беспощадно: Керенский подвергнут осмеянию за жестокость по отношению к участникам аграрных беспорядков, за предательство дела революции.

Интересно описание внешности Керенского. Поэт наделяет его "бонапартьими" глазами и рассказывает о нем стихами, воспроизводящими ритмику стихотворения Лермонтова "Воздушный корабль". Стихотворение это было в свое время посвящено Наполеону. Таким образом у читателя закрепляется связь образа Керенского с образом Наполеона, душителя французской революции. Концовка главы говорит об обреченности Временного правительства:

Пришит к истории,

пронумерован

и скреплен,

и его

рисуют -

и Бродский, и Репин.

Сказано метко и хлестко. В четвертой главе поэмы нарисованы те лидеры партий, которые поддерживали Керенского и были очарованы им, — П. Милюков и Е. Кускова. Маяковский создает комедийную ситуацию: Кускова влюблена в Керенского. Забавность происходящего состоит в том, что влюбленной является почтенная старушка с пожелтевшими волосами. Более того, поэт представляет дело так, будто на наших глазах происходит признание новоявленной Татьяны необычной няне, которой на этот раз оказывается усатый профессор. В итоге рождается литературная пародия на сцену из романа Пушкина "Евгений Онегин", для чего использован и аналогичный размер стиха. Прием этот у Маяковского выполняет сатирическую задачу. Образующийся таким забавным способом союз всех сил, которые поддерживали Временное правительство в его борьбе с революцией, поистине смешон.

Вот некоторые формы сатиры, которые использовал Маяковский в своей поэме "Хорошо!". Она стоит в одном ряду с такими злободневными произведениями автора, как "Стихи о красной шапочке", "Окна РОСТА", "О дряни", "Прозаседавшиеся", разоблачающими истинных врагов молодой советской республики.

Стихотворения Маяковского

Владимир Маяковский. [НЕОКОНЧЕННОЕ]

Антология русской поэзии

I

Любит? не любит? Я руки ломаю

и пальцы разбрасываю разломавши

так рвут загадав и пускают по маю

венчики встречных ромашек

Пускай седины обнаруживает стрижка и бритье

Пусть серебро годов вызванивает уймою

надеюсь верую вовеки не придет

ко мне позорное благоразумие

II

Уже второй

должно быть ты легла

А может быть

и у тебя такое

Я не спешу

и молниями телеграмм

мне незачем

тебя

будить и беспокоить

III

Море уходит вспять

море уходит спать

Как говорят инцидент исперчен

любовная лодка разбилась о быт

С тобой мы в расчете

И не к чему перечень

взаимных болей бед и обид.

IV

Уже второй должно быть ты легла

В ночи Млечпуть серебряной Окою

Я не спешу и молниями телеграмм

Мне незачем тебя будить и беспокоить

как говорят инцидент исперчен

любовная лодка разбилась о быт

С тобой мы в расчете и не к чему перечень

взаимных болей бед и обид

Ты посмотри какая в мире тишь

Ночь обложила небо звездной данью

в такие вот часы встаешь и говоришь

векам истории и мирозданью

Печатается без знаков препинания,

как в записной книжке Маяковского

Владимир Маяковский. ГЕЙНЕОБРАЗНОЕ

Молнию метнула глазами:

"Я видела -

с тобой другая.

Ты самый низкий,

ты подлый самый..." -

И пошла,

и пошла,

и пошла, ругая.

Я ученый малый, милая,

громыханья оставьте ваши,

Если молния меня не убила -

то гром мне,

ей-богу, не страшен.

Владимир Маяковский. ЛЮБЛЮ

Обыкновенно так

Любовь любому рожденному дадена,—

но между служб,

доходов

и прочего

со дня на день

очерствевает сердечная почва.

На сердце тело надето,

на тело — рубаха.

Но и этого мало!

Один —

идиот!—

манжеты наделал

и груди стал заливать крахмалом.

Под старость спохватятся.

Женщина мажется.

Мужчина по Мюллеру мельницей машется.

Но поздно.

Морщинами множится кожица.

Любовь поцветет,

поцветет —

и скукожится.

Мальчишкой

Я в меру любовью был одаренный.

Но с детства

людьё

трудами муштровано.

А я —

убег на берег Риона

и шлялся,

ни чёрта не делая ровно.

Сердилась мама:

Мальчишка паршивый!

Грозился папаша поясом выстегать.

А я,

разживясь трехрублевкой фальшивой,

играл с солдатьём под забором в

три листика

.

Без груза рубах,

без башмачного груза

жарился в кутаисском зное.

Вворачивал солнцу то спину,

то пузо —

пока под ложечкой не заноет.

Дивилось солнце:

Чуть виден весь-то!

А тоже —

с сердечком.

Старается малым!

Откуда

в этом

в аршине

место —

и мне,

и реке,

и стовёрстым скалам?!

Юношей

Юношеству занятий масса.

Грамматикам учим дурней и дур мы.

Меня ж

из 5-го вышибли класса.

Пошли швырять в московские тюрьмы.

В вашем

квартирном

маленьком мирике

для спален растут кучерявые лирики.

Что выищешь в этих болоночьих лириках?!

Меня вот

любить

учили

в Бутырках.

Что мне тоска о Булонском лесе?!

Что мне вздох от видов на море?!

Я вот

в

Бюро похоронных процессий

влюбился

в глазок 103 камеры.

Глядят ежедневное солнце,

зазнаются.

Чего, мол, стоют лучёнышки эти?

А я

за стенного

за желтого зайца

отдал тогда бы — всё на свете.

Мой университет

Французский знаете.

Делите.

Множите.

Склоняете чудно.

Ну и склоняйте!

Скажите —

а с домом спеться

можете?

Язык трамвайский вы понимаете?

Птенец человечий

чуть только вывелся —

за книжки рукой,

за тетрадные дести.

А я обучался азбуке с вывесок,

листая страницы железа и жести.

Землю возьмут,

обкорнав,

ободрав ее,—

учат.

И вся она — с крохотный глобус.

А я

боками учил географию,—

недаром же

наземь

ночёвкой хлопаюсь!

Мутят Иловайских больные вопросы:

— Была ль рыжа борода Барбароссы?—

Пускай!

Не копаюсь в пропыленном вздоре я —

любая в Москве мне известна история!

Берут Добролюбова (чтоб зло ненавидеть),—

фамилья ж против,

скулит родовая.

Я

жирных

с детства привык ненавидеть,

всегда себя

за обед продавая.

Научатся,

сядут —

чтоб нравиться даме,

мыслишки звякают лбёнками медненькими.

А я

говорил

с одними домами.

Одни водокачки мне собеседниками.

Окном слуховым внимательно слушая,

ловили крыши — что брошу в уши я.

А после

о ночи

и друг о друге

трещали,

язык ворочая — флюгер.

Взрослое

У взрослых дела.

В рублях карманы.

Любить?

Пожалуйста!

Рубликов за сто.

А я,

бездомный,

ручища

в рваный

в карман засунул

и шлялся, глазастый.

Ночь.

Надеваете лучшее платье.

Душой отдыхаете на женах, на вдовах.

Меня

Москва душила в объятьях

кольцом своих бесконечных Садовых.

В сердца,

в часишки

любовницы тикают.

В восторге партнеры любовного ложа.

Столиц сердцебиение дикое

ловил я,

Страстною площадью лёжа.

Враспашку —

сердце почти что снаружи —

себя открываю и солнцу и луже.

Входите страстями!

Любовями влазьте!

Отныне я сердцем править не властен.

У прочих знаю сердца дом я.

Оно в груди — любому известно!

На мне ж

с ума сошла анатомия.

Сплошное сердце —

гудит повсеместно.

О, сколько их,

одних только вёсен,

за 20 лет в распалённого ввалено!

Их груз нерастраченный — просто несносен.

Несносен не так,

для стиха,

а буквально.

Что вышло

Больше чем можно,

больше чем надо —

будто

поэтовым бредом во сне навис —

комок сердечный разросся громадой:

громада любовь,

громада ненависть.

Под ношей

ноги

шагали шатко —

ты знаешь,

я же

ладно слажен,—

и всё же

тащусь сердечным придатком,

плеч подгибая косую сажень.

Взбухаю стихов молоком

— и не вылиться —

некуда, кажется — полнится заново.

Я вытомлен лирикой —

мира кормилица,

гипербола

праобраза Мопассанова.

Зову

Поднял силачом,

понес акробатом.

Как избирателей сзывают на митинг,

как сёла

в пожар

созывают набатом —

я звал:

А вот оно!

Вот!

Возьмите!

Когда

такая махина ахала —

не глядя,

пылью,

грязью,

сугробом,—

дамьё

от меня

ракетой шарахалось:

Нам чтобы поменьше,

нам вроде танго бы...

Нести не могу —

и несу мою ношу.

Хочу ее бросить —

и знаю,

не брошу!

Распора не сдержат рёбровы дуги.

Грудная клетка трещала с натуги.

Ты

Пришла —

деловито,

за рыком,

за ростом,

взглянув,

разглядела просто мальчика.

Взяла,

отобрала сердце

и просто

пошла играть —

как девочка мячиком.

И каждая —

чудо будто видится —

где дама вкопалась,

а где девица.

Такого любить?

Да этакий ринется!

Должно, укротительница.

Должно, из зверинца!

А я ликую.

Нет его —

ига!

От радости себя не помня,

скакал,

индейцем свадебным прыгал,

так было весело,

было легко мне.

Невозможно

Один не смогу —

не снесу рояля

(тем более —

несгораемый шкаф).

А если не шкаф,

не рояль,

то я ли

сердце снес бы, обратно взяв.

Банкиры знают:

Богаты без края мы.

Карманов не хватит —

кладем в несгораемый

.

Любовь

в тебя —

богатством в железо —

запрятал,

хожу

и радуюсь Крезом.

И разве,

если захочется очень,

улыбку возьму,

пол-улыбки

и мельче,

с другими кутя,

протрачу в полночи

рублей пятнадцать лирической мелочи.

Так и со мной

Флоты — и то стекаются в гавани.

Поезд — и то к вокзалу гонит.

Ну а меня к тебе и подавней —

я же люблю!—

тянет и клонит.

Скупой спускается пушкинский рыцарь

подвалом своим любоваться и рыться.

Так я

к тебе возвращаюсь, любимая.

Мое это сердце,

любуюсь моим я.

Домой возвращаетесь радостно.

Грязь вы

с себя соскребаете, бреясь и моясь.

Так я

к тебе возвращаюсь,—

разве,

к тебе идя,

не иду домой я?!

Земных принимает земное лоно.

К конечной мы возвращаемся цели.

Так я

к тебе

тянусь неуклонно,

еле расстались,

развиделись еле.

Вывод

Не смоют любовь

ни ссоры,

ни вёрсты.

Продумана,

выверена,

проверена.

Подъемля торжественно стих строкопёрстый,

клянусь —

люблю

неизменно и верно!

Владимир Маяковский. ЛЮБОВЬ

Мир

опять

цветами оброс,

у мира

весенний вид.

И вновь

встает

нерешенный вопрос -

о женщинах

и о любви.

Мы любим парад,

нарядную песню.

Говорим красиво,

выходя на митинг.

На часто

под этим

покрытой плесенью,

старенький-старенький бытик.

Поет на собранье:

"Вперед, товарищи..."

А дома,

забыв об арии сольной,

орет на жену,

что щи не в наваре

и что

огурцы

плоховато просолены.

Живет с другой -

киоск в ширину,

бельем -

шантанная дива.

Но тонким чулком

попрекает жену:

- Компрометируешь

пред коллективом.-

То лезут к любой,

была бы с ногами.

Пять баб

переменит

в течении суток.

У нас, мол,

свобода,

а не моногамия.

Долой мещанство

и предрассудок!

С цветка на цветок

молодым стрекозлом

порхает,

летает

и мечется.

Одно ему

в мире

кажется злом -

это

алиментщица.

Он рад умереть,

экономя треть,

три года

судиться рад:

и я, мол, не я,

и она не моя,

и я вообще

кастрат.

А любят,

так будь

монашенкой верной -

тиранит

ревностью

всякий пустяк

и мерит

любовь

на калибр револьверный,

неверной

в затылок

пулю пустя.

Четвертый -

герой десятка сражений,

а так,

что любо-дорого,

бежит

в перепуге

от туфли жениной,

простой туфли Мосторга.

А другой

стрелу любви

иначе метит,

путает

- ребенок этакий -

уловленье

любимой

в романтические сети

с повышеньем

подчиненной по тарифной сетке.

По женской линии

тоже вам не райские скинии.

Простенького паренька

подцепила

барынька.

Он работать,

а ее

не удержать никак -

бегает за клёшем

каждого бульварника.

Что ж,

сиди

и в плаче

Нилом нилься.

Ишь! -

Жених!

- Для кого ж я, милые, женился?

Для себя -

или для них? -

У родителей

и дети этакого сорта:

- Что родители?

И мы

не хуже, мол! -

Занимаются

любовью в виде спорта,

не успев

вписаться в комсомол.

И дальше,

к деревне,

быт без движеньица -

живут, как и раньше,

из года в год.

Вот так же

замуж выходят

и женятся,

как покупают

рабочий скот.

Если будет

длиться так

за годом годик,

то,

скажу вам прямо,

не сумеет

разобрать

и брачный кодекс,

где отец и дочь,

который сын и мама.

Я не за семью.

В огне

и дыме синем

выгори

и этого старья кусок,

где шипели

матери-гусыни

и детей

стерег

отец-гусак!

Нет.

Но мы живем коммуной

плотно,

в общежитиях грязнеет кожа тел.

Надо

голос

подымать за чистоплотность

отношений наших

и любовных дел.

Не отвиливай -

мол, я не венчан.

Нас

не поп скрепляет тарабарящий.

Надо

обвязать

и жизнь мужчин и женщин

словом,

нас объединяющим:

"Товарищи".

Скрипка и немножко нервно

Скрипка издергалась, упрашивая,

и вдруг разревелась

так по-детски,

что барабан не выдержал:

"Хорошо, хорошо, хорошо!"

А сам устал,

не дослушал скрипкиной речи,

шмыгнул на горящий Кузнецкий

и ушел.

Оркестр чужо смотрел, как

выплакивалась скрипка

без слов,

без такта,

и только где-то

глупая тарелка

вылязгивала:

"Что это?"

"Как это?"

А когда геликон -

меднорожий,

потный,

крикнул:

"Дура,

плакса,

вытри!" -

я встал,

шатаясь полез через ноты,

сгибающиеся под ужасом пюпитры,

зачем-то крикнул:

"Боже!",

Бросился на деревянную шею:

"Знаете что, скрипка?

Мы ужасно похожи:

я вот тоже

ору -

а доказать ничего не умею!"

Музыканты смеются:

"Влип как!

Пришел к деревянной невесте!

Голова!"

А мне - наплевать!

Я - хороший.

"Знаете что, скрипка?

Давайте -

будем жить вместе!

А?"

[1914]

Описание событий в романах и других произведениях В. В. Маяковского в оценке критиков и литературоведов

Б. Пастернак

Какая радость, что существует и не выдуман Маяковский - талант, по праву переставший считаться с тем, как пишут у нас нынче... Поэзию привлекут к поэту две вещи:

Ярость творческой его совести. Чутье неназревшей еще ответственности перед вечностью - его судилищем

.

(Из статьи

Владимир Маяковский.

Простое как мычание

)

Едва ли найдется в истории другой пример того, чтобы человек, так далеко ушедший в новом опыте, в час, им самим предсказанный, когда этот опыт, пусть и ценой неудобств, стал бы так насущно нужен, так полно бы от него отказался. Его место в революции, внешне столь логичное, внутренне столь принужденное и пустое, навсегда останется для меня загадкой. <...>

Тут была та бездонная одухотворенность, без которой не бывает оригинальности, та бесконечность, открывающаяся с любой точки жизни, в любом направленьи, без которой поэзия - одно недоразуменье, временно неразъясненное.

И как просто было это все. Искусство называлось трагедией. Так и следует ему называться. Трагедия называлась

Владимир Маяковский

. Заглавье скрывало гениально простое открытье, что поэт не автор, но - предмет лирики, от первого лица обращающейся к миру. Заглавье было не именем сочинителя, а фамилией содержанья.

(Из повести

Охранная грамота

)

М. Цветаева

Брак поэта с временем - насильственный брак. Брак, которого, как всякого претерпеваемого насилия, он стыдится и из которого рвется - прошлые поэты в прошлое, настоящие в будущее... Вся советская поэзия - ставка на будущее. Только один Маяковский, этот подвижник своей совести, этот каторжанин нынешнего дня, этот нынешний день возлюбил: то есть поэта в себе превозмог.

(Из статьи

Поэт и время

)

...Говоря о данном поэте, Маяковском, придется помнить не только о веке, нам непрестанно придется помнить на век вперед. Эта вакансия: первого в мире поэта масс - так скоро-то не заполнится. И оборачиваться на Маяковского нам, а может быть, и нашим внукам, придется не назад, а вперед. <...>

Когда я говорю

глашатай масс

, мне видится либо время, когда все такого росту, шагу, силы, как Маяковский, были, либо время, когда все такими будут. Пока же, во всяком случае, в области чувствований, конечно, Гулливер среди лилипутов, совершенно таких же, только очень маленьких. <...>

Ритмика Маяковского - физическое сердцебиение - удары сердца - застоявшегося коня или связанного человека... Маяковский, даже в своей кажущейся свободе, связан по рукам и ногам. О стихах говорю, ни о чем другом. <...>

Важная особенность - Маяковский-поэт весь переводим на прозу, то есть рассказуем своими словами, и не только им самим, но любым. И словаря менять не приходится, ибо словарь Маяковского - сплошь обиходен, разговорен, прозаичен (как и словарь

Онегина

, старшими современниками почитавшийся

подлым

). Утрачивается только сила поэтической речи: маяковская расстановка, ритм...

(Из статьи

Эпос и лирика современной России

)

Владимир Маяковский, двенадцать лет подряд верой и правдой, душой и телом служивший -

Всю свою звонкую силу поэта

Я тебе отдаю, атакующий класс! -

Кончил сильнее, чем лирическим стихотворением - лирическим выстрелом. Двенадцать лет подряд человек Маяковский убивал в себе Маяковского-поэта, на тринадцатый поэт встал и человека убил.

Если есть в этой жизни самоубийство, оно не там, где его видят, и длилось оно не спуск курка, а двенадцать лет жизни.

Никакой державный цензор так не расправлялся с Пушкиным, как Владимир Маяковский с самим собой.

Если есть в этой жизни самоубийство, оно не одно, их два, и оба не самоубийства, ибо первое - подвиг, второе - праздник. Превозможение природы и прославление природы.

Прожил как человек и умер как поэт.

(Из статьи

Искусство при свете совести

)

...Своими быстрыми ногами Маяковский ушагал далеко за нашу современность и где-то, за каким-то поворотом, долго еще нас будет ждать.

(Из статьи

Эпос и лирика современной России

)

Ю. Тынянов

Маяковский возобновил грандиозный образ, где-то утерянный со времен Державина. Как и Державин, он знал, что секрет грандиозного образа не в

высокости

, а только в крайности связываемых планов - высокого и низкого, в том, что в XVIII веке называли

близостью слов неравно высоких

, а также

сопряжением далековатых идей

. <...>

Маяковский в ранней лирике ввел в стих личность не

стершегося поэта

, не расплывчатое

я

и не традиционного

инока

и

скандалиста

, а поэта с адресом. Этот адрес все расширяется у Маяковского; биография, подлинный быт, мемуары врастают в стих (

Про это

). Самый гиперболический образ Маяковского, где связан напряженный до истерики высокий план с улицей, - сам Маяковский.

(Из статьи

Промежуток

)

Р. Якобсон

Поэтическое творчество Маяковского от первых стихов в

Пощечине общественному вкусу

до последних строк едино и неделимо. Диалектическое развитие единой темы. Необычайное единство символики. <...>

Я поэта - это таран, тарахтящий в запретное Будущее; это

брошенная за последний предел

воля к воплощению Будущего, к абсолютной полноте бытия:

надо вырвать радость у грядущих дней

. <...>

Вершина цикла - стихи Сергею Есенину. Обдуманно парализовать действие предсмертных есенинских стихов - такова, по словам Маяковского, целевая установка этого стихотворения. Но когда читаешь его сейчас, оно звучит еще могильнее, чем последние строки Есенина. Эти строки ставят знак равенства между жизнью и смертью, а у Маяковского на сей день один довод за жизнь - она труднее смерти.

(Из статьи

О поколении, растратившем своих поэтов

)

Г. Шенгели

Поэзия Маяковского и есть поэзия люмпен-мещанства.

Правда, в литературной работе Маяковского различимы две фазы. Первая - его стихи до революции, - в которых он вообще бунтовал, ниспровергал и бранился. И вторая - когда он,

попробованный всеми, пресный

, пришел к пролетариату, заверил, что

сегодня я удивительно честный

, и стал в стихах посильно содействовать революционному строительству. Но если идеология обеих фаз и различна, то психология, а равно и техника остались одинаковыми, в силу чего и революционные стихи Маяковского имеют мало общего с подлинным духом революции.

В стихах первого периода поражает изобилие строк, говорящих о дурном настроении поэта, о неврастеническом восприятии мира...

Слово

нервы

так и пестрит:

нервы, должно быть

,

у нервов подкашиваются ноги

и пр. Бессонницы - привычное состояние...

Деклассированностъ - вот та почва, на которой взрастает и беспредметная революционность анархизма, и перманентный вызов хулигана, и животная жажда

развлечений

, разъедающая вечернюю улицу. На этой же почве выросла вся эмоциональная напряженность дореволюционной поэзии Маяковского.

И вся его враждебность к буржуазному укладу, все эти заявленья, что кому-то

сытому, как Сытин

,

взял бы да и дал по роже

, все эти призывы:

выше вздымайте, фонарные столбы, окровавленные туши лабазников

, - только неврастеническое дребезжание люмпен-мещанской души, но отнюдь не подлинная революционность, как думали некоторые наивные критики. Уже в семнадцатом году Маяковский не нашел для революции других слов, как:

...сбывается Социалистов великая ересь.

До такой степени туманны и сбивчивы были его представления...

Спрашивается: почему Маяковского кто-то считает поэтом революции? Неужели достаточно наклеить на футуристские хромые ходули разрозненные листки из

Памятки пионера

, изданной каким-нибудь Крыжопольским уизда-том, чтобы считаться поэтом величайшего в истории социального сдвига?

Мне скажут: а

Левый марш

? Да,

Левый марш

. Довольно темпераментная вещь, в которой Маяковский счастливо воспользовался старым как мир приемом рефрена, припева. Но в этом маленьком стихотворении ряд неряшливостей и промахов. Например, автор призывает:

Клячу истории загоним...

Кажется, довольно твердо установлено марксизмом, что социальная революция - исторически необходима и неизбежна; история работает на нее. Зачем же

клячу истории

загонять? Затем, призывая

за океаны

, - Маяковский командует:

Шаг миллионный печатай...

Это значит - опять по воде пешкодером? А комичный конец:

Кто там шагает правой? Левой, левой, левой...

Шагают и правой, и левой попеременно; прыгать на одной ножке по меньшей мере утомительно.

В лихом чтении Маяковского эти промахи стушевываются, - но все же они есть. И в оценке, данной этому стихотворению Блоком:

а все-таки хорошо

, слова

а все-таки

относятся именно к промахам, которых поэт более высокой культуры, чем Маяковский, не допустил бы.

О мелких стихах последних лет говорить не приходится. Стихи против взяточников, стихи против непомерного количества заседаний, стихи о выгодах выигрышного займа, стихи на первое мая, стихи о том, что производство растет и пр., и пр., едва ли кому-нибудь помнятся. В этом их приговор. Несколько удачных строк, - а в остальном те же, набившие оскомину схемы, те же абстракции и та же анархическая суетня, та же неувязка концов с концами.

Став

удивительно честным

, Маяковский покончил с собой: не смея по-старому выворачивать свое лирическое, пусть непривлекательное, нутро, не умея никак слиться с революцией и прощупать в ней нечто живое, изумительно живое, - он бесконечно повторяет свои же штампы.

Это перепевание было отмечено еще Брюсовым в его статье о современной поэзии, хотя он и ставил еще Маяковского на одно из первых мест.

Люмпен-мещанин Маяковский был революционен до революции. После же переворота он стал просто внереволюционен.

И скучен.

(Из статьи

Маяковский во весь рост

)

Д. Шостакович

Я пытался писать музыку на стихи Маяковского, но это оказалось очень трудным, как-то не получалось. Должен сказать, что переложить стихи Маяковского на музыку очень трудно, мне особенно трудно это сделать, так как в моих ушах и сейчас звучит чтение Маяковского и мне бы хотелось, чтобы в музыке нашли себе место интонации Маяковского, читающего свои стихи.

(Из книги

Маяковский в воспоминаниях современников

)

Л. Брик

Маяковский все переживал с гиперболической силой - любовь, ревность, дружбу. Он не любил разговаривать. Он всегда, ни на час не прекращая, сочинял стихи. Вероятно, поэтому так нерастраченно вошли в них его переживания.

(Из статьи

Чужие стихи

)

Н. Асеев

И до сей поры существуют, например, наивные утверждения, что Маяковский не соблюдал канонического размера, так как не умел писать классическими размерами, точно существовал когда-нибудь неизменный, раз навсегда заданный рецепт писания стихов! И до сих пор не переваривают некоторые люди сложность и богатство ритмов, связанных со сложностью и богатством оттенков человеческой речи, тем больше звучащей в стихе, чем выше и богаче его качество.

(Из

Воспоминаний о Маяковском

)

Ю. Олеша

Когда я вспоминаю Маяковского, я тотчас же вижу эти глаза - сквозь обои, сквозь листву. Они на меня смотрят, и мне кажется, что в мире становится тихо, таинственно. Что это за взгляд? Это был взгляд гения...

Это был король метафор... Среди тысячи созданных им метафор он создал одну, которая потрясает меня. Говоря о силе слов, он сказал, что той силе слов, которой

рукоплещут ложи

, он предпочитает ту силу, от которой

Срываются гроба шагать четверкою своих дубовых ножек

. Так мог сказать только Данте. <...>

Я несколько раз предпринимал труд по перечислению метафор Маяковского. Едва начав, каждый раз я отказывался, так как убеждался, что такое перечисление окажется равным перечислению всех его строк.

(Из книги

Ни дня без строчки

)

Л. Тимофеев

Новым в стихе Маяковского было не разрушение силлабо-тонического строя - оно было и до него. И кроме того, он в ряде случаев и не отказывался от силлабо-тонического стиха. Новым было введение в строку паузы как элемента ритма, во-первых, и превращение слова в самостоятельную единицу, во-вторых. Это разрушало слоговую симметрию старого, в основном фразового стиха, позволяло строить стих лишь на чередовании ударных слогов, поддержанных паузами, разрушало силлабо-тоническую схему.

(Из статьи

Системность поэтики Маяковского

)

Г. Адамович

Нет твердых, бесспорных оснований утверждать, что среди молодых советских поэтов идет сейчас нечто вроде

переоценки

Маяковского. Но, по-видимому, молодежь стремится установить свое, особое отношение к нему, отношение, не совсем сходящееся с тем, которое господствовало еще недавно. Интересна и показательна в этом смысле дискуссия, отчет о которой был помещен в июльской книжке журнала

Октябрь

за 1963 год.

Литературная судьба Маяковского сложилась так, как не могла бы она сложиться ни в одной стране, где существует свобода мнений. Всем известно, что при жизни поэта у него было множество врагов, с настойчивой яростью отрицавших его значение и даже его дарование. Однако вскоре после смерти Маяковского Сталин назвал его

лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи

, и, разумеется, в тот же день, в тот же час язвительные критические выпады сменились сплошным славословием. Один из ораторов, выступавших на той дискуссии, о которой я упомянул, утверждает, однако, что

нет ничего ошибочнее мысли, будто слава Маяковского рождена отзывом Сталина

.

Так это или не так, разбирать сейчас не станем. Но вот что удивительно: даже и теперь, когда, по словам того же оратора,

культ личности успешно преодолевается

, даже и теперь нельзя себе представить, чтобы появилась в Советском Союзе статья, где в ценности творчества Маяковского были бы высказаны сомнения. В этом смысле положение его таково же, как и положение Максима Горького. Как и Горький, он до сих пор вне критики, он - над критикой, на недосягаемой для нее высоте, и, очевидно, читатели с этим свыклись и не находят в этом ничего ненормального. А между тем единство и однообразие допускаемых в печать восторгов искусственно, и, наверное, оно не соответствует, да и не может соответствовать истинному отношению к Маяковскому или к Горькому в многомиллионной стране. <...>

Маяковский - великий поэт? Горький - великий прозаик? Допустим, оставим сейчас эти вопросы открытыми. Но ведь и Пушкин был, кажется, великим поэтом. Между тем о Пушкине и при его жизни, и позднее писалось Бог знает что, и это ничуть не повредило его славе. Ткачев после выхода

Войны и мира

печатно заявил, что

в этом романе бездарно все, начиная с названия

, и все-таки Толстой остался Толстым. ... Рано или поздно это насильственное единогласие, это общеобязательное славословие должно обернуться против тех, кого оно будто бы возвеличивает, и намеки на это можно найти в отчете о той же дискуссии, где сказано, например:

Некоторые товарищи склонны полагать, что величие Маяковского связано с той формулой, которой он удостоился в годы культа... Они полагают, что критику культа следует распространить и на эту формулу о якобы лучшем и талантливейшем

.

Несомненно, какое-то

переосмысливание

Маяковского намечается в наши годы повсюду - даже и вне советской России, среди тех литераторов и ценителей поэзии, которые к поклонникам его не принадлежат. Огромный талант его почти никем уже не оспаривается. Однако признание таланта все-таки не то же самое, что возникновение любви к таланту, и надо сказать правду: есть люди, только поэзией или только для поэзии и живущие и все-таки неспособные Маяковского полюбить.

Отталкивают не его приемы, не внешние особенности его поэзии, да и как же не видеть, что он был неистощимо находчив в словосочетаниях, неистощимо остроумен и блестящ даже и тогда, когда ломал русский язык в угоду своим футуристическим прихотям? ...Гораздо хуже то, что сквозит в самых прославленных поэмах его, охарактеризованных, кстати, на дискуссии как

бессмертные шедевры

: развязность, поза, ходульное, вызывающее панибратство со всем миром и даже с самой вечностью, самоуверенное похохатывание, отсутствие

словечка в простоте

...

А талант, повторяю, был огромный, редкий, и надо иметь

пробку вместо уха

(выражение Ремизова, впрочем, по другому поводу), чтобы этого не расслышать. На эстраде Маяковский бывал неотразим. Читал он свои стихи изумительно, как не прочтет ни один артист. Но напрасно было бы искать в его книгах того, что люди ищут и находят у Пушкина или у Тютчева, у Лермонтова или у Блока: он не только не даст им ничего глубокого, облагораживающего, неподдельно человеческого, но отшвырнет их, да вдобавок еще и выругается.

Может быть, Маяковский сам чувствовал, что был по отношению к своему таланту предателем? Как знать! Умер он рано, умер трагически, и о том, как бы развивался дальше его талант, мы можем только гадать.

(Из статьи

Судьба Маяковского

)

Евг. Евтушенко

Своей огромностью Маяковский заслонял свою беззащитность, и она не всем была видна - особенно из зрительного зала. <...>

Великанское в Маяковском было не наигранным, а природным. Кувшины были чужие, но голос - свой. Поэзия Маяковского - это антология страстей по Маяковскому, - страстей огромных и беззащитных, как он сам.

С Лермонтовым Маяковского роднила ненависть ко всему тому, что уничтожает в человеке большие страсти, делая людей обезличенно похожими не только в социальных, но и в интимных отношениях. В Маяковском - и печоринский сардонизм, и отчаяние Арбенина, и задыхающийся, сбивчивый голос затравленного героя

Мцыри

. Презрение к тому, что Пушкин и Лермонтов называли

чернью

, было в генетическом коде Маяковского.

(Из статьи

Огромность и беззащитность

)

Ю. Карабчиевский

Душевная мука - первый личный мотив, на который мы отзываемся в стихах Маяковского и в подлинность которого не можем не верить. <...>

Восприятие мира как чего-то целостного, пронизанного непостижимой тайной, было напрочь ему несвойственно. Он видел мир как совокупность частей, имеющих определенную геометрическую форму, механически соединенных между собой и действующих также по законам механики (абсолютно, кстати, ему неведомым, но как-то само собой разумеющимся). <...>

...Чувством слова он был наделен замечательным - но только в ограниченном, поверхностном слове, доступном глазу и слуху. Правильно было бы о нем сказать, что он обладал чрезвычайно острым, порой гениальным, чувством словесной поверхности. <...>

Стихи Маяковского могут нравиться, ими можно восхищаться, их можно любить - но их нельзя пережить, они не про нас. И это, конечно же, не оттого, что Маяковский пишет всегда о себе, а, напротив, оттого, что о себе он не пишет. Его стихи всегда декларация, никогда не исповедь. И даже если он провозглашает:

исповедь!

- все равно декларация. <...>

Никакие блага, никакие почести, ни те немногие, что воздавались ему тогда, ни даже те, что воздаются сегодня, не могут сравниться с его страшным подвигом, не могут служить за него платой. Он дал этой власти дар речи. Не старая улица, а новая власть так бы и корчилась безъязыкая, не будь у нее Маяковского. С ним, еще долго об этом не зная, она получила в свое владение именно то, чего ей не хватало: величайшегомастера словесной поверхности, гения словесной формулы. <...>

Отношение к Маяковскому всегда будет двойственным, и каждый, кто захочет облегчить себе жизнь, избрав одного Маяковского, будет вынужден переступить через другого, отделить его, вернее, отделять постоянно, никогда не забывая неблагодарной этой работы, никогда не будучи уверенным в ее успехе. <...>

Притяжение к Маяковскому рано или поздно вызывает отталкивание - как естественный и очень понятный защитный рефлекс. И однако, тем более, страшной серьезности его как явления уже никто не в силах оспорить. В сущности, он совершил невозможное. Действуя в бесплодном, безжизненном слое понятий, общаясь лишь с поверхностным смыслом слов, с оболочкой людей и предметов, он довел свое обреченное дело до уровнясамой высокой поэзии... Его вершина пуста и гола, не сулит взгляду ни покоя, ни радости, - но она выше многих соседних вершин и видна с большого расстояния. Так будет всегда, хотим мы этого или нет. В этом исключительность Маяковского, его странное величие, его непоправимая слава.

(Из книги

Воскресение Маяковского

)

В. Ковский

Сталинская оценка Маяковского - одна из тех дьявольских мин, которыми диктатор начинил всю нашу историю и которые

срабатывают

полвека спустя. Государственная опека лишила Маяковского единственного достойного способа защиты - когда имя поэта оберегает сама поэзия, напрямую выходящая к читателю, к неискаженному читательскому восприятию. Ю. Карабчиевский прав, утверждая, что стихи его мы

изучали - не по Маяковскому. Мы изучали их по воспитательнице в детском саду, по учительнице в классе, по вожатой в лагере. Мы изучали их по голосу актера и диктора, по заголовку газетной статьи, по транспаранту в цехе родного завода и по плакату в паспортном отделе милиции

.

(Из статьи

Желтая кофта

Ю. Карабчиевского

)

Тема поэта и поэзии в лирике Маяковского

Двадцатый век — это век колоссальных общественных противоречий и потрясений. Каждый век нуждается в собственном поэте, который сделал бы

боль времен своею собственной болью

. Таким поэтом своего времени был В. Маяковский. С его мощной, властно вошедшей в наше сознание и литературу поэзией связано очень многое. Он первый, используя свой необыкновенный ритм, соединил политику и лирику. Вся его любовь к человеку вылилась в мощную струю нового искусства.

Судьба и творческий путь В. Маяковского — яркий пример страстного служения искусству в трагическое для родины время. Его называли

поэтом-бунтарем

,

поэтом-трибуном

, потому что в своих стихах он выступал против тех норм и правил общественной жизни, которые уничтожают в человеке человеческое, призывал

давать

такое

новое искусство, чтобы выволочь республику из грязи

.

Тема назначения поэта и поэзии — особая в творчестве каждого поэта. Но у Маяковского эта тема наиболее глубоко выявила особенности его лирического героя. В стихотворении

А вы могли бы?

(1913) Маяковский создал яркий образ своей поэзии: он вынужден играть ноктюрн на флейте водосточных труб. В этом стихотворении была сформулирована творческая задача поэта — преображение жизни средствами поэзии. Но в творчестве зрелой поры эта задача обретает иной смысл: поэзия должна

стать на службу

приближения будущего

, утверждать новые человеческие отношения, основанные на принципах свободы личности, радости творческого труда, любви и братства. В поэме

Человек

поэт пишет:

И только боль моя острей, стою, огнем объят, на несгораемом костре немыслимой любви

.

Ранние стихотворения Маяковского считаются футуристическими. Но он пошел дальше своих собратьев по перу, он сумел раздвинуть рамки своего творчества, чтобы стать на голову выше всех. После революции имя Горького стало символом буревестника, Блок воспринимался

как трагический поэт эпохи

, услышавший музыку революции, Маяковский вошел в нашу культуру ее поэтическим знаменосцем, верящим в светлое будущее страны. Каждый поэт рано или поздно дает оценку своему творчеству. Маяковский верил, что его поэзия будет нужна народу. Многие не понимали и не понимают поэта, считая его временным глашатаем революции, сам же поэт Маяковский утверждал обратное:

Мой стих

Трудом

Громаду лет прорвет

И явится

Весомо,

Грубо,

Зримо,

Как в наши дни

Вошел водопровод,

Сработанный

Еще рабами Рима.

И я думаю, что он четко предопределял значение своей поэзии для русского народа. Маяковского волновал вопрос о роли и месте искусства. В стихотворении

Разговор с фининспектором о поэзии

(1926) он продолжает традиции разговора о литературе, ее месте в жизни общества, ее гражданственности:

Гражданин фининспектор!

Простите за беспокойство.

Спасибо…

Не тревожьтесь…

Я постою…

У меня к вам

Дело

Деликатного свойства:

О месте

Поэта

В рабочем строю.

Напряженный труд поэта, ищущего нужное слово, отражен в афористических строчках

Разговора с фининспектором о поэзии

:

Поэзия —

Та же добыча радия.

В грамм добыча,

В год труды.

Изводишь

Единого слова ради

Тысячи тонн

Словесной руды.

Маяковский был сложной, противоречивой натурой, но он был настолько глубок в своих сомнениях и презрениях, что в ту пору по силе идеи, выраженной в его стихах, сопоставить с ним было некого. Многие поэты, не приняв революции, уехали в другие страны, другие творили в более интимном, узком масштабе. Даже Есенин, певец тончайших оттенков человеческой души, не смог понять всего размаха происходящих событий. Наш современник Евтушенко верно отметил, что поэт в России больше, чем поэт. Это полностью можно отнести к Маяковскому. Как он хотел быть понятым! Какой только травле он ни подвергался, но оставался верен себе, не изменяя своих убеждений в зависимости от смены власти. Во вступлении к поэме

Во весь голос

Маяковский писал:

Я к вам приду

В коммунистическое далеко

Не так,

Как песенно-есененный провитязь.

Мой стих дойдет

Через хребты веков

И через головы

Поэтов и правительств.

Вступление к поэме — это политическая декларация, это рассказ о времени и о себе, обращенный в будущее. Во время работы над поэмой Маяковский готовил выставку

20 лет работы

, то есть своеобразный отчет перед читателями. И поэма стала как бы итогом, обобщившим творческий опыт поэта и его размышления о поэзии. В тот период шла острая борьба представителей различных литературных течений. Поэты

чистого искусства

утверждали, что поэзия не должна отражать грубую действительность, а Маяковского они назвали

мелкобуржуазным попутчиком

. Во вступлении к поэме

Во весь голос

показаны отзвуки идейных и эстетических столкновений тех лет. Маяковский говорит о том, что поэзия, прежде всего, должна служить насущным проблемам дня. Он пишет, что мог бы строить нежные романсы, но он приравнивает свое перо к орудию, потому что сейчас это необходимо, нужно бороться с разной дрянью, поэтому он

себя смирял, становясь на горло собственной песне

.

Бухарин писал, что

надоело читать

агитки Маяковского

, ведущим поэтом эпохи он провозгласил Пастернака. Но это абсурд сравнивать таких разных, таких великих и гениальных поэтов. Это все равно, что заявить:

Толстой в литературе есть, а Чехова — нет

. У каждого поэта было свое миропонимание, которое они выражали в своем творчестве. Трагизм положения Маяковского в мире непонимания приводит его к самоубийству. Возможно, это была минутная слабость, возможно, травля поэта. Но 14 апреля 1930 года Маяковского не стало. Не были завершены творческие замыслы, не осуществились планы поездок и встреч с читателями, но остались стихи Маяковского, осталось завоеванное право быть первым в рабочем строю. Злопыхатели даже рифму поэта, его манеру выделять каждое слово превращали в меркантильность. Маяковский гневно отвечал врагам:

Мне

И рубля

Не накопили строчки,

Краснодеревщики

Не слали мебель на дом.

И кроме

Свежевымытой сорочки,

Скажу по совести,

Мне ничего не надо.

Да, Маяковский был партийный поэт, он и не отрицал этого. Он искренне верил в светлое коммунистическое будущее. Последние строки, которые он написал во вступлении к поэме

Во весь голос

, дают четкое представление о его идейной направленности:

Явившись

В Це Ка Ка

Идущих

Светлых лет,

Над бандой

Поэтических

Рвачей и выжиг

Я подыму,

Как большевистский партбилет,

Все сто томов

Моих

Партийных книжек.

Поэт ценил верность высокому долгу прежде всего, даже если бы

собратья по перу

его распяли.