Различные традиции в трактовке природы мира и природы человека в экономической науке

Розмаинский Иван Вадимович

Ни для кого не секрет, что кризис современной экономической науки связан с доминированием в ней неоклассической парадигмы. Нереалистичность предпосылок, лежащих в основе неоклассического подхода – вот где следует искать фундаментальные причины неадекватности многих моделей и рекомендаций в области экономической политики.

Однако при всех своих недостатках неоклассический подход обладает, по меньшей мере, одним очень важным преимуществом – целостностью. Неоклассическая теория представляет собой целостный, универсальный подход для исследования не только подавляющего большинства экономических проблем, но также и ряда вопросов, выходящих за рамки «хозяйства», таких, как заключение брака и рождение детей, «преступления и наказания», а также посещение церквей, участие в политической деятельности, совершение самоубийств и т. д.

Альтернативные же теории, при всей реалистичности предпосылок, лежащих в их основе, не способны дать такого целостного взгляда не то что на окружающий человека мир, но даже на «хозяйство». В этом состоит одна из важнейших причин того, почему разнообразные марксисты, кейнсианцы, институционалисты, эволюционисты и тому подобные «маргиналы» научного мира не смогли «сбросить с пьедестала» неоклассическое учение.

Одна из целей данной работы заключается в том, чтобы продемонстрировать сходство подходов, альтернативных неоклассической парадигме, – т. е. гетеродоксальных, «еретических» подходов – к самым фундаментальным методологическим вопросам экономического анализа. Тем самым, мы покажем, что можно говорить о некоем единстве «антинеоклассических» концепций. При этом мы будет противопоставлять неоклассической теории посткейнсианство и традиционный институционализм как наиболее последовательные и актуальные течения «еретической» экономической мысли.

Каков мир, т. е. окружающая среда, с которой «имеют дело» экономические субъекты? Каковы сами эти субъекты? На наш взгляд, ответы на эти базовые методологические вопросы служат едва ли не главным критерием, по которому расходятся между собой разнообразные экономические теории. Более того, отвечая на указанные вопросы, мы во многом предопределяем «характер» нашей экономической теории, т. е. взаимосвязи между интересующими нас переменными и делаемые выводы.

С одной стороны, неоклассики указывают, что человек обладает неограниченными познавательными способностями и, соответственно, в состоянии обрабатывать безграничное количество информации. С другой стороны, мир характеризуется эргодичностью. Это означает, что его прошлое, настоящее и будущее могут быть описаны одной и той же функцией вероятностных распределений. По сути, время сводится к пространству, в том смысле, что возможны движения из одного состояния времени (места пространства) в другое в любых направлениях. Отсюда следует, в частности, что, во-первых, прошлое не сковывает людей тяжкими оковами необратимости. Во-вторых, люди могут предсказывать будущее, либо «напрямую», либо используя методы теории вероятности. При этом, естественно, если люди могут легко обработать безграничное количество данных, с доступностью (и сложностью) которых проблем не возникает, то, скорее всего, они будут этим заниматься для того, чтобы принимать наиболее выгодные для них решения. А это означает, что люди всегда ведут себя полностью рационально, т. е. оптимизирующим образом.

Ничего удивительного нет в том, что неоклассики приходят к идее равновесия на всех уровнях анализа, и, в частности, к идее о том, что свободная рыночная экономика склонна самостоятельно обеспечивать полную занятость без инфляции и с устойчивым сбалансированным экономическим ростом. Было бы странно ожидать чего-либо иного от экономики, в которой люди-«оптимизаторы» в состоянии обработать сколь угодно много информации, касающейся мира, в котором прошлое, настоящее и будущее онтологически не отличаются друг от друга (подобно тому, как не отличаются друг от друга, допустим, Москва, Санкт-Петербург и Воронеж). Именно здесь, в этих предпосылках, следует искать причины того, почему И. Фишер и Д. Робертсон, М. Фридман и Р. Э. Лукас приходили к таким оптимистичным выводам относительно способности рыночной экономики к «стабильному процветанию».

С другой стороны, традиционных институционалистов и посткейнсианцев характеризует и объединяет трактовка природы мира и природы человека как «несовершенных», хотя это «несовершенство» понималось ими несколько по-разному.

Для традиционных институционалистов характерно, прежде всего, категорическое несогласие с тем, что человек – это «калькулятор, мгновенно вычисляющий удовольствие и боль». Люди обладают ограниченными познавательными способностями, и даже если информация достается им без затрат, существуют особые психологические издержки принятия решений.

Но это «даже если» не работает: поиск информации также требует издержек (позднее это признали и сами неоклассики, но они решили данную проблему естественным для них «оптимизирующим» образом). Ведь часто происходит так, что информация либо труднодоступна, либо, наоборот, ее слишком много. А нередко она чрезмерно сложна. Во всех подобных случаях возникают информационные издержки.

Сочетание всех этих аспектов приводит к тому, что люди не в состоянии использовать всю имеющуюся информацию для принятия оптимальных решений. Полностью рациональное поведение оказывается невозможным. Поэтому на первый план выходят такие принципы поведения, как ориентация на удовлетворительный результат и следование привычкам (а также рутинам). Естественно, применяя такие поведенческие принципы, люди приходят к результатам, совершенно отличным от тех, к которым приходят «оптимизаторы».

Для посткейнсианцев центральную роль играет акцент на фундаментальной неопределенности будущего. Будущее не только неопределенно, но и непознаваемо, поскольку значительная часть информации, касающейся этого-самого будущего, еще не создана. Отсюда следует, что, в ходе принятия решений, в которых важную роль играют предположения по поводу будущего, люди онтологически не могут получить необходимую информацию. Соответственно, они никоим образом не могут вести себя как «оптимизаторы». На первый план выходят эмоции. Важнейшим поведенческим принципом для выбора в условиях фундаментальной неопределенности будущего оказывается «жизнерадостность» [animal spirits], т. е. «спонтанный оптимизм», «природное желание действовать». Другой принцип – ориентация на среднее мнение, смысл которой - в том, что массовое поведение оказывается заменителем знаний.

Естественно, человек, который, к примеру, принимает решения по поводу инвестиций в основной капитал на основании «спонтанного оптимизма» или поведения прочих хозяйствующих субъектов, не придет к результатам, полученным тем, кто сопоставлял предельную производительность капитала со ставкой процента, перебрав при этом всю массу возможных вариантов вложения средств.

Очевидно, что при всем различии акцентов институционалистов и посткейнсианцев (первые фокусируют внимание на масштабности и сложности информации, вторые – на неопределенности будущего, первые подчеркивают роль привычек, вторые – роль эмоций) их объединяет неприятие неоклассического нереалистического видения человека как бесстрастной счетной машины и мира как информационной среды без недостатка, избытка или сложности данных. Иными словами, традиционные институционалисты и посткейнсианцы трактуют природу мира и природу человека реалистично (хозяйствующие субъекты, сталкиваясь со сложным миром, допускают ошибки и принимают неверные решения, и, естественно, вследствие этого сам мир проще не становится). Но также очевидно, что объединение их подходов позволит дать более богатое описание реального поведения людей в реальном мире и сделать «ответ неоклассикам» более целостным.

С только описанными аспектами тесно связан еще один очень важный вопрос, а именно: что важнее: часть или целое?

Как известно, неоклассики исходят из методологического индивидуализма: зная, как «ведет себя» часть, мы понимаем, как «ведет себя» целое. Закономерности поведения отдельного хозяйствующего субъекта распространяются на поведение всей экономической системы. Такой тезис отчасти обусловлен представлением о людях как об «оптимизаторах». Если два полностью рациональных индивида смогли, к примеру, выбрать такую точку на контрактной кривой, которая полностью устраивает их обоих, то почему этого не сделают все остальные, раз проблем со сбором и обработкой информацией не возникает? Ведь у людей имеются безграничные познавательные способности!

Традиционные институционалисты и посткейнсианцы исходят из методологического холизма: «целое больше, чем сумма его частей» (и здесь они даже более едины, чем в предыдущем пункте). Этот тезис во многом обусловлен пессимистичной трактовкой природы человека и природы мира (естественно, эта «пессимистичность» имеет место лишь по сравнению с неоклассическим подходом!). Дело в том, что для преодоления несовершенства природы мира и человеческой природы приходится формировать определенные социальные нормы и институты. Из-за этого каждый отдельно взятый человек не является автономным индивидом, действующим независимо от остальных индивидов и системы в целом. И на цели человека, и на средства их достижения оказывают влияние нормы и поведения других людей и общества в целом.

В принципе, один из примеров уже был нами рассмотрен. Этот пример – ориентация на среднее мнение. Делаемый инвестором выбор варианта вложения средств оказывается побочным продуктом массового поведения. Глубинная причина этого – фундаментальная неопределенность будущего и невозможность вести себя оптимизирующим образом в таких условиях.

Но возможны и другие примеры. Вообще говоря, человек, имеющий ограниченные познавательные способности, и живущий в мире, характеризующемся необратимостью прошлого и неопределенностью будущего, не может не чувствовать себя беззащитным, если функционирует «сам по себе». Поэтому люди стремятся быть частью отдельных социальных групп и общества в целом. Но для этого приходится подчиняться нормам этих «коллективов». Отсюда следует большая значимость группового и массового поведения. Напрашивающийся пример – поведение в соответствие с эффектом Веблена и прочими эффектами, предполагающими «внешние воздействия на полезность».

Кроме того, последствия принятия решения одного человека могут сказаться не только на нем, но и на прочих субъектах и системе в целом. При этом влияния действий данного индивида на его благосостоянии и на благосостоянии общества могут оказаться совершенно разными. Здесь хрестоматийным примером является описанный Дж. М. Кейнсом парадокс бережливости. Впрочем, этот аспект является не следствием вышеописанной «неортодоксальной» трактовки природы мира и природы человека, а просто продуктом реализма (хотя тот же самый реализм как раз и приводит к «еретическому» пониманию мира и человека).

В целом же, отказ от идеи оптимизирующего поведения и отказ от методологического индивидуализма идут «рука об руку». И то, и другое необходимо для получения реалистичной экономической теории.

PAGE 6

Различные традиции в трактовке природы мира и природы человека в экономической науке