ПРОБЛЕМЫ ДОВЕРИТЕЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ В МОНЕТАРНОЙ ЭКОНОМИКЕ

А. К. Ляско,

Институт экономики РАН

ПРОБЛЕМЫ ДОВЕРИТЕЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ

В МОНЕТАРНОЙ ЭКОНОМИКЕ

Доклад, представленный на Российский экономический конгресс,

Москва, декабрь 2009 года

Системы денежного обращения пронизаны отношениями доверия, без которого они не могли бы сколько-нибудь устойчиво существовать в течение длительных периодов времени. Уверенность в покупательной способности денег базируется не столько на твердом знании о природе функционирования денежных систем, сколько на доверии к знакомому средству осуществления расчетов и урегулирования взаимных финансовых требований1. Всякий раз, когда мы сталкиваемся с деньгами, мы даже не задумываемся, стоит ли нам принимать их в качестве средства платежа. Напротив, мы испытываем к ним повседневное доверие без выяснения его причин, зная из прежнего опыта, что опасность разочарования в наших ожиданиях является минимальной.

В своей наиболее общей форме денежные трансакции опираются не на персональное доверие к индивидам, а на безличное доверие к свойствам обменных систем2. Вместе с тем, следует различать абстрактное доверие, являющееся существенным условием функционирования систем денежного обращения, и более конкретные виды доверия к стабильности и ценности отдельных форм денег. Доверие к тому, что некоторая денежная единица будет приниматься в уплату финансовых обязательств по предсказуемому обменному курсу, есть частное проявление доверительных отношений к экономическим агентам и их объединениям, например, к государству, центральному банку и банковской системе, которые ответственны за поддержание нормального денежного обращения.

Таким образом, денежные трансакции подразумевают замещение персонального доверия агента к обязательствам его непосредственного партнера по обменным взаимодействиям на доверие к третьей стороне, не принимающей участия в обмене, но выступающей в роли эмитента денег или денежных инструментов и гарантирующей их последующее беспрепятственное обращение3. Можно сказать, что стабильность денежного обращения зависит от постоянства желания его участников доверять свои интересы системам, в природе которых заключена определенная асимметрия, состоящая в периодическом обмене реальных активов на деньги, сами по себе не обладающие никакой реальной ценностью, помимо их ликвидности и стабильности обращения4. Стабильность и ликвидность денежных инструментов представляют собой два ключевых аспекта доверия к деньгам, подразумевающих как свободную конвертируемость денег в реальные активы, так и уверенность в должном функционировании систем денежного обращения, означающую предсказуемое исполнение ожиданий агента по поводу действий его партнеров по обменам. Это значит, что каждый из участников экономических отношений, опосредованных деньгами, доверяет разумному использованию предоставленных им в обращение денежных инструментов – то есть, полагается на то, что каждый выданный кредит будет возвращен на первоначальных или близких к ним условиях, что каждый вид инвестирования принесет доходность, соизмеримую с прогнозными ожиданиями, что правительство не будет выходить из рамок заранее сформулированной кредитно-денежной политики – и что на внутреннем или внешнем финансовых рынках всегда найдутся инструменты и институты гарантирования, страхования и предотвращения соответствующих рисков.

Здесь следует сделать важную оговорку относительно объекта доверительных отношений в сфере денежного обращения. Будучи обязательствами особого рода, деньги не являются ни товаром, находящимся в относительно стабильных отношениях с другими товарами, ни чистым отражением или символическим представлением существующей экономической реальности5. Скорее, их можно отнести к категории социальных отношений, чье существование определяется наличием особых структурных условий, включающих, среди прочего, институционализованную банковскую практику и легитимную политическую власть, в пределах которых платежные обязательства банков и государства постепенно становятся единой валютой. Таким образом, свойства денег и способы, посредством которых они исполняют свои функции, слагаются под действием социальных отношений, присущих системам денежного обращения6.

Поэтому, говоря о доверии к деньгам, мы подразумеваем под объектом доверия именно систему социально-экономических отношений, опосредованных деньгами, а не сами элементы денежного обращения в форме монет, банкнот или учетных записей на электронных банковских счетах. Доверять кусочкам металла или бумаги столь же бессмысленно, как доверять любому неодушевленному объекту – например, зонту, в том что он не порвется и не подведет нас в минуту сильного ливня. Неодушевленные предметы не могут являться объектами доверительных отношений по той простой причине, что они не могут ответить на них, будучи неспособными ни поддержать, ни опровергнуть наше доверие. Поэтому при обсуждении доверия к деньгам как системе социальных отношений речь скорее может идти о поддержании доверительных ожиданий по поводу коллективных действий индивидов, объединенных в социальные группы и имеющих денежные интересы. В частности, в пределах некоторой социально-экономической общности имеет смысл рассматривать доверие к перспективе приема денег в уплату за поставленные товары и оказанные услуги, к осмысленной и продуманной денежной политике властей или даже просто к постоянству поступления денежных средств из некоторого источника, обладающего определенным социальным статусом.

Первый из упомянутых видов доверительных отношений к деньгам может представляться самоочевидным следствием развитой специализации и разделения труда в современных обществах, которые автоматически приводят к неэффективности непосредственных бартерных обменов между индивидами. Однако, проявление доверия к деньгам как всеобщему и гарантированному средству обмена кажется беспроблемным только на первый взгляд. То, что владелец денег верит, что за них можно беспрепятственно получить товар или услугу, и то, что продавец или поставщик товара или услуги верит в получение встречного вознаграждения, есть проявление обобщенного доверия, основанного на принадлежности обоих участников потенциальной сделки к некоторой социальной общности и на установлении в пределах этой общности отношений обязательного – под угрозой санкций – приема и уплаты денег в обмен на поставленные товары или оказанные услуги. Но что же гарантирует осуществление этих санкций? По существу, ничего. Государство суверенно в своем праве эмитировать валюту, обязательную для хождения на его территории, и никакой другой общественный институт не вправе влиять на его суверенитет в этом вопросе. Не существует социально-экономической системы, стоящей над государством, которая могла бы взять на себя гарантии рисков в том случае, если государство, вследствие сознательных намерений, непродуманных действий или наличия неконтролируемых внешних обстоятельств, окажется не в состоянии поддерживать нормальное денежное обращение на вверенной ему территории.

Деньги, в конечном счете, не обращаются ни на какой другой основе, кроме привычек участников обмена или их полусознательных индуктивных построений, являющихся обобщением прошлого опыта экономических взаимодействий. Потенциальный или действительный обладатель денег должен испытывать доверие либо к правительству, их эмитирующему, либо к эксперту, который способен удостоверить их подлинную ценность в сравнении с номиналом, то есть, текущий обменный курс. Оба эти вида доверия лишены конечных оснований: в первом случае – поскольку доверие к денежным властям не может быть перестраховано гарантиями высшего порядка, во втором – поскольку для проверки суждений эксперта необходимо привлечение другого эксперта, к которому мы должны иметь еще большее доверие, и так далее. Либо выстраиваемая нами пирамида доверия к системам денежного обращения неожиданно обрывается, либо наблюдается бесконечный регресс в попытках обосновать доверительное отношение к деньгам. Разумеется, широкий во времени и пространстве круг сделок с применением денег определенного типа может дать их потенциальному или реальному владельцу непосредственное и достаточно точное представление об их действительной ценности. Но тогда на место доверия приходит знание, в результате чего агент больше не испытывает необходимости доверять эмитенту денег. С другой стороны, это знание является в принципе неполным и потому не может снизить неопределенность по поводу будущего обменного курса денег и даже самого факта их принятия в уплату, что опять-таки оставляет нерешенным вопрос о доверии к деньгам, равно как и об основаниях этого доверия.

Доверие к системам денежного обращения не базируется ни на знании, ни на рациональном доказательстве, ни на собственном опыте. Скорее оно служит проявлением почти религиозной веры в возможность всеобщего обмена материальных и нематериальных благ на деньги7. В отношениях с деньгами индивиды действуют частью по индукции, частью по бессознательной привычке, и всегда – со слепой верой в торжество и надежность института денег, символизирующего общественную организацию и порядок, несмотря на принципиальную неопределенность и непознаваемость будущего. Экономические агенты склонны конструировать пирамиды доверия к элементам денежного обращения, уровень которого постепенно возрастает при переходе от частных и корпоративных денежных обязательств к банковским векселям и государственным облигациям, а также от менее надежных валют к более надежным. Но даже на вершине этой пирамиды индивидам не удается найти «гаранта последней инстанции», который смог бы устранить из их доверия элементы некритической, иррациональной, «религиозной» веры в устойчивость, надежность и предсказуемость денежных систем. Разумеется, государство само и порождает эту иерархическую структуру доверия, принимая свои деньги в качестве универсального средства уплаты налогов и зачета финансовых требований и помещая их, таким образом, на самый верх пирамиды денежного обращения8. Но это означает лишь относительно более высокую степень доверия к деньгам, эмитируемым государством, по сравнению со всеми остальными элементами денежного обращения, как отражение их более высокой ликвидности, а вовсе не абсолютизацию доверительного отношения к государственной денежной единице как таковой.

Доверие к последовательности и продуманности политики денежных властей также имеет схожую иерархическую структуру, опираясь, в конечном счете, на доверие к вышестоящим общественным институтам: ответственности правительства перед избирателями, подотчетности центрального банка парламенту или подчиненности определенных финансовых решений национальных органов власти наднациональным интересам (как в составе Евросоюза). Предполагается, например, что правительство не станет предпринимать безответственных шагов в денежно-кредитной и финансово-бюджетной сфере, поскольку его действия дисциплинируются угрозой утраты поддержки парламентского большинства и досрочной отставки кабинета, и так далее в том же русле. Логика этих рассуждений предполагает, что индивиды имеют определенную иерархию предпочтений в вопросах оказания доверия к денежной политике властей. Они предпочитают доверять выбору избирателей в большей степени, чем действиям назначенных министров финансов, мудрости парламентариев – больше, чем профессионализму служащих центрального банка, и стратегическим директивам европейской бюрократии – больше, чем тактическим соображениям национальных правительств. Почему индивиды проявляют именно такую структуру политических предпочтений – неизвестно, однако в ней явно доминирует стремление обеспечить контроль за надежной работой денежных систем посредством делегирования доверия вышестоящим уровням политической власти. Но, как и в любой другой иерархической структуре, здесь возникает вопрос: кто осуществляет контроль за контролирующими инстанциями? И как далеко можно распространять пирамиду системного доверия без риска ее обрушения, подобно карточному домику?

Еще одна проблема состоит в том, что, несмотря на попытки выстроить пирамиду доверительных отношений в вопросах денежной политики, агенты так же плохо понимают принципы деятельности вышестоящих уровней иерархии, как и ее нижних слоев, доверие к которым они пытаются таким образом обосновать или гарантировать. Индивиды, делегирующие высшим инстанциям свое доверие к исправному действию денежного механизма, в то же время утрачивают непосредственный контроль за ним. Посредством отказа от персонального знания в пользу безличного доверия индивид обретает привычку полагаться на действие сложных систем, сути которых он не понимает, поскольку отказывается тратить свое время и другие ограниченные ресурсы на изучение тонкостей денежного обращения. Доверяющий агент знает, что не в его силах производить какие-либо изменения в работе денежных систем, поэтому он чувствует свою уязвимость перед лицом этих тотальных институтов. В отсутствие возможностей вмешательства и контроля за системами денежного обращения, агентам остается только доверять их привычной предсказуемости9.

Недостаток знания и контроля в распоряжении агентов приводит их к систематическим затруднениям в вопросах формирования их доверительных отношений к политике денежных властей. Например, правительство может увеличивать накопление резервов в иностранной валюте для двух различных целей: чтобы поддержать стабильность национальных денег в случае возникновения валютно-финансовых кризисов или чтобы иметь возможность расплатиться по внешним долгам, когда национальная денежная единица не будет стоить той бумаги, на которой она напечатана. Второй вариант развития событий означает, что правительство заранее отказывается от всякой ответственности за поддержание стабильного денежного обращения10 и потому не заслуживает доверия в вопросах монетарной политики. Но, поскольку индивиды не обладают информацией о действительных намерениях денежных властей, они не располагают основаниями для решения вопроса о доверии к правительству в вопросах стабильности денежного порядка.

Другой пример неоправданного доверия к продуманности денежной политики властей относится к экономической практике пореформенной России. Широкое распространение бартера и иных видов неденежных расчетов в период 1992-1998 годов11 показывает, что доверие к политике поддержания монетарного порядка и обращения денег как средства окончательного урегулирования взаимных стоимостных требований может быть не основано ни на чем, кроме инерции – распространению, по индукции, представления о том, что, как и раньше, безналичный или наличный рубль является универсальным средством расчетов или, по крайней мере, клирингового зачета встречных финансовых обязательств. Дополнительный удар по доверию к деньгам в данном случае нанесла политика российской федеральной власти, которая фактически не сделала ничего, чтобы воспрепятствовать бартерным и иным неденежным формам осуществления расчетов, ограничить их применение или ввести их использование в четкие рамки формального законодательства.

Наконец, доверие к постоянству поступления денег из некоторого источника, обладающего определенным социальным статусом, также имеет аналогичную иерархическую структуру своего устройства, не опирающуюся, в конечном счете, ни на что другое, кроме привычного полагания, социальной инерции и слепой веры. Как отмечает Вивиен Зелизер12, не существует такой вещи, как единые, однородные, универсальные деньги. Вместо этого на рынке имеют хождение множественные формы денег, различающиеся по своему назначению, пользователям, источникам и системам распределения. Деньги оказываются не свободными от действия социальных ограничений, ценностей и норм: у денег, предназначенных на ведение хозяйства, другие принципы расходования, чем у денег, врученных в подарок или выигранных в лотерею; чаевые могут быть предназначены для официантов, но не для адвокатов; карманные деньги на неделю выдаются детям, но не взрослым. Подобная множественность денег, отражающая разнородность социальных отношений, позволяет показать устройство иерархических пирамид доверия к источникам их поступления.

Неработающая домохозяйка доверяет своевременному поступлению денег на ведение домашнего хозяйства, так как их приток обеспечивает работающий муж. Ее доверие может быть обмануто в любой момент – как только муж начнет утаивать заработок или потеряет стабильное рабочее место. У ее супруга иерархия доверия к деньгам иная: он доверяет периодической выплате заработной платы и бонусов, так как он связан контрактными отношениями со своей фирмой, которые, в свою очередь, дисциплинируются рынком и законодательством, защищающим права наемных служащих. Но и его доверие не может быть безгранично твердым: в случае банкротства его фирмы средств на ее счетах может оказаться так мало, что даже кредиторы первой очереди (работники на окладе) могут получить свою зарплату с большим опозданием и не в полном объеме. Наконец, доверие управляющего фирмы к деньгам обеспечивается рыночной позицией его компании, а также его статусом топ-менеджера, которому акционеры доверили управление и с которым разделили риски увеличения или падения капитальной стоимости акционерного общества. Однако, даже все вместе взятые частные и государственные страховые и перестраховочные механизмы снижения предпринимательских рисков не позволяют управляющему полностью доверять поступлению запланированных денежных потоков. Перспектива банкротства, враждебного поглощения или потери рыночной власти постоянно подтачивает проявление его доверия к деньгам в форме потоков наличности, бонусов или опционов. На самом верху экономической пирамиды нет кредитора последней инстанции, к которому, как к божеству из машины, можно было бы обратить просьбы о покрытии разрыва в ликвидности, – и этот факт равным образом подтачивает как доверие профессиональных инвесторов к перспективным, но рискованным инструментам финансовых рынков, так и доверие простых смертных к бесперебойному поступлению денежных выплат, гарантирующих привычный уровень их существования.

Хороший пример построения иерархических пирамид доверия к перспективе поступления (возврата) денег, которые не имеют под собой конечных оснований, дает рассмотрение того, как функционирует кредитное доверие на основе рейтингов и других инструментов ранжирования заемщиков. Принятие потенциальным кредитором рекомендаций относительно заемщика со стороны других лиц является типичным случаем переноса доверительных отношений на суждения информационных посредников, что облегчает конструирование первичного доверия к способности получателя кредита действовать в соответствии с ожиданиями банка13. Однако, хотя кредитор и доверяет рекомендациям посредников (других банков, корпораций, рейтинговых агентств) в большей степени, нежели заявлениям непосредственного заемщика, он все же не может сказать, что его доверие к информационным посредникам зиждется на прочной основе. Суждения сторон, рекомендующих заемщика как партнера, который заслуживает доверия, обладают в глазах банка-кредитора относительно более высокой надежностью, но эта надежность не является абсолютной. Другими словами, конечные риски организации, выдающей заемные средства, не могут быть полностью гарантированы или устранены благодаря последовательному возведению доверия на все более высокую ступень социальной иерархии.

Дополнительную сложность формированию доверительного отношения к заемщику сообщает тот факт, что доверие со стороны банка-кредитора может понижать лишь некоторые риски, в основном, относящиеся к оппортунистическому поведению заемщика. Оно не в состоянии ничего поделать с рисками другого рода – что вся программа, под которую были выделены кредитные ресурсы, окажется несостоятельной из-за смены технологических, рыночных или организационных парадигм. Более того, расчет рисков при определении степени доверия затрудняется не только невозможностью конкретного предсказания будущего и нестандартностью входящей информации, но и наличием эффектов обратного воздействия проявленного доверия на уровень риска невозврата кредита, воспринимаемый банком, и уровень надежности поведения заемщика, собирающегося обслуживать взятый кредит14.

1 Misztal B. A. Trust in Modern Societies: The Search for the Bases of Social Order. – Cambridge, Polity Press, 1996, p. 75.

2 Dodd N. The Sociology of Money: Economics, Reason and Contemporary Society. – Cambridge, Polity Press, 1994, p. 136.

3 Coleman J. S. Foundations of Social Theory. – Cambridge, MA, Belknap Press, 1990, p. 186.

4 Parsons T. Sociological Theory and Modern Society. – New York, Free Press, 1967, p. 276.

5 Ingham G. Money is a Social Relation. – Review of Social Economy, 1996, vol. 54, No 4, Winter, p. 523.

6 Ingham G. ”Babylonian Madness”: On the Historical and Sociological Origins of Money, in: Smithin J. (ed) What is Money? – London, Routledge, 2000, p. 31.

7 Simmel G. The Philosophy of Money, 2nd enlarged edn, 1st edn 1978, edited by D. Frisby. – London, Routledge, 1990, p. 179; Giddens A. The Consequences of Modernity, p. 27.

8 Bell S. The Role of the State and the Hierarchy of Money. – Cambridge Journal of Economics, 2001, vol. 25, No 2, March, p. 149-163.

9 Luhmann N. Op. cit., p. 50.

10 Frankel S. H. Two Philosophies of Money: The Conflict of Trust and Authority. – New York, St. Martin’s Press, 1977, p. 41.

11 Макаров В. Л., Клейнер Г. Б. Бартер в России: институциональный этап // Вопросы экономики, 1999, № 4; Ляско А. К. Бартер: теория и практика. – М., Финстатинформ, 2001; Полтерович В. М. Институциональные ловушки и экономические реформы // Экономика и математические методы, 1999, т. 35, вып. 2, с. 3-20.

12 Zelizer V. A. The Social Meaning of Money. – New York, Basic Books, 1994.

13 Coleman J. S. Op. cit., p. 184; Sztompka P. Trust: A Sociological Theory. – Cambridge, Cambridge University Press, 1999, p. 46.

14 Rivaud-Danset D. Trust and Collective Action in Financial Markets, in: Lazaric N., Lorenz E. (eds) Trust and Economic Learning. – Cheltenham, Edward Elgar, 1998, p. 86.

PAGE 6

ПРОБЛЕМЫ ДОВЕРИТЕЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ В МОНЕТАРНОЙ ЭКОНОМИКЕ