Система образов (о романе «Господа Головлевы» М. Е. Салтыкова-Щедрина)
В щедринском романе перед читателем проходят три поколения семьи Головлевых: Арина Петровна, ее дети и внуки. В первом поколении семья еще кажется крепкой. Арина Петровна со свойственной ей энергией и предприимчивостью закладывает основы головлевского благосостояния. Но уже тогда в семье нарушаются естественные человеческие отношения. Отмена крепостного права ускоряет процесс разложения - и во втором поколении черты "выморочности", обреченности становятся более заметными. Дети Арины Петровны оказываются неприспособленными к жизни. Умирают Аннушка, Степан, человек по-своему талантливый, окончивший даже университет, но не имевший внутренних сил, чтобы противостоять окружающей его гнилой среде, умирает его брат Павел...
Сама Арина Петровна вынуждена была признать, что ее исключительное служение семье на самом деле было служением призраку, который она сама же и создала: "Всю жизнь она что-то устраивала, над чем - то убивалась, а оказывается, что убивалась над призраком. Всю жизнь слово "семья" не сходило у нее с языка, во имя семьи она одних казнила, других награждала; во имя семьи она подвергла себя лишениям, истязала себя, изуродовала всю свою жизнь - и вдруг выходит, что семьи-то именно у нее и нет!"
Еще отчетливее печать обреченности проявляется в третьем поколении, которое гибнет совсем молодым. На этом фоне вырастает зловещая фигура среднего сына Арины Петровны - Порфирия, прозванного Иудушкой. Образ Иудушки - олицетворение хищничества, жадности, лицемерия. Он, погубивший всех своих близких - мать, братьев, детей, племянниц, сам обрекает себя на неминуемую гибель. Щедрин показывает, как закон, право, мораль, религия служили Иудушке и ему подобным ширмой. Порфирий лицемерит постоянно - не только перед другими, но и перед самим собой, лицемерит даже тогда, когда это не приносит ему никакой практической пользы. Щедрин специально подчеркивал, что это не лицемерие мольеровского Тартюфа. Тартюф лжет сознательно, преследуя свою определенную и конкретную цель, а Иудушка "не столько лицемер, сколько пакостник, лгун и пустослов".
На примере Иудушки ясно видно, какую роль в создании сатирического образа играет у Щедрина речевая характеристика. Так, явившись к умирающему брату Павлу, Иудушка буквально изводит его своим тошнотворным и елейным пустословием - тем более омерзительным, что оно приправлено "родственными" словечками, образуемыми с помощью уменьшительных суффиксов: "маменька", "дружок", "подушечка", "водичка" и даже "маслице деревянненькое".
В реальной жизни Иудушка далеко не всегда мог полностью утолить свою жажду стяжательства, склонность к тиранству. Тогда он создает для себя некий фантастический мир, в котором он "неизменно доходил до опьянения; земля исчезала у него из-под ног".
Только перед самой смертью "ужасная правда осветила его совесть, но осветила поздно, без пользы, уже тогда, когда перед глазами стоял лишь бесповоротный и непоправимый факт. Вот он состарился, одичал, одной ногой в могиле стоит, а нет на свете существа, которое приблизилось бы к нему, "пожалело" бы его. Зачем он один? Зачем он видит кругом не только равнодушие, но и ненависть? Отчего все, что ни прикасалось к нему, - все погибало?" Происходит пробуждение одичавшей совести, что представляет собою элемент трагический. Не случайно в период работы над "Господами Головлевыми" Щедрин признавался, что ему "хотелось бы и трагического попробовать". Мотив прозрения стал ведущим в романе. Прозрение, настигающее каждого из членов семьи Головлевых, становится своеобразным судом совести, нравственным возмездием.
В "Господах Головлевых" Щедрин почти не применяет приемов, характерных для "Истории одного города". Вместо сатирического гротеска, гиперболы, фантастики писатель использует метод психологического анализа, пристально исследует внутренний мир своих героев, прежде всего Иудушки Головлева. Психологический анализ ведется с помощью сложного переплетения речевого строя персонажей с авторской оценкой их мыслей и переживаний. Авторское начало неизменно ощущается на протяжении всей книги.
При всей его конкретности образ Иудушки стал широчайшим художественным обобщением.