Живая старина Ивана Шмелёва: Из истории создания «Лета Господня»

Описание событий в романах и других произведениях Ивана Сергеевича Шмелёва (1873–1950), классика русской литературы ХХ века, оказалось в кругу школьного литературного образования только в перестроечное время, а сейчас, в условиях едва ли не планомерного уничтожения литературы в школе, вновь начинает уходить за отечественный культурный горизонт. Между тем его наследие совершенно живое, а книгу «Лето Господне» надо бы прочитать каждому, кто говорит по-русски (или хотя бы знать о ней). Основа большевизма, основа коммунизма в гуманитарной сфере — историческое беспамятство, деиндивидуализация истории, превращение человека в функцию по созданию грядущей гармонии, чудовищная, диаволова профанация любой религиозной философии, но, разумеется, прежде всего — христианства. И. С. Шмелёв, потеряв единственного сына, безвинно уничтоженного “товарищами”-“интернационалистами”, оказавшись в изгнании, восстановил в «Лете Господнем» (1927–1944) — для русского языка и литературы, для всех нас, для всемирной истории — мир дооктябрьского московского (и российского!) быта, среду, сложившуюся в нашей стране на протяжении столетий и в течение исторически кратчайшего времени всеми сообща уничтоженную.

Людмила Суровова. ЖИВАЯ

СТАРИНА ИВАНА ШМЕЛЁВА:

Из истории создания «Лета

Господня». М.: Совпадение,

2006. 304 с. (Русская

словесность: история и

современность).

«Лето Господне» чаще всего называют романом. Но это, конечно, особый роман русского склада — стоящий в одном ряду с такими шедеврами русской модификации жанра, как «Евгений Онегин», «Герой нашего времени», «Мёртвые души», «Война и мир», «История одного города»… Подробно исследуя историю складывания «Лета Господня», Л. Ю. Суровова постоянно удерживает её и в психологическом контексте. Она, по сути, пишет две биографии — биографию книги и биографию Шмелёва, прошедшего через “ужас случившегося с родиной”, а затем испытывающего на себе “унизительное положение эмигранта”, бьющегося вместе с соотечественниками с нуждой в приютивших их странах. Первые книги Шмелёва, выпущенные за границей, “почти целиком основаны на негативном опыте”, но, к счастью, сам писатель уже начинает тяготиться “болезненными темами”, нуждается “в отдыхе от них”. Так возник замысел книг «История любовная», «Лето Господне» и «Богомолье» (вот ещё шедевр Шмелёва); двумя последними он, по его собственному выражению, “лечился”.

Само содержание «Лета Господня» словно вело своего создателя, подсказывая ему, как “серию очерков обратить в роман, в семейную хронику одного года” (с. 68). Из газетных публикаций в газете «Возрождение» постепенно выросла настолько многомерная книга, что исследователи не только обсуждают своеобразие её жанра, но и до сих пор ищут ей место в круге детского чтения.

Отмечая, что хотя роман «Лето Господне» “не укладывается в рамки детской литературы”, Л. Ю. Суровова подчёркивает: именно “дети способствовали его написанию, являясь вдохновителями” (с. 27). И затем развёртывает подробную картину русского детства в изгнании, основанную на подробном изучении материалов из наследия русского зарубежья — главы «Дети эмиграции (1920-е годы)» и «Дети эмиграции (1930-е годы)».

Вообще, положив в основу композиции классический принцип такого рода монографий — от исследования замысла к разбору подробностей его воплощения, Л. Ю. Суровова, несмотря на свою человеческую, а значит, и научную молодость, выступает как основательный историк литературы и культуры. Читателю дано узнать не только историю создания «Лета Господня», но и множество подробностей, связанных с работой И. С. Шмелёва над книгой. Мы видим, что это не было затворничество мастера в келье. Одна из самых поэтичных, музыкально организованных книг в русской литературе ХХ века создавалась в круговерти европейской, парижской жизни между двух мировых войн, а затем и во время Второй мировой.

Особый интерес вызывает раздел «От праздников к будням», включающий главы «“Лето Господне” и праздничные номера эмигрантских журналов и газет» («Рождественские номера», «Пасхальные номера») и «Участие И. Шмелёва в журнале И. А. Ильина “Русский колокол”»). Гурманы историко-филологического склада оценят и раздел «Наследие XVII века», где показан древнерусский контекст «Лета Господня», а также рассмотрена деятельность культурного общества «Икона» в Париже, к сожалению, в современной России почти не популярного.

Ценнейшая страничка в монографии Л. Ю. Сурововой — «Хронология романа». В ней указаны не только даты и места первопубликаций глав, но и их соотношение с окончательной композицией книги. Перед нами — своеобразный путеводитель по истории замысла и его воплощения, помощник читателю в его собственных путешествиях по этой бесконечной и вечной книге.

При всём вышесказанном монография Л. Ю. Сурововой лишена той научной “умилённости”, которая свойственна иным как бы литературоведческим трудам (намеренно использовал это слово, которым пытались ударить Шмелёва многие его критики). Подробно показывает она споры единомышленников — философа Ивана Ильина и Шмелёва, касается истории с неприсуждением Шмелёву Нобелевской премии по литературе (хотя, на мой взгляд, несправедливо относясь к “счастливчику” — И. А. Бунину), передаёт множество сложных коллизий, возникающих в любом быту, тем более в эмигрантском.

При этом должен отметить, что тема путеводителя по «Лету Господню» монографией Л. Ю. Сурововой не исчерпана. Книга явно требует продолжения — скорее всего, в виде историко-культурного комментария по главам, который в итоге должен привести исследовательницу к необходимости академического издания шедевра, может быть, в серии «Литературные памятники». Но пока порадуемся уже свершённому.

На страницах монографии не раз появляется выражение, которое связано с дружбой И. С. Шмелёва с выдающимся мыслителем Антоном Владимировичем Карташёвым, с его идеей сердечного богословия (“Сердцем человек, ничего не зная умом, знает решительно всё, что ему нужно: о Боге, о себе и о всём в мире”; с. 287). Наверное, именно здесь и тайна притягательности «Лета Господня».

Сергей Дмитренко