Свободный стих Серебряного века

Отроком строгим бродил я

По терпким долинам

Киммерии печальной,

И дух мой незрячий

Томился

Тоскою древней земли.

В сумерках, в складках

Глубоких заливов,

Ждал я призыва и знака,

И раз пред рассветом,

Встречая восход Ориона,

Я понял

Ужас ослепшей планеты,

Сыновность свою и сиротство...

Бесконечная жалость и нежность

Переполняют меня.

Я безысходно люблю

Человеческое тело. Я знаю

Пламя,

Тоскующее в разделённости тел.

Я люблю держать в руках

Сухие горячие пальцы

И читать судьбу человека

По линиям вещих ладоней.

Но мне не дано радости

Замкнуться в любви к одному:

Я покидаю всех и никого не забываю.

Я никогда не нарушил того, что растёт,

Не сорвал ни розу

Нераспустившегося цветка:

Я снимаю созревшие плоды,

Облегчая отягощённые ветви.

И если я причинял боль,

То потому только,

Что жалостлив был в те мгновенья,

Когда надо быть жестоким,

Что не хотел заиграть до смерти тех,

Кто, прося о пощаде,

Всем сердцем молили

О гибели...



1911

Марина Цветаева

На завитки ресниц

Невинных и наглых,

На золотой загар

И на крупный рот, —

На весь этот страстный,

Мальчишеский, краткий век

Загляделся один человек

Ночью, в трамвае.

Ночь — черна,

И глаза ребёнка — черны,

Но глаза человека — черней.

— Ах! — схватить его, крикнуть:

— Идём! Ты мой!

Кровь — моя течёт в твоих тёмных жилах.

Целовать ты будешь и петь

Как никто на свете!

Насмерть

Женщины залюбят тебя!

И шептать над ним, унося его на руках

по большому лесу,

По большому свету,

Всё шептать над ним это странное

слово: — Сын!



29 августа 1916

Николай Гумилёв

Мои читатели

Старый бродяга в Аддис-Абебе,

Покоривший многие племена,

Прислал ко мне чёрного копьеносца

С приветом, составленным из моих стихов.

Лейтенант, водивший канонерки

Под огнём неприятельских батарей,

Целую ночь над южным морем

Читал мне на память мои стихи.

Человек, среди толпы народа

Застреливший императорского посла,

Подошёл пожать мне руку,

Поблагодарить за мои стихи.

Много их, сильных, злых и весёлых,

Убивавших слонов и людей,

Умиравших от жажды в пустыне,

Замерзавших на кромке вечного льда,

Верных нашей планете,

Сильной, весёлой и злой,

Возят мои книги в седельной сумке,

Читают их в пальмовой роще,

Забывают на тонущем корабле.

Я не оскорбляю их неврастенией,

Не унижаю душевной теплотой,

Не надоедаю многозначительными намёками

На содержимое выеденного яйца,

Но когда вокруг свищут пули,

Когда волны ломают борта,

Я учу их, как не бояться,

Не бояться и делать что надо.

И когда женщина с прекрасным лицом,

Единственно дорогим во вселенной,

Скажет: “Я не люблю вас”, —

Я учу их, как улыбнуться,

И уйти и не возвращаться больше.

А когда придёт их последний час,

Ровный, красный туман застелет взоры,

Я научу их сразу припомнить

Всю жестокую, милую жизнь,

Всю родную, странную землю

И, представ перед ликом Бога

С простыми и мудрыми словами,

Ждать спокойно Его суда.



1921

Велимир Хлебников

Отказ

Мне гораздо приятнее

Смотреть на звёзды,

Чем подписывать

Смертный приговор.

Мне гораздо приятнее

Слушать голоса цветов,

Шепчущих: “Это он!” —

Склоняя головку,

Когда я прохожу по саду,

Чем видеть тёмные ружья

Стражи, убивающей

Тех, кто хочет

Меня убить.

Вот почему я никогда,

Нет, никогда не буду

ПРАВИТЕЛЕМ!



Январь 1922