Специфика «хищного» типа в романах Ф.М. Достоевского

МИНОБРНАУКИ РОССИИ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«ВОРОНЕЖСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

Филологический факультет

Кафедра русской литературы

Специфика «хищного» типа в романах Ф.М. Достоевского

Курсовая работа
По специальности 031001 – Филология

Зав. кафедрой_________ Фаустов А. А., доктор филологических наук,

профессор

Студент__________ Погосян П. В., 4 курс, д/о

Руководитель__________Фаустов А. А., доктор филологических наук, профессор

Воронеж 2011

Содержание:

  1. Динамика развития «хищного» типа
    1. Динамика развития образа Версилова
    2. Динамика развития образа Ставрогина
    3. Образ князя Валковского как героя - «хищника»
    4. Динамика развития «хищного» типа в рукописных редакциях к роману «Идиот»
  2. Специфика «хищного» типа

1. Динамика развития «хищного типа»

  1. Динамика развития образа Версилова

В первоначальных планах «Подростка», когда идея «беспорядка» и «безобразия» современного, «химически» разлагающегося общества трактуется автором прежде всего как результат отсутствия нравственных основ, главным героем романа выступает «Он» — «хищный тип», духовно близкий Ставрогину. Он же — движущая сила сюжета. Поэтому центральное место в сюжете занимают Его интриги, Его жестокость и мучения («жучок»), Его отношения с другими трагическими героями (жена, падчерица, мальчик). По мере того, как идея о всеобщем разложении «основ» приобретает все более глубокий, современный социальный смысл, возникает потребность в другом главном герое. Им и становится подросток с его теорией обогащения, превратившейся в страсть и цель жизни. Каким же должно быть в такой структуре романа значение образа «Его»? Достоевский неизбежно пришел к необходимости произвести здесь важные изменения. На той же странице, где зафиксировано окончательное решение автора сделать главным героем подростка: «Полное заглавие романа: ПОДРОСТОК...)}, имеется следующая знаменательная запись. «! ЛИЦО: (тип). Мечтатель. Может быть, это сам Он и есть. №. ГЛАВНОЕ. Лицо это может быть введено не иначе, как органически связанное с романом»1

. Итак, намечается вместо «настоящего хищного типа» сделать Его «мечтателем».

Не сразу, а постепенно, черты «хищного» типа начинают приглушаться в Версилове (исчезает, в частности, образ загубленной падчерицы). Сравнительно долго сохраняется в сюжете несчастный мальчик, которого жестоко преследует «Он», что на каком-то этапе ощущается автором как некая несообразность. Читаем - запись; «№. НЕПРЕМЕННО. В ходе романа подросток дивится: Как этакий терпимый человек, твердый и высокого идеала, великодушия человек (№. Перенесение обид, учительница и проч.) — как мог Он раздирать рот ребенку».2 Далее образ замученного мальчика исчезает и сохраняется лишь в рассказе Макара Долгорукого о купце. Нивелировав черты «хищного типа» в Нем, Достоевский долгое время не хотел терять этой темы в ее первоначальном значении и оттого так много внимания уделял «хищничеству» Лизы. На время она, вместо «Него», который, как «мечтатель», уже не может выполнять такой функции, становится движущей силой в развитии интриги романа. Она уже связана с Ламбертом и компанией. Постепенно Достоевский все более ощущает необходимость для раскрытия «идеи» подростка именно ламбертовского, буржуазного хищничества и усиливает роль Ламберта в движении сюжета. Достоевский много обдумывает трагический исход судьбы Лизы («Конец Лизы как колокольный звон»), но затем все-таки отказывается от этого образа. Несчастный конец (самоубийство) венчает историю другой героини романа — «запуганной» Оли, по ее характер очень мало похож на характер Лизы. Исключение «хищного типа» Лизы из сюжета «Подростка» связано, по-видимому, с другой идеей романа, о которой мы уже говорили,— с идеей нравственного возрождения. «Исчезновение» Лизы происходит одновременно с возникновением образов Макара Долгорукого и «мамы». Новый образ Лизы, совсем не похожий на прежний, определен все той же тенденцией. Это направление романа захватывает отчасти и образ Версилова, поэтому задуманное для него самоубийство отменяется, вместо чего в финале изображается картина примирения. По мере раскрытия в Версилове типических черт «мечтателя» его отношения с Ахмаковой, помимо чисто романической стороны (унаследованной от любви «Его» к «княгине» из ранних редакций), изображаются как идейный поединок. «Я бы сама пошла в заговор и стала все разрушать, если бы это могло к чему-нибудь повести»3,—говорит Ахмакова Версилову во время их единственного разговора в романе. «Идите на подвиги»4,— отвечает он ей. Ахмакова: «Подвиги везде возможны, они не уйдут, если и захочу, но укажите мне праведника, и я пойду за ним. А вы не праведник, в вас я не верю; вы можете быть только страдальцем»5.

Так идея «всеобщего разложения» как следствия буржуазного «беспорядка» и «безобразия» и поиски нравственного идеала организуют и образную систему романа и его сюжет.

Версилов - одаренная личность, он хорошо знает жизнь, что неоднократно подчеркивается автором; Достоевский вкладывает в его уста многие свои любимые мысли. Безусловно, восходящий к образу Ставрогина, Версилов лишен демонических черт: в окончательной редакции нет и намека на «тайный разврат» и «ужасное дело», присущие этому герою в черновиках; напротив, всячески подчеркивается его благородство. Тем ярче выступает доминанта характера Версилова - его безверие, отсутствие убеждений при страстном желании иметь их.

В «Бесах» Ставрогин предстал перед читателем, уже в самом начале романа, в состоянии «дурного равновесия», и таким он остается до конца. «Великие порывы» чужды ему, «в добре и зле он одинаково холоден». Действия и мысли его, которые должны свидетельствовать об огромной силе его воли и ума, отнесены к прошлому; в пределах же развертывающегося в романе сюжета даны только его отражения: Шатов, Кириллов, Петр Верховенский. Все они уверяют, что их идеи — это его идеи, но высказывают и реализуют эти идеи они, а не он. В этом и заключается отличие. «Хищный тип» в новом романе должен быть представлен как бы пра-Ставрогиным, таким, каким был или мог быть Ставрогин до состояния мертвенного своего покоя,— не отражения его, как в «Бесах», а он сам: действующий, волнующийся, страдающий и мыслящий.

«Думать о хищном типе. Как можно более сознания во зле. Знаю, что зло, и раскаиваюсь, по делаю рядом с великими порывами»6. Эта запись помечена автором: «Эмс», то есть не раньше середины июня. «Зло» и «великие порывы» - не в акте покаяния, не в «исповеди»; тут же, в романе, должен он проявляться в одно и то же время в «двух противоположных деятельностях». В одной деятельности он «великий праведник, возвышается духом и радуется своей деятельности». В другой — «страшный преступник, лгун и развратник... Здесь страсть, с которой не может и не хочет бороться. Там — идеал, его очищающий, и подвиг умиления и умилительной деятельности». 7Если ориентироваться на окончательный текст, то мы имеем уже здесь в зародыше всю будущую сюжетную линию Версилова: страсть, его поглощающая, — Катерина Николаевна Ахмакова; «очищающий его идеал» — эпизодно — Лидия Ахмакова, а главное — Софья Андреевна, мать Подростка.

Но необходимо сейчас же указать первопричину его раздвоенности, его двух «противоположных деятельностей». Поскольку, по Достоевскому, личность, характер человека формируется воплощенной в нем идеей, дается одновременно и психологический его, будущего Версилова, портрет, и основы его идеологии.

«Этот хищный тип большой скептик. Социальные идеи у окружающих его, над которыми он смеется. Разбивает беспощадно идеалы у других... и находит в этом наслаждение».8 Делает же он это потому, что «у него убеждение... нет другой жизни, я на земле на одно мгновение, чего же церемониться... Плутуй... нарушай «контракт» <установленный обществом>, и если этим нарушается гармония и выходит диссонанс для будущего общества, то какое мне дело, хотя бы они провалились не только в будущем, но хоть и сию минуту, и я с ними вместе... У него такая даже наклонность мысли: Вот прекрасное видение и впечатление. Так глушить их скорее: Все то существовать будет одно мгновение, а в таком случае лучше  и не быть этому прекрасному». Словом, формулирует автор свою главную мысль, «он атеист не по убеждению только, а всецело»; его характер «не от теории, а от чувства этой теории».9

К атеистической идеологии центрального героя, как к главной причине его деятельности и его характера, будет Достоевский в дальнейшем много раз возвращаться: будет ее варьировать, углублять, приведет еще целый ряд доводов в пользу атеизма. «Это главная мысль драмы, т. е. главная сущность его Характера»10, — последует через несколько страниц примечание автора, после того как он попытается уже в фабуле представить жизнь этого героя как «картину Атеиста»11.

Но чем же тогда объяснить вторую его деятельность - этого центрального героя, где он является великим праведником, возвышается духом и радуется своей деятельности? Он атеист не холодный, а горячий, страдающий атеист. Мотив проповеди христианства - «вериги» - появляется почти одновременно со страстным его отрицанием: через 100 000 лет земля остынет, превратится в ледяные камни, которые будут летать вокруг солнца; игра двух лавочников в шашки гораздо умнее и толковее, чем бытие, так глупо кончающееся. Но если есть бог, то «есть и для меня вечность, и все тогда принимает - вид колоссальный и грандиозный, размеры бесконечные, достойные человека и бытия... Бытие должно быть непременно и во всяком случае выше ума человеческого»12. Так мыслит этот «хищный тип» теоретически, старается и в «деятельности» бороться со своим атеизмом и «радуется, если это ему удается».13 Но атеист все же в нем побеждает, символ «разбитие образа» (в окончательном тексте после смерти странника Макара Долгорукого) появляется очень рано и проходит через все стадии работы над романом.

Хищный тип не стал центр фигурой романа, так как Версилов уступал по сосредоточенности интереса своему внебрачному сыну-Аркадию. Он – незрелый юноша, почти еще подросток. Его первоначальные хрупкость и незащищенность,  его блуждания и нахождение идеала – стержень романа. Достоевский опасался, что в обычном, этическом изложении другие персонажи заслонят Подростка и сосредоточат на себе основное внимание читателя. Достоевский нашёл выход из положения, художественно оправдавший себя. Он повёл рассказ от лица самого Подростка. В черновых своих тетрадях он записал (12 августа 1874 г.): «Писать от себя. Начать словом Я. Исповедь великого грешника для себя».14

  1. Динамика развития образа Ставрогина

В черновых вариантах о Ставрогине говорится, что он "делает ужасно много штук, и благородных, и пакостных".15 "Князь обворожителен, как демон, и ужасные страсти борются с подвигом. При этом неверие и мука — от веры".16 "Князь задался слишком высокими требованиями и сам им не верил". Душа Ставрогина двоится на "сокола" и "филина". Версилов в ранних записях к будущему "Подростку" рисуется, сходно со Ставрогиным, сотканным из противоположностей: "И обаятелен, и отвратителен (красный жучок, Ставрогин)"17. Он жаждет дела и не имеет настоящей веры, делает зло и раскаивается: "Знаю, что зло, и раскаиваюсь, но делаю рядом с великими порывами. Можно и так: две деятельности в одно и то же время".18 Версилов, совершивший ряд противоречивых действий (вплоть до разбиения иконы), говорит: "Знаете, мне кажется, что я весь точно раздваиваюсь <...> Точно подле вас стоит ваш двойник".19

Николай Ставрогин — самый "широкий" из героев Достоевского, вмещающий в своей душе, как уже упомянуто выше, крайние, всегда борющиеся между собой противоположности. Н. А. Бердяев говорил о Ставрогине, что "это мировая трагедия истощения от безмерности, трагедия омертвления и гибели человеческой индивидуальности от дерзновения на безмерные, бесконечные стремления, не знающие границы, выбора и оформления". Безмерность желаний Ставрогина вышла наружу и породила беснование и хаос. Речь идет о "бесновании страстей, революционных, эротических и просто мерзости человеческой".20 А сам Достоевский пишет: "Из страсти к мучительству изнасиловал ребенка. Страсть к угрызениям совести".21 "Князь задался слишком высокими требованиями и сам им не верил и, не стерпев сомнения, повесился"22. Полное развенчание.

Ставрогин отличается красотой и силой, физической и интеллектуальной, именно он доходит до излюбленной Достоевским "русской идеи" народа-богоносца и вовлекает в нее Шатова. Но он же совсем иные идеи подсказывает Кириллову и, что очень существенно, связывается с Петром Верховенским и другими "бесами". Не случайно и Петр Верховенский мечтает представить его "начальником", главарем подполья. При этом используются старорусские сказочно-мифологические ассоциации: "Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам... Ну-с, тут-то мы и пустим <...> Ивана-царевича; вас, вас!"23. Мать Ставрогина сравнивает его с шекспировскими героями — принцем Гарри и Гамлетом. А сравнения с Гамлетом не противоречат сопоставлению его с "Печориными-сердцеедами", которое пускает в ход Липутин. Ставрогин несомненно близок именно "лишним людям" русской литературы XIX в. и их западноевропейским предшественникам. Кириллов говорит о нем, что "это был новый этюд пресыщенного человека"24, в другом месте: "к чему приложить эту силу <...> никогда не видел".25 А в черновых материалах упоминается, что Ставрогин на все "смотрит насмешливо и скептически"26, что он "человек, которому становится скучно. Плод века русского", "скептик и Дон Жуан, но с отчаяния"27.

Кроме того, в черновом варианте одна дворянка называет Ставрогина "хищный зверь, байроновский корсар"28. Это еще один шаг назад, в историю литературы. Но в отличие от "лишних людей" и от байроновских героев - их предшественников, Ставрогин "скучает" не от разочарованности, а вследствие природного равнодушия, рационалистической сухости, потери веры, отрыва от народной и национальной почвы. Поэтому он и таит в себе зло и способность к преступлениям. Он совершает не только экстравагантные дерзости (кусает губернатора, водит за нос Гаганова), но проявляет "дикую разнузданность", совершает "зверский поступок с одной дамой", насилует бедную девочку, связывается с "отребьем" и революционными "бесами", санкционирует совершение убийства. Линия развенчания романтического байронического героя доведена в образе Ставрогина до весьма высокой степени и перерастает в общий пафос развенчания "героя". Формальная жена Ставрогина "хромоножка" говорит о нем, что из "сокола", каким ей казался, он превратился в "филина": "Не таков мой князь! <…> Гришка Отрепьев а-на-фе-ма!"29 К тому же, юродивая Хромоножка в известном смысле символизирует русскую народную почву, а Ставрогин, которого в начальной редакции автор представлял как желающего "преодолеть трудом отрыв от почвы", повесился, так как не вынес, что "мы без почвы". В одном из черновых вариантов ему прямо приписывалась ненависть к России. Кстати, когда Петр Верховенский высказывает желание представить Ставрогина как Ивана-царевича, сам Ставрогин спрашивает: "Самозванца?" И наконец, Ставрогин признает, что "мои желания слишком несильны <...> из меня вылилось одно отрицание, безо всякого великодушия и безо всякой силы"30. "Я знаю, что я ничтожный характер, но я не лезу и в сильные". "О, какой мой демон! Это просто маленький, гаденький, золотушный бесенок с насморком, из неудавшихся".31

  1. Образ князя Валковского как героя - «хищника»

В князе Валковском из романа "Униженные и оскорбленные" совмещается видимость сохранения верности аристократическим внешним формам с буржуазной жаждой богатства, денег, ради которых он готов на любые подлости. Алчность в нем сочетается с развратностью, с абсолютным аморализмом и крайним цинизмом.

Валковский - новый для писателя тип. Этот герой-идеолог - литературный предшественник более сложных и художественно совершенных героев того же плана - "подпольного парадоксалиста", Раскольникова, Свидригайлова, Ставрогина. Образ Валковского еще не обладает той психологической и философской усложненностью, которая свойственна, например, наиболее ему родственным Свидригайлову и Ставрогину, в душах которых происходит мучительная борьба между злом и добром.

Власть для Валковского - главный двигатель и вершитель человеческих судеб, а деньги – неплохой способ для ее достижения. Причем князь - гедонист, стремящийся наслаждаться жизнью, к которой он относится потребительски. "Жизнь - коммерческая сделка, - утверждает в беседе с Иваном Петровичем Валковский, - даром не бросайте денег, но, пожалуй, платите за угождение, и вы исполните все свои обязанности к ближнему, - вот моя нравственность <...> Идеалов я не имею и не хочу иметь <...> В свете можно так весело, так мило прожить и без идеалов...".32

Е. Тур считает, что в произведениях Достоевского есть недостатки, в которых рядом с тонким психологизмом и глубоким проникновением в жизнь встречаются наивные, детские представления о ней. "Самый выпуклый, самый цельный, самый верный жизни и действительности характер" в романе, по мнению писательницы, - князь Валковский - "квинтэссенция всякой гнили, произведение особого слоя общества, в котором не осталось не только свежих соков, но даже тени чего-нибудь, что могло бы напомнить живую жизнь, а следственно, силу и развитие" самого страшного - хищнического, цинического, волчьего эгоизма.

«Я склонен подозревать дурное прежде хорошего – черта несчастная, свойственная сухому сердцу»33 - говорит о себе князь Валковский.

«Он производил на меня впечатление какого-то гада, какого-то огромного паука, которого мне ужасно хотелось раздавить. Он наслаждался своими насмешками надо мною; он играл со мной, как кошка с мышью…он находил какое-то удовольствие, какое-то, может быть, даже сладострастие в своей низости и в этом нахальстве, в этом цинизме, с которым он срывал, наконец, передо мной свою маску»

Для внешности князя Валковского, как и для других героев-«хищников» характерен образ лица-маски.

Портрет

У Достоевского, в сравнении с Гоголем, Тургеневым, Толстым, мы наблюдаем двоекратное портретирование. В первый раз он описывает внешность своих героев, во второй — передает их внутреннее состояние. Но в продолжение романа с героями случаются различные происшествия, которые полностью меняют их внутреннее состояние.

Валковский: «Это был человек лет сорока пяти, не больше, с правильными и чрезвычайно красивыми чертами лица, которого выражение изменялось судя по обстоятельствам… все это составляло почти красавца, а между тем лицо его не производило приятного впечатления. Это лицо именно отвращало от себя тем, что выражение его было как будто не сове, а всегда напускное, обдуманное, заимствованное…Вглядываясь пристальнее, вы начинали подозревать под всегдашней маской что-то злое, хитрое и в высочайшей степени эгоистическое ».34

     Глаза выражают обычно ту нравственную катастрофу, которую переживают герои Достоевского

            - Как характеризуется душевное состояние, как отражено:

-                                а) в позе – (замер, обняв себя руками; взмахивая руками, разрубая воздух и др.)

-                                б) в жестах –

-                                в) в движениях – (ходит из угла в угол; взад – вперед, нервно и др.)

-                                г) в цвете лица – (бледный, с пылающими пятнами на щеках)

-                                д) выражение глаз – «ядовитый взгляд князя», «пристально и хитро смотря мне прямо в глаза», «смотря с едкой насмешкой»

-                                е) интонация – «насмешливо сказал», «его тон вдруг изменился и все больше и больше переходя в нагло фамильярный и насмешливый», «Тон всей его речи даже иногда не соответствовал порыву… Некоторые выражения его были приметно выделаны, а в иных местах его длинной и странной своею длиннотою речи он как бы искусственно напускал на себя вид чудака…», «изменяя вдруг свой гадкий тон на серьезный»

-                                ж) сила голоса – «вскричал»

-                                з) улыбка – «с той же насмешливой улыбкой», «с ядовитой насмешкой», «смех этот был решительно выделанный», «он отвечал с саркастической улыбкой», «князь одобрительно и льстиво улыбался», «улыбнулся с отвратительным сочувствием», «прибавил он с злою улыбкой».

е) «злость была в лице его», «он даже увлекся своим красноречием и не мог скрыть своего торжества», «продолжал он отвратительно скаля зубы и прищурив глаза».

            Версилов: «совершенная загадка», «горд, высокомерен, замкнут и небрежен», «обольстительная сила», «…он был еще вовсе не старик, ему было всего сорок пять лет; вглядываясь же дальше, я нашел в красоте его даже что-то более поражающее, чем то, что уцелело в моем воспоминании», «очень опустился в костюме»          

«Хищный» тип в своих воплощениях  получает такие важные характеристики, как холодность и зверство.

Мотив зверства ярче воплощен в образе Ставрогина:  «зверский поступок», «вдруг зверь показал свои когти», «зверь вдруг выпустил свои когти», «мог бивать… до зверства спокойно».

Мотив холодности также полнее выступает в образе «хищника»- Ставрогина: «холодно проговорил», «холодно продолжал», «холодно заметил», «холодно посмотрел», «холодная улыбка», «холодная злоба», «глаза его смотрели холодно» и т.д. Единожды в «Униженных и оскорбленных» мы встречаем «холодную насмешку» применительно к образу Валковского.     

К мысли о «раздвоенности человека в произведениях Достоевского важно отметить, что для писателя совершенно не обязательно соответствие внешности человека его внутреннему миру. Эту мысль он развивает в «Подростке»: «Заметь, - сказал Версилов, - фотографические снимки чрезвычайно редко выходят похожими, и это понятно, сам оригинал, то есть каждый из нас, чрезвычайно редко бывает похож на себя. В редкие только мгновения человеческое лицо выражает главную черту свою. Художник изучает лицо и угадывает эту главную мысль, хотя бы в тот момент, когда списывает. Фотография не застаёт человека как есть, и весьма возможно, что Наполеон в иную минуту вышел бы глупым, а Бисмарк - нежным». В статье В. Беньямина также отмечается, что  « … в эпоху технической воспроизводимости произведение искусства лишается своей ауры».

Однако в «Подростке» же Достоевский приводит иной, исключительный случай соответствия «ауры» человека, его внутреннего мира внешнему техническому отображению: «… что, главное, поразило меня – это необыкновенное в фотографии сходство, так сказать, духовное сходство, – одним словом, как будто это был настоящий портрет из руки художника, а не механический оттиск».

Если бы писатель изображал своих персонажей только в «главное мгновение», то создавались бы исключительно однозначные монологические образы. Человеческая натура, по Достоевскому, - так сложна и противоречива, что внешность человека обычно не соответствует его внутреннему содержанию.

  1. Динамика развития «хищного» типа в рукописных редакциях к роману «Идиот»

В подготовительных набросках к первой редакции «Идиота» можно условно выделить девять хронологически разных сюжетных пластов. В каждом из них претерпевают изменения планы романа, его герои, идеологические акценты в их освещении. Замысел романа еще далек от окончательного, но намечаются некоторые моменты, из которых вырастет план окончательной редакции романа.

Роман претерпел две редакции: первая – «князь-бунтарь», вторая – «тихие черти».

Герой начальных планов ранней редакции — младший нелюбимый сын в разорившемся генеральском семействе. Идиот кормит семью, унижен, болен падучей. Идиотом он прослыл из-за нервности, необычности слов и поступков. Идиот наделен «гордостью непомерной» и «потребностью любви жгучей»: это «формирующийся человек», который при жажде самоутверждения и отсутствии «веры» во что-либо, от избытка внутренних сил способен к крайним проявлениям и добра, и зла, что является одной из характерных черт «хищного» типа.

Во-вторых, подобно другим героям-«хищникам», он совершает множество подлых и скандальных поступков. В тексте рукописной редакции упоминаются его интриги, клевета, он насилует Миньону, падчерицу сестры матери семейства, отравляет Жену, совершает воровство.

В-третьих, в характере будущего Князя Мышкина подчеркивается его непомерная гордость: «… над всеми Идиот, тоскующий, себя презирающий и до бесконечности гордый характер, всеми овладевающий, чтоб насладиться своей высотою, а их ничтожностью». 35«Идиот говорит, смотрит и чувствует как властелин»36

С 7 марта в набросках намечалась эволюция Идиота, его преображение, как бы предвосхищающее рождение образа Мышкина. Это перерождение стало возможным благодаря очищения любовью: он испытывает жгучую потребность любви; «…таким образом он бы мог дойти до чудовищности, но любовь спасает его».37Начиная с этого этапа рукописных редакций, Достоевский именует своего героя уже иначе – Князь. Теперь же доминирующими становятся прямо противоположные черты его характера: забитость, испуганность, приниженность, а главное – смирение.

Пройдя различные стадии развития, в том числе и подобную опустошенному предсамоубийственному состоянию Ставрогина, воссозданному затем в «Бесах», главный герой в последних, ноябрьских планах первой редакции психологически предваряет Мышкина: это -своеобразный юродивый. Он тих, благороден, противостоит страстям, кипящим вокруг новых героинь Настасьи и Устиньи. Эти страсти захватывают генеральскую семью, приводят к смерти Генеральшу, к бунту детей, объединяют Генерала с развратником Умецким (что напоминает будущий «союз» в романе Епанчина и Тоцкого). Распадение сложившихся связей, бури, сотрясающие частную жизнь людей, составят в окончательном тексте фон для контрастно выступающей по отношению к нему гармонической личности главного героя.

Обдумывая образ «Князя Христа»38, Достоевский исходил не только из Евангелия, он учитывал многочисленные позднейшие трактовки этого образа в литературе и искусстве, а также в современной ему философской и исторической науке. В частности, известную роль при создании образа Мышкина сыграли размышления Достоевского над «Жизнью Иисуса» (1863) французского писателя, философа и историка Э. Ренана, имя которого Достоевский трижды упоминает в подготовительных материалах к роману.

Называя в набросках к роману героя «Князем Христом», Достоевский исходит из мысли, что нет более высокого назначения человека, чем бескорыстно всего себя отдать людям, и в то же время сознает, каким препятствием к осуществлению взаимной общечеловеческой любви и братства стали психология современного, во многом эгоистического человека, состояние общества с господством тенденций к обособлению и самоутверждению каждого из его членов.

Почему «Князь»? В Книге пророка Исайи слово «князь» отнесено к Христу: «Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий: на живущих в стране тени смертной свет воссияет… Ибо младенец родился нам – Сын дан нам; владычество в раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира». Та же тенденция наблюдается и в Евангелие от Иоанна: «…ныне князь мира сего изгнан будет вон».

«Главная мысль романа – изобразить положительно-прекрасного человека… Прекрасное есть идеал, а идеал ни наш, ни цивилизованной Европы ещё не выработался. На свете есть только одно положительно-прекрасное лицо – Христос»39. Перед Достоевским стояла задача – показать, по его собственным словам, «положительно прекрасного», «вполне прекрасного» человека, в котором выразились черты нравственного идеала. При этом Достоевский отдавал себе отчет, что «идеал – ни наш, ни цивилизованной Европы – еще далеко не выработался…»40

2. Специфика «хищного» типа

"Хищный" тип, как правило, принадлежит к помещичье-дворянским, аристократическим кругам. Именно с этим социальным классом связана важнейшая для Достоевского тема отрыва от народной почвы и, как ее следствия, утраты христианской веры. Поэтому герой-«хищник» таит в себе зло и способность к преступлениям.

Образ «хищного» типа во многом напоминает героя-либертина, описание которого дал Л. Геллер в статье «Печоринское либертинство». Автор следующим образом дает характеристику этому типу: «Либертин утверждает себя только через других и добивается не символической, а реальной власти; он не пропускает ни одной возможности войти в любовную связь, стремится к быстрому овладению и насыщению женщиной, составляет строгую иерархию отношений с женщинами, по возрасту, социальному положению, доступности, опыту и т.д.» В связи с этим сопоставим либертинский и «хищный» тип.

Версилов: соблазнил Лидию Ахмакову

Ставрогин: изнасиловал девочку Матрешу, соблазнил Лизу

Валковский: соблазнил и увез заграницу дочь Смита, чтобы завладеть его деньгами

Князь Мышкин: насилует Миньону, отравляет Жену, совершает воровство.

Итак, герой - «хищник», как и либертин, характеризуется подчеркнутым эротизмом, а также скандальной славой, интригами вокруг него. Общими доминантами характера являются гордость и тоска.

Эти два типа также лишены главной черты, которая позволила бы их назвать «героями»: “… обладая большими задатками Героя, как герои не состоялись именно в силу отсутствия у них внутренней цельности…»

Таким образом, «хищный» тип близок к героям печоринского ряда, которых характеризует «…внутренняя нецельность, неравенство самим себе».

Однако двойственность героев печоринского типа не тождественна двойственности «хищного» типа Достоевского. Главной причиной внутренней раздвоенности печоринского типа является то, что он, «…наделенный всеми задатками Героя, оказался не в своем, а в «нашем» времени». Природа двойственности героя - «хищника» иная. Характеры героев Достоевского формируются на основе их внутреннего мира, а с другой стороны, на основе идеи, воплощенной им.

«Хищный» тип представляется Достоевскому как дальнейшее развитие того, что было заложено в подпольном человеке – веры в своеволие как высший принцип.

Для «хищного» типа характерна сила и слабость одновременно. Несмотря на то, что в окончательной редакции романа «Идиот» «хищник» уже не представлен, но эта его характерная черта воплотилась в имени и фамилии героя – Лев Мышкин. Лев – это кошка. Неизбежно при упоминании имени главного героя возникает ассоциация с игрой «кошки-мышки». То есть герой и внешне, и по характеру очень похож на Льва, но он именно Лев Мышкин – лев поверженный, умаленный, посрамленный, лев, лишенный своей царственной силы.

Именно «хищный» тип становится Князем Христом. Очевидно, трансформация «хищного», нравственно нездорового типа, в Князя Христа – идеала Достоевского, связана с известной формулой писателя об эволюции личности: только после нравственной катастрофы, падения, опустившись на самое его дно, человек может отскочить от этого дна и возвысится духом, стать духовно совершенным.

«Хищный» тип внутренне раздвоен: он жаждет веры и безверия, ибо он одновременно верит и в великую мысль, и убежден в «утрате и глупости всякого идеала и в проклятии косности во всем нравственном мире».

Излюбленный психологический тип Достоевского - антиномический, в душе которого живут одновременно независимые, а иногда противоположные эмоции, мысли, убеждения. В антиномичности кроме трагизма есть еще и «уживчивость» - подловатость, способность приспосабливаться к разным и противоположным обстоятельствам. Версилов: меня ничем не разрушишь, ничем не истребишь, ничем не удивишь, я живуч, как дворовая собака». Достоевский называет это широкостью, писатель хотел бы освободиться от этой широкости, сделать героев цельными, нравственно здоровыми.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. / Ф.М. Достоевский [гл. ред. В.Г. Базанов] . - т.13 . - Л. : Наука, 1972 . – 454 с.

Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. / Ф.М. Достоевский [гл. ред. В.Г. Базанов] .- т.16 . - Л. : Наука,1972 . –

Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского / М. Бахтин . - 2-е изд. .-М. : Советский писатель, 1963 . – 361 с.

Бердяев Н. Миросозерание Достоевского / Н. Бердяев . -М. : The YMCA Press Ltd., 2001 . – 171 с.

Долинин А.С. В творческой лаборатории Достоевского: история создания романа «Подросток» / А.С. Долинин. – Л.: Советский писатель, 1947. – 172 с.

Долинин А.С. Последние романы Достоевского: Как создавались «Подросток» и «Братья Карамазовы» / А.С. Долинин . - М. . -Л. : Советский писатель, 1963 . – 342 с.

Розенблюм Л.М. Творческие дневники Достоевского / Л.М. Розенблюм . - М. : Наука, 1981 . – 367 с.

Изместьева Н.С. Концепция игры в романе Ф.М. Достоевского «Подросток»: автореф. / Н.С. Изместьева. – Ижевск: ГОУ ВПО Удмуртский гос. ун-т, 2005. – 25 с.

Йенсен П.А. Парадоксальность авторства (у) Достоевского / П.А. Йенсен // Парадоксы русской литературы. – СПб., 2001. – С. 220-233.

Семенов Е.И. Роман Достоевского «Подросток»: проблематика и жанр / Е.И. Семенов. – Л.: Наука, 1979. – 165 с.

11. Савинков С.В., Фаустов А.А. «Аспекты русской литературной характерологии». – М.: Издательство Кулагиной – Intrada, 2010. – 331 с.

1 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 16 . -Л., 1975 . - С. 13

2 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 16 . -Л., 1975 . - С.15

3 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 13 . -Л., 1975 . - С. 257

4 Там же . - С. 305

5 Там же . - С.303

6 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 16 . -Л., 1975 . - С. 31

7 Там же . - С. 34

8 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 13 . -Л., 1975 . - С. 45

9 Там же . - С. 65

10 Там же . - С. 66

11 Там же . - С. 66

12 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 16 . -Л., 1975 . - С. 76

13 Там же . – С, 67

14 Там же . – С. 24

15 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 11 . -Л., 1975 . - С. 46

16 Там же . – С. 47

17 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 13 . -Л., 1975 . - С. 13

18 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 11 . -Л., 1975 . - С. 56

19 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 16 . -Л., 1975 . - С. 479

20 Бердяев Н. Миросозерание Достоевского. –М, 2001. - С. 54

21 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 11 . -Л., 1975 . - С. 87

22 Там же . – С. 88

23 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 9 . -Л., 1975 . - С. 345

24 Там же . – С. 354

25 Там же . – С. 231

26 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 11 . -Л., 1975 . - С.

27 Там же . – С. 97

28 Там же . – С.95

29 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 11 . -Л., 1975 . - С. 301

30 Там же. – С.498

31 Там же. – С. 499

32 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 7 . -Л., 1975 . - С. 231

33 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т.7 . -Л., 1975 . - С. 200

34 Там же. – С. 134

35 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 14 . -Л., 1975 . - С. 192

36 Там же. – С. 193

37 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 14 . -Л., 1975 . - С. 146

38 Там же . – С. 246

39 Достоевский Ф.М, Полн. собр. соч. . -Т. 14 . -Л., 1975 . - С. 250

40 Там же . - С. 250

22

Специфика «хищного» типа в романах Ф.М. Достоевского