Открытое раздолье осени

О стихотворении А. С. Пушкина “Осень (Отрывок)”

Каждому старшекласснику ответ на вопрос, почему А. С. Пушкин любил осень, казалось бы, давно известен: в эту пору года он чувствовал себя легко и радостно, переживал творческий подъём. О своём эмоциональном состоянии и о том, как в его душе пробуждается поэзия, Александр Сергеевич и рассказал в стихотворении “Осень (Отрывок)”.

Однако по законам логики ответ нельзя считать окончательным до тех пор, пока остаётся возможность вопроса: почему? Да, поэт чувствовал себя прекрасно, да, переживал прилив творческих сил – но почему? Ведь не потому же, что любил пышное природы увяданье или что здоровью его был полезен русский холод? В таком духе можно говорить о стихах-аллегориях М. В. Ломоносова или о стихах-картинах Г. Р. Державина. У последнего есть, например, стихотворение “Лето”, в котором делаются упрёки поэту И. И. Дмитриеву в том, что он, утомлённый летним изобилием, забыл о творчестве.

Пушкин 1833 года – убеждённый реалист. Пафос реализма – анализ. Поэт в “Осени” не демонстрировал, а анализировал феномен своего осеннего творчества, то есть искал и объяснял его причину.

Эпиграфом к стихотворению взяты державинские слова “Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?” Пушкин как будто вторил Державину, на самом же деле говорил совсем о другом и уж во всяком случае не о дремлющем уме. Точно так же он поступил ранее в рассказе-новелле “Гробовщик”. Эпиграф “Не зрим ли каждый день гробов, седин дряхлеющей вселенной?” имел в виду не неизбежность смерти и не профессию главного героя, а выражал историческую концепцию автора, который наступление века торгаша считал нравственным регрессом общества; новые общественные отношения, выразителем которых был Адриян Прохоров, – знак дряхления вселенной.

Начинается стихотворение вроде бы в державинском ключе. В первой строфе – картина осени и образ соседа, поспешающего “в отъезжие поля с охотою своей”. Здесь действительно преобладает изобразительное начало. Но вторая строфа начинается со знаменательного сигнала: “Теперь моя пора...” “Моя” – это значит Пушкина – обыкновенного человека и Пушкина-поэта. И прежде всего поэта, героя стихотворения. Отношение к осени у поэта глубоко личное, почти интимное – “моя пора”.

Чтобы быть лучше понятым, поэт сначала объясняет, почему он не любит весну, зиму и лето; объяснение выдержано в шутливом тоне, но сквозь шутку просвечивают серьёзные заявления. Рассматривая их, необходимо помнить, что в стихотворении речь идёт не об отношении героя к временам года, а об их (то есть героя и времён года) взаимоотношениях, анализируются реакции героя на “обстоятельства” весны, зимы, лета и осени (условно говоря, рассматриваются ситуации весны, зимы, лета, осени). Надо понять содержание ситуаций, их сходство и различие. Поскольку речь идёт о реакции одного героя, то закономерно ожидать, что рассматриваются они с одной точки зрения и сравниваются по одному признаку.

Свою точку зрения герой не пытается каким-либо образом завуалировать, его слова точны и конкретны. О весне сказано:

...я не люблю весны; Скучна мне оттепель; вонь, грязь – весной я болен; Кровь бродит; чувства, ум тоскою стеснены...

Как известно, поэты обычно рифмуют важные по смыслу слова. Здесь зарифмованы весны–стеснены. Стеснять – значит угнетать, препятствовать; если же речь идёт о человеке, то – неволить, принуждать, лишать свободы действия. В стихотворении сказано, что весна (весна в данном случае участник ситуации, действующий “персонаж”) стесняет чувства и ум героя, следовательно, препятствует его духовной деятельности. Как поэт он не может творить в полную меру своих возможностей.

И ещё один важный момент: весенние вонь и грязь вызывают у героя болезнь. Как это понять? Ответ подсказывает ситуация. Герой находится в деревне. Вонь и грязь – приметы деревенской весенней улицы, дороги, тропинки. Прогулки (пешком или на коне) в таких условиях малоприятны, а герой (как ясно из дальнейших строф) – личность активная, нуждающаяся в выбросе энергии наружу. Весна же принуждает сидеть дома, лишает свободы действия. В итоге получается, что весна стесняет героя и физически, и духовно.

Вероятно, Пушкин относился к весне несколько иначе, но теперь он говорит о ней то, что диктует общий замысел стихотворения.

Чёткая формулировка “чувства, ум тоскою стеснены” была найдена Пушкиным не сразу. Сравните в наброске 1827 года:

Весна, весна, пора любви, Как тяжко мне твоё явленье, Какое томное волненье В моей душе, в моей крови!

Или в тексте романа “Евгений Онегин” (где, разумеется, говорит повествователь, но повествователь, близкий автору):

Как грустно мне твоё явленье, Весна, весна! Пора любви! Какое томное волненье В моей душе, в моей крови!

Сказанное выше делает понятным и первый стих, посвящённый зиме:

Суровою зимой я более доволен...

Зимой вместо весенних вони и грязи – чистые, душистые снега, укатанная дорога, по которой “в присутствии луны как лёгкий бег саней с подругой быстр и волен”. Главное опять-таки выражено рифмовкой слов доволен–волен. Более доволен, потому что более волен. Словами лёгкий, бег, быстр, волен передано ощущение свободы движения. По существу, о том же сказано и в первой половине следующей, третьей строфы:

Как весело, обув железом острым ноги, Скользить по зеркалу стоячих, ровных рек! А зимних праздников блестящие тревоги?

(То есть праздничные заботы, приезд гостей, ужины, балы и тому подобное.)

Однако герой, по его словам, доволен зимою не полностью, а только более, чем весной; зимой он не волен, а только более волен. В самом деле, если весной прогулка невозможна, то зимой она хотя и возможна, но имеет и свой недостаток: это прогулка “туда и обратно” и по одной линии (зимней дороге). Бег саней быстр и волен, но в означенных природой пределах. То же можно сказать и о катании на коньках по льду реки. Вот почему содержание и тональность второй части третьей строфы вновь шутливые:

Но надо знать и честь; полгода снег да снег, Ведь это наконец и жителю берлоги, Медведю, надоест. Нельзя же целый век Кататься нам в санях с Армидами младыми Иль киснуть у печей за стёклами двойными.

Зимнее однообразие герою надоедает, но главное, с его точки зрения, состоит в том, что зимой пространство и возможность действия тоже ограничены. Нередко приходится даже киснуть за стёклами двойными. Слово “двойными” подразумевает замкнутое пространство, а “киснуть” в применении к человеку означает долго находиться в одном положении, в бездействии. Не случайно возникает образ медведя в берлоге.

Двойственное отношение поэта к зиме проявилось и в хрестоматийно известном стихотворении 1829 года “Зимнее утро”, перекликающемся, кстати, некоторыми мотивами со стихотворением “Осень”. В менее активно вспоминаемом стихотворении того же 1829 года “Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю...”, тоже корреспондирующем с “Осенью”, объясняется, в частности, почему поэту зимой с трудом даются стихи:

...Вот вечер: вьюга воет; Свеча темно горит; стесняясь, сердце ноет; По капле, медленно глотаю скуки яд. А мысли далеко... Я книгу закрываю; Беру перо, сижу, насильно вырываю У музы дремлющей несвязные слова. Ко звуку звук нейдёт... Теряю все права Над рифмой, над моей прислужницею странной: Стих вяло тянется, холодный и туманный. Усталый, с лирою я прекращаю спор...

Исходная посылка в этой части стихотворения – мотив вьюги. Он встречается ещё в стихотворении “Зимний вечер” (1825), где смысл его – в указании на неуютность, незащищённость от внешних обстоятельств, на вынужденное пребывание в замкнутом пространстве, конкретно – ветхой лачужки, а в общем значении – михайловской ссылки. Мотив вьюги в стихах Пушкина второй половины 1820–1830-х годов стал устойчивым с устойчивым же знаком. Из стихотворения “Зимний вечер” он перешёл в стихотворения “Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю...” и “Зимнее утро”.

Неуютность, вынужденность пребывания в замкнутом пространстве порождают ощущение скованности, стеснённости (“стесняясь, сердце ноет”), а оно, в свою очередь, – скуку, печаль, невозможность собраться с мыслями. Нет воли, нет свободы в поступках и действиях. В этой связи допустимо вспомнить стихотворение “Кавказ”, где сказано, что немые (бездушные) громады теснят Терек, стремящийся добиться большей свободы.

Вернёмся к стихотворению “Осень”. В его четвёртой строфе сначала называются общеизвестные признаки лета (опять-таки в лёгкой иронической форме):

Ох, лето красное! любил бы я тебя, Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи...

Но и в этих строках основной мотив уже присутствует: перечислено то, что надоедает, досаждает, то есть стесняет. Поэтому вполне логично заявление, сделанное в следующих двух стихах:

Ты, все душевные способности губя, Нас мучишь...

Категоричность заявления смягчается сравнением: “...как поля, мы страждем от засухи; лишь как бы напоить да освежить себя – иной в нас мысли нет...”, но смысл его не умаляется.

Результатом наблюдений над текстами “Осени” и перекликающихся с ней стихотворений может быть вывод: поэт не любит весну, зиму и лето по той причине, что они ограничивают его пространство, сковывают волю, душевные способности, в конечном счёте – затрудняют творчество.

Далее в стихотворении говорится об осени. Она, во-первых, мила герою “красою тихою, блистающей смиренно”. Весна, зима, лето – отрицательно активны: они стесняют движение, чувства, ум, губят душевные способности. Красота же поздней осени – тиха и смиренна, то есть спокойна, ровна, добра. Поэтому о ней и сказано:

Из годовых времён я рад лишь ей одной, В ней много доброго; любовник не тщеславный, Я нечто в ней нашёл мечтою своенравной...

Доброта – ещё не главное достоинство осени; “в ней много доброго”, но герой-поэт нашёл в ней нечто более ценное, и нашёл мечтою своенравной. Что же такое это нечто?

Ответ – в восьмой и девятой строфах. Как всем известно, поэт осенью “расцветает вновь”: он чувствует любовь к привычкам бытия, к проявлениям обычного земного человеческого существования:

Чредой слетает сон, чредой находит голод; Легко и радостно играет в сердце кровь, Желания кипят – я снова счастлив, молод, Я снова жизни полн...

Повтор чредой–чредой указывает на то, что поздней осенью идёт нормальная, естественная жизнь, идёт так, как должна идти. А потому “легко и радостно играет в сердце кровь, желания кипят”. И, как это было сказано в строках о зиме, радость, полнота ощущения жизни просятся разрешиться движением:

Ведут ко мне коня; в раздолии открытом, Махая гривою, он всадника несёт, И звонко под его блистающим копытом Звенит промёрзлый дол и трескается лёд...

На эти строки обычно не обращают особого внимания, а между тем они глубоки по смыслу и содержат главный ответ на вопрос: почему герой-поэт чувствовал себя осенью легко и радостно и переживал творческий подъём?

Отметим, во-первых, торжественное звучание этих стихов (предыдущие стихи так не воспринимались), наполняющую их энергию, выраженные ритмикой, интонацией, звукописью. А во-вторых, обратим внимание на то, что конь несёт всадника в раздолии открытом, то есть насколько видит глаз, ничем не ограниченном. Современному слуху может показаться тут повтор: раздолье, да ещё и открытое. Однако для человека 30-х годов XIX века повторения не было, словосочетание имело для него вполне конкретное значение, отражало реалии деревенской жизни.

Конкретный план открытого раздолья Пушкин косвенно пояснил в романе “Евгений Онегин” (речь идёт о конце октября):

Встаёт заря во мгле холодной; На нивах шум работ умолк... На утренней заре пастух Не гонит уж коров из хлева, И в час полуденный в кружок Их не зовёт его рожок...

Обычно в начале уборки урожая для сокращения пути к току, риге, гумну с полей убирали изгороди, сразу после уборки на поля запускали скот. Поздней осенью поля совершенно пустели – изгородей нет, скот содержится в хлевах, убраны и те изгороди, которые ограждали места прогона скота. Ручьи в долах поздней осенью замерзали или вовсе вымерзали, земля в полях затвердевала. Для всадника действительно открывался широкий простор – преград нет, скачи куда хочешь.

В словаре В. И. Даля пояснено, что слово “раздолие” связано со словами “доля”, “судьба”, а смысл его объяснён так: простор, обилие и воля. Выражение “своё раздолье” Даль растолковал следующим образом: воля, свобода, разгул. В сознании русского человека понятие раздолья связано с понятием воли.

Скакать на коне в открытом раздолье в контексте стихотворения “Осень” – знак полного раскрепощения героя, снятия всех препятствий с его физических и духовных возможностей, знак его раздолья, его свободы.

Не случайно в первой части девятой строфы нарастает энергия стихов: после слов “Ведут ко мне коня...” следует пауза, а затем фраза произносится на едином дыхании, с нарастающей интонацией и ускорением; в конце же её – снова пауза, и довольно длительная. При этом произнесение полустиха “в раздолии открытом” специально заторможено употреблением двух многосложных слов после четырёх одно - и двусложных, сравнительно большим количеством гласных, их повторением и удвоением. Замедление полустиха – безусловно смысловое: оно выделяет его, побуждает читателя обратить на него особое внимание.

Вторая часть строфы в ритмико-интонационном плане построена иначе; её произнесение, наоборот, замедлено (начиная со слов “то яркий свет лиёт”). Как видим, снова всё происходит чередой: днём – бурная езда на коне в раздолии открытом, вечером – чтение и долгие думы перед камельком. Радость вольного движения сменяется свободой дум и воображения. В свой черёд в душе героя пробуждается поэзия:

Душа стесняется лирическим волненьем, Трепещет и звучит, и ищет, как во сне, Излиться, наконец, свободным проявленьем...

Явная параллель: радость жизни разрешается безоглядной скачкой на коне, волнение души – свободным проявленьем, творчеством:

И мысли в голове волнуются в отваге, И рифмы лёгкие навстречу им бегут, И пальцы просятся к перу, перо к бумаге, Минута – и стихи свободно потекут...

Сам творческий процесс идёт легко, непрерывно, естественно, на что указывает также анафорическое и. “В раздолии открытом”, “свободным проявленьем”, “свободно потекут” – мотив свободы пронизывает строки, посвящённые осени. Очевидно, что нечто, найденное поэтом в осени, и есть свобода: свободное пространство, свободное проявление способностей, свободное творчество.

В реальной жизни поэта свободы не было. Свобода была его мечтой. Вот почему нечто (свободу) он нашёл в осени мечтою своенравной, упрямой и выражающей сокровенную суть его души, её самостоятельность и своеобычность.

Вслед за стихотворением “Осень” в собраниях сочинений Пушкина обычно публикуется стихотворение “Не дай мне Бог сойти с ума...”. В нём те же мотивы: воля, свобода творчества, счастье поэта:

Когда б оставили меня На воле, как бы резво я Пустился в тёмный лес! Я пел бы в пламенном бреду, Я забывался бы в чаду Нестройных, чудных грез. И я б заслушивался волн, И я глядел бы, счастья полн, В пустые небеса; И силен, волен был бы я, Как вихорь, роющий поля, Ломающий леса...

Стихотворение “Осень” заканчивается вопросом: “Куда ж нам плыть?..” В нём, видимо, с одной стороны, подразумевается свобода выбора (выбор направления творчества), с другой – выражена горечь: куда позволено и будет ли позволено “плыть” поэту? В 1830-е годы Пушкин понимал свободу диалектически: он уже твёрдо знал, что абсолютной свободы не бывает, что свобода ограничена обстоятельствами и что есть обстоятельства благоприятные и неблагоприятные для неё. Как известно, поэт стремился создать благоприятные условия для своей свободы – личной и творческой. Он мечтал, в частности, о своём Доме как пространстве, в котором мог бы свободно жить и творить. Поздняя осень в деревне и была, по сути дела, таким его пространством. И в этом плане можно вспомнить болдинские осени Пушкина. Вполне возможно, что стихотворение “Осень” объясняет “болдинское” состояние поэта. Оно написано во время второй болдинской осени.