Лесное воинство


(кн. 2, ч. 11, гл. 4)

Во время боя между партизанским отрядом и белогвардейцами доктор Юрий Живаго был вынужден взять винтовку убитого телефониста и, чтобы не стрелять в наступающих, совсем еще юных ребят, принялся целиться в обгорелое мертвое дерево, бывшее настоящим спасением для атакующих. Но они не позволяли себе прятаться за его стволом и шли дальше. Как Живаго ни оберегался, двух белогвардейцев он все же ранил, а еще одного лишил жизни. После боя в ладанке телефониста и в футлярчике на шее подстреленного им гимназиста Живаго нашел текст одного и того же девяностого псалма, оберегавшего по народным верованиям от пуль. Только текст псалма у партизана был искажен обычным в народе изустном повседневном обиходе, тогда как псалом юноши-белогвардейца полностью соответствовал подлиннику. Именно футлярчик с этим псалмом принял на себя удар пули и спас мальчика, Сережу Ранцевича, от смерти. Доктор тайком выходил его и, когда Сережа окреп, дал ему возможность покинуть отряд, чтобы продолжить борьбу с красными.

Данный эпизод заключает в себе целый ряд существеннейших проблем романа. Участие в бою доктора Юрия Живаго, насильно захваченного партизанами, задает глубокую по своему содержанию тему интеллигенции и революции. Пастернак показывает, что в эпоху радикальных потрясений невозможно оставаться в позиции "над схваткой". Даже подневольное положение главного героя во враждебном лагере, "пассивное" сотрудничество с одной из воюющих сторон есть уже участие в борьбе. "Невоинственный" Юрий Живаго, отдающий себе в этом отчет, осознает всю иллюзорность и даже лживость позы "невмешательства". Он вынужден подчиниться логике схватки, не позволяющей кому бы то ни было оставаться в стороне.

Стрельба главного героя по дереву, которое "было обуглено молниями или пламенем костра, или расщеплено и опалено предшествующими сражениями", имеет не менее символический смысл и в общем целом романа перекликается со стихотворением "Чудо" о бесплодной смоковнице, испепеленной Спасителем. Это дерево словно искушает наступающих белогвардейцев возможностью уберечься от пуль и спастись от смерти. Но они понимают бесплодность такого поведения и предпочитают иной путь - подлинный путь жертвы. Единственная их ошибка - излишняя наигранность, бравирование своей храбростью, которая была бы простительна по молодости, если бы не вела к многочисленным жертвам.

Обнаруженный Живаго псалом на груди у партизана и у белогвардейца, как бы иллюстрирует авторское понимание культуры и истории. Противостояние белых и красных ложно для него уже потому, что воюющие стороны имеют одну историю, принадлежат одной христианской культуре, а значит, разделяющие их ценности неподлинны перед лицом подлинных, единых для них христианских ценностей. Их культура едина вопреки тем изменениям и искажениям, которые народное словотворчество вносит, например, в богослужебные тексты. Напротив, эти изменения свидетельствуют о том, что христианство, преломляясь в сознании людей самого разного образовательного уровня и национальной принадлежности, разных миропониманий и социального положения, тем самым входит в живое употребление, является живым в каждом отрезке своего времени и связывает воедино всех людей. Помощь доктора Живаго раненному им гимназисту не является противоречием или следствием его "беспринципности". Если ход истории и столкнул в ожесточенной схватке Юрия Живаго и Сережу Ранцевича, то спасение жизни последнего является высшим христианским долгом и подвигом доктора, оказавшегося в трагических жизненных обстоятельствах.