Иван Сергеевич Шмелёв

Разные этапы биографии Шмелева совпадают с разными этапами его духовной жизни. Принято делить жизненный путь писателя на две кардинально отличающиеся половины - жизнь в России и в эмиграции. Действительно, и жизнь Шмелева, и его умонастроение, и манера писательства самым сильным образом изменились после революции и тех событий, которые писатель пережил в период гражданской войны: расстрел сына, голод и нищета в Крыму, отъезд за границу. Однако и до отъезда из России и в эмигрантской жизни Шмелева можно выделить несколько других таких же резких поворотов, касавшихся в первую очередь его духовного пути.

Прадед Шмелева был крестьянин, дед и отец занимались в Москве подрядами. Размах мероприятий, которые организовывал в свое время отец писателя, можно представить по описаниям в "Лете Господнем".

Иван Сергеевич Шмелев родился 21 сентября (3 октября) 1873 года. Когда Шмелеву было семь лет, умер его отец - человек, игравший главную роль в жизни маленького Ивана. Мать Шмелева Евлампия Гавриловна не была ему близким человеком. Насколько охотно всю жизнь потом он вспоминал отца, рассказывал о нем, писал, настолько же неприятными были воспоминания о матери - женщине раздражительной, властной, поровшей шаловливого ребенка за малейшее нарушение порядка.

О детстве Шмелева все мы имеем самое ясное представление по "Лету Господню" и "Богомолью"... Две основы, заложенные в детстве, - любовь к Православию и любовь к русскому народу - собственно и сформировали на всю жизнь его мировоззрение.

Писать Шмелев начал, еще учась в гимназии, а первая публикация пришлась на начало пребывания на юридическом факультете Московского университета. Однако как ни счастлив был юноша увидеть свое имя на страницах журнала, но "... ряд событий - университет, женитьба - как-то заслонили мое начинание. И я не придал особое значение тому, что писал".

Как это часто происходило с молодыми людьми в России начала ХХ века, в гимназические и студенческие годы Шмелев отошел от Церкви, увлекаясь модными позитивистскими учениями. Новый поворот в его жизни был связан с женитьбой и со свадебным путешествием: "И вот мы решили отправиться в свадебное путешествие. Но - куда? Крым, Кавказ?.. Манили леса Заволжья, вспоминалось "В лесах" Печерского. Я разглядывал карту России, и взгляд мой остановился на Севере. Петербург? Веяло холодком от Петербурга. Ладога, Валаамский монастырь?.. Туда поехать? От Церкви я уже шатнулся, был если не безбожник, то никакой. Я с увлечением читал Бокля, Дарвина, Сеченова, Летурно... Стопки брошюр, где студенты требовали сведений "о самых последних завоеваниях науки". Я питал ненасытную жажду "знать". И я многое узнавал, и это знание уводило меня от самого важного знания - от источника Знания, от Церкви. И вот в каком-то полубезбожном настроении, да еще в радостном путешествии, в свадебном путешествии, меня потянуло... к монастырям!"

Перед отъездом в свадебное путешествие Шмелев с женой направляются в Троице-Сергиеву Лавру - получить благословение у старца Варнавы Гефсиманского. Однако не только на предстоявшее путешествие благословил старец Шмелева. Преподобный Варнава чудесным образом провидел будущий писательский труд Шмелева; то, что станет делом всей его жизни: "Смотрит внутрь, благословляет. Бледная рука, как та в далеком детстве, что давала крестик... Кладет мне на голову руку, раздумчиво так говорит: "Превознесешься своим талантом". Все. Во мне проходит робкой мыслью: "Каким талантом... этим, писательским?"

Путешествие на Валаам состоялось в августе 1895 года и стало толчком к возвращению Шмелева к церковной жизни. Значительную роль в этом повторном воцерковлении Шмелева играла его жена Ольга Александровна, дочь генерала А. Охтерлони, участника обороны Севастополя. Когда они познакомились, Шмелеву было 18 лет, а его будущей супруге - 16. В течение последующих 50 с лишним лет, вплоть до смерти Ольги Александровны в 1936 году, они почти не расставались друг с другом. Благодаря ее набожности он вспомнил свою детскую искреннюю веру, вернулся к ней уже на осознанном, взрослом уровне, за что всю жизнь был жене признателен.

Ощущения человека, от маловерия и скептицизма поворачивающегося к познанию Церкви, монашеской жизни, подвижничества, отражены в серии очерков, которые были написаны Шмелевым сразу по возвращении из свадебного путешествия (позже, уже в 30-х годах, в эмиграции они были переписаны заново). Само название книги - "Старый Валаам" - подразумевает, что Шмелев пишет об уже утраченном, о мире, который существовал только до революции, но тем не менее все повествование очень радостное и живое. Читатель не просто видит яркие картины природы Ладоги и монастырского быта, а проникается самим духом монашества. Так, в нескольких словах описывается Иисусова молитва: "Великая от этой молитвы сила, - говорит автору один из монахов, - но надо уметь, чтобы в сердце как ручеек журчал... Этого сподобляются только немногие подвижники. А мы, духовная простота, так, походя пока, в себя вбираем, навыкаем. Даже от единого звучанья и то может быть спасение".

То, что в книге Шмелева содержится не просто перечень поверхностных впечатлений автора, а богатый материал, знакомящий читателя со всеми сторонами Валаамской жизни - от устава старца Назария до технического устройства монастырского водопровода, - объясняется его подходом к творчеству в целом. Во время написания и "Старого Валаама", и "Богомолья", и своего последнего романа "Пути Небесные", Шмелев прочитывал груды специальной литературы, пользуясь библиотекой Духовной академии, постоянно изучая Часослов, Октоих, Четьи-Минеи, так что в конечном итоге легкость и изящество стиля его книг сочетается с их громадной информативностью.

Первые литературные опыты Шмелева были прерваны на десять лет повседневной жизнью, заботами о хлебе насущном, необходимостью содержать семью. Однако не следует думать, что они прошли для писателя абсолютно бесследно. В "Автобиографии" он характеризует это время следующим образом: "...Поступил на службу в казенную палату. Служил во Владимире. Семь с половиной лет службы, разъезды по губернии столкнули меня с массой лиц и жизненных положений. ...Служба моя явилась огромным дополнением к тому, что я знал из книг. Это была яркая иллюстрация и одухотворение ранее накопленного материала. Я знал столицу, мелкий ремесленный люд, уклад купеческой жизни. Теперь я узнал деревню, провинциальное чиновничество, фабричные районы, мелкопоместное дворянство".

Кроме того, дар писательства, искра Божья всегда ощущались Шмелевым, даже когда он годами не подходил к письменному столу: "Кажется мне порой, что я не делался писателем, а будто всегда им был". Поэтому так органично произошло вхождение Шмелева в литературную жизнь России предреволюционной поры. Опубликовав в 1905-1906 годах после долгого перерыва ряд рассказов "По спешному делу", "Вахмистр", "Жулик", остроумный и бесхитростный Иван Сергеевич быстро стал в кругу литераторов человеком авторитетным, с мнением которого считались и самые привередливые критики.

Период до тысяча девятисот семнадцатого года был достаточно плодотворным: опубликовано огромное количество рассказов, включая повесть "Человек из ресторана", принесшую писателю мировую известность.

Драматизм событий в России начала ХХ века Шмелев и его жена почувствовали с началом Первой мировой войны, проводив в 1915 году на фронт единственного горячо любимого сына Сергея. Шмелев тяжело переживал это, но, естественно, никогда не сомневался в том, что его семья, как и все другие, должна выполнить свой долг перед Россией. Возможно, уже тогда у него были страшные предчувствия касательно участи сына. Ухудшение в состоянии духа Шмелева наблюдали его друзья, в частности Серафимович, отмечавший в одном из писем в 1916 году: "Шмелев чрезвычайно подавлен отъездом сына на военную службу, был нездоров". Практически сразу после революции Шмелевы переезжают в Крым, в Алушту - место, с которым оказались связаны самые трагические события в жизни писателя.

Сын, вернувшийся из Добровольческой армии Деникина больным и лечившийся от туберкулеза в госпитале в Феодосии, в ноябре 1920 года был арестован чекистами распоряжавшегося тогда в Крыму Бела Куна. Почти три месяца больной юноша провел в перенаселенных и смрадных арестантских подвалах, а в январе 1921 его, как и сорок тысяч других участников "Белого движения", расстреляли без суда и следствия - при том, что официально им была объявлена амнистия! Подробностей этого расстрела граждане "страны Советов" так и не узнали.

Долгое время Шмелев имел самые противоречивые сведения о судьбе сына, и, когда в конце 1922 года приехал в Берлин (как полагал, на время), он писал И. А. Бунину: "1/4 % остается надежды, что наш мальчик каким-нибудь чудом спасся". Но в Париже его нашел человек, сидевший с Сергеем в Виленских казармах в Феодосии и засвидетельствовавший его смерть. Сил возвращаться на Родину у Шмелева не было, он остался за границей, переехав из Берлина в Париж.

Трагедия эмиграции нами уже почти забыта, потери России, с одной стороны, и муки оставшихся без Родины и средств к существованию - с другой, редко фигурируют сейчас на страницах прессы или исторических трудов. Именно произведения Шмелева напоминают о том, как много Россия потеряла. Важно, насколько четко Шмелев осознает, что многие люди, оставшиеся в России, приняли мученический венец. Он ощущает жизнь эмигрантов как ущербную в первую очередь потому, что в эмиграции упор ставится на личное выживание каждого: "Почему же теперь... покой? - восклицает героиня одного из его рассказов, - Ясно, что тогда те жертвы, миллионы замученных и павших, - не оправданны... Мы проливали кровь в боях, те - в подвалах! И продолжают. К нам вопиют мученики".

Тем не менее Шмелев не оставался в стороне от насущных проблем русской эмиграции, что отражено в многочисленных публицистических работах писателя. В первую очередь, среди них выделяются призывы о помощи инвалидам Белой армии, жившим в эмиграции почти в полной нищете и забвении. Кроме того, Шмелев активно сотрудничал в журнале "Русский колокол", издаваемом Иваном Ильиным. Это был один из немногих журналов в русской эмиграции с патриотическим и православным уклоном.

Поддержка и помощь Ильина действительно были очень значительны для Шмелева. Он не просто писал ему ободряющие письма и пропагандировал в своих статьях и выступлениях произведения Шмелева. Ильин взял на себя самый тяжелый труд - поиск издателей, переписку с ними, обсуждение возможных условий. Когда в 1936 году Шмелевы собирались на отдых в Латвию (поездка не состоялась из-за внезапной болезни и смерти Ольги Александровны), Ильин занимался практически всеми организационными вопросами, договаривался о серии вечеров, которые Шмелев должен был дать проездом в Берлине. Забота его простиралась до того, что он оговаривал диетическое меню для Шмелева в том пансионате, где писатель собирался остановиться! Поэтому недаром Ильин шуточно переделал известные пушкинские строки:

Слушай, брат Шмелини,

Как мысли черные к тебе придут,

Откупори шампанского бутылку

Иль перечти - ильинские статейки о тебе...

Однако тяжесть эмигрантской жизни для семьи Шмелевых усиливалась постоянной скорбью: "Нашу боль ничто не может унять, мы вне жизни, потеряв самое близкое, единственное, нашего сына".

При этом огромную массу сил и времени у Шмелева отнимали заботы о самых насущных нуждах: что есть, где жить! Из всех писателей-эмигрантов Шмелев жил беднее всех, в первую очередь потому, что менее других умел (и хотел) заискивать перед богатыми издателями, искать себе покровителей, проповедовать чуждые ему идеи ради куска хлеба. Существование его в Париже без преувеличения можно назвать близким к нищете - не хватало денег на отопление, на новую одежду, отдых летом.

Поиск недорогой и приличной квартиры шел долго и был чрезвычайно утомительным: "Отозван был охотой за квартирой. Устали собачьи - ничего. Не по карману. Куда денемся?! Поглядел на мою, вечную... /т. е. Ольгу Александровну, жену И. Шмелева/ до чего же истомлена! Оба больные - бродим, нанося визиты консьержкам...Вернулись, разбитые. Собачий холод, в спальне +6 Ц.! Весь вечер ставил печурку, а угля кот наплакал».

Тем не менее в конечном итоге французская эмигрантская жизнь Шмелевых по-прежнему напоминала жизнь старой России, с годовым циклом православных праздников, со многими обрядами, кушаньями, со всей красотой и гармонией уклада русской жизни. Православный быт, сохранявшийся в их семье, не только служил огромным утешением для самих Шмелевых, но и радовал окружающих. Неизгладимое впечатление все подробности этого быта произвели на племянника Шмелевых Ива Жантийома-Кутырина, который, будучи крестником писателя, частью стал заменять ему потерянного сына.

"Дядя Ваня очень серьезно относился к роли крестного отца... - пишет Жантийом-Кутырин. - Церковные праздники отмечались по всем правилам. Пост строго соблюдался. Мы ходили в церковь на улице Дарю, но особенно часто - в Сергиевское подворье". "Тетя Оля была ангелом-хранителем писателя, заботилась о нем, как наседка... Она никогда не жаловалась... Ее доброта и самоотверженность были известны всем. ...Тетя Оля была не только прекрасной хозяйкой, но и первой слушательницей и советчицей мужа. Он читал вслух только что написанные страницы, представляя их жене для критики. Он доверял ее вкусу и прислушивался к замечаниям".

К Рождеству, например, в семье Шмелевых готовились задолго до его наступления. И сам писатель, и, конечно, Ольга Александровна, и маленький Ив делали разные украшения: цепи из золотой бумаги, всякие корзиночки, звезды, куклы, домики, золотые или серебряные орехи. Елку наряжали в эмиграции многие семьи. Рождественская елка в каждой семье сильно отличалась от других. Во всякой семье были свои традиции, свой секрет изготовления елочных украшений. Происходило своего рода соперничество: у кого самая красивая елка, кому удалось придумать самые интересные украшения. Так, и потеряв родину, русские эмигранты находили ее в хранении дорогих сердцу обрядов.

Следующая колоссальная утрата произошла в жизни Шмелева в 1936 году, когда от сердечного приступа умерла Ольга Александровна. Шмелев винил себя в смерти жены, убежденный, что, забывая себя в заботах о нем, Ольга Александровна сократила собственную жизнь. Накануне смерти жены Шмелев собирался ехать в Прибалтику, в частности, в Псково-Печерский монастырь, куда эмигранты в то время ездили не только в паломничество, но и чтобы ощутить русский дух, вспомнить родину.

Поездка состоялась спустя полгода. Покойная и благодатная обстановка обители помогла Шмелеву пережить это новое испытание, и он с удвоенной энергией обратился к написанию "Лета Господня" и "Богомолья", которые на тот момент были еще далеки от завершения. Окончены они были только в 1948 году - за два года до смерти писателя.

Пережитые скорби дали ему не отчаяние и озлобление, а почти апостольскую радость для написания этого труда, той книги, про которую современники отзывались, что хранится она в доме рядом со Святым Евангелием. Шмелев в своей жизни часто ощущал ту особую радость, которая дается благодатью Духа Святого. Так, среди тяжелой болезни ему почти чудом удалось оказаться в храме на пасхальном богослужении: "И вот, подошла Великая Суббота... Прекратившиеся, было, боли поднялись... Слабость, ни рукой, ни ногой... Боли донимали, скрючившись, сидел в метро... В десять добрались до Сергиева Подворья. Святая тишина обвеяла душу. Боли ушли. И вот стала наплывать-нарождаться... радость! Стойко, не чувствуя ни слабости, ни болей, в необычайной радости слушал Заутреню, исповедовались, обедню всю выстояли, приобщились... - и такой чудесный внутренний свет засиял, такой покой, такую близость к несказанному, Божиему, почувствовал я, что не помню - когда так чувствовал! "

Поистине чудесным считал Шмелев и свое выздоровление в 1934 году. У него была тяжелая форма желудочного заболевания, писателю грозила операция, и он и врачи опасались самого трагического исхода. Шмелев долго не мог решиться на операцию. В тот день, когда его доктор пришел к окончательному выводу о том, что без операционного вмешательства можно обойтись, писатель видел во сне свои рентгеновские снимки с надписью "Св. Серафим". Шмелев считал, что именно заступничество преп. Серафима Саровского спасло его от операции и помогло ему выздороветь.

Переживание чуда отразилось на многих произведениях Шмелева, в том числе и на последнем романе "Пути Небесные", в художественной форме излагающем святоотеческое учение и описывающем практику повседневной борьбы с искушением, молитвы и покаяния. Шмелев сам называл этот роман историей, в которой "земное сливается с небесным". Роман (бессмертное произведение) не был окончен. В планах Шмелева было создать еще несколько книг "Путей Небесных", в которых описывалась бы история и жизнь Оптиной пустыни (так как один из героев, по замыслу автора, должен был стать насельником этой обители).

Чтобы полнее проникнуться атмосферой монастырской жизни, 24 июня 1950 г. Шмелев переехал в обитель Покрова Пресвятой Богородицы в Бюсси-ан-Отт, в 140 километрах от Парижа. В тот же день сердечный приступ оборвал его жизнь. Монахиня матушка Феодосия, присутствовавшая при кончине Ивана Сергеевича, писала: "Мистика этой смерти поразила меня - человек приехал умереть у ног Царицы Небесной, под ее покровом".

Почти все русские эмигранты буквально до конца своей жизни не могли смириться с тем, что они уехали из России навсегда. Они верили, что обязательно вернутся на Родину, и удивительно, но так или иначе эта мечта Ивана Шмелева осуществилась уже в наши дни. Возвращение это началось для Шмелева публикацией его полного собрания сочинений: Шмелев И. С. Собр. соч.: В 5 т. - М.: Русская книга, 1999-2001.

За этим последовали два других события, не менее важных. В апреле 2000 года племянник Шмелева Ив Жантийом-Кутырин передал Российскому фонду культуры архив Ивана Шмелева; таким образом, на родине оказались рукописи, письма и библиотека писателя, а в мае 2001 года с благословения Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II прах Шмелева и его жены был перенесен в Россию, в некрополь Донского монастыря в Москве, где сохранилось семейное захоронение Шмелевых. Так спустя более полвека со дня своей смерти Шмелев вернулся из эмиграции.

Уверенность, что он вернется на Родину, не покидала его все долгие годы – прочти 30 лет – изгнания, и даже, когда многие эмигранты смирились с тем, что им придется умереть на чужбине, эта уверенность не оставила Шмелева. «…Я знаю: придет срок – Россия меня примет!» - писал Шмелев в то время, когда даже имя России было стерто с карты земли. За несколько лет до кончины он составил духовное завещание, в котором отдельным пунктом выразил свою последнюю волю: «Прошу, когда это станет возможным, перевезти мой прах и прах моей жены в Москву». Писатель просил, чтобы его похоронили рядом с отцом в Донском монастыре. Господь по вере его исполнил его заветное желание.

26 мая 2000 года самолет из Франции с гробом Ивана Сергеевича и Ольги Александровны Шмелевых приземлился в Москве. Он был перенесен и установлен в Малом Соборе Донского монастыря и в течение четырех дней находился в храме, в котором Патриарх Московский и всея Руси каждый год готовит - варит - Св. Миро, рассылаемое потом по всем храмам Русской Церкви для совершения таинства Миропомазания. Здесь всегда стоит ни с чем не сравнимый неизъяснимый неземной аромат Святого Мира, как будто благоухание Святой Руси.

Рано утром в храме еще никого не было. Молодой инок возжигал свечи у гроба писателя, стоявшего посредине под древними сводами храма. В этом храме не раз бывал Иван Сергеевич, здесь отпевали его отца и других Шмелевых, погребенных здесь же на семейном участке монастырского кладбища.

Гроб Шмелева стоял покрытый золотой парчой, неожиданно маленький - будто детский, где-то метр двадцать - не больше. В одном гробе были положены вместе Иван Сергеевич и его супруга Ольга Александровна.

25 мая во Франции на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа было совершено "обретение" останков Шмелева. Идея принадлежит Елене Николаевне Чавчавадзе, заместителю председателя Российского фонда культуры. Два года ушло на обращения, согласования, бумажные и финансовые дела. Разрешение министерства иностранных дел Франции было получено в год 50-летия со дня смерти Шмелева. В присутствии полицейских чинов, крестника и наследника писателя и телерепортеров была вскрыта могила великого писателя. Под большой плитой на глубине почти два метра открылись останки Ивана Сергеевича и Ольги Александровны. От сырости почвы гробы истлели, но косточки остались целыми. Их бережно собрали в этот маленький гробик, который тут же парижские полицейские власти опечатали и отправили в Россию.

Быть погребенным рядом считается особым Божиим благословением супругам, прожившим вместе всю жизнь. Иоанн и Ольга сподобились большего: они оказались погребены в одном гробе.

В Москве 30 мая стояла какая-то удивительная светлая погода, особый "шмелевский" день - солнце светилось как золотое пасхальное яйцо.

Гроб Шмелева из храма несли к могиле на плечах своих священники. Один из них был отец Александр Шмелев, внучатый племянник писателя. Кто-то из батюшек сказал: "Так только архиереев хоронят". Потом у могилы кто-то добавил: "Не по чину даже". Ведь гроб на руках священники несут, если погребают своего собрата и сослужителя у алтаря Божия. Господь сподобил Шмелеву особой чести. Наверное, за его многую и великую любовь к Святой Руси, к Святому Православию. Так не хоронили ни одного русского писателя!

О. Александр Шмелев, внучатый племянник писателя;

Тело русского писателя соединяется русской земле. Как сказал Патриарх в слове над гробом Ивана Сергеевича: "Мы испытываем не чувство грусти, а чувство радости. Великий сын России вернулся на Родину". И неожиданно добавил: "С праздником!"

Россия собирает своих сынов. Рассеянных по всему свету собирает в свою землю. Это тоже время собирания камней. Мы сподобились быть свидетелями этого чуда: вернулся Шаляпин, вернулся Шмелев. Должны вернуться и другие многие и многие дорогие сыновья России. Это будет исполнением справедливости и последним их земным утешением. Это черта русской души. Где бы ни странствовал русский человек, куда бы далече ни был изгнан, он желает почивать в своей сырой земле, среди своих отеческих гробов - в недрах Святой Руси. Русский даже после смерти не может быть без своей земли.

На примере Ивана Шмелева мы видим, как тяжело для русского человека пребывание на чужбине, смерть в чужой земле. Господь исполнил последнюю волю писателя, вернее сказать, его последнюю заветную молитву. Он в конце концов лег в родную землю, рядом с отцом. По одному этому можно сказать, что он был писателем-праведником, молитвы которого слышал Господь.

Брошенная в могилу последняя горсть земли, русской, московской, отчей, - главная награда русскому писателю. Господь сподобил Шмелева в этот день еще одного утешения. Во время погребения к могиле протиснулся мужчина, который передал целлофановый пакетик с землей: "Можно высыпать в могилу Шмелева. Это из Крыма, с могилы его сына - убиенного воина Сергия. 18 мая, полторы недели назад, найдено захоронение 18 убиенных белых офицеров в 1918 году". Это был Валерий Львович Лавров, председатель Общества Крымской культуры при Таврическом университете, специально приехавший на перезахоронение Шмелева с этой землей. Не было у Шмелева более глубокой незаживающей раны, нежели убийство большевиками в Крыму его сына Сергия. Шмелев даже отказывался от гонораров за свои книги, издававшиеся в Советском Союзе, не желая ничего принимать от власти, убившей его сына.

На другой день после погребения в Москве был освящен новый храм Казанской иконы Божией Матери, воздвигнутый на месте того самого храма, который некогда посещал мальчик Ваня, в котором за свечным ящиком стоял знаменитый Горкин, который воспет в "Лете Господнем". Того храма уже нет, но на его месте (в иных формах) восстал новый. Кто в этом внешне случайном совпадении, о котором не знали ни строители храма, ни устроители перезахоронения, не увидит знамение Божие! Это своего рода символ: старой "шмелевской" Руси уже нет, но есть новая восстающая Русь Православная, несмотря ни на какие искушения нашего времени.

voskresnye-besedy/besedy-2008-god/ivan-sergeevich-shmelev. html

130 лет со дня рождения великого русского писателя Ивана Сергеевича Шмелева

Во всех произведениях Шмелева поет, сияет и плачет православная русская душа. Это чувствуешь сразу. И, читая его книги, радостно узнаешь свое, родное. Благодаря ему мы восстанавливаем разрушенную связь времен, узнаем свои корни, знакомимся с жизнью своих предков. Без него мы многого бы не знали, ведь столько прекрасного было разрушено, погублено, безвозвратно утрачено.

...Иван Сергеевич родился в Москве 3 октября 1873 года в глубоко православной, патриархальной купеческой семье. Детство, проведенное в Замоскворечье, стало главным истоком его творчества, всю свою жизнь он черпал из этого неоскудевающего источника.

Жизнь, укорененная в церковности, тесно связанная с годовым кругом православных праздников, такая естественная и органичная для верующего человека, воспитала детскую душу. Она влила в нее силы, стала той основой, которая помогла будущему писателю не только выстоять в вынужденном изгнании первой волны эмиграции, но и исполнить задачу огромной важности - сохранить для потомков душу православного русского народа: его веру, обычаи, быт.

Теперь мы как будто все делаем заново, будто только что началась русская культурная и духовная традиция, словно не существовало беспрерывного потока развития и преемственности. Но если бы это было так, то мы сегодня не стали бы свидетелями реального духовного обновления России.

Одним из пророков и предтечей этого обновления и был Шмелев, писатель от Бога, классик "чистой воды" и "высокой пробы". Только вглядываясь в жизнь Ивана Сергеевича, можно увидеть, до какой степени она - сочетание пасхальной радости и страданий, несение своего креста.

Крест фигурировал в жизни Шмелева с самого детства: "Как-то приехала матушка от Троицы. Была она у батюшки Варнавы, и он сказал ей: "А моему... - имя мое назвал, крестик, крестик..." Это показалось знаменательным: раза три повторил, словно втолковывал... "а моему... крестик, крестик!" ... - "А тебе вот крестик велел, да все повторял. Тяжелая тебе жизнь будет, к Богу прибегай!" - не раз говорила матушка. И мне делалось грустно и даже страшно. Сбылось ли это? Сбылось".

В августе 1895 года студент юридического факультета Московского университета Шмелев "случайно", как тогда казалось ему, выбрал по желанию своей невесты Ольги - худенькой, синеглазой девушки, дочери генерала Александра Охтерлони, героя обороны Севастополя, - местом для их свадебного путешествия древний Валаамский монастырь.

Перед отъездом они с женой направляются в Троице-Сергиеву Лавру - получить благословение у старца Варнавы Гефсиманского. Однако не только на предстоявшее путешествие благословил старец Шмелева. Преподобный Варнава чудесным образом провидел будущий писательский труд Шмелева; то, что станет делом всей его жизни: "Смотрит внутрь, благословляет. Бледная рука, как та в далеком детстве, что давала крестик... Кладет мне на голову руку, раздумчиво так говорит: "превознесешься своим талантом". Все. Во мне проходит робкой мыслью: "каким талантом... этим, писательским?"

Воспоминание о той встрече он пронес через всю жизнь и по удивительному совпадению скончался в день преподобного Варнавы.

В течение 50 с лишним лет, вплоть до смерти Ольги Александровны, Шмелев почти не расставался с супругой. Благодаря ее набожности он во время поездки на Валаам вернулся к своей детской искренней вере уже на осознанном, взрослом уровне, за что всю жизнь был жене признателен.

Впечатления от путешествия были столь сильны, что Шмелев должен был рассказать о них другим людям. Так появилась его первая книжка "На скалах Валаама", которая определила его судьбу.

...Став известным писателем уже в начале ХХ века, Шмелев вместе со всем русским обществом пережил в революционные годы огромную духовную и личную трагедию. Но, несмотря на то, что Россия, русская культура были повержены, Иван Сергеевич не хотел покидать Родину.

После октябрьского переворота он переселился в Крым, надеясь на скорое окончание гражданской войны. Здесь Иван Сергеевич потерял единственного сына - Сергея, офицера белой армии, поверившего в обещанную большевиками амнистию, оставшегося на Родине и расстрелянного в начале 1921 года.

Смерть сына потрясла Шмелева. Он тщетно искал его могилу, сам чуть не погиб во время страшного крымского голода зимой 1921 года. Однажды они с женой даже ехали из Алушты... на бревне, положенном поверх тележных колес.

"Ноги очень мерзли, думала, не доеду", - без особых эмоций рассказывала Ольга Александровна Шмелева Вере Николаевне Буниной.

Шмелевы зарегистрировались в коммунальной столовой, где выдавали 200 граммов хлеба в день. Но столовая уже была закрыта: хлеб кончился. Вдруг подошел человек и, оглянувшись по сторонам, тихо спросил: "Вы Шмелев? Это вы написали "Человек из ресторана"? "Шмелев рассеянно кивнул. Незнакомец вложил ему в руку сверток, завернутый в белый холст. Хлеб! Целая буханка! Он считал эту буханку лучшим своим гонораром. "Голод отошел, мы остались живы. Спасибо человеку, давшему нам хлеб", - писал он в одном из писем. Потом они вновь оказались в Москве. Вскоре Ивану Сергеевичу предоставили возможность поехать за границу для лечения. Осенью 1922 года семья Шмелевых выехала в Берлин.

Из письма к Бунину: "Как пушинки в ветре проходим мы с женой жизнь. Где ни быть - все одно..."

Из Берлина по приглашению Бунина они перебираются в Париж. Летом 1923 года Шмелевы решают в Москву не возвращаться: постоянно следя за событиями на Родине, осознают, что жить им в России при большевиках, лишивших их единственного сына, невозможно.

Горька была разлука с землей Отчизны, с русскими святынями, с родными могилами. На примере жизни Ивана Сергеевича мы видим, как тяжело для русского православного человека пребывание на чужбине. Там писатель так и не смог прижиться.

Его книги первых лет эмиграции трагичны, полны ужасов гражданской войны, скорби по утерянной Родине, проникнуты глубоко церковным, православным, лично пережитым мироощущением.

Современники сравнивали центральное произведение Шмелева этих лет - эпопею "Солнце мертвых", в которой писатель описал ад красного террора в Крыму, - с плачем библейского пророка Иеремии о разрушенном Иерусалиме.

С болью узнавал Иван Сергеевич о разрушениях московских святынь, о переименовании московских улиц и площадей. Но тем ярче и бережней он стремился сохранить в своих произведениях то, что помнил и любил больше всего на свете. Этим он совершил писательский и человеческий подвиг. Для русских, находящихся в эмиграции, его сочинения стали больше, чем просто литература. Ими утоляли духовный голод.

Укрепленный в своей вере чудом исцеления в 1934 году от тяжелой язвенной болезни по молитвам преподобного Серафима Саровского, Шмелев отдает все свои силы и талант тому, чтобы "оповестить" людей об истинности веры православной.

Несмотря на все тяготы, эмигрантская жизнь Шмелевых в Париже по-прежнему напоминала жизнь старой России с годовым циклом православных праздников, с многими постами, обрядами, со всей красотой и гармонией уклада русской жизни.

Православный быт, сохранявшийся в их семье, не только служил огромным утешением для самих Шмелевых, но и радовал окружающих. Подробности этого быта произвели неизгладимое впечатление на их внучатого племянника - Ива Жантийома-Кутырина. Крестник писателя, он воспитывался в семье Шмелевых и заменил Ивану Сергеевичу и Ольге Александровне их погибшего сына Сергея.

"Дядя Ваня очень серьезно относился к роли крестного отца, - пишет Жантийом-Кутырин. - Церковные праздники отмечались по всем правилам. Пост строго соблюдался. Мы ходили в церковь на улице Дарю, но особенно часто - в Сергиевское подворье".

"Тетя Оля, - продолжает он, - была ангелом-хранителем писателя, заботилась о нем, как наседка... Она никогда не жаловалась... Ее доброта и самоотверженность были известны всем. ...Тетя Оля была не только прекрасной хозяйкой, но и первой слушательницей и советчицей мужа. Он читал вслух только что написанные страницы, представляя их жене для критики. Он доверял ее вкусу и прислушивался к замечаниям".

Старая Москва с ее раздольем, богатством, красочностью быта живет и дышит в прекрасных автобиографических повестях Шмелева "Лето Господне" и "Богомолье", которые стали венцом его православного миросозерцания.

В "Богомолье" он внимательно и тонко рассказывает о старинной русской традиции паломничества в Троице-Сергиеву Лавру. Здесь писатель достиг совершенства в передаче живого русского языка. Таких высот вряд ли достичь литераторам будущего, хотя бы потому, что времена те, да и язык тот - невозвратимы...

"Лето Господне" посвящено Иву Жантийому-Кутырину. Завершенная в 1948 году, 12 лет спустя после кончины супруги, эта книга передает восприятие десятилетним мальчиком Ваней Шмелевым православных праздников, семейных радостей и скорбей.

Сказ от лица маленького героя - великолепно найденное художественное средство.

В первых (по времени написания) главах еще слышны интонации взрослого человека, который постепенно исчезает и заменяется ребенком-рассказчиком. Маленький мальчик видит мир своими чистыми, незамутненными глазами правильно - и этот мир для нас важнее, чем сам ребенок. Шмелев описывает богослужения годового круга и их отражение в жизни верующих. Святки, Пасха, Великий Пост… Главы писались и публиковались в газетах в ином порядке, чем в книге: под определенный праздник, но в отдельном издании Шмелев поставил вперед Великий Пост. С идеи покаяния он начал свою "русскую эпопею".

Пережитые скорби дали Шмелеву не отчаяние и озлобление, а почти апостольскую радость. Через показ размеренной, светлой жизни глубоко религиозной семьи писателя в "Лете Господнем" и "Богомолье" нам явлена ушедшая эпоха. Эти описания стали свидетельствами духовного и душевного здоровья нашего народа, его искренней веры, приверженности к правде и красоте. Неслучайно современники признавались, что эти книги хранятся в их доме рядом со Святым Евангелием.

Не только православную Москву вспоминает писатель. В очерке "Старый Валаам" он смог "сохранить" для нас эту великую русскую святыню, ее дух.

Читатель не просто видит яркие картины природы Ладоги и монастырского быта, а проникается самим духом монашества. Вспоминая свою юношескую поездку, Шмелев, писал о герое этого очерка: "... самое главное, что он тогда осознал и сохранил на всю жизнь, это - свет веры Христовой, озарявший и суровый монастырский устав, и внутреннюю жизнь всего православного народа". Вот почему спустя годы писатель мог сказать о первом своем опыте: "Суть осталась и доныне: светлый Валаам".

...Когда фашисты бомбили в конце Второй мировой войны Париж, недалеко от дома Шмелева упали сразу четыре бомбы, превратив два здания напротив в руины.

Обычно Иван Сергеевич вставал рано, но в то утро из-за недомогания залежался в постели. Это и спасло ему жизнь. Стекла в окнах были разбиты вдребезги. Острые осколки изрешетили насквозь спинку его рабочего кресла.

Хлопали пустые рамы, ветер гулял из угла в угол. Вдруг маленький листок бумаги влетел в обезображенную комнату и, слегка покружив над письменным столом, опустился прямо под ноги Ивану Сергеевичу. Он поднял картинку. Это была репродукция "Богоматерь с Иисусом" итальянского художника Балдовинетти.

Как залетела она сюда? Видимо, Царице Небесной было угодно сохранить жизнь больному и одинокому русскому писателю - эмигранту. На следующий день в Сергиевском подворье Шмелев отслужил благодарственный молебен.

Переживание чуда отразилось на многих его произведениях, в том числе и на последнем романе о спасении души человеческой - "Пути Небесные", который писатель посвятил светлой памяти своей супруги Ольги Александровны. В нем в художественной форме излагается святоотеческое учение, описывается практика повседневной борьбы с искушением. Шмелев сам называл свой роман историей, в которой "земное сливается с небесным".

К сожалению, это произведение не было окончено. В планах Шмелева было создать еще несколько книг "Путей Небесных", в которых описывалась бы история и жизнь Оптиной пустыни (так как один из героев, по замыслу автора, должен был стать насельником этой обители).

Чтобы полнее проникнуться атмосферой монастырской жизни, 24 июня 1950 года Иван Сергеевич переехал в обитель Покрова Пресвятой Богородицы в Бюсси-ан-Отт, в 140 километрах от Парижа. В тот же день сердечный приступ оборвал его жизнь.

Монахиня матушка Феодосия, присутствовавшая при кончине писателя, рассказывала: "Мистика этой смерти поразила меня - человек приехал умереть у ног Царицы Небесной под ее покровом".

Где бы Шмелев ни работал он всегда писал о России, для русского народа, в духовную силу которого верил безмерно.

"Среди зарубежных русских писателей Иван Сергеевич Шмелев самый русский, - говорил о нем Константин Бальмонт, - ни на минуту в своем душевном горении он не перестает думать о России и мучиться ее несчастьями".

...Какое волнующее и торжественное слово - "возвращение"! Нередко люди возвращаются после долгого отсутствия домой - к семье, близким. Или в родные места - туда, где прошло их детство и юность, где покоятся их предки, где их помнят и любят.

Почти все русские эмигранты буквально до конца своей жизни не могли смириться с тем, что они уехали из России навсегда. Они верили, что обязательно вернутся на Родину.

Такой посмертной судьбы удостоился Иван Сергеевич Шмелев.

В начале 1990-х его книги, большая часть которых, написанных в изгнании, были известны на Родине лишь единицам, окончательно вернулись в Россию. Но сейчас они стали неотъемлемой частью духовного возрождения нашего общества.

А 30 мая 2000 года, спустя полвека после кончины во Франции, останки Шмелева упокоились, как и его предки, в родной московской земле. Во исполнение последней воли Ивана Сергеевича в некрополе Донского монастыря состоялось перезахоронение с кладбища в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем праха писателя и его супруги Ольги Александровны.

Как сказал Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий П в своем Слове после панихиды, совершенной им в Большом соборе монастыря, "настало время, когда мы можем воздать должное этому прекрасному человеку, православному писателю и истинному русскому патриоту; прежде казалось, что это время никогда не наступит".

Удивительно, как удалось Ивану Сергеевичу предвидеть то ощущение, которое возникло, когда в Донском монастыре, неподалеку от подлинных барельефов Храма Христа Спасителя, предавали земле его останки! Ведь именно Шмелев так проникновенно написал в самых последних строках своего "Лета Господня":

"Я смотрю, крещусь. Улица черна народом... Я знаю: это последнее прощанье, прощанье со всем, что было... Гроб держат на холстинных полотенцах. Много серебряных священников. Поют невидимые певчие...Ве-э-эчна-а-я-а па-а-а......а-а-ать...".

В Дни памяти, посвященные 50-летию со дня кончины Шмелева, в его родном Замоскворечье - рядом с Государственной Третьяковской галереей и Государственной педагогической библиотекой имени Ушинского - был установлен бюст писателя. Он выполнен на основе единственного прижизненного скульптурного портрета Ивана Сергеевича незадолго до его кончины известным в Русском Зарубежье скульптором Лидией Лузановской, дружившей с семьей писателя.

Символично, что взгляд пожилого, измученного страданиями и болезнями человека, обращен в сторону библиотеки. В этом здании - бывшей усадьбе Демидовых - в конце Х1Х-начале ХХ века помещалась 6-я мужская гимназия, где учился будущий писатель.

Шмелев смотрит в прошлое - в свое детство и юность. А книги его устремлены в будущее.

Наша настрадавшаяся, как и ее великий сын, Родина все шире использует наследие Шмелева в духовном, нравственном воспитании своих юных граждан.

Сегодня, когда православие возвращается в школы России, произведения писателя должны занять в программе по литературе одно из почетных мест.

Ныне мы стали более просветленными. У нас никто не может украсть нашу православную веру, нашу культуру. Это особое богатство - некрадомое. Книги Ивана Сергеевича Шмелева как раз и относятся к этому разряду - некрадомых богатств.

Но почитатели его таланта ждут большего - скорейшей публикации материалов архива писателя, переданного Российскому фонду культуры из Франции Ивом Жантийомом - Кутыриным. Сейчас этот архив изучают наши ученые.

В России пока, увы, нет музея Шмелева, который мог бы стать центром пропаганды наследия Ивана Сергеевича. Лучшего адреса для него, чем квартира в доме номер семь в уютном замоскворецком дворике на Малой Полянке, не найти. На этом доме установлена мемориальная доска с барельефом работы Лидии Лузановской.

Пусть это последнее пристанище семьи Шмелевых на Родине станет символом окончательного возвращения к нам великого писателя-патриота.

Николай ГОЛОВКИН

text/ru/golov0311.html

Биография И. С. Шмелева

ШМЕЛЕВ Иван Сергеевич (21.09[3.10].1873—24.06.1950), писатель. Родился и вырос в Москве в Замоскворечье, в семье подрядчика по строительным работам. В доме сохранялись традиции православного благочестия, патриархальный уклад. Детство Шмелева прошло в тесном общении с мастеровыми, что позволило ему хорошо узнать и полюбить народную, трудовую Россию.

Стремление к литературному творчеству пробудилось у Шмелева еще во время обучения в московской гимназии. В 1895 в журнале «Русское обозрение» был напечатан первый рассказ «У мельницы». В том же году, совершая свадебное путешествие на Валаам, Шмелев заехал в Троице-Сергиеву лавру, чтобы получить благословение почитаемого подвижника, иеромонаха Варнавы Гефсиманского. Старец предрек Шмелеву предстоящий ему «крест» страданий, прозрел и укрепил в нем писательский дар, сказав: «Превознесешься своим талантом».

Книга очерков «На скалах Валаама» (1897), описывающая Валаамский монастырь с точки зрения светского туриста, была, по словам Шмелева, наивной, незрелой и не имела успеха у читателя. На 10 лет Шмелев отходит от писательского труда. Окончив в 1898 юридический факультет Московского университета, он служит чиновником в центральных губерниях России.

Возвращение в литературу было ознаменовано рассказом «К солнцу» (1905, опубл. 1907) и рядом др. произведений для детей и юношества, опубликованных в журнале «Детское чтение». В 1907 Шмелев выходит в отставку, возвращается в Москву и всецело посвящает себя литературе. В 1909 Шмелев стал активным членом «Среды» — литературного кружка, объединявшего писателей-реалистов (А. Чехов, М. Горький, В. Вересаев, Е. Чириков, А. Серафимович, А. Куприн, Л. Андреев), а в 1910 вошел в товарищество «Знание»; в 1912 стал одним из учредителей «Книгоиздательства писателей в Москве», где сотрудничал с И. А. Буниным, Н. Д. Телешовым, В. В. Вересаевым, Б. К. Зайцевым и др.

В ранних рассказах и повестях Шмелева («Вахмистр», 1906; «Распад», 1907; «Иван Кузьмич», 1907; «Гражданин Уклейкин», 1908) звучит тема мучительной, несправедливой и непросветленной жизни; автор сочувствует «маленьким» людям, которые хотят вырваться из пустоты и однообразия окружающего мира и строить новую жизнь. Шмелев наблюдает распад старого патриархального уклада, конфликт поколений отцов и детей. Повесть «Человек из ресторана» (1911), написанная в характерной для Шмелева форме сказа от лица пожилого официанта, принесла автору громкий успех и поставила его в первые ряды писателей реалистической школы начала века. Характер героя — надломленного, глубоко страдающего и в то же время обозленного на несправедливость жизни, мрачноватая и нервная атмосфера повести напоминали книги раннего Достоевского. Критика высоко оценила прежде всего силу социального обличения, образ молодого революционера, которому отданы авторские симпатии. Однако в повести присутствовала и иная тема — христианского смирения, связанная с фигурой загадочного старичка, говорящего: «Без Господа не проживешь!»

Рассказы Шмелева 1910-х охватывают многоликую, многоцветную народную Россию. Герои обретают духовные силы в общении с природой, с простым народом, которому противопоставлена морально опустошенная интеллигенция («Патока», 1911; «Стена», 1912; «Волчий перекат», 1913). Однако и в описании спокойного, здорового крестьянского быта («Росстани», 1914), и в сдержанно-печальных картинах народных страданий военной поры (цикл очерков «Суровые дни», 1914), и в спорах офицеров — героев рассказа «Лик скрытый» (1916) чувствуется нарастание тревоги, близость великих исторических потрясений.

В целом дореволюционные произведения Шмелева вдохновлены верой в земное счастье людей в радостном будущем, упованиями на социальный прогресс и просвещение народа, ожиданиями перемен в общественном строе России. Вопросы веры, религиозного сознания в это время мало занимают писателя: увлекшись в юности идеями дарвинизма, толстовства, социализма, Шмелев на долгие годы отходит от Церкви и становится, по собственному признанию, «никаким по вере». Однако уже в этот период явственно звучат в его произведениях очень важные для Шмелева темы страдания и сострадания человеку, которые станут определяющими во всем последующем творчестве.

Февральскую революцию Шмелев принимает восторженно. Он едет в Сибирь, чтобы встретить политкаторжан, выступает на собраниях и митингах, рассуждая о «чудесной идее социализма». Однако вскоре ему открывается подлинный, страшный лик революции. Октябрьский переворот и последующие события стали причиной перелома в мировоззрении Шмелева.

В 1918 Шмелев уезжает с семьей в Алушту, где покупает дом с участком земли. Здесь им написаны повесть «Неупиваемая чаша» (1918) — романтическая история жизни крепостного живописца, создающего в любовном экстазе икону-портрет любимой женщины; антивоенная, полная гротеска повесть «Это было» (1919—22) — о сумасшедшем полковнике, захватившем госпиталь; рассказ «Чужой крови» (1919) — о русском солдате, попавшем в плен. В 1919 Шмелев также пишет цикл политических сказок-памфлетов «Инородное тело», «Степное чудо» и др., где революционные события трактуются как соблазнение народа чужеродными идеями, заражение «инородным телом» марксизма. Виновны в этом все сословия: солдаты, мещане, ученые, баре — все, кто продал родину и забыл Бога. Спасти Россию смогут «святой Микола», «белый воин», «хозяйственный мужик».

Осенью 1920 Крым был занят красными частями. Единственный сын Шмелева, Сергей, как офицер царской армии был арестован и без суда расстрелян. Ужасы массовой резни, устроенной большевиками в Крыму в 1920—21, потрясающие страдания и гибель тысяч неповинных людей привели Шмелева к тяжелой душевной депрессии. В нояб. 1922 он выезжает в Берлин, а с 1923 живет в Париже, где и проходит последующая часть его творческого пути. Картина гибели всего живого в Крыму в период красного террора открывается в эпопее Шмелева «Солнце мертвых» (1924). Шмелев рисует торжество зла, голод, бандитизм, постепенную утрату людьми человеческого облика. Стиль повествования отражает запредельное отчаяние, смятенное сознание рассказчика, который не в силах понять, как мог осуществиться такой разгул безнаказанного зла, почему вновь настал «каменный век» с его звериными законами. Рефреном проходит через книгу образ пустых небес и мертвого солнца: «Бога у меня нет. Синее небо пусто…». Эпопея Шмелева, с огромной художественной силой запечатлевшая трагедию русского народа, была переведена на многие языки и принесла автору европейскую известность.

Годы, проведенные Шмелевым в эмиграции, насыщены плодотворной творческой работой. Шмелев публикуется во многих эмигрантских изданиях: «Последние новости», «Возрождение», «Иллюстрированная Россия», «Сегодня», «Современные записки», «Русская мысль» и др. За рубежом при жизни писателя вышло ок. 20 его книг на русском языке. Шмелев остро переживал то, что в СССР все они были запрещены.

Рассказы и повести Шмелева 20—30-х отражают крушение просветительски-народнической идеологии. Одной из магистральных тем творчества становится беспощадный суд над либеральной интеллигенцией, которая соблазнила народ, «отняла» у него Бога и пробудила разгул низменных страстей, жертвой которого сама же и пала. Описание событий в романах и других произведениях этих лет проникнуто острой болью за поруганную родину и ее оскверненные святыни. Вместе с тем Шмелев резко осуждает европейский мир, который также способствовал разрушению России. Он обличает бездуховность, приземленность современной западной цивилизации, в которой комфорт, удобства и развлечения стали главной целью существования.

Рассказы «Два Ивана» (1924), «Про одну старуху» (1925), «Крымские рассказы» (1924—36), повести «Каменный век» (1924), «На пеньках» (1925) продолжают тему «Солнца мертвых». Автор рассказывает о бездне страданий русского народа, ввергнутого в братоубийственную гражданскую войну, о кровавом торжестве злой стихии, гневно обличая тех, кто перестроился, «применился» к новой власти и идеологии, кто способен «плюнуть в лицо России, во все святое». Сборник «Свет разума» (1928) посвящен теме духовного очищения, религиозного обновления людей, обреченных на тяжкие испытания в атеистическом государстве. В книге «Въезд в Париж. Рассказы о России зарубежной» (1929) раскрываются драматические судьбы русских изгнанников.

В 1927 увидел свет лирический, отчасти автобиографический роман Шмелева «История любовная» — о пробуждении первых любовных чувств подростка, в котором идеальная романтическая любовь вступает в конфликт с греховным плотским желанием. В неоконченном романе «Солдаты» (1930) Шмелев воссоздает картины русского общества начала века. Название романа означает собирательный образ всех людей, объединенных любовью к России, всех носителей национальной идеи, стремящихся укрепить и строить Русь. Им противостоят политиканы-«демократы», ненавидящие армию и разлагающие страну.

«Исповедь раненого сердца» — это определение И. А. Ильина можно отнести не только к художественным произведениям Шмелева, но и к его публицистике, расцвет которой приходится на сер. 20-х — 30-е. Многочисленные очерки и публицистические выступления Шмелева объединены бесконечной любовью к родине, мыслью о ее великом и особом предназначении в судьбах мира. Шмелев верит в грядущее возрождение России, которое возможно только «на основе религиозной… — евангельском учении деятельной любви». Идеи Шмелева во многом близки концепции русской истории его друга и единомышленника философа И. А. Ильина.

«Среди зарубежных русских писателей И. С. Шмелев — самый русский, — отмечал поэт К. Бальмонт. — Ни на минуту в своем душевном горении он не перестает думать о России и мучиться ее несчастьями». Эти слова помогают понять, почему Шмелев часто оказывался одинок в культурной среде русской эмиграции, имевшей преимущественно «левую», либерально-демократическую ориентацию. Критиков раздражал патриотизм и национальная устремленность творчества писателя. «Черносотенной полицейщиной» окрестила эмигрантская пресса роман «Солдаты», где достойно показаны царские офицеры. Видный критик русского зарубежья Г. Адамович преследовал Шмелева оскорбительными, игриво-глумливыми рецензиями. Шмелеву не могли простить «православные русские традиции… то, что он осмелился встать на защиту исторической России против революции». Среди друзей и единомышленников Шмелева можно назвать И. Ильина, семью генерала А. Деникина, Н. Кульмана, В. Ладыженского, К. Бальмонта, А. Куприна. Как на родине, так и в эмиграции на Шмелева одно за др. обрушивались «предельные испытания». В 1936 умерла жена Шмелева Ольга Александровна, его верная спутница, и с этого момента он несет крест одиночества. Шмелев страдал тяжелой болезнью, обострения которой не раз ставили его на грань смерти. Материальное положение Шмелева порой доходило до нищенства. Война 1939—45, пережитая им в оккупированном Париже, клевета в печати, которой недруги пытались очернить имя писателя, усугубляли его душевные и физические страдания. По воспоминаниям современников, Шмелев был человеком исключительной душевной чистоты, не способным ни на какой дурной поступок. Ему были присущи глубокое благородство натуры, доброта и сердечность. О пережитых страданиях говорил облик Шмелева — худого человека с лицом аскета, изборожденным глубокими морщинами, с большими серыми глазами, полными ласки и грусти.

Самая известная книга Шмелева — «Лето Господне» (1927—31, 1934—44). Обращаясь к годам детства, Шмелев запечатлел мировосприятие верующего ребенка, доверчиво принявшего в свое сердце Бога. Крестьянская и купеческая среда предстает в книге не диким «темным царством», но целостным и органичным миром, полным нравственного здоровья, внутренней культуры, любви и человечности. Шмелев далек от романтической стилизации или сентиментальности. Он рисует подлинный уклад русской жизни не столь давних лет, не затушевывая грубых и жестоких сторон этой жизни, ее «скорбей». Однако для чистой детской души бытие открывается прежде всего своей светлой, радостной стороной. Существование героев неразрывно связано с жизнью церковной и богослужением. Впервые в русской художественной литературе столь глубоко и полно воссоздан церковно-религиозный пласт народной жизни. В психологических переживаниях, молитвенных состояниях персонажей, среди которых и грешники, и святые, открывается духовная жизнь православного христианина.

Смысл и красота православных праздников, обычаев, остающихся неизменными из века в век, раскрыты настолько ярко и талантливо, что книга стала подлинной энциклопедией русского Православия. Удивительный язык Шмелева органически связан со всем богатством и разнообразием живой народной речи, в нем отразилась сама душа России. И. А. Ильин отмечал, что изображенное в книге Шмелева — не то, что «было и прошло», а то, что «есть и пребудет… Это сама духовная ткань верующей России. Это — дух нашего народа». Шмелев создал «художественное произведение национального и метафизического значения», запечатлевшее источники нашей национальной духовной силы».

Живое соприкосновение с миром святости происходит и в примыкающей к «Лету Господню» книге «Богомолье» (1931), где в картинах паломничества в Троице-Сергиеву лавру предстают все сословия верующей России. Подвижническое служение «старца-утешителя» Варнавы Гефсиманского воссоздано Шмелевым с признательной любовью.

Роман (бессмертное произведение) «Няня из Москвы» (1934), написанный в излюбленной Шмелевым форме сказа (в которой писатель достиг непревзойденного мастерства), — это повествование бесхитростной русской женщины, попавшей в бурный водоворот событий истории ХХ в. и оказавшейся на чужбине. Глубокая вера, внутреннее спокойствие, безграничная доброта и духовное здоровье позволяют Дарье Степановне трезво оценивать все происходящее с людьми и страной. В простых словах няни о грехе и воздаянии открывается смысл страданий России как необходимой и спасительной кары для ее очищения. Ласковое, певучее народное слово, меткое и образное, с неслучайными оговорками и поговорками высвечивает пустоту либеральных фраз ученого профессора, уродливо-извращенный мир декаданса, пошлость и механистичность американской цивилизации. С добрым юмором показан беспечный, своенравно-капризный характер воспитанницы няни, запутавшейся в своих любовных переживаниях; с сочувствием — нелегкие судьбы солдат Добровольческой армии в эмиграции. В страданиях, теряя подчас здоровье и богатство, герои романа обретают душу, приходят к Истине.

Поэтический очерк «Старый Валаам» (1936) вводит читателя в мир православного русского монастыря, рисует жизнь, погруженную в атмосферу святости. Со светлой грустью вспоминая свою юношескую поездку на остров, Шмелев показывает, как монашеское бытие озаряет человеческую жизнь светом вечности, претворяет скорбь в высокую радость. Образы Святой Руси наполняют также очерк «Милость прп. Серафима» (1935) — о том, как Шмелев был спасен от смертельной болезни после горячей молитвы к батюшке Серафиму Саровскому, и повесть «Куликово поле» (1939) — о чудесном явлении в Советской России прп. Сергия Радонежского, ободряющего и укрепляющего оставшихся там христиан.

Тема реальности действия Божественного Промысла в земном мире получила воплощение в итоговом произведении писателя — романе «Пути небесные» (т. 1 — 1937; т. 2 — 1948). Роман (бессмертное произведение) воссоздает судьбы реальных людей, выведенных под своими собственными именами, — скептика-позитивиста, инженера В. А. Вейденгаммера (родственника Шмелева) и глубоко верующей, кроткой и внутренне сильной Дарьи Королевой — послушницы Страстного монастыря в Москве, покинувшей обитель, чтобы связать свою жизнь с Вейденгаммером. Книга посвящена таинственному пути соединения человека с Богом, спасению души. Роман (бессмертное произведение) стал уникальным явлением в русской литературе: в основе раскрытия судеб и характеров лежит святоотеческая культура, православное аскетическое мировоззрение. Его внутренним сюжетом является «духовная брань» героев со страстями, искушениями и нападениями злых сил. Даринька — новый для русской классики тип глубоко воцерковленного человека. Молитвенный подвиг, упорная и жестокая борьба с грехом в себе и внешними соблазнами, скорбь от тяжких падений и духовная радость побед, благодатные озарения — эти моменты нашли многогранное воплощение на страницах последнего романа писателя. Смерть Шмелева оборвала работу над третьим томом, но и две вышедшие книги вполне отразили сам дух православной жизни, христианские представления о мире и человеке.

Шмелева отличала особая любовь к атмосфере монастырской жизни. Совершая в 1936 поездку по Прибалтике, он останавливался в Псково-Печерском монастыре, дважды (в 1937 и 1938) посещал обитель прп. Иова Почаевского в Карпатах, а после войны планировал побывать в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле (США). «Мое горячее желание для спокойной работы — жить около монастыря. Я ищу родной воздух…» — писал он в 1948. Кончина писателя-подвижника глубоко символична: 24 июня 1950 в день именин старца Варнавы, некогда благословившего его «на путь», Шмелев приезжает в расположенный неподалеку от Парижа русский монастырь Покрова Божией Матери и в тот же день тихо предает душу Богу. Шмелев был похоронен на парижском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. В 2000 осуществлен завет писателя: прах Шмелева и его жены перевезен на родину и погребен рядом с могилами родных в московском Донском монастыре.

Иван Сергеевич Шмелев в mp3

Вот здесь mp3/Shmelev/ лежит большая подборка аудиокниг по произведениям И. Шмелева.

Иван Сергеевич Шмелев. Рождество

Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рождество. Ну, что же... Не поймешь чего - подскажет сердце.

Как будто я такой, как ты. Снежок ты знаешь? Здесь он - редко, выпадет - и стаял. А у нас повалит - свету, бывало, не видать, дня на три! Все завалит. На улицах - сугробы, все бело. На крышах, на заборах, на фонарях - вот сколько снегу! С крыш свисает. Висит - и рухнет мягко, как мука. Ну, за ворот засыплет. Дворники сгребают в кучи, свозят. А не сгребай - увязнешь. Тихо у нас зимой и глухо. Несутся санки, а не слышно. Только в мороз визжат полозья. Зато весной услышишь первые колеса... - вот радость!..

Наше Рождество подходит издалека, тихо. Глубокие снега, морозы крепче. Увидишь, что мороженых свиней подвозят, - скоро и Рождество. Шесть недель постились, ели рыбу. Кто побогаче - белугу, осетрину, судачка, наважку; победней - селедку, сомовину, леща... У нас, в России, всякой рыбы много. Зато на Рождество - свинину, все. В мясных, бывало, до потолка навалят, словно бревна, - мороженые свиньи. Окорока обрублены, к засолу. Так и лежат, рядами, - разводы розовые видно, снежком запорошило.

А мороз такой, что воздух мерзнет - Инеем стоит; туманно, дымно. И тянутся обозы - к Рождеству. Обоз? Ну, будто поезд... только не вагоны, а сани, по снежку, широкие, из дальних мест. Гусем, друг за дружкой, тянут. Лошади степные, на продажу. А мужики здоровые, тамбовцы, с Волги, из-под Самары. Везут свинину, поросят, индюшек - "пылкого морозу". Рябчик идет, сибирский, тетерев-глухарь... Знаешь - рябчик? Пестренький такой, рябой... ну, рябчик! С голубя, пожалуй, будет. Называется - дичь, лесная птица. Питается рябиной, клюквой, можжевелкой. А на вкус, брат!.. Здесь редко видишь, а у нас - обозами тянули. Все распродадут, и сани, и лошадей, закупят красного товару, ситцу - и домой, чугункой. Чугунка? А железная дорога. Выгодней в Москву обозом: свой овес-то и лошади к продаже своих заводов, с косяков степных.

Перед Рождеством на Конной площади в Москве - там лошадями торговали - стон стоит. А площадь эта... - как бы тебе сказать?.. - да попросторней будет, чем... знаешь, Эйфелева-то башня где? И вся - в санях. Тысячи саней, рядами. Мороженые свиньи - как дрова лежат на версту. Завалит снегом, а из-под снега рыла да зады. А то чаны, огромные, да... с комнату, пожа-луй! А это солонина. И такой мороз, что и рассол-то замерзает... - розовый ледок на солонине. Мясник, бывало, рубит топором свинину, кусок отскочит, хоть с полфунта, - наплевать! Нищий подберет. Эту свиную "крошку" охапками бросали нищим: на, разговейся! Перед свининой - поросячий ряд, на версту. А там - гусиный, куриный, утка, глухари-тетерьки, рябчик... Прямо из саней торговля. И без весов, поштучно больше. Широка Россия - без весов, на глаз. Бывало, фабричные впрягутся в розвальни - большие сани - везут-смеются. Горой навалят: поросят, свинины, солонины, баранины... Богато жили.

Перед Рождеством, - дня за три, на рынках, на площадях лес елок. А какие елки! Этого добра в России сколько хочешь. Не так, как здесь" - тычинки. У нашей елки... как отогреется, расправит лапы, - чаща. На Театральной площади, бывало, - лес. Стоят, в снегу. А снег повалит - потерял дорогу! Мужики, в тулупах, как в лесу. Народ гуляет, выбирает. Собаки в елках - будто волки, право. Костры горят, погреться. Дым столбом. Сбитенщики ходят, аукаются в елках: "Эй, сладкий сбитень! калачики горячи!.." В самоварах, на долгих дужках, - сбитень. Сбитень? А такой горячий, лучше чая. С медом, с имбирем - душисто, сладко. Стакан - копейка. Калачик мерзлый, стаканчик сбитню, толстенький такой, граненый, - пальцы жжет. На снежку, в лесу... приятно! Потягиваешь понемножку, а пар - клубами, как из паровоза. Калачик - льдышка. Ну, помакаешь, помягчеет. До ночи прогуляешь в елках. А мороз крепчает. Небо - в дыму - лиловое, в огне. На елках иней, мерзлая ворона попадется, наступишь - хрустнет, как стекляшка. Морозная Россия, а... тепло!..

В Сочельник, под Рождество, - бывало, до звезды не ели. Кутью варили, из пшеницы, с медом; взвар - из чернослива, груша, шептала... Ставили под образа, на сено. Почему?.. А будто - дар Христу. Ну... будто. Он на сене, в яслях. Бывало, ждешь звезды, протрешь все стекла. На стеклах лед, с мороза. Вот, брат, красота-то!.. Елочки на них, разводы, как кружевное. Ноготком протрешь - звезды не видно? Видно! Первая звезда, а вон - другая... Стекла засинелись. Стреляет от мороза печка, скачут тени.

А звезд все больше. А какие звезды!.. Форточку откроешь - резанет, ожжет морозом. А звезды!.. На черном небе так и кипит от света, дрожит, мер-цает. А какие звезды!.. Усатые, живые, бьются, колют глаз. В воздухе-то мерзлость, через нее-то звезды больше, разными огнями блещут - голубой хрусталь, и синий, и зеленый, - в стрелках. И звон услышишь. И будто это звезды - звон-то! Морозный, гулкий - прямо серебро. Такого не услышишь, нет. В Кремле ударят - древний звон, степенный, с глухотцой. А то - тугое серебро, как бархат звонный. И все запело, тысяча церквей играет. Такого не услышишь, нет. Не Пасха, перезвону нет, а стелет звоном, кроет серебром, как пенье, без конца-начала... - гул и гул.

Ко всенощной. Валенки наденешь, тулупчик из барана, шапку, башлычок - мороз и не щиплет. Выйдешь - певучий звон. И звезды. Калитку тронешь - так и осыплет треском. Мороз! Снег синий, крепкий, попискивает тонко-тонко. По улице - сугробы, горы. В окошках розовые огоньки лампадок. А воздух... - синий, серебрится пылью, дымный, звездный. Сады дымятся. Березы - белые виденья. Спят в них галки. Огнистые дымы столбами, высоко, до звезд. Звездный звон, певучий - плывет, не молкнет; сонный, звон-чудо, звон-виденье, славит Бога в вышних - Рождество.

Идешь и думаешь: сейчас услышу ласковый напев-молитву, простой, особенный какой-то, детский, теплый... - и почему-то видится кроватка, звезды.

Рождество Твое, Христе Боже наш,

Воссия мирови Свет Разума...

И почему-то кажется, что давний-давний тот напев священный... был всегда. И будет.

На уголке лавчонка, без дверей. Торгует старичок в тулупе, жмется. За мерзлым стеклышком - знакомый Ангел с золотым цветочком, мерзнет. Осыпан блеском. Я его держал недавно, трогал пальцем. Бумажный Ангел. Ну, карточка... осыпан блеском, снежком как будто. Бедный, мерзнет. Никто его не покупает: дорогой. Прижался к стеклышку и мерзнет. Идешь из церкви. Все - другое. Снег - святой. И звезды - святые, новые, рождественские звезды. Рождество! Посмотришь в небо. Где же она, та давняя звезда, которая волхвам явилась? Воя она: над Барминихиным двором, над садом! Каждый год -- над этим садом, низко. Она голубоватая, Святая. Бывало, думал: "Если к ней идти - придешь туда. Вот прийти бы... и поклониться вместе с пастухами Рождеству! Он - в яслях, в маленькой кормушке, как в конюшне... Только не дойдешь, мороз, замерзнешь!" Смотришь, смотришь - и думаешь: "Волсви же со Звездою путеше-эст-вуют!.."

Волсви?.. Значит - мудрецы, волхвы. А, маленький, я думал - волки. Тебе смешно? Да, добрые такие волки, - думал. Звезда ведет их, а они идут, притихли. Маленький Христос родился, и даже волки добрые теперь. Даже и волки рады. Правда хорошо ведь? Хвосты у них опущены. Идут, поглядывают на звезду. А та ведет их. Вот и привела. Ты видишь, Ивушка? А ты зажмурься.. - Видишь - кормушка с сеном, светлый-светлый мальчик, ручкой манит? Да, и волков... всех манит. Как я хотел увидеть!.. Овцы там, коровы, голуби взлетают по стропилам... и пастухи склонились... и цари, волхвы... И вот подходят волки. Их у нас в России много!.. Смотрят, а войти боятся. Почему боятся? А стыдно им... злые такие были. Ты спрашиваешь - впустят? Ну конечно, впустят. Ска-жут: ну, и вы входите, нынче Рождество! И звезды... все звезды там, у входа, толпятся, светят... Кто, волки? Ну конечно, рады.

Бывало, гляжу и думаю: прощай, до будущего Рождества! Ресницы смерзлись, а от звезды все стрелки, стрелки...

Зайдешь к Бушую. Это у нас была собака, лохматая, большая, в конуре жила. Сено там у ней, тепло ей. Хочется сказать Бушую, что Рождество, что даже волки добрые теперь и ходят со звездой... Крикнешь в конуру: "Бушуйка!" Цепью загремит, проснется, фыркнет, посунет мордой, добрый, мягкий. Полижет руку, будто скажет: да. Рождество. И - на душе тепло, от счастья.

Мечтаешь: Святки, елка, в театр поедем... Народу сколько завтра будет! Плотник Семен кирпичиков мне принесет и чурбачков, чудесно они пахнут елкой!.. Придет моя кормилка Настя, сунет апельсинчик и будет целовать и плакать, скажет: "Выкормочек мой... растешь..." Подбитый барин придет еще, такой смешной. Ему дадут стаканчик водки. Будет махать бумажкой, так смешно. С длинными усами, в красном картузе, а под глазами "фонари". И будет говорить стихи. Я помню:

И пусть ничто-с за этот Праздник

Не омрачает торжества!

Поднес почтительно-с проказник

В сей день Христова Рождества!

В кухне на полу рогожи, пылает печь. Теплится лампадка. На лавке: в окоренке оттаивает поросенок, весь в морщинках, индюшка серебрится от мо-розца. И непременно загляну за печку, где плита: стоит?.. Только под Рождество бывает. Огромная, во всю плиту, - свинья! Ноги у ней подрублены, стоит на четырех култышках, рылом в кухню. Только сейчас втащили - блестит морозцем, уши не обвисли. Мне радостно и жутко: в глазах намерзло, сквозь беловатые ресницы смотрит... Кучер говорит: "Велено их есть на Рождество, за наказание! Не давала спать Младенцу, все хрюкала. Потому и называется - свинья! Он ее хотел погладить, а она, свинья, щетинкой Ему ручку уколола!" Смотрю я долго. В черном рыле - оскаленные зубки, "пятак" как плошка. А вдруг соскочит и загрызет?.. Как-то она загромыхала ночью, напугала.

И в доме - Рождество. Пахнет натертыми полами, мастикой, елкой. Лампы не горят, а все лампадки. Печки трещат-пылают. Тихий свет, святой. Окна совсем замерзли. Отблескивают огоньки лампадок - тихий свет, святой. В холодном зале таинственно темнеет елка, еще пустая, - другая, чем на рынке. За ней чуть брезжит алый огонек лампадки-звездочки, в лесу как будто... А завтра!..

А вот и - завтра. Такой мороз, что все дымится. На стеклах наросло буграми. Солнце над Барминихиным двором - в дыму, висит пунцовым шаром. Будто и оно дымится. От него столбы в зеленом небе. Водовоз подъехал в скрипе. Бочка вся в хрустале и треске. И она дымится, и лошадь, вся седая. Вот мороз!..

Топотом шумят в передней. Мальчишки, славить... Все мои друзья: сапожниковы, скорнячата. Впереди Зола, тощий, кривой сапожник, очень злой, выщипывает за вихры мальчишек. Но сегодня добрый. Всегда Он водит "славить". Мишка Драп несет звезду на палке - картонный домик, светятся окошки из бумажек, пунцовые и золотые, - свечка там. Мальчишки шмыгают носами, пахнут снегом.

- "Волхи же со Звездою питушествуют!" - весело говорит Зола.

Волхов приючайте,

Святое стречайте,

Пришло Рождество,

Начинаем торжество!

С нами Звезда идет,

Молитву поет...

Он взмахивает черным пальцем, и начинают хором:

Рождество Твое, Христе Боже наш...

Совсем не похоже на Звезду, но все равно. Мишка Драп машет домиком, показывает, как Звезда кланяется Солнцу Правды. Васька, мой друг, сапожник, несет огромную розу из бумаги и все на нее смотрит. Мальчишка портного Плешкин в золотой короне, с картонным мечом серебряным.

Это у нас будет царь Кастинкин, который царю Ироду голову отсекет!- говорит Зола. - Сейчас будет святое приставление! - Он схватывает Драпа за голову и устанавливает, как стул. - А кузнечонок у нас царь Ирод будет!

Зола схватывает вымазанного сажей кузнечонка и ставит на другую сторону. Под губой кузнечонка привешен красный язык из кожи, на голове зеленый колпак со звездами.

-Подымай меч выше! - кричит Зола. - А ты, Степка, зубы оскаль страшней! Это я от баушки еще знаю, от старины!

Плешкин взмахивает мечом. Кузнечонок страшно ворочает глазами и скалит зубы. И все начинают хором:

Приходили вол-хи,

Приносили бол-хи,

Приходили вол-хари,

Приносили бол-хари.

Ирод ты. Ирод,

Чего ты родился,

Чего не хрестился,

Я царь Ка-стинкин,.

Маладенца люблю,

Тебе голову срублю!

Плешкин хватает черного Ирода за горло, ударяет мечом по шее, и Ирод падает, как мешок. Драп машет над ним домиком. Васька подает царю Кастинкину розу. Зола говорит скороговоркой:

-Издох царь Ирод поганой смертью, а мы Христа славим-носим, у хозяев ничего не просим, а чего накладут - не, бросим!

Им дают желтый бумажный рублик и по пирогу с ливером, а Золе подносят и зеленый стаканчик водки. Он утирается седой бородкой и обещает зайти вечерком спеть про Ирода "подлинней", но никогда почему-то не приходит.

Позванивает в парадном колокольчик и будет звонить до ночи. Приходит много людей поздравить. Перед иконой поют священники, и огромный дьякон вскрикивает так страшно, что у меня вздрагивает в груди. И вздрагивает все на елке, до серебряной звездочки наверху.

Приходят-уходят люди с красными лицами, в белых воротничках, пьют у стола и крякают.

Гремят трубы в сенях. Сени деревянные, промерзшие. Такой там грохот, словно разбивают стекла. Это - "последние люди", музыканты, пришли поздравить.

- Береги шубы! - кричат в передней. Впереди выступает длинный, с красным шарфом на шее. Он с громадной медной трубой и так в нее дует, что делается страшно, как бы не выскочили и не разбились его глаза. За ним толстенький, маленький, с огромным прорванным барабаном. Он так колотит в него култышкой, словно хочет его разбить. Все затыкают уши, но музыканты играют и играют.

Вот уже и проходит день. Вот уж и елка горит - и догорает. В черные окна блестит мороз. Я дремлю. Где-то гармоника играет, топотанье... - должно быть, в кухне.

В детской горит лампадка. Красные языки из печки прыгают на замерзших окнах. За ними - звезды. Светит большая звезда над Барминихиным садом, но это совсем другая. А та, Святая, ушла. До будущего года. <...>

Константин Ковалев-Случевский. Последний путь Ивана Шмелева

I. S. Shmelev (Ivan Sergeyevich Shmelyov, 1873 – 1950). Returning to Russia.

In 2000, 50 years after his death, the remains of Shmelyov and his wife were transferred from France, the Sainte-Genevieve-des-Bois Russian Cemetery to the necropolis of Donskoy Monastery in Moscow.

Мы перевозили, а вернее – «перелетали», прах выдающегося русского писателя Ивана Сергеевича Шмелева (1873-1950) из русского кладбища Сен Женевьев де Буа под Парижем на место последнего упокоения на родине – в Донской монастырь в Москве. Он просил об этом в своем завещании. «Мы» – это делегация от Российского Фонда культуры. На обратном пути со мной рядом сел Дмитрий Михайлович Шаховской – потомок русских эмигрантов, профессор Сорбонны, Ренского университета и Сергиева подворья в Париже. Мы говорили о русской литературе, русском языке и будущем нашей словесности… А буквально под нашими ногами, в багажном отделении, находился гроб с прахом последнего певца дореволюционной православной Руси.

Никогда не забыть этого удивительного и странного ощущения – полета над Европой с мистической вневременной скоростью символической «птицы-тройки», так гениально придуманной Гоголем.

И вдруг, в аэропорту Москвы произошло странное событие, оставшееся в памяти еще более сильным впечатлением. Когда мы сошли с трапа самолета (а было уже темно), вдруг, откуда ни возьмись, налетели телерепортеры и телеоператоры с видеокамерами. Оказывается, они давно ожидали посадки, ведь рейс задерживался. Им всем очень надо было снять материал о прибытии праха писателя и спешить обратно на телецентр.

Стали спускать гроб с останками из самолета, а затем – погружать в автомобиль-катафалк. Всё происходило быстро, репортеры не успевали в темноте «поймать» нужную картинку. Началась давка и потасовка – каждый из них стремился подтолкнуть другого, чтобы занять более выгодную позицию. Давка переросла в спор, а спор – в драку. Настоящую, крепкую драку. Дорогостоящая техника полетела на асфальт, захрустели объективы, послышался отборный мат… В общем, произошло то, чего совсем никто не ожидал.

Гроб с трудом пометили в машину, захлопнули двери и, наконец, она тронулась. Операторы-телевизионщики еще долго выясняли – кто «круче» и кто виноват, махали кулаками, ногами и ругались.

Ничего ужаснее, после парижского кладбища, сокровенных речей, богослужений, перелета в кругу понимающих людей и наших литературоведческих споров с князем-профессором Шаховским, я не мог бы себе даже представить.

Так Россия встретила Ивана Шмелева, едва он опустился на родную землю.

Можно было бы об этом не писать. Мало ли что случается в жизни. Но это – не «случай».

А что же это? Символическое ли это событие?

Ведь они, репортеры, хотели как лучше – сообщить общественности о важном событии.

А получилось?

В своем Отечестве – пророк

Знакомство с творчеством Шмелева для многих произошло не так давно. Однако в дни перелета тогдашний министр культуры «отличился» «знанием» предмета, заявив, что только в перестроечное время стало возможным читать литератора-эмигранта на его родине. Видимо он забыл, что Ивана Сергеевича в русских литературных и читательских кругах знали и почитали, зарубежные его издания доставали всеми способами, первые массовые(!) издания его произведений выходили в свет на родине в 1960, 1966, 1983 годах, а критики обсуждали его творчество даже в советской печати. Да, не обо всем можно было говорить, но ведь говорили! Добавим к этому 8-томное дореволюционное собрание сочинений писателя, которое было всегда доступно.

Теперь мы как будто все делаем заново, будто только что и началась русская культурная и духовная традиция, словно и не существовало беспрерывного потока развития и преемственности, что позволяет нам сегодня наблюдать реальное духовное обновление России.

Одним и пророков и предтечей этого обновления и был Иван Сергеевич Шмелев, писатель от Бога, классик чистой воды и высокой пробы.

Собственно литератором он стал почти по благословению святого человека. Встретившись в юности с особо почитаемым старцем Варнавой, он вновь услышал от него известную с детства притчу о «хранении талантов», и это так, вдруг, запало ему в душу, что он уже не мог не писать. Воспоминание об этой встрече он пронес через всю жизнь, и по удивительному совпадению скончался в день преподобного Варнавы.

Снова на российской земле

Идея вернуть прах Ивана Сергеевича на родину, следуя его завещанию, возникла не случайно. Для осуществления этого дела потребовалось почти два года напряженных трудов.

Но все началось еще раньше.

Племянница жены писателя Ю. А. Кутырина еще в 1960 году выпустила в Париже книгу-биографию о Шмелеве. «Среднего роста, тонкий, худощавый, большие серые глаза… Эти глаза владеют всем лицом… склонны к ласковой усмешке, но чаще глубоко серьезные и грустные. Его лицо изборождено глубокими складками-впадинами от созерцания и сострадания… лицо русское, - лицо прошлых веков», - так прозорливо и точно описывала она внешность писателя. Будучи в то время душеприказчицей покойного литератора, она тогда писала в Москву о желании «выполнить его волю: перевезти его прах и его жены в Москву, для упокоения рядом с могилой отца его в Донском монастыре…»

Но только другой племянник писателя – Ив Жантийом-Кутырин – уже в наше время смог начать осуществление завещания. Он пронес в себе память о дяде, который ласково называл его «Ивушкой», был его крестным отцом. Да и сам Шмелев говорил о Ивистионе Андреевиче, что он стал ему как родной сын с трехлетнего возраста.

Главную заботу о завещанном деле взял на себя Российский Фонд культуры и директор президентских программ Е. Н. Чавчавадзе. Сначала как всегда были многочисленные встречи, решение организационных и юридических проблем. Затем работа над фильмом о писателе, перевоз его архива из Парижа в Москву, большой вечер памяти писателя в особняке Фонда на Гоголевском бульваре, на котором мне довелось быть ведущим. И, наконец, прах Ивана Сергеевича Шмелева – возвращается в столицу России, ровно через полвека после его кончины.

Панихида в храме на кладбище в Сен Женевьев де Буа, теплый прием в российском торгпредстве в Париже, перелет в Москву, открытие памятника писателю у Третьяковской галереи рядом с гимназией где он учился, панихида и новые похороны в Донском монастыре, - такова канва событий, происходивших в течение недели и волновавших многие средства массовой информации. Еще бы, ведь на родину вернулся классик отечественной литературы.

Припоминаю тех, кого видел в течение этих дней. Был Патриарх Московский и всея Руси Алексий, митрополит Сергий из Константинопольской патриархии, кинорежиссер Никита Михалков, актер театра и кино Георгий Жженов, вице-президент Объединения русских кадет в Америке А. Б. Йордан, отец Бориса Йордана, работники посольства и торгпредства России во Франции и многие, многие другие.

Стоит сказать и о том, что в издательстве Сретенского монастыря в Москве вышла в свет уникальная книга «Мой дядя Ваня», куда вошли воспоминания о писателе, его письма к любимому племяннику Ивистиону Андреевичу.

Некоторое время спустя поклонники творчества писателя собрались у московского дома рядом с Полянкой, где жил писатель и сохранилось даже посаженное им дерево. Здесь мы открыли памятную доску.

Живое слово Шмелева

Поразительно, насколько современным оказывается сегодня Шмелев в своих оценках человеческой психологии, в своем понимании и проникновении в душу русского человека. Судьба уготовила ему нелегкий жизненный путь. Он жил на переломе исторических эпох, и хотя сегодня мы не переживаем братоубийственных войн и глобальных революций, но как эти времена схожи по своей сути.

Выходец из типичной замоскворецкой купеческой семьи, Шмелев познал быт простого народа с самого детства. Именно это помогло ему уже вдали от родины помнить наизусть стиль речи, словечки и прибаутки коренных жителей средней России.

Писать он стал рано, еще в 1895 году. Сначала неудачно, да так, что бросил это занятие лет на десять. Но позднее, когда в 1912 году он стал вместе с Буниным, Зайцевым и Телешовым пайщиком «Книгоиздательства писателей» в Москве, он даже выпустил собрание сочинений. Наиболее известный его роман этого периода – «Человек из ресторана». Практически это произведение сделало его известным всей России.

Последний, «спокойный» предреволюционный год – 1916 – ознаменован по нашему мнению рассказом «Забавное приключение». Актуальность его сегодня поразительна. Перед нами предстает абсолютно «новый русский» купец-бизнесмен. Он «крутой», ездит на супер дорогом и современном «шестидесятисильном фиате» (как это напоминает «шестисотый мерседес»!), обедает в лучших ресторанах, имеет роскошный особняк и красавицу любовницу, носит «куртку боевого цвета», в пути пользуется «компактным дорожным завтраком» от Елисеева (куда там нынешнему Макдональдсу!). Однако, отправившись далеко от Москвы на автомобиле, он попадает в аварию, начинается страшная гроза и действительность вдруг резко врывается в его размеренную деловую жизнь.

Судьба бизнесмена на некоторое время попадает в руки пьяного лесника, который просто так, из интереса чуть не стреляет в него из ружья. Вот она, классовая несовместимость, вот оно распадение народа на не равные половины, вот оно преддверие страшных революционных бурь!

Дмитрий Михайлович Шаховской рассказал мне во время перелета из Парижа в Москву, что он нашел изданный в середине XX века в Германии рассказ Шмелева «Сладкий мужик». Поразительна идея этого коротенького произведения. Барин решил воспитать детей в любви к русскому простому люду. Для этого он заказал сделать мужика из… сахара. Статую поставили в кабинете у барина, и каждое утро дети должны были заходить к нему и лизать (!) сладкого мужика, проявляя таким образом к нему свою любовь. Через годы, сахарная статуя столь истончилась, что, однажды переломившись, упала и придавила насмерть самого барина, так мечтавшего о взаимной любви.

Это произошло и с самим Шмелевым. Революцию он не принял и уехал жить в Крым. Но беда настигла его и здесь. Большевики пришли в Крым. Расстреляли его сына – русского офицера. Не пережив этого, в 1922 году Шмелев с трудом, через Москву уезжает в изгнание, за рубеж, на всю жизнь.

Уже потом будут многочисленные произведения, такие как «Солнце мертвых» - о зверствах красных в Крыму, «Няня из Москвы» - о перевороте в России, увиденном глазами простой женщины, «Пути небесные» – о воцерковлении атеиста под влиянием православной монахини.

Но венцом его православного миросозерцания стали два больших сочинения: «Лето Господне» (1933), где он с необыкновенной любовью и удивительным языком описал все главные православные праздники, а также «Богомолье» (1935), в котором он внимательно и тонко описывает старинную русскую традицию паломничества в Троице-Сергиеву Лавру. Здесь он достиг совершенства и неповторимости в передаче живого русского языка. Таких высот уже, наверное, не достичь литераторам будущего, хотя бы потому, что времена те, да и язык тот - невозвратимы…

И как это ему удалось предвидеть то ощущение, которое возникало, когда предавали русской земле его останки на кладбище Донского монастыря, неподалеку от подлинных барельефов Храма Христа Спасителя. Ведь именно он так проникновенно написал в самых последних строках своего «Лета Господня»: «Я смотрю, крещусь. Улица черна народом… Я знаю: это последнее прощанье, прощанье со всем, что б ы л о… Гроб держат на холстинных полотенцах. Много серебреных священников. Поют невидимые певчие…

Ве-э-эчна-а-я-а па-а-а……а-а-ать…».

2000 г.

Shmelev. htm

Разработка урока по литературе в 11-м классе. «Нравственная проблематика романа И. Шмелёва "Лето Господне"»

Стефашкина Татьяна Федоровна, учитель русского языка

Объявление

Домашнее задание к уроку:

I блок - теория литературы

Что такое – роман-воспитание? Сказ, особенность сказа у И. Шмелева.

II блок - творческое задание

Обед “для разных”. “Убогие” блины. “Снять счастье”?

(подготовить сообщение - анализ, суть, нравственный аспект)

Тема урока: записывается на доске после того, как ученики сами её сформулируют (после слов учителя).

Цель урока: Разобраться в философском смысле произведения, выяснить – о чем же “Лето Господне”, через что надо пройти, чтобы обрести счастье.

•Обучающая: самостоятельно выявить проблематику романа, работа по осмыслению философских и эстетических проблем произведения.

•Развивающая: развитие сенсорной сферы учащихся, мыслительной деятельности.

•Воспитывающая: актуализировать личный жизненный опыт учащихся, помочь увидеть нравственный аспект в воспитании русской культурой, традициями.

Тип урока: комбинированный урок с использованием коммуникативно - деятельностного подхода (урок-исследование).

Методы:

•эвристический (частично поисковый) – этот метод активизирует мыслительную деятельность школьника;

•исследовательский – самостоятельное открытие учеником произведения;

•специфический (метод творческого чтения и творческого задания)- позволяет осуществить сотворчество, направлен на углубление восприятия, активизацию эмоциональной сферы.

Приемы: работа с текстом, постановка проблемных вопросов для обсуждения, анализ эпизодов, аналитическая беседа, комментированное чтение, прослушивание выразительного чтения наизусть, использование предметных связей с музыкой.

Оборудование: аудиозапись колокольного звона, портрет И. Шмелева, репродукции к произведению (Москва начала века, христианские праздники, иконы).

Запись на доске:

1. Жанровое своеобразие произведения.

2. Основная идея.

3. Пространственно-временная особенность.

4. Христианские праздники (их суть, нравственный аспект).

Запись на центральной части доски:

“Два чувства дивно близки нам –

В них обретает сердце пищу –

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам. (А. Пушкин)

Проблемный вопрос:

1. О чем “Лето Господне”? (суть произведения).

1. 1. Через что надо пройти, чтобы обрести счастье?

Счастье

В конце урока схема будет выглядеть так:

Ход урока

I. Прослушивание аудиозаписи (перед уроком на перемене) для эмоционального настроя учащихся.

II. Слово учителя. Ребята, сегодня на уроке мы продолжаем знакомство с произведением И. Шмелева “Лето Господне”. На предыдущих занятиях мы уже рассматривали образ красоты, картины жизни и быта Москвы, а вот о чем еще не говорили, на ваш взгляд? Посмотрите на те вопросы, которые нам надо разобрать, а также материал д/задания, подумайте и скажите.

(нравственная проблематика заявлена у Шмелева сразу – эпиграф А. Пушкина)

Объявляется тема урока (записывается на доске) и цель.

III. Аналитическая беседа (по вопросам учителя).

- Итак, 1-ый вопрос (это было дом/заданием), определить жанровое своеобразие произведения. Что же такое, по Бахтину, роман-воспитание? (роман, в центре которого процесс формирования личности /автобиографизм)

- У Шмелева роман-воспитание написан в форме сказа. Что такое сказ, и в чем особенность сказа у Шмелева? (повествование ведется одновременно “голосом ребенка” и “голосом взрослого человека”) – примеры из текста:

Гл. “Чистый понедельник”.

Гл. “Постный рынок”.

Гл. “Пасха” и др.

- По жанру это роман-воспитание, а жанровое своеобразие любого произведения связано с его основной идеей. Какова же основная идея романа? (показать, как формируется личность, под влиянием каких людей, какой среды)

- Определив идею романа, мы подошли с вами к нравственному началу в воспитании. Какова же эта среда? Что/кто воспитывает мальчика?

(Роль воспитателя выполняет отец; образ отца принимает не только конкретное, но и религиозное значение. Мальчика воспитывает образ отца, его опыт. Герой формируется в русской идеальной среде – Москва (Замоскворечье), она активно воспитывает Ванечку и в быту и в бытие. Он вбирает в себя обычаи, черты русского характера – отца, Горкина, Василь Васильича.) – примеры из текста.

IV. Анализ эпизодов, отрывков из текста. Аналитическая беседа.

Анализ отрывка “Москва-река” из главы “Петровками”.

Анализ отрывка “Лужа” из главы “Мартовская капель”.

Анализ отрывка “Кривая” из главы “Постный рынок”.

Проанализировав данные эпизоды, можно сказать, что помимо того, кто воспитывает ребенка, еще очень важная сторона воспитания – воспитание культурой, традициями. А сейчас давайте рассмотрим суть и нравственный аспект некоторых христианских праздников.

Анализ праздника “Радуница” - суть, нравственный аспект.

V. Выразительное чтение наизусть отрывка из главы “Рождество”.

Анализ праздника “Рождество” - суть, нравственный аспект.

VI. Аналитическая беседа (по вопросам учителя). Анализ текста:

- У Шмелева особое пространство – “Лето Господне”. Что это? Даже своим названием автор хотел сказать нам что-то очень важное.

- Давайте разберем пространственно-временную особенность романа.

(Год Господен цикличен: от Пасхи до Пасхи, а следовательно, бесконечен. Православный календарь близок к природе, имеет круговую композицию, и композиция романа совпадает с православной символикой.)

3-х частная:

•праздники

•радости

•скорби

- Праздник; почему роман начинается с праздника?(у ребенка вся жизнь праздник, в детстве идет знакомство с миром, ребенок всему радуется, это самые светлые и теплые воспоминания)

- В детстве формируется душа человека, и именно православная культура является важной стороной воспитания. Это то, на чем держится нация.

- А вот на чем держится нация, как воспитывает православная культура? Это мы узнаем из вашего дом/задания.

VII. Анализ эпизода.

1.Обед “для разных”. (гл. “Обед для разных”)

2.“Убогие” блины. (гл. “Масленица”)

- Что объединяет эти два эпизода?(милосердие, сострадание, чуткое отношение к человеку, забота о ближнем)

- Давайте с вами подумаем, постараемся выяснить суть православной культуры, христианских праздников, т. е. ответить на проблемный вопрос:

?- о чем же “Лето Господне”, через что надо пройти, как надо жить, чтобы обрести счастье?

- Давайте попробуем окунуться в суть произведения, а для этого разберем два эпизода:

•“стояние”

•“покаяние”

- Что объединяет 2 эпизода? (молитва – и там и там; молитва - это разговор с Богом, это покаяние, осознание своих грехов)

(ребенок до конца не понимает, что через молитву человек кается в своих грехах, очищается; ребенок ведет себя естественно, а значит – честно; т. е. счастье дается нам за труды наши, за то, как мы живем)

- На Руси есть святой праздник с красивым, поэтическим обычаем – “снять счастье”. Действительно ли счастье “снимает” не каждый, его надо заслужить.

- Что же такое – “снять счастье”? Анализом этого эпизода мы подведем итог всему сказанному.

Заключительное слово учителя.

Действительно, счастливый человек – это тот, кто умеет, поборов в себе гордыню, осознать свой грех, свою неправоту. И если в начале XX в. еще стоял вопрос: что есть Бог, то сейчас, в наше неспокойное время актуален вопрос: что есть человек?

И И. Шмелев ответил на него своим произведением – счастье достигается праведным образом жизни, т. е. человек в любой ситуации должен оставаться человеком с большой буквы, нести в себе высокое нравственное начало, быть милосердным, не озлобиться, не нести в себе обиду, научиться прощать чужие грехи. Это и есть счастье.

articles/418249/