Как работать со стихотворной пародией

Я родился на ионийском бреге

И эолийским шорохам внимал,

Я упражнялся в марафонском беге

И под истмийской кровлей отдыхал.

Ещё в дорийской я мечтал отчизне

Сразить лабиринтийского быка,

Чтоб на заре какой-то новой жизни

Академийского вкусить пайка.

Учащиеся говорят о сложности этого произведения, об изобилии непонятных слов, об интересе поэта к миру античности. Выражения “лабиринтийский бык” (Минотавр) и “марафонский” понятны ребятам. Разбираемся в том, что обозначают слова “ионийский”, “дорийский”, “эолийский” (ионийцы, дорийцы и эолийцы — древнегреческие племена); “истмийский” (истмийские игры — общегреческие праздники в Древней Греции, посвящённые Посейдону). Кроме этого, ученики замечают активную позицию лирического героя (об этом говорит анафора первого четверостишья), комфортно ощущающего себя в любом времени, в любой эпохе. Правда, настораживает учеников слово “паёк”, о котором они говорят, что оно “слишком приземлённое, обыденное” и “лишнее” среди высокой лексики стихотворения (внимал, брег, отчизна).

Вот тогда и можно сказать ученикам о том, что это стихотворение — пародия на лирику Мандельштама. После этого начинаем серьёзный разговор о его творчестве и трагической судьбе.

Людмила ЗОЛОТОРЁВА

В десятом классе мы обращаемся к пародии при изучении поэзии Афанасия Фета. В данном случае использование пародий на конкретное стихотворение помогает нам лучше увидеть особенности исходного текста — стихотворения «Шёпот, робкое дыханье…».

После чтения стихотворения говорим учащимся о том, что оно вызвало очень бурную реакцию современников и стало в представлении читателей и критиков самым “фетовским” стихотворением, своего рода “визитной карточкой” поэта. При этом восприятие его было весьма неодинаковым и не всегда одобрительным. Появилось множество пародий. Познакомим учащихся с тремя из них (пародию Д. Д. Минаева «Холод, грязные селенья» см. во фрагменте Л. А. Золоторёвой. — Прим. ред.).

Вечер. В комнате уютной

Кроткий полусвет.

И она, мой гость минутный…

Ласки и привет;

Абрис миленькой головки,

Страстных взоров блеск,

Распускаемой шнуровки

Судорожный треск…

Сладострастные объятья,

Поцелуй немой, —

И стоящий над кроватью

Месяц золотой…

(Николай Добролюбов)

Звуки музыки и трели, —

Трели соловья,

И под липами густыми

И она, и я.

И она, и я, и трели,

Небо и луна,

Трели, и она, и небо,

Небо и она.

(Николай Вормс)

Предложим ученикам подумать над вопросами: Что видел в стихотворении Фета каждый из пародистов? Что осуждал? Чего они не заметили, что “передёрнули”, исказили?

Все пародии вызывают живую реакцию и смех учеников. Они кажутся им смешными, узнаваемыми, удачно копирующими характерные черты формы стихотворения Фета, однако несправедливыми по сути.

Гораций и Фет. Карикатура Н. А. Степанова. 1857 г.

Десятиклассники говорят о том, что Н. А. Добролюбов увидел в стихотворении Фета лишь его чувственное содержание и, как они выражаются, “опошлил” его. В самом же Фете, по мнению учеников, нет пошлости, хотя он очевидно эротичен во многих своих стихотворениях. Но эта эротика высокая, чаще всего находящая выражение в слиянии человеческого существования с жизнью природы. Фет создаёт в своих стихах одновременно чувственную и романтическую атмосферу, в которой земное и небесное едины, а бытовая деталь как таковая если и может присутствовать, то становится “облагороженной” (у Фета может быть “постель”, но не “кровать”, “лобзания”, а не “сладострастные объятья”).

Николай Вормс интерпретирует стихотворение Фета как текст, лишённый смысла. Его пародия — образец бессмыслицы. Пародист использует излюбленные Фетом приёмы повторов и вариаций, ключевые для поэта слова (“трели соловья”, “липы густые”, “небо”, “луна”), которые от повторения в разных сочетаниях и без всякой организующей идеи становятся набором штампов. Однако перечисление слов в стихотворении Фета отнюдь не бессмысленно. Стихотворение представляет собой одно назывное предложение, но в нём есть движение нарастающего света и нарастающего чувства: от ночи — к утру, от робкого зарождения любви — с порыву страсти. Эти две линии — жизни природы и жизни сердца — сливаются в конце в восклицании: “И заря, заря!”

И, наконец, пародия Минаева явно рождена несогласием пародиста с общественной и эстетической позицией Фета, поэта “чистого искусства”, равнодушного к общественным проблемам и как бы не замечающего “некрасивых”, несправедливых сторон действительности, которые не проникают в его поэзию. Это и насмешка над Фетом — помещиком, автором очерков, обличавших пореформенные порядки на селе с позиций землевладельца.

После этого рассмотрим внимательнее исходный текст, опираясь на следующие вопросы, если они уже не были разрешены в процессе обсуждения пародий.

— Какое чувство передаёт читателю это стихотворение?

— В чём необычность его синтаксиса?

— Есть ли в нём действие?

— Некоторые критики говорили, что его можно читать задом наперёд, от конца к началу. Так ли это? Есть ли логическая связь между картинами?

— Как переданы изменения в природе и в душе человека? Отношения между влюблёнными?

— Какое содержание доносит это стихотворение?

Пародийный текст может использоваться на уроке и как средство контроля, когда учащимся необходимо определить, чей стиль пародируется, и достаточно аргументированно мотивировать свой выбор.

Например, в контрольной работе, подводящей итог изучению трёх направлений русского модернизма в одиннадцатом классе, мы использовали стихотворение Владимира Соловьёва из его пародий на стихи русских символистов.

Горизонты вертикальные

В шоколадных небесах,

Как мечты полузеркальные

В лавровишневых лесах.

Призрак льдины огнедышащей

В ярком сумраке погас,

И стоит меня не слышащий

Гиацинтовый пегас.

Мандрагоры имманентные

Зашуршали в камышах,

А шершаво-декадентные

Вирши в вянущих ушах.

Текст сопровождался вопросами: Пародией на стихи какого направления является это стихо­творение? Почему вы так думаете? Какие черты пародируются?

Учащиеся должны были увидеть ключевые для символистов образы “мечты”, “небес”, “сумрака”; непонятность, бессмысленность текста, рождаемую употреблением неизвестных “непосвящённым” и не сочетающихся друг с другом слов (“мандрагоры имманентные”), обилием оксюморонов, придающих ему парадоксальность; его недоступность однозначному толкованию, нарочитую затемнённость и зашифрованность.

Старшеклассники могут и сами создавать пародии или тексты-стилизации при завершении изучения той или иной темы. Контрольной предшествовал театрализованный урок-диспут, на котором учащиеся, разделённые на три группы, должны были доказать превосходство одного из основных направлений модернизма. В конце урока они получили задание за десять минут сочинить стихотворение о бабочке в духе “своего” направления.

Вот что написали, например, “символисты”.

Ты раскрылась безмолвной весной,

И, влетая в туннель ночи,

Ты увидела пламя свечи.

Вдруг загадочной красотой

Погасила крылом кумачи,

Взглядом крикнула тихо: “Молчи!”,

Обратившись навеки свечой.

Слёзы капали воском: “Кричи!”...

За исключением неудачного употребления двух слов, стилистически неуместных в символистском тексте, это стихотворение кажется нам вполне удачной стилизацией.

Таким образом, стилизация и пародия на разных этапах изучения произведения помогают сконцентрировать внимание учащихся на самых существенных характерных его чертах.

Инна ШОЛПО

Людмила Золоторёва,

Учитель русского языка и литературы лицея ;

Инна Шолпо,

Кандидат педагогических наук, доцент, преподаватель литературы, Санкт-Петербург