Поющие у трона

Начнём с их одежды. На портретах работы В. Л. Боровиковского (1795 и 1811) Державин при регалиях, в мундирах, что, однако, не придаёт ему чиновной спеси. На многочисленных фотографиях Маяковского главенствует не воспетая им нонконформистская жёлтая кофта фата, но респектабельный костюм, часто тройка. Правда, о футуристическом происхождении часто напоминают папироса, хулигански прилипшая в углу рта, полухулиганская кепка. О немыслимо пёстрых одеяниях Евтушенко говорить долго не приходится, по ТВ их видели все: чём старше, тем ярче и экзотичнее. По одеянию совсем не официальный поэт… Но ведь у трона находится место и шутам.

Державин входит в наше обыденное сознание с детства благодаря Пушкину и как предшественник Пушкина. Потом мы открываем, что и поэт он доныне и, уже понятно, навсегда живой. А историки литературы славят его как преобразователя жанра оды. Вот что пишет об этом С. С. Аверинцев: “В прежней, ломоносовской оде, по-своему прекрасной и совершенной, Державин не может принять «разделения вещей на возвышенные и низменные, брезгливости к конкретному, житейскому». Ломоносов называл воспеваемое им лицо Елисаветой Петровной («Елисавет»), но на деле воспевал вовсе не её, а божественную охотницу «вообще», Диану, амазонку. Напротив, Державин говорил о фантастической Фелице, но описывал Екатерину II, выражая обязательную похвалу ей через неповторимую, конкретную, а потому «низкую» деталь… Такого в практике одописцев ещё не было”. Коротко говоря, Державин ввёл в похвальную песнь правителям, власти — оду — многообразно им воплощённую идею торжества Создателя и Божьего мiра над каждой его частицей, обозначив эту вертикаль в знаменитой строке оды «Бог»: “Я царь — я раб — я червь — я Бог!” Конечно, Державин был государственным человеком, дослужился до министра юстиции, члена Государственного совета, но история его отношений с властью была не безоблачной, и в чиновники его не запишешь.

Иные отважные литературоведы создают труды о некоей близости между Маяковским и Державиным. Господь им судья, литературоведение — бескрайнее поле для всяческих домыслов. Но если брать в расчёт то, что Белинский называл пафосом, трудно найти поэтов более далёких! Жизнерадостный, лучезарный Державин (в его поэзии “царит настроение утра”, по выражению С. С. Аверинцева) и угрюмый, набыченный Маяковский, совсем недаром связавший свою судьбу с выросшим на тоталитарных идеях футуризмом и при первом же удобном случае поступивший на службу к большевизму с его Массами Вместо вечного: Народ. Певшего со всей доступной ему искренностью коммуну и её кровожадных деятелей.

Можно видеть: Державин шёл от трона к миру, Маяковский же из мира пробивался под сень трона.

Евгения Евтушенко с Державиным, кажется, никто не сравнивал, но от поэтической школы Маяковского он вроде бы не отрекался. Хотя особенности есть. В 1918-м Маяковскому, когда он сам себя мобилизовал и призвал на службу революции, исполнилось двадцать пять, и до самой смерти, то есть ещё двенадцать лет он последовательно и неуклонно был “ассенизатором и водовозом” (как злобы к людям, боровшимся с красной чумой, так и воды в его сочинениях было немерено!) самого тоталитарного строя, когда-либо существовавшего в истории.

Евтушенко, чей возраст уже перевалил за земную меру бытия Державина (и дай ему Бог здоровья!), пожил при разных модификациях т. н. советской власти, вплоть до нынешнего посткоммунизма. И по его творческой продукции сейчас легко вывести его вольную или невольную стратегии. Власть в СССР/России ему, наверное, не очень нравится. Но свои недовольства ею он всегда выражает, что называется, задним числом. Как в старом анекдоте, Если и колебался, то лишь с генеральной линией партии. При Сталине пел Сталина, после Сталина предал его анафеме. Его, но не Ленина: додумался включить свою ужасную поэму «Казанский университет», написанную к столетию монстра, в перестроечное избранное «Граждане, послушайте меня…» (1989). Его никто не тянул за язык, никто не приставлял к виску наган, но он написал стихи-песню «Партбилеты» (музыка А. Флярковского, можно послушать на сайте