ЗИМНЯЯ БИТВА

Пастор закрыл за собой дверь и шагнул в снег. Прошёл немного вдоль стены и остановился. Долго мочился, потом не спеша застегнул ширинку, зевнул. В рот ему залетела снежинка, за ней другая. Они тут же таяли на языке. Это было забавно и приятно. Пастор нарочно открыл рот, чтоб продолжить игру. “Как мальчишка! — усмехнулся он про себя. — Видел бы меня Миллс!” Это было последнее, что он подумал перед тем, как что-то обрушилось ему на спину.

Сжавшись, как пружина, на краю крыши и изготовившись к прыжку, Милош почувствовал, что не сможет. Не сможет всадить нож в спину этому человеку, неподвижно стоящему в двух метрах от него. Тогда что? Нож он всётаки открыл и зажал в руке, на всякий случай... потом сосредоточился на двух задачах, от которых зависела их с Хелен жизнь: первое — свалить Пастора с одной попытки. Второе — не дать ему кликнуть своих псов. Те спали прямо тут, за стенкой, и их чуткий слух уловил бы даже чуть слышный стон. Ему повезло — Пастор остановился прямо под ним. Несмотря на темноту, Милош без труда узнал его по теплой аляске. Оставалось решиться и прыгнуть.

Никогда, даже перед самым трудным боем, Милош не испытывал ничего похожего на то, что чувствовал сейчас. Он ясно осознал, что всё пережитое им до сих пор на ковре было не более чем игрой. Однако он отдавался этой игре душой и телом: не щадил себя на тренировках, никогда не отступал, несмотря ни на какие ушибы и вывихи. В последний год он побеждал всех, с кем ему доводилось бороться, даже ребят из пятой и шестой групп, которые были старше и сильнее его. Но на этот раз речь шла не о победе или поражении, а о жизни и смерти. Подчинятся ли онемевшие от холода мышцы, когда он даст им команду прыгать? Вдруг подведут впервые в жизни? Этот Пастор, конечно, рыхлый, но всё равно здоровенный. Милош прикинул — наверняка под центнер. Это притом что сам он выступал в весовой категории не выше семидесяти пяти кило! К тому же его теперешний противник сыт и только что из тепла... Милош совершенно окоченел, ему было так страшно, что даже поташнивало. “Давай же! Вот сейчас! — понукал он себя. — Секунда-другая — и толстяк обернётся, увидит тебя и закричит.

И тогда — конец. Давай, Милош! Прыгай!”

Снег, поехавший из-под ног, решил всё за него. Милош заскользил вниз, уцепиться было не за что. Он сгруппировался и прыгнул.

Его сдвинутые колени метко впечатались между лопаток Пастора. Тот ничком рухнул в снег, и Милош, как кошка, вспрыгнул ему на спину. Согнутой правой рукой взял в замок шею противника, блокировав захват левой. Это был запрещённый приём. “Душить нельзя”. Сколько раз он слышал это от тренеров с тех пор, как совсем малолеткой впервые вышел на ковёр: “Душить нельзя...”

Всё его тело само, без команды, заняло “верхнюю позицию”, не позволяющую противнику высвободиться. Бёдра, колени, корпус безошибочно выполняли задачу, которую мозгу даже не пришлось формулировать. Как будто сотни часов изматывающих тренировок сконцентрировались в одном движении — быстром, точном и уверенном. Пока что псарю не удалось издать ни единого звука. Надо было, чтоб и дальше не удалось. Любой ценой. И эти слова — “любой ценой” — имели вполне определённый смысл. Милош весь собрался, проверил замок и сдавил...

Бомбардон Миллс сквозь сон услышал какой­то глухой звук, будто на улице что­то мягко обвалилось. Что там, Пастор, что ли, обрушил снежный пласт? Или сам ухнул мордой в снег? Миллс хотел было встать и пойти посмотреть, но Рамзес так уютно примостил свою длинную морду у него на животе, что жалко было его беспокоить. Миллс потрепал человекопса по затылку, и тот, не просыпаясь, тихо проурчал что-то, словно благодаря за ласку. Шеф полиции закрыл глаза. Надо поспать, день предстоит трудный.

Хелен видела, как Милош отделился от крыши и упал вместе с другим человеком. Холод, изнеможение, страх — всё это вмиг было забыто. Ничего больше не существовало для неё, кроме этих двух неподвижных тел, которые уже начинало заносить снегом. “Милош, ох, Милош, что ты там делаешь, ответь? Неужели ты его...” В окошке приюта мерцали и двигались отсветы пламени. Там, всего в нескольких метрах от Милоша, спал человек, не знающий жалости, и шестеро псов, готовых разорвать мальчика в клочья, если он как­то себя обнаружит. А может, они даже и не спят? А Милош пошёл против них один, только и оружия у него, что эти его широкие, сильные руки да отвага. “Меня никому не поймать!” — весело уверял он. “А вдруг всё-таки поймают? Милош, вдруг поймают, что тогда?”

Сколько времени нужно, чтобы задушить человека? Стоило Милошу хоть чутьчуть ослабить хватку, его противник начинал дёргаться, а малейший звук мог привлечь внимание оставшихся в доме. И Милош снова напрягал все силы, чтоб удерживать его в неподвижности. Правая рука начинала неметь, так крепко он её сжимал.

Вдруг он увидел, что рука Пастора медленно, сантиметр за сантиметром, движется к какомуто предмету, поблёскивающему в снегу. Нож! Открытый нож, который выпал во время прыжка! И сейчас он этот нож схватит! Первым побуждением Милоша было разжать одну руку и перехватить руку Пастора, но он удержался. Ослабить хватку хоть на секунду значило бы дать противнику возможность крикнуть, а это была верная смерть. Бессильный что­нибудь предпринять, он смотрел, как рука тянется, шарит, сжимается на рукоятке и ползёт обратно. Несколько секунд он чувствовал, как Пастор силится подсунуть под него руку, а потом острая боль пронзила правое бедро. Он удержался от стона, только рефлекторно ещё сильнее стиснул шею противника. Тот ещё раз ткнул в то же место, и боль была такая, что Милош непроизвольно охнул. Ему удалось прижать коленом локоть Пастора, чтоб не ударил в третий раз. Тогда тот принялся ворочать лезвием в ране. Невыносимая боль отдавалась во всём теле. Милош чувствовал, что долго не выдержит. Надо было кончать. Он немного переменил положение, теперь лицо его почти утыкалось в затылок псаря, в сальные, воняющие потом волосы. Два тела словно слились в одно.

Милош заставил себя думать только о Хелен, которая погибнет, если он не сделает своё дело, о Бартоломео, которого человекопсы растерзают в клочья. Представил, как их клыки вонзаются в шею Милены. “Это варвары, — твердил он себе. — Этот человек подо мной, чьё тепло я ощущаю всем своим телом, — он варвар...”

— Прости, — прошептал он, не зная, может ли тот ещё услышать, — прости... — И, помогая себе плечом, заломил ему голову, напрягая все силы, пока не услышал, как что-то хрустнуло. И тело противника малопомалу стало расслабляться. Милош ещё несколько секунд не разжимал захват, потом потихоньку отпустил. Грузное тело лежало безжизненно, словно огромная кукла. Милош тоже лежал на нём без сил, почти теряя сознание от боли. “Душить нельзя...” В глазах у него стояли слёзы. От стыда и отвращения к себе тошнота подступала к горлу. “Душить нельзя...” Правильно, но тогда почему же судья не остановил его? А зрители? Куда они смотрели? Он ведь победил, разве нет? Что ж никто не аплодирует?

Он приподнялся на локтях, дрожа всем телом. Безмолвно, легко и красиво падали белые хлопья. Он был на ковре, но на ковре снежном. И вокруг — никаких трибун со зрителями, только чёрные ели, едва различимые в ночи. Не было даже полотенца, чтоб отереть пот. А его противник был мёртв...