Облик молодого поколения в рок-поэзии конца XX века

Одно из предназначений литературы — запечатлевать облик современности. Молодое поколение конца XX — начала XXI века смогло открыто заявить о себе с помощью рок-культуры.
Толковый словарь русского языка конца XX века
(СПб.: Фолно-пресс, 1998. С. 548) определяет, что рок-музыка — это разновидность современной молодёжной музыкальной культуры, возникшая в 50-х годах XX века, использующая электронно-музыкальные, ударные и другие инструменты, достаточно сложная в мелодическом отношении и затрагивающая в своих произведениях философские и социальные темы. В 80-е годы рок был, по сути, единственной трибуной, с которой поколение, не имевшее право голоса, могло открыто заявить о себе. Рок-музыканты сегодня едва ли не пророки в глазах своей аудитории, и в строчках их песен многие слушатели находят отражение современной жизни и проекцию будущего. Логично предположить, что авторы и исполнители рока являются самыми яркими выразителями умонастроений молодёжи рубежа веков.

Представляется интересным рассмотреть творчество рок-музыкантов Виктора Цоя и Александра Васильева. Выбор этих авторов обусловлен тем, что они являются представителями интеллектуальной рок-поэзии, вписывающими себя прежде всего в богатое культурное наследие: тексты песен насыщены отсылками к символам мировой культуры. Можно также объединить творчество вышеназванных исполнителей в одно направление — неоромантика.

Рок — явление синкретическое, которое воздействует на слушателей посредством музыки и художественного слова одновременно. Рок-поэты в своих сочинениях затрагивают философские и социальные темы, заостряя и осмысляя проблемы настоящего времени. Их задача — вечный поиск идеалов, борьба с опошляющей обыденностью и обличение тех явлений, на которые люди привыкли закрывать глаза. Мы считаем возможным рассмотреть их песни как акты литературного творчества, поэтому опираемся на анализ конкретных стихотворений (песен).

“У меня есть время, но нет сил ждать”

Бунтарство Виктора Цоя

Тема одиночества, непонятости является, наверное, одной из самых главных в рок-поэзии вообще. В творчестве Цоя она тесно связана с его романтическим пафосом, бунтарством. Роман (бессмертное произведение)тизм предполагает исключительность героя, отделение его от толпы и, как следствие, полное одиночество. Многие рок-музыканты ощущают себя таковыми, они часто в одиночку вступают в конфликт с обстоятельствами. У одиночества могут быть субъективные причины, когда отторжение обществом перерастает во внутреннюю трагедию. Одиночество, наконец, может означать свободу и независимость от кого бы то ни было, однако это часто лишь поза.

В культуре человечества постоянно живут , и массовое сознание нуждается в их создании. Рок-поэты часто творят эти мифы не только в своём творчестве, но и преобразуя собственную жизнь (“жизнетворчество”). Виктор Цой — одна из самых мифологизированных фигур современности, возможно потому, что он и в жизни следовал созданному им идеалу. Его жизнетворческий принцип был прост — “остаться собой”.

Людям интересно искать и находить в рок-музыканте именно это соответствие между идеалом и действительностью. К примеру, чем не показатель трагизма и трагической судьбы любимые цвета — чёрный и жёлтый. (Вспомните: булгаковский Мастер увидел Маргариту впервые на московской улице в чёрном плаще с прижатыми к груди жёлтыми мимозами; Петербург Ф. М. Достоевского — жёлтого цвета. В массовом сознании желтизна ассоциируется с безысходной печалью.) Даже во внешнем облике певца доминировал чёрный цвет. Создавался так называемый “трагический имидж” и в самой личности Цоя. А образ “последнего героя”, да ещё и романтика, прошёл через всё творчество Виктора, выделив его из толпы людей своего времени. Не нужны были тому обществу герои, романтики, а тут Цой, такой простой, понятный и Непохожий ни на кого.

Проявления этого образа мы находим в различных сферах: в литературе это романтический бунтарь, отвергающий неправильно устроенный мир (
Звезда по имени Солнце
,
Прогулка романтика
,
Подросток
), в быту — уличный подросток (не случайно Цоя называли “певцом ПТУ”), в кинематографической среде — устойчивый образ “героя-одиночки”, борющегося со злом и всегда побеждающего.

Безусловно, Виктор Цой наиболее известен своими стихотворениями — призывами к борьбе против несправедливого общества. Он жил в то время, когда не требовалось быть героями, когда обычные люди не видели смысла и целей жизни, когда было принято плыть по течению, “никак не проявляться”. Яркое стихотворение о действительности
Подросток
написано в форме диалога с подростком, с которым лирический герой ощущает себя на равных. Здесь прежде всего проявляется драма нереализованности поколения, рождённого в прозаическую эпоху, что в романтическом понимании означает отставание от жизни: “Ты мог быть героем, но не было повода быть”. Диалог с ребёнком преобразуется в диалог со временем. Человек видит свою судьбу отличной от судьбы всего поколения, которому был предоставлен выбор: стать бездушной машиной либо бежать из этого мира. Для тех, кто отказался бежать, терялась возможность выбора, гасли все героические порывы.

Подросток, прочитавший вагон романтических книг,

Ты б мог умереть, если б знал, за что умирать.

Весь романтический пафос, составляющий сущность лирического героя, в этом мире развеивается из-за отсутствия идеи, смысла бытия.

Условно в первой строфе говорится о возможности каждого человека выбрать свой путь, во второй о нереализованности поколения, где лирический герой — один из многих. В третьей строфе раскрывается внутренняя драма: “Попробуй спастись от дождя, если он внутри”. Невозможно уйти от противоречий и усмирить в себе стихию несогласия, но и жить с раздвоенностью невозможно. Лирический герой даёт подростку варианты выхода из ситуации, но сам понимает их непригодность. В последней строфе выносится своего рода общественный приговор: “ты — педагогическая неудача”. Фраза словно из чужого, “правильного” лексикона подчёркивает отторжение героя от мира. В этом трагедия поколения, которое не захотело жить по социальным меркам стабильности, усреднённости, жить, “как все”. Лирический герой, обращаясь к подростку, переживает такое же душевное состояние, может быть, это даже форма игры со своим собственным “я”, которая характерна для рок-поэзии в целом. Субъект и объект в поэзии Цоя принципиально не различаются, то есть автор, говоря о ком-то во втором лице, частично показывает и черты, присущие ему.

Лирического героя Цоя такое положение дел не устраивает, он не хочет с этим смириться и считает, что нужно бороться. Наступает момент, когда и “песня без слов, и ночь без сна”, “весь мир идёт на меня войной”.

Бороться Цой предлагает самым радикальным способом — воевать; Война приобретает метафорическое значение — это своеобразный спор со временем. Самое трагичное, что война для Цоя не страшна, страшнее бездействие. Он воспринимает её как должное (“Война — дело молодых! Лекарство против морщин”) и, может быть, даже как долг перед временем, в котором он родился.

Я никому не хочу ставить ногу на грудь.

Я хотел бы остаться с тобой.

..........................................

Но высокая в небе звезда зовёт меня в путь.

Призывая к войне, автор прекрасно представляет себе цель, к достижению которой эта война должна привести.

А за этой стеной стоит апрель.

Он придёт и приведёт за собой весну.

Однако Цой понимает, что война лёгкой не будет, что для перемен нужны действия и время.

И умрёт апрель,

И родится вновь,

И придёт уж навсегда.

По его мнению, любая борьба меняет человека, превращая ладони в кулак (
Кукушка
).

Мало, кто остался в светлой памяти,

В трезвом уме да с твёрдой рукой в строю.

При этом важно сохранять в себе человеческие ценности, которое помогут бороться и не разрушаться.

Пространство многих стихов наполнено именно ожиданием войны, перемен и желанием покончить с этим миром, в этом он даже не чувствует себя одиноким: “Группа крови на рукаве — мой порядковый номер на рукаве”. В стихотворении
Закрой за мной дверь
автор намеренно усиливает разницу между своим лирическим героем и подобными ему — и обществом, показывает, что у них разные интересы и ценности: “Они говорят: им нельзя рисковать, потому что у них есть дом”. Лирический герой ищет своё место на улице, где он может просто жить. Многие люди, по мнению Цоя, не умеют ценить естественную жизнь, и поэтому, когда его “ждёт на улице дождь”, их ждут дома обед, искусственные предметы (часы, портрет на стене).

Такие стихотворения, как
Пора
,
Перемен!
, уже самими названиями дают почувствовать настрой автора. Лирический герой говорит, что устал жить прошедшим днём (“кино уже было вчера”, “красивая клетка, но в ней я уже, кажется, был”), а ждёт изменений.

В нашем смехе и в наших слезах,

И в пульсации вен —

Перемен! Мы ждём перемен.

Мотив смерти в поэзии Цоя представлен следующим образом.

Для Цоя очень важно выполнить своё предназначение в жизни (дойти до “вершины”), а умереть после этого не страшно. Каждый человек, по его мнению, должен стремиться к этому, а после на его место придёт другой выполнять свой долг: “А когда ты умрёшь, он примет твой пост”. Это закономерность. Гротескную модель современной действительности поэт даёт в стихотворении
Муравейник
, где подчёркивает механизированность и безликость общества.

Начинается новый день.

И машины туда-сюда.

Раз уж солнцу вставать не лень,

И для нас, значит, — ерунда.

Поэт иронизирует над социальной установкой, которая должна сравнять всех людей, обесценить человеческую жизнь.

Кто-то лапку сломал — не в счёт.

А до свадьбы заживёт.

А помрёт, так помрёт.

Возможно, это стихотворение символизирует подведение какого-то итога в жизни автора, потому что его лирический герой кажется уставшим от постоянной борьбы и настроенным пессимистично по отношению к себе и собственным надеждам на победу: “Наше будущее — туман”. Герой даже пытается приобщиться к “механическому” настрою жизни и заставить себя просто жить по существующим порядкам.

Я не люблю, когда мне врут.

Но от правды я тоже устал.

Я пытался найти приют,

Говорят, что плохо искал.

Он чувствует себя потерянным — отсюда и неуверенность (“я не знаю”, “мы могли бы”), и рассуждения о “сумасшедших”.

Очень интересно понятие времени в стихотворении
Дети минут
, где автор говорит о людях, живущих одним днём. Может быть, Цой таким образом протестует против общества, которое отнимает у людей будущее, оставляя “серый день” и делая так, что люди хотят жить этим днём. Часто звучит мотив необратимости времени: “Ты смотришь назад, но что ты можешь вернуть назад?”

Виктор Цой считает себя поэтом-романтиком (доказательство — стихотворение
Прогулка романтика
). Его идеал человека особенно важен в переломный момент времени: личность выделяется прежде всего непохожестью на других, яркостью, возвышенностью над жизнью, она тянется, стремится к высоким ценностям, даже зная, что, обретя их, умрёт. Может быть, Цой считал, что такие люди рождаются, будучи уже обречёнными, потому что в этом сером мире им изначально нет места, они не могут и не умеют жить по общепринятым законам.

И мы знаем, что так было всегда:

Что судьбою больше любим,

Кто живёт по законам другим

И кому умирать молодым.

Как романтик Цой не приемлет жизнь без порыва, героизма, полёта. Для этого певца важен мотив полёта как одного из способов самореализоваться. Он говорит (
Песня для МБ
), что не нужно создавать себе мир иллюзий, наоборот, призывает научиться смотреть правде в глаза и никогда “не закрывать глаз”, но, может быть, стоит возвышаться над жизнью. Человеку, к которому обращается автор в стихотворении
Стань птицей
, лирический герой предлагает освободиться от мыслей об обыденности, увидеть что-то вечное: “Стань птицей, не думай о хлебе. // Я стану дорогой”.

Море, небо — вечные понятия безграничности — несут в себе огромное значение для Цоя-романтика. “Знаешь, каждую ночь я вижу во сне море <...> я слышу во сне песню <...> я вижу во сне берег”. Звезда для Цоя вообще проводник к чему-то высшему, олицетворение света в беспроглядном мраке настоящего. Смерть поэтому не страшна, она всего лишь переход к звёздам. “Красная-красная кровь — // Через час уже просто земля, // <...> // Через три она снова жива. // И согрета лучами звезды по имени Солнце”.

Мотив любви занимает далеко не главное место в творчестве Цоя. Автор одинок и осознаёт, что должен быть одиноким: любовь к женщине — светлое пятно в серой жизни, но любовь преходяща. Важно выполнить своё предназначение, а для этого нужно быть одиноким. Сама по себе любовь — преграда (“Я пьян, но помню свой пост”), которая тем не менее даёт силы для борьбы. Цой вполне может довольствоваться сознанием того, что Она (возлюбленная) существует. Как сдержанный мужчина, поэт не собирается много и красиво об этом говорить, поэтому у Цоя практически нет “счастливых” стихотворений. Например,
Когда твоя девушка больна
— песня о любви, хотя название, казалось бы, на это не указывает. Автор использует своеобразный “метод от противного”, то есть не прямое описание чувства, а изображение ситуации, когда герой один из-за болезни своей девушки и потому видит мир уже иначе. Цой воспринимает любовь как самое естественное чувство и потому использует достаточно “примитивные” средства: о солнце пишет, что оно светит, о траве, что она растёт. Вынесенная в название строка-лейтмотив показывает, как переворачивается всё мироощущение героя, сосредоточенного на сопереживании любимой, без которой всё теряет смысл. Автор создаёт конструкцию стихотворения в форме диалога героя и лирического героя. Как доказательство наличия чувства звучит строчка: “Всё не так и всё не то, когда твоя девушка больна”. Возлюбленной рядом нет, но герой не может освободиться от её присутствия — она в его душе. Любовь — живительный родник силы (кстати, это единственное сравнение, использованное в стихотворении), дающий герою основу жизни, но, к сожалению, иссякший.

В стихотворении
Разреши мне
об испытываемых чувствах заявляет сам лирический герой, который не может обрести взаимность. Его мысли — это, по сути, мечта: он думает о самолёте, в котором к нему летит девушка, увы, даже не обращающая на него внимание. А ему, возможно, только оно и нужно. Подобную ситуацию можно заметить и в песне
Это не любовь
. Девушка стала всем смыслом жизни лирического героя, он хочет жить и дышать, как она. “Мне нельзя больше ждать: // Я могу умереть”. И хотя герой убеждает себя, что “это не любовь”, заговаривает себя от любви, придавая словам магический смысл, читатель (слушатель) понимает обратное.

Мотив Бездомья-дома является своего рода следствием конфликта автора с обществом. Дом в поэзии Цоя имеет три неравнозначных определения.

1. Это место, где человек вынужден находиться, но где ему не нравится (“...а ты хочешь быть рядом, но надо ехать домой”), это некое замкнутое пространство. Отсюда и встречающаяся во многих стихах фраза, что нужно “открывать дверь”. Лирический герой часто не имеет дома, в отличие от других, так как он свободен и вечен, не имеет никаких материальных ценностей, которые так или иначе связывали бы его с “земным” бытием, принижали.

2. Это, наоборот, место, где можно уйти от мира, где находятся близкие люди и друзья. “Квартира пуста, но мы здесь. // Здесь мало что есть, но мы есть”.

3. Дом — это вместилище чего-то высшего, место, где человек сможет обрести себя. Но лирический герой Цоя в этом мире чувствует себя потерянным, и поэтому дом для него является символом места, где “сбываются мечты” и которого невозможно достичь.

Мне хотелось войти в дом, но здесь нет дверей.

Руки ищут опору, но не могут найти.

................................................

Ты за этой стеной, но я не вижу дверей.

Иногда Цой смотрит на дом как на какой-то ребус, загадку: “Нет замка, но я владею ключом”.

Тема одиночества по-разному звучит в творчестве Цоя. Это состояние может быть составной частью имиджа (стихотворение
Прохожий
), то есть своего рода стереотипом, закреплённым в сознании масс. В стихотворении
Мои друзья
одиночество для лирического героя — единственно возможный вариант жизни: приходят друзья, но герою с ними не очень-то весело, наоборот — они нарушают его отдалённость от других, которая есть благо. Одиночество для Цоя в каком-то смысле является условием творчества:

Я в прошлом точно так же сидел.

Один.

Один.

Один.

В поисках сюжета для новой песни.

Одиночество может быть желаемо, но недостижимо (“Ты хотел быть один — это быстро прошло. // Ты хотел быть один, но не смог быть один”), может быть временным (“Идёшь по улице один, // Идёшь к кому-то из друзей”) и вынужденным (“На вечеринку один, // Когда твоя девушка больна”). Оно часто страшит (“Я люблю этот город, но так страшно здесь быть одному. // И за красивыми узорами льда мертва чистота окна”). А в стихотворении
Жизнь в стёклах
автор говорит об одиночестве как о всеобщем состоянии людей в городе. Цой различает внешнее и внутреннее одиночества, которые могут не совпадать.

Таким образом, рисуя совершенно разные проявления рассмотренного состояния, Цой, возможно, приходит к выводу, что человек (хочет или не хочет) изначально в этом мире одинок.

Многие считают, что мистика цоевского феномена предопределена тем, что его рок-группа обозначила собственную судьбу, назвавшись
Кино
. Именно киноискусство сыграло огромную роль в создании Цоя-фантома: все кадры — от первых учебных кинопроб, хроник из кочегарки, снятых Учителем, до кинолент
Игла
Рашида Нугманова и
Асса
Сергея Соловьёва — обожествили певца. В стихотворениях подчас лирический герой соотносит себя с персонажами фильмов. Мотив кино встречается при создании Цоем мира, альтернативного реальному. Стихотворение
Фильмы
утверждает согласие между жизнью и кино. Частое сравнение с киногероями тоже является составной частью мифа массовой культуры. Этот миф, как и все, должен был закончиться не буднично, серо, а ярко, так как в массовом сознании закрепилась идея о том, что Герой должен уйти из жизни рано и красиво. Гибель Цоя только закрепила этот образ.

Таким образом, лирический герой Виктора Цоя — это романтический бунтарь, протестующий против социально-политического режима и общества, живущего по законам этого режима. Хотя лирический герой и призывает к войне, в душе он остаётся романтиком, для которого важны общечеловеческие ценности, такие как любовь, дружба.

“Любовь — это когда хорошим людям плохо...”

Описание событий в романах и других произведениях Александра Васильева

(рок-группа
Сплин
)

Главный дух рока — стремление к свободе, причём более к внутренней, чем к внешней. Одно из проявлений внутренней свободы — способность любить. Любовь заключает в себе основные черты рок-звезды: исповедальность, сексуальность, суицидность и бунтарство.

Это чувство в творчестве Саши Васильева — одно из важнейших, оно “звенит ключами к любым замкам”. В стихотворении
Будь моей тенью
мы видим чередование диалога лирического героя с его “возлюбленной” (я — ты) и обобщения “нам всё равно” (мы), то есть происходит включение себя в один ряд с другими. Лейтмотив стихотворения, таким образом, — это соединение трёх составных: я — ты — мы.

Начинается песня почти со сказочного мотива: описывается ночь на Ивана Купала, в которую, по народному поверью, происходят странности и чудеса, а также своеобразное слияние людей с природой. Саша Васильев обращается здесь к культовым языческим истокам, но ставит “языческие” образы (горница, домовые, ожидание чуда) в контекст жизни современного героя (“как маузер в кобуре”), переосмысляя их. Перепев народных скороговорок (“ключи у рака, а рак на горе”), например, не носит характер подлинности, ироничен, потому что сам автор в них, вероятнее всего, не верит. Смешение языческого с современным иногда принимает даже пародийный характер: “Я хотел переспать с русалкой, но не знал, как быть с ней...” Лирический герой живёт надеждой на чудо, но осознаёт его невозможность (“ключи у рака, а рак на горе” — символ того, что никогда не произойдёт).

Отношения лирического героя с героиней противоречивы, больше похожи на соперничество, игру: “Я был свидетель тому, что ты ветер. // Ты дуешь в лицо мне, а я смеюсь”. От ветра можно отвернуться, но герой принимает вызов. В описании героини автор использует метафору, от которой потом сразу отрекается (ты — Ветер, но ты Не дуешь). “Игра” подчёркивается и фразой “Я не хочу расставаться с тобою без боя, // покуда тебе я снюсь...” Пока он ей снится, у него есть шанс, а значит — “будь моей тенью”. Васильев выстраивает целый ряд необычных однородных дополнений, который читателям (слушателям) может показаться экзотичным, но для него является самым естественным, в чём проявляется романтическое восприятие мира автором.

Будь моей тенью, скрипучей ступенью,

Цветным воскресеньем, грибным дождём,

Будь моим богом, берёзовым соком,

Электрическим током, кривым ружьём.

При анализе этого ряда у читателя могут возникнуть следующие ассоциации:

— Тень — лирическая героиня неотступно следует за героем, но и он не может обойтись без неё;

— Скрипучая ступень — мне представляется лестница, по которой поднимается лирический герой, его неминуемо настигает скрип ступеней, значит, эта ступенька всегда обнаруживает героя, делает его явным для окружающих, обнаруживает его присутствие;

— Цветное воскресенье — яркий отдых после утомительной трудовой недели;

— Грибной дождь — что-то тёплое, приятное, летнее;

— Бог — высший разум, сила, которая управляет лирическим героем и к которой он обращается за советом;

— Берёзовый сок — весеннее оживление берёз за счёт движения соков;

— Электрический ток — без него немыслима сегодняшняя жизнь, он приводит в движение многие механизмы;

— Кривое ружьё бьёт заведомо мимо цели.

Композиция стихотворения кольцевая: лирический герой снова возвращается к состоянию ожидания чуда — внимания девушки, но хочет уже, чтобы она принадлежала ему полностью.

Ирония этого стихотворения (и в отношении игры с “возлюбленной”, и в переосмыслении “ходячих” традиционных выражений, поставленных в неожиданный контекст) идёт от внутренней раздвоенности автора, которая закономерна для всего его творчества. С одной стороны, явление цивилизации (электрический ток, трамвай, ружьё), а с другой — природа (ночь, папоротник), приобщиться к которой, как к самому естественному на земле, стремится автор. Но это невозможно. Именно столкновение городского и мифологического сознаний героя рождает иронию и, как следствие, конфликт.

В стихотворении
Любовь идёт по проводам
мы опять видим романтизм иронического характера, а не героического, как это было у Цоя. В каком-то смысле это показатель, свойственный всему поколению конца 90-х, степень определённого разочарования в романтических идеалах и даже некоторый цинизм. Эта песня наиболее полно отражает васильевское понимание любви вообще. Любовь безгранична, настигнет любого, нет смысла бежать.

Любовь идёт по проводам…

...........................................

Любовь идёт по трудам, —

А значит:

Откройте кран и ложитесь на диван, —

И:

Если я не полюблю — то, вероятно, я двинусь.

Герой этого стихотворения говорит о бесполезности попыток уйти от любви, нужно просто подчиниться этому чувству (в противном случае сойдёшь с ума). Герой видит попытки людей посягнуть на “святое” — они пытаются “разложить” любовь (“Вот фаза, вот ноль...”), он тоже пробует (“я нашёл, где плюс, нашёл, где минус”), но видит бесполезность.

Я открыл букварь, читаю по складам:

Не верьте никому, любовь идёт по проводам.

Может быть, цинизм идёт именно от этого пришедшего в результате собственного опыта понимания?

В начале стихотворения возникает ощущение, что лирический герой не может обрести любовь, хотя все вокруг уже “посходили с ума” от неё. Он пытается привлечь любовь, как заклинание, повторяет фразу “Любовь идёт по проводам” и позже обретает. В стихотворении много культурных ассоциаций: переосмыслена фраза из поэмы В. В. Маяковского
Облако в штанах
, упоминаются царь Эдип, китайский мудрец, а сам лирический герой готов “примерить” роль Купидона.

Я бы вышел на балкон и разрядил бы пистолет.

.........................................................................

Чтобы все уста сомкнулись в бесконечном поцелуе.

Любовь, по мнению героя, всеохватна и всесильна.

Любовь есть здесь, любовь есть там.

Любовь звенит ключами к любым замкам,

Любовь звенит ключами к любым сердцам...

Наверное, одним из самых искренних стихотворений, где любовь показана без налёта циничности, является
Иди через лес
. С самых первых строк опять ощущается тоска лирического героя по природе, лесу, который таинствен, загадочен и приведёт и героя, и его спутницу к “радуге на сердце”. В любви люди обособлены от остального мира (“Нам сказали то, что мы одни на этой земле”); так же, как Виктор Цой в
Песне для МБ
призывает свою героиню “не закрывать глаз”, так и Саша Васильев предлагает девушке уйти от цивилизации в мир любви, первозданных чувств. Любовь как самое естественное чувство на земле наиболее полно может раскрыться тоже в самом естественном — природе. В стихотворении
Будь моей тенью
лирический герой живёт в ожидании чуда, то есть, по сути, в ожидании любви (“...не сказать // мне это чудо из чудес”) — возможно, это продолжение языческих мотивов. В стихотворении сталкиваются два пространства: лесное, где можно забыть обо всём, и городское. Лирический герой — человек городской цивилизации, и он не может ничего с этим поделать.

Знаешь, я хотел уйти с тобою сквозь лес,

Но что-то держит меня в этом городе, на этом проспекте...

В стихотворении, возможно, две героини. Одна — это идеал девушки, именно её он будет искать “всюду до самой до смерти” и “сквозь сиреневый дым” иногда видит её лицо. Вторая — это девушка, которая только на первый взгляд кажется воплощением этого идеала. Но “найти” — это зыбкая мечта, и как только она осуществляется, герой осознаёт её зыбкость: найденная девушка оказывается не идеальной. Он хотел бы, чтобы “тело это пело ещё, // но озёра в глазах замерзают так быстро”, он пошёл бы с ней через лес, но будет искать её “всюду до самой смерти”. Проблема несовпадения реального с идеальным создаёт романтическое двоемирие стихотворения.

Трагический оттенок любовь приобретает в стихах
Звери
и
Прирождённый убийца
. Герои
Зверей
находятся в замкнутом пространстве, оставлены всеми, и единственной надеждой на внутреннюю свободу им служит любовь (и понимание, и сочувствие). Но в финале выясняется, что и это чувство не несёт спасения.

А любовь — это клетка. Я опять загнан в угол,

Как беспомощный раненый зверь.

Лирический герой из стихотворения
Прирождённый убийца
ощущает любовь как наваждение: она приходит — и всё, её невозможно проконтролировать разумом. Роман (бессмертное произведение)тический пафос здесь заключается в том, что человек обречён любить от рождения, от природы (“...этот поезд не остановить”). Но герой в этом чувстве сталкивается с неразделённостью, непониманием.

Эти рельсы никуда не приведут.

.................................................

Эти руки не согреют, не спасут.

Он может отвоевать возлюбленную (“У меня есть выстрел для твоих друзей”), но не может забыть, уйти, смирившись (“...это не по мне”). Он хочет убить эту девушку, потому что она не разделяет его чувств, а ему невозможно вылечиться от любви, так как это стихия, которая сильнее человека. Неразделённость приводит к обиде не только на героиню, но и на весь мир, которому противопоставлен лирический герой (“...у меня есть то, что мимо всех дверей”). Само название стихотворения звучит трагически —
Прирождённый убийца
.

Чувство, противопоставленное поэтом любви, — это её своеобразная подмена. Текст песни
Весь этот бред
строится на диалоге лирического героя с девушкой, диалоге сниженного характера. Состояние героя не любовный порыв, а тоска и скука. Если в
Прирождённом убийце
монолог лирического героя заканчивается желанием пойти к врачу (“вылечиться от любви”), то здесь Васильев прямо заявляет свою жизненную позицию:

Я умираю от скуки, когда меня кто-то лечит.

Я ненавижу, когда меня кто-то лечит.

Хотя любовь — это “клетка”, так как может быть безответной и нравственно “убивать”, но вне её герой чувствует бессмысленность жизни. Любовь для Васильева заключается в полном слиянии двух людей и, как следствие, противопоставленности остальному миру; односторонность для него чаще всего не приемлема.

Лирический герой стихотворения не испытывает влюблённости, у читателя с первых же строк возникает ощущение какой-то механичности его действий (некой неестественности, что уже не характерно для настоящего чувства).

Я отключил телефон, завёл на 8 будильник.

Я объяснил тебе, где в квартире спрятался душ.

Интересно, что при описании девушки он подчёркивает её внешние данные — “длинные пальцы, узкие джинсы, шея и плечи”, — делая главный акцент на том, что она “так хороша!”, словно убеждая себя, и практически оставляет без внимания её внутренние качества. Если о них говорится, то как-то сниженно, как будто героиня не столько любит, сколько пытается создать видимость этого чувства и относящихся к нему ревности или заботы.

Твои солёные слёзы, кислые мины, душные речи...

...............................................................................

Не продырявь мне башку взглядом внимательных глаз.

О том, что всё продуманно, “правильно”, говорит необычное сравнение, использованное в тексте, — “Ты хороша, как узор в прямоугольной бумаге”. Любовь нельзя заменить расчётом, иначе это уже не любовь, а бред.

Привычная ирония и даже некоторый цинизм, присутствующие в текстах Васильева, возможно, и не осознаются автором или осознаются как не отменяющие настоящего чувства. В стихотворении
Моё сердце
показаны обыкновенные люди, чьё отличие от других лишь в том, что сердца их живы, но только по счастливой случайности, потому что они встретились. Смысл жизни для лирического героя в том, что “задёрнуты шторы и разложен диван”. Некий цинизм этой строки, во-первых, можно расценивать как неизбежное порождение физиологической сущности любви, а во-вторых, что, наверное, более верно, как эпатаж общественного мнения. Да, лирический герой и героиня обыкновенны в глазах окружающих, что подтверждает длинный список ролей и ценностей массовой культуры, в которую они не вписались.

Не стала звездой в Голливуде,

Не выходишь на подиум в нижнем белье.

................................................................

Не выдвигался на Оскар, французам не забивал.

Несмотря на это герои счастливы:

Я наяву вижу то, что многим даже не снилось,

Не являлось под кайфом, не стучалось в стекло.

И автор здесь, вероятно, эпатирует устоявшуюся мораль. Но важно, что с его точки зрения он не циничен, его воспринимают так из-за традиционных общественных понятий. Диван (в массовом сознании — символ пошлости) в данном контексте используется Сашей Васильевым для выражения его отношения к любви, может быть, в противопоставление общественной позиции.

Интересно, что стихотворение
Моё сердце
можно, наоборот, рассмотреть как не содержащее абсолютно никакого цинизма. Условие “задёрнуты шторы и разложен диван” является необходимым для того, чтобы лирическому герою был доступен смысл жизни: “Я наяву вижу то, что многим даже не снилось...” При этом рассматриваемая фраза приобретает романтический оттенок: герой оберегает свою любовь, следя за тем, чтобы шторы были задёрнуты.

Одной из черт поколения конца XX века можно, таким образом, считать намеренную приземлённость. Саша Васильев сочетает в себе, с одной стороны, черты носителя романтических идеалов, а с другой — современного молодого человека. В меру цинично, в меру романтично — именно так можно сказать о мироощущении молодых людей, что, впрочем, ничуть не умаляет этого взгляда.

В стихотворениях
Что ты будешь делать
и
Моя любовь
, по сути, говорится о чувстве, которое преодолевает все преграды. В первом героиню окружают “глухие стены”, а лирический герой мерит дни на годы. Мир отделён от него непроницаемой гранью (“война со всех сторон”), но любовь разрушила эти границы.

Но тут вошла она, я спутал имена

И стал белее мела.

Лирический герой, находясь в конфликте с миром, вынужден признать, что “любовь не ведает границ”, она становится часовой бомбой внутри человека и в любой момент может взорваться.

Здесь описан также этап предвосхищения любви, похожей на катастрофу, переворачивающей всю жизнь, и обречённость на неё.

Война со всех сторон.

А я опять влюблён, что ты будешь делать.

В то же время любовь может быть двуликой — “змея и волк”.

Ожидание, неизбежность любви — такие чувства испытывает и герой песни
Моя любовь
.

Скоро-скоро наши зёрна упадут

В неведомую землю, в остывшие ладони.

Любовь здесь приобретает колдовские мотивы как нечто таинственное, неразгаданное: герой влюбился в ведьму, вылетел за ней в трубу; недаром через всё стихотворение проходит символ “мутной реки”, а герой “не отбрасывает тени”, он сначала “идёт как лёд через ручьи”, а потом “ушёл на дно, камнем на дно”. Подчёркивается неизбежность этого чувства:

Скоро-скоро скорый поезд увезёт

Того, кто вечно ищет, да кто и что и не ждёт уже, —

И надежда на то, что оно будет разделено, как итог звучит последняя строчка, голос самого лирического героя:

И я хочу надеяться на то, что ты останешься со мной.

Стихотворение
Джим
интересно уже тем, что сразу задаёт читателю (слушателю) ассоциацию с есенинским
Собаке Качалова
. Саша Васильев в современном контексте, введённом с откровенной иронией, переосмысливает традиционные мотивы. Но ирония исчезает, как только он касается любви.

Дай, Джим, на лапу счастья мне,

Любовь не может двигаться в цене,

Любовь всегда одна — ни выстрела, ни вздоха,

Любовь — это когда хорошим людям плохо.

Использование современной лексики (наколка, менты, whisky с колой) в романтическом контексте создаёт двойственность, конфликт между искренней любовью и окружающим миром, в который втянут герой.

В любви Васильев подчёркивает важные для него полное слияние двух людей и их противопоставленность остальному миру. Идеалом такого соединения для него в какой-то мере являются Бонни и Клайд. Бонни и Клайд наиболее известны в массовом сознании по одноимённому фильму, но мало кто знает, что они на самом деле реальные люди, жившие в Америке в 30-х годах XX века. Бонни и Клайд были грабителями банков и воспринимали это как своеобразную игру под девизом: “Мы грабим банки”. Они влюбились друг в друга и оказались противопоставлены окружающему миру не только внешне, как нарушители закона, но и внутренне. Во время последнего ограбления появились полицейские и из-за неподчинения приказу сдаться расстреляли их на глазах друг у друга. Общество не принимает тех, кто в него не вписывается, их легче вычленить и уничтожить. Васильев не пытается оправдать Бонни и Клайда как грабителей, он смотрит на их жизнь в общечеловеческом контексте, и для него главным является, по сути, лишь то, что они любили друг друга, ведь любовь — это высшее проявление человека в духовном понимании.

Само название стихотворения рождает целый ряд ассоциаций: Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда и так далее. По сути, Бонни и Клайд являются идеалом нового времени — в них соединяются романтическое (ассоциации с “классическими” героями утверждают мысль о Вечной любви), трагическое (погибают вместе в одно время) и циничные реалии XX века (имидж грабителей).

Саша Васильев, возможно, ставит себя на место Клайда, разговаривающего со своей возлюбленной на небесах:

Мы лежим на облаках,

А внизу бежит река, —

Автор создаёт некую идиллическую картину рая. Бонни и Клайд оправданы в глазах Бога, так как прошли испытание “на любовь”, и Васильев, по сути, делает их Вечными после смерти (“Нам вернули наши пули все сполна”). Их “вечность”, небесность, подтверждается даже портретом героини, которая

...красива, словно взмах

волшебной палочки в руках

незнакомки из забытого мною сна, —

И которой любуется “настоящий Бог”, спрятанный от глаз людей. Герои обретают спокойствие, хотя и хранят в себе “самые страшные тайны”. Социальное оказывается неважным по сравнению со способностью людей любить и быть любимыми.

Для Саши Васильева практически не характерен мотив одиночества. Да и какое может быть одиночество у человека, который утверждает, что депрессий у него “просто нет и нет повода для них”. Он может быть только уединён вместе с кем-то: “И вдвоём под одним шерстяным одеялом”, “Во Вселенной только мы одни...”

По сравнению с Цоем у Васильева нет резкого противопоставления лирического героя окружающему миру, оно возникает только тогда, когда он пишет о любви, это можно доказать его словами: “Окружающий мир так просачивается в мозг и так его захватывает, что уже не отделяешь себя от окружающего мира, а окружающий мир — от себя”. Именно поэтому в его поэзии соединяются самые разные временные понятия, культурные ассоциации, пороки этого века. Практически в каждом стихотворении есть переклички то с греческими мифами, то с поэтами Серебряного века — В. Маяковским, Ф. Сологубом, С. Чёрным, С. Есениным и другими, то с восточной мифологией — это одна из отличительных черт поэзии Васильева. Главные герои молодого поколения — скука и непристроенность: “Все таблетки подъедены”, “Мне достаточно полстакана”.

Окружающий мир различен: есть любовь, есть хорошие люди, есть соседи (которые, чуть что, вызывают ментов), есть люди, потерявшие способность чувствовать и искать свои корни, выслушивать, понимать (о них — в стихотворении
Звери
, по сути классическом). Условно его можно разделить на три разные плоскости: сначала автор говорит конкретно о зверях (“...В ней, забыв о грядущем, спят усталые звери, // отовсюду ушедшие прочь”), потом “очеловечивает” их, то есть придаёт зверям человеческие качества (“и на ужин у них ломтик чёрного хлеба // да подёрнутый тиною чай”). В финале же людям приписывается звериное: “Все остальные разбежались по норам”. Звериное начало в человеке восходит ещё к языческим истокам: люди — звери не потому, что жестоки, а потому, что они часть природной стихии.

Здесь также происходит отделение двух человек от остальных, но они, возможно, обречены, так как остались одни “на самом краю”. В замкнутое пространство (“Ни окна, ни пролёта, ни двери”) вписывается и любовь. В стихотворении сталкиваются циничная опустошённость и романтика — ведь в любом окружении людям всё равно хочется иметь надежду, веру. Здесь нет свободы, она для них только расстояние, пока тебя не догнали. Они отказываются от прошлого (“В этом прошлом так много смертей. // В этом прошлом прохлада клеток осторожных // и мелодии ржавых цепей”), но страшатся и будущего, от мыслей о котором могут забыться только во сне. Печален и недостижим даже их идеал, по которому они так тоскуют: “Звери смотрят в печальное небо, // Всё пытаясь узреть неба край...”

Лирический герой тоже обречён, и героиня должна рассказывать ему про свои горе и боль — в этом мире нет места для радости. Даже любовь заставляет героя сравнивать себя с загнанным в угол “беспомощным, раненым зверем”. Здесь можно вспомнить также, что в васильевском понимании трагедия усугубляется прежде всего тем, что чувство любви неизбежно.

Саша Васильев, как и любой поэт, пропускающий через себя мир, в определённый момент понимает, что мир изучен, — и наступает скука.

Те же знакомые люди.

Всё те же портреты на фоне.

А мне хочется новых прелюдий.

Хочется новых симфоний.

Ему, как музыканту, становится тесен даже мир семи нот.

Знать бы, кто выдумал ноты,

Отыскать и набить ему морду,

Что выдумал мало созвучий,

Выдумал мало аккордов,

Так мало...

В стихотворении
Катись, колесо!
лирический герой говорит о своей усталости от мира; более того — мир теряет всю привлекательность, и герою легче забыться.

Мне давным-давно параллельно...

....................................................

Мне достаточно полстакана,

А тебе — одной таблетки.

Автор все проявления мира впитывает в себя, и (например, в стихотворении
Приходи
) мы видим, что жизнь настолько изучена (“Целым был и был разбитым, // Был живым и был убитым, // Чистой был водой, был ядом...”), что единственный интерес представляет загадка (“Вечерами всё звонил кому-то, // Вечерами всё звонил... кому?”), на которую, однако, так и не дан ответ.

Мир настолько наскучил, что герой (
Тебе это снится
) уже начинает путать, где явь, а где сон; используя градацию, автор показывает неумолимую потерянность человека в этом мире.

Постепенно забывая, откуда и кто ты,

Постоянно забывая, откуда и кто ты.

Навсегда забывая, что тебе это снится.

Наступает хаос из имён, явлений, предметов, географических точек, желаний. Проблемы героя заканчиваются, когда он достигает того, “к чему здесь каждый стремится”, но понимает, что и это ему всего лишь снится.

Один из способов борьбы против скуки Васильев предлагает в песне
Достань гранату
. Он довольно циничен и прост.

Достань гранату, и будет праздник.

Сразу, даром, и для всех.

Может быть, жизнь в такой ситуации вообще теряет свой смысл (стихотворение
За стеной
).

Ты знаешь, что зачем?

Знаешь, что за чем.

Зачем же ты живёшь?

Наступает некий застой в жизни, ощущение её “завершённости” (“Все таблетки подъедены, // Марки тоже наклеены. // Тишина в холодильнике...”), когда героине (
Орбит без сахара
) остаётся только заново “пережевать” своё прошлое.

Она жуёт свой Орбит без сахара

И вспоминает тех, о ком плакала.

Она жуёт свой Орбит без сахара

И ненавидит тех, о ком плакала.

Кажется, всё вокруг застывает (“CD поставлен на паузу”) в ожидании каких-то действий девушки, но её порыв оказывается несерьёзен.

Она хотела даже повеситься —

Но институт... экзамены... сессия...

Однако для героя в окружающем мире ещё остаётся прекрасное, и одна из таких ценностей для него — санкт-петербургское небо. Пространство одноимённого стихотворения сначала замкнуто на комнате, в которой небо видно только из окон, но затем расширяется до лестничных пролётов. Небо для героя — символ свободы, и на пути к нему он не чувствует преград и даже называет балтийские топи “солнечным краем”. Земной мир так эгоистичен и безрассуден, что даже птицы парят “в прицеле”, и только небо может дать им свободу и возможность полёта. И в финале лирический герой прибывает на Осеннюю площадь и счастлив.

Пусть мой этаж не последний —

Скоро я буду с тобой,

Моё санкт-петербургское небо.

Стихотворение
Я не хочу домой
— трагический итог попыток человека найти что-то новое в уже изученном, потому что мир “захватывает” людей полностью. Автор говорит об обречённости людей, которые живут придуманной реальностью, снами (“Мы смотрим фильмы или снимся нам самим”), но даже в снах теперь не находят покоя (“А если снимся — это сон с тяжёлого похмелья”). Трагичные нотки звучат во всём стихотворении: лирический герой останется жив, даже если “взорвёт все города и выкурит всё зелье”, у городового пробита голова, книги полны “кислотных грёз и едкого тумана”, кто-то должен кого-то убить. Лирический герой разочаровался во всём (“все восклицательные знаки превратились в знак вопроса”), и его единственное желание теперь — спрятаться, никогда не возвращаться домой.

Мир несовершенен, а значит, “пропускать” его через себя не может не быть тяжело, поэтому Васильев пытается найти какое-то место отдохновения. Для него это любовь, с которой связаны все его высокие идеалы. Но и любовь оказывается уязвимой, как что-то мимолётное (“Но озёра в глазах замерзают так быстро, // мне страшно”, “Между ними секунду назад было жарко, // а теперь между ними лежат снега Килиманджаро”), и в конце концов любовь тоже может оказаться клеткой, как и мир.

Не последнее место в творчестве Васильева занимает мотив оружия. Сам он объясняет это так: “Во-первых, и символ энергоёмкий, и, во-вторых, мы живём на пороховой бочке, я вообще стараюсь писать о жизни, о том, как я её вижу. А в жизни очень много оружия”. В стихотворении
Санкт-петербургское небо
автор даже говорит о птицах (возможно, подразумевая и людей), что они парят “в прицеле”.

Мотив оружия трактуется по-разному. Например, Васильев рисует ситуацию зыбкости любви (
Феллини
) и показывает, что влюблённые люди через минуту в ссоре готовы уже перестрелять друг друга: “Патроны в магазине, глазами на резине”. Возможно, рок-поэзия в некотором смысле противопоставлена русской классической литературе — И. А. Бунину, А. И. Куприну и так далее, — считавшей, что если в жизни не было любви, то и вспомнить нечего.

В стихотворении
Будь моей тенью
лирический герой “живёт в ожидании чуда, как маузер в кобуре”, то есть автор обыгрывает мысль о том, что оружие всегда должно выстрелить. Поэтому у оружия Васильева почти всегда практическое предназначение. Но сам он, видимо, считает это совершенно обычным. Вспомним, что в стихотворении
Прирождённый убийца
его герой обречён убивать, а в песне
Выхода нет
есть строки:

Девочка с глазами из самого синего льда

Тает под огнём пулемёта.

Должен же растаять хоть кто-то.

Тема смерти раскрывается в стихотворении
Звезда рок-н-ролла
(практически единственном на эту тему). В нём Саша Васильев пытается осмыслить трагический опыт своих предшественников, ушедших из жизни рано, — Виктора Цоя, Александра Башлачёва, Майка Науменко. Принято считать, что для того, чтобы массовое сознание приняло тебя как “звезду”, нужно умереть. Этот закон в стихотворении представляется аксиомой, но лирический герой решает сам понять его, проверить на собственной судьбе.

Пока ты спала, я тихонько смотался из дома

Узнать, что есть жизнь и смерть.

Он осознаёт, что смерть действительно обратила многих людей в “бессмертных”, но сам не согласен с этим стереотипом; он не хочет умирать, а хочет петь и жить (в стихотворении эти слова имеют равнозначное значение). Лирический герой, по сути, спорит с судьбой, потому что не понимает, кто выдумал, будто “звезда рок-н-ролла должна умереть”. Эта фраза как навязчивая идея проходит через весь текст. Немаловажную роль здесь играет и мотив творчества, ведь рок-музыкант обречён на смерть своим искусством. Но творчество здесь равно жизни, хоть оно и мучительно, песни изнашивают душу: “Любая строка — это шрам на лице, след осколка”. Пока ты пишешь, ты живёшь: “Засев в голове, он не даст никому постареть”.

Лирический герой, бунтуя, не соглашаясь со смертью “звезды”, всё-таки приходит к выводу, что она неизбежна. Если жизнь звезды рок-н-ролла похожа на полёт кометы, то смерть есть высший порыв, вспышка, взлёт, во время которого человек “перегорает” и после которого уже невозможно жить.

На бешеной коде, во время гитарного соло, взлететь.

Возможен криминальный уход из жизни (“от укола”), но непременно на взлёте, порыве.

Лирический герой приходит к неизбежности того, с чем нужно смириться.

Едва ли он сможет когда-нибудь снова запеть,

Потому что звезда рок-н-ролла должна умереть.

Но сам автор, возможно, считает, что такой человек может уйти из жизни, только лишившись возможности петь.

В стихотворении
Остаёмся зимовать
герой говорит о ходе времени (“километры превратятся в прошествии лет в киноленты”, “очень скоро мы исчезнем с экранов цветных мониторов”), который неизбежно приближает людей к смерти: смерть рядом с героями — то “ртуть упала”, то “из подъезда увозят кого-то на
скорой
”. Но единственная их возможность “спастись” — это противостоять. Васильев здесь говорит не только о противостоянии с помощью любви (“и вдвоём под одним шерстяным одеялом”), но и о себе, о людях, которые пытаются “рисковать” всю жизнь.

Для Саши Васильева не характерны размышления о смерти. Он не приемлет стереотипов: пытается “примерить” их к себе, но и только. Смерти можно противостоять.

Философская тема отношения человека к Богу имеет большое значение для Васильева. Одно из ярких стихотворений на эту тему —
Какой волшебный мир...
— написано в мае 1998 года. Всё стихотворение — это восхищение миром, благословение ему как данному от Бога. Васильев показывает своё видение “волшебного мира” через описание любимого им пейзажа: “Сосна, сова, луна, автомобиль, дорога...” Во-первых, это реминисценция (строка была найдена автором в произведении В. Аксёнова), во-вторых, в этом пейзаже соединяются два пространства — природное и цивилизованное, которые в жизни противопоставлены друг другу, находятся в конфликте, но которые он пытается соединить в своём сознании и творчестве.

Здесь возникает скрытое деление людей на способных воспринимать красоту мира и неспособных (мотив избранности). Бог дал человеку зрение и слух, чтобы наслаждаться миром, но не всем дано увидеть и услышать.

В стихотворении
Молитва
при описании грехов людей используется снижение (описываются, по сути, мелкие грехи: “не пропел Тебе хвалу”, “кто пишет слово на стене”, “дремлет на своём посту”). Обращаясь к Богу, лирический герой просит о снисхождении к людям, которые постоянно нарушают “законы”, и просит снисхождения к себе, ведь он также не безгрешен. В
Молитве
звучит идея прощения именно за мелкость людских грехов, которые невозможно не совершать.

Стихотворением
Бог устал нас любить
Васильев закончил и тему ушедшего XX века, и тему отношений человека и Всевышнего. “И всё, я понял, что я очистился. И можно двигаться вперёд”. В стихотворении перечисляются серьёзные грехи человека, которые уже невозможно простить: наркомания (“Мы чересчур увеличили дозу”), самоубийство (“На рельсы легли слишком поздно”), убийство (“Вот она, гильза от пули навылет”), азартные игры (“Карта, которую нечем покрыть”). Бог отворачивается от людей за их грехи.

Бог устал нас любить.

Бог просто устал.

“Мы останемся одни в этом мире” — с похожим лозунгом в начале XX века выступал Ф. Ницше, только там была радость. Саша Васильев же говорит об обречённости человека, об остановке времени (“Выпавший снег никогда не растает”), о том, что одному в этом мире всё-таки страшно.

Лирический герой Александра Васильева — это человек, в котором борются романтические стремления к идеалу и циничная опустошённость, присущая поколению конца 1990-х. Для героя самым важным жизненным мерилом является любовь, хоть он и пытается казаться внешне равнодушным. Окружающий мир он стремится отгородить от себя полностью, потому что мир этот изучен.

Виктора Цоя и Сашу Васильева можно объединить в одно направление — неоромантику, для которой характерны тоска лирического героя по идеалу, осознание своей избранности. Конечно, у каждого из этих поэтов особое представление о мире и, следовательно, ведущий мотив в создании портрета современного молодого человека. Условно можно обобщить: у лидера группы
Кино
— это одиночество героя-романтика, у лидера группы
Сплин
— любовь как слияние, соединение двух единых по мироощущению людей. Лирическому герою Саши Васильева, “обречённому на любовь”, удаётся достичь гармонии с людьми, обществом, миром. Для лирического героя Виктора Цоя спасением от одиночества становится борьба с режимным обществом, но осознание нереализованности преследует его постоянно. В творчестве Цоя и Васильева созданы портреты молодого поколения.

Ты уходишь туда, куда не хочешь идти,

Ты уходишь туда, но тебя там никто не ждёт.

Виктор Цой

Ты мог быть героем, но не было повода быть

Ты мог бы предать, но некого было предать.

Поколение икс, поколение ноль.

Мы странны, нас узнать можно с первого взгляда.

Мы забыли про боль — перекатная голь.

Я знаю, кому из нас здесь что-нибудь надо.

Хочешь ли ты изменить этот мир?

Сможешь ли ты принять, как есть?

Саша Васильев

Мы легли на дно.

Мы зажгли огни.

Во Вселенной только мы одни.

Гни свою линию. Гни свою линию. Гни свою линию.

Им не хочется знать, где их корни,

Их надежда — вдали от беды.

Их свобода — всё время уходить от погони,

На бегу заметая следы.

Любовь есть здесь, любовь есть там,

Любовь звенит ключами к любым замкам,

Любовь звенит ключами к любым сердцам,

Откройте кран и ложитесь на диван.

Ты идёшь на работу, ты уходишь с работы,

Постепенно забывая, откуда и кто ты,

Постоянно забывая, откуда и кто ты.

Навсегда забывая, что тебе это снится.

Можно ли говорить об идентичности образов поколения конца XX века, созданных двумя неоромантиками? Наверное, нет. Десятилетие, разделившее рок-поэтов, внесло коррективы. Виктор Цой видел смысл жизни в выражении социального протеста, так как время и общество 80-х годов не давали людям ничего, кроме сознания обманности существования. С конца 90-х годов рок-поэзия отошла от злободневной публицистичности; перед молодым поколением встали уже другие проблемы: разрешено всё, но человек в этой свободе теряется как личность. Сашу Васильева такое положение вещей вполне устраивает, он живёт по принципу: “Не нужно ничему противодействовать, легче ко всему привыкнуть”, и в этом мире вседозволенности он обладает таким редким качеством, как умение определять в толпе близкого по духу человека.

Рок-поэзия открыта, не подвластна официальному глянцу, нивелировке, поэтому запечатлела истинные идеалы молодёжи конца XX века, её ценностную систему.