Современная школьница и её “романы”

Отечественная детская литература последних пяти-шести лет активно ориентируется на гендерные интересы своих читателей. Деление литературы на книги для девочек и книги для мальчиков практикуется ныне писателями, издателями, книгопродавцами, поддерживается психологами и специалистами в области детского чтения, а также горячо приветствуется самими читателями. С художественной точки зрения книги для мальчиков представляют собой пёструю смесь произведений, разнообразных по жанрам и стилям. Другое дело — книги для девочек с характерными для них сюжетными и стилистическими стереотипами. Наиболее полно они воплощены в таком специфическом жанре девичьей литературы, как Роман (бессмертное произведение) (повесть) для девочек. Этот жанр диктует писателю жёсткие “правила игры”. Он или безоговорочно принимает их, или спорит с ними — но не учитывать их не может.

Поиски художественных корней романов для девочек уведут нас к сборникам сентиментальных повестей и романов XVIII — начала XIX века, к изданиям книг для девочек второй половины XIX века. Но настоящий расцвет девичьей литературы приходится на конец XIX — начало XX века, когда печатались такие классики жанра, как Л. Чарская, В. Желиховская, В. Андреевская, Е. Аверьянова.

В советские годы разделение на литературу для девочек и мальчиков было сметено идеями социального равенства и единообразия в воспитании полов. Гендерная унификация привела к гибели прежде популярного литературного жанра. Одной из немногих советских книг, по-своему воскресавших жанровую традицию, была «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви» Р. Фраермана (1938). Но за редким исключением книги для девочек стали в нашей литературе явлением экзотическим, в отличие от европейской и американской литератур, где эта традиция никогда не прерывалась.

За последние годы в отечественном книгоиздании ситуация заметно изменилась: широко издаются книжные серии под названием «Книги для девочек», «Маленькие женщины», «Мой первый роман», «Только для девчонок», появились авторы, специализирующиеся в этом виде детской литературы (Т. Воробей, Е. Матвеева и др.), сложился устойчивый круг читателей (кстати, среди них не только девочки, но и мальчики). Новая детская литература неожиданно обрела “девичье лицо”.

Это “лицо” читатель встречает уже на обложке книги, где изображена юная героиня. Её внешность (портрет, фигура, одежда) отвечает стандарту современной красавицы. Любопытно, что такое изображение часто не соответствует содержанию повести, героиня которой вовсе не из красавиц. Подобное расхождение не является случайностью или ошибкой издателя — с обложки начинается то чудесное преображение жизни, которое характерно для жанра любовного романа. Чудо каждый раз является в повторяющихся образцах, встречу с которыми так ожидают любители этого рода литературы. Образцы и стереотипы, в первую очередь, касаются изображения внешности и чувств. О чувствах говорят эмоциональные картинки на тему любви (встреча, расставание, поцелуй), напечатанные на обложке. Такие картинки обозначают тематику книги и её стилистику. Этой же цели служат краткие аннотации, каждая из которых рассказывает “о непростой поре взросления, поисках счастья, любви и дружбе” или “о любви, первых встречах и расставаниях, а также об извечных поисках счастья”. Об этом же говорят, вернее, кричат, названия книг: «Асфодель — цветок смерти» Е. Матвеевой, «Герой-любовник из 5-а» Л. Матвеевой, «Воздушный поцелуй», «День святого Валентина» Т. Воробей — везде любовь и связанные с нею страдания.

Главная героиня книги — юная девушка (ровесница читательниц), переживающая душевную драму. Истоки этой драмы в типичных для девочки этого возраста ситуациях (проживаемых в реальности или в воображении). Это первая любовь, интимные отношения с представителями другого пола, конфликты с родителями по этому поводу, ссоры с подругами на почве ревности. И хотя отдельные факты из жизни героев могут быть довольно оригинальными, число сюжетных схем легко свести к двум-трём, наиболее распространённым. “Скромная” героиня любит его, а он любит яркую красавицу. Когда приходит беда, красавица брезгливо отворачивается от своего избранника, зато любящая дурнушка возвращает беднягу к жизни. Или наоборот. Он любит её, а она любит “прекрасного принца”, который в итоге оказывается “нехорошим человеком”, в отличие от верного и преданного друга. Такая повторяемость ситуаций никогда не разочаровывает читателей.

В историях, рассказанных современными писателями, нетрудно угадать популярные мотивы классической женской литературы («Джейн Эйр» Ш. Бронте, «Гордость и предубеждение» Д. Остин). Из фольклорной и литературной традиции пришло противопоставление милых скромниц и бездушных красавиц, дикарок и светских львиц. По словам одного из авторов девичьих романов, “как ни верти, в конце концов, получается новая транскрипция какого-нибудь бродячего сюжета: про Снежную королеву или про Золушку” (3). В результате “транскрипции” “золушки” и “королевы” приобретают облик современной девочки-подростка с характерными для подростковой субкультуры “фишками” и “прикидами”. Но не слишком — повести для девочек посвящены чувствам, поэтому всё бытовое и житейское должно остаться на втором плане. Книги, в которых авторы стараются подменить историю любви бытом или детективной интригой, заметно проигрывают в глазах читателей перед теми, которые стремятся к “чистоте жанра”.

Несмотря на современный антураж, от главной героини девичьей литературы требуется всё то же, что и от её литературных предшественниц, — она должна принести в мир гармонию и устойчивость, осуществив тем самым своё женское предназначение. Эмансипированные выходки и эксцентричное поведение современных Джульетт лишь на время маскируют их истинную сущность. Каждая из них, подобно героиням старинных романов, стремится к настоящей любви и в перспективе, которую детская литература только намечает, — к семейному счастью.

Но, преследуя гуманные цели, героиня девичьего романа никогда не забывает о самой себе и своём счастье, и этим она принципиально отличается от остальных персонажей детской литературы. Не препятствуя рвущейся к счастью девице, писатели вступают порой в область запретного, осуждаемого, непринятого. “Маленькие женщины”, в том числе и скромницы, открыто проявляют свою страстность (плачут, целуют, обнимают), гордость (разрывают отношения), одухотворённость (пишут стихи о любви), сострадательность (заботятся о любимом человеке), и всё это в опасной близости от своего избранника.

Торжество и раскрепощение женской сущности не наказывается в “романе”, а напротив, приводит в итоге к жизненному успеху, который в свою очередь свидетельствует о наступившей в мире гармонии. Контрастное сопоставление судеб героини и антигероини призвано ещё больше подчеркнуть взаимосвязь гармонии и успеха. Антигероиня внешне больше похожа на взрослую женщину (одежда и макияж, ночные клубы и поклонники), чем её скромная оппонентка (неумение модно одеваться, отсутствие любовного опыта). Но антигероиня равнодушна к своей семье, её любовь эгоистична, а отношение к поклоннику безжалостно, поэтому в жизни её ожидает неизбежный крах. Зато истинная женщина, скромная, ничем не примечательная школьница, умеющая быть верной возлюбленной, а также хорошей внучкой и дочерью, обязательно награждается любовью и счастьем. Нетрудно увидеть в таких развязках торжество вечной мечты о вознаграждённой добродетели, неслучайно авторы девичьей литературы утверждают, что они пишут для тех, кто любит мечтать и “летает во сне”.

Подведём некоторые итоги. Повести для девочек, с одной стороны, легализируют право своих юных читательниц на любовное чувство и женскую эмансипацию, а с другой — дают жёсткие нравственные ориентиры. В то же время эти книги знакомят девочек с теми ролями, которые предопределены обществом для женщины, позволяют им “примерить” к себе будущие социальные “наряды”. В подобных “нарядах” есть немало извечного, вот почему продолжают читаться книжки для девочек, написанные сто с лишним лет назад. Но верно и другое — читатели подобной литературы ценят актуальность жизненных обстоятельств, изображённых в книге, поэтому так стремительно устаревают многие произведения этого жанра.

Особого разговора заслуживают стилистические особенности повестей для девочек. Характерным прежде всего является повествование от лица самой девочки, написанное в форме дневника, письма или исповеди. Склонность писателей к повествованию от первого лица легко объяснима — это самый простой способ преодолеть возрастной барьер в рассказах о жизни подростка. Заговорив на его языке (иногда с элементами молодёжного сленга), автор входит в стихию юношеского мироощущения своих героев. Неизбежную при этом упрощённость языка авторы “романов” оценивают как “достоинство, а не недостаток” (3), благодаря которому “романы” “читают даже те, кто вообще не читает” (там же). Между тем поток рассказа от первого лица далеко не так прост, как уверяют нас писатели, и в речи рассказчика слышится не один, а несколько разных голосов.

Обратимся к отрывку из книги популярного автора девичьих романов Т. Воробей: “А дальше случилось самое жуткое и прекрасное, даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, у меня сводит живот и дрожат колени. Он ни с того ни с сего притянул меня к себе за косу и поцеловал в щёку, около виска. Я прикладываю пальцы к своей щеке и чувствую его поцелуй, который бьётся у меня под кожей, как бабочка, зажатая в ладони. Господи, я так счастлива, так ужасно, неприлично счастлива!” (2).

Перед нами отрывок из дневника школьницы. Реальный возраст героини не указан, да это и не так важно, ведь речь идёт о вечных переживаниях первой любви и любви вообще. Поэтому в речи девочки звучат такие “взрослые” фразы, как “неприлично счастлива”. Некоторая условность, связанная с неопределённостью возраста, компенсируется натурализмом в рассказе о чувственных ощущениях (“сводит живот”, “дрожат колени”). Построение фразы, прерывистой, незавершённой, должно свидетельствовать о подростковой эмоциональности и девичьей непосредственности.

Но тут же опять стилевое противоречие. Простодушная фиксация ощущений раскрашивается поэтической образностью, иногда очень изысканной (поцелуй, который “бьётся под кожей, как бабочка, зажатая в ладони” или “ голове у меня звучала тихая музыка, а в крови резвились-плескались золотые рыбки” (1) — такие сравнения берутся из культурного багажа самой писательницы). Чтобы рассказ звучал более естественно, авторы прибегают к выражениям, как будто взятым напрокат из рукописных альбомов школьниц. Например, описание глаз: “Цвета они были коричневого и казались бархатными, а ресницы — чёрные и густые-прегустые. В общем, чудо какое-то, а не глаза” (4). Шаблонный и примитивный язык не очень вяжется с возвышенным обликом влюблённой героини, как если бы Татьяна Ларина стала писать письмо Онегину в поэтике мещанского романса. Грубоватое соединение речевых оборотов из реальной фольклорной практики и художественной литературы — характерная черта стиля современных романов для девочек.

Есть в повествовании от лица девочки и ещё одна особенность. Рассказ юной девушки сопровождается мудрыми житейскими обобщениями или психологическими комментариями, которые больше подходят профессиональному психологу, чем влюблённому подростку: “То, что человек делает, — ещё не есть он сам, потому что любые способности даются человеку напрокат и не зависят от его личных достоинств. Можно быть замечательным поэтом и посредственным человеком” (2). “Он по природе человек открытый, жизнерадостный, склонный к повышенной весёлости” (1). А вот как разговаривает влюблённая школьница со своим одноклассником: “А разве у тебя не бывает немотивированных желаний?” (1). Создаётся впечатление, что автор черпает эти комментарии из учебника по практической психологии. Чтобы создать иллюзию правдоподобия, некоторые авторы вводят фигуру психолога, который откровенно консультирует героев (7). Как славно, что авторы старинных книг о любви обходились без учебников и писали от чистого сердца!

Иногда рассказ “маленькой женщины” начинает звучать как проповедь или молитва. Так, героиня книги Т. Воробей «День святого Валентина» свои письма о любви обращает напрямую к Богу. Другая влюблённая девица целует возлюбленного так, как “другие крестят: в лоб, в грудь, в правое плечо, в левое” (1). Ещё одна красавица сравнивает глаза молодого человека с глазами святых: “первое, что её поразило, были его глаза… они были такие добрые, что, казалось, могли понять и простить всех людей на свете. Даже злодеев и убийц. Такие глаза Галина только на иконах видела” (4). Но тут же явный стилистический сбой — упоминание Бога идёт вперемешку с упоминанием дьявола: “Но какой-то упрямый бес в моей душе твердит мне, что нет, ничего не бывает просто так, и нет дыма без огня”(2). Вполне резонное замечание, даром что со ссылкой на беса.

Как мы видим, повествование в романе для девочек отличается невероятной стилистической пестротой — рассказ подростка опоэтизирован языком культурной писательницы, молитва сочетается с рекомендациями практического психолога, а проповедь духовных ценностей — с описанием чувственных удовольствий. Такой художественный разнобой проще всего объяснить недостатками того или иного автора, на что чаще всего и указывается в критических рецензиях. На самом деле речь должна идти о сознательно выбранном стиле повествования, характерном для литературы такого рода. В ней сосуществуют стереотипы подросткового поведения со стереотипами женского мироощущения, идеи эмансипированной свободы с нормами житейской морали, традиции дамских романов с правилами нравоучительной литературы. На пересечении таких разнонаправленных тенденций и создаётся современная литература для девочек.

Литература

1. Воробей Т. Ведьма. М., 2004.

2. Воробей Т. День святого Валентина. М., 2003.

3. Воробей Т. Книги для тех, кто летает во сне // Книжное обозрение, 2003, № 5.

4. Воробей Т. Рисуй меня ночью. М., 2003.

5. Китанина Т. Сюжетные традиции девичьего рукописного рассказа // Рукописный девичий рассказ: Сб. / Сост. С. Борисов. М., 2002.

6. Коваленко Р. Дневник рыжей девочки. М., 2000.

7. Матвеева Л. Герой-любовник из 5-а. М., 2000.

8. Тронина Т. Принцессам зеркала не врут. М., 2002.