А. А. Фет и его литературное окружение

Есть книги, один вид которых внушает понимающему читателю невольное уважение, а порой и преклонение. К таким книгам, безусловно, относятся капитальные тома серии «Литературное наследство», начавшие выходить в нашей стране с 1931 года; несколько лет назад серия отметила своеобразный юбилей, выпустив свой сотый том.

И вот — том 103.

А. А. ФЕТ И ЕГО ЛИТЕРАТУРНОЕ

ОКРУЖЕНИЕ: В 2 кн. / Отв. ред.

Т. Г. Динесман. М.: ИМЛИ РАН,

2008. 992 с. (Литературное

наследство. Т. 103. Кн. 1.)

Посвящён он Афанасию Афанасьевичу Фету, фамилия которого, как заметили ещё современники, недаром рифмуется со словом “поэт”. Однако во многом именно поэтому Фет, всегда бывший прежде всего поэтом, долгие годы был в СССР фактически неблагонадёжным — если не считать его отдельных стихов о природе и популярных романсов. В свою очередь, из-за этого у читателей не было в распоряжении и более или менее полного собрания сочинений Фета, оставившего интереснейшее творческое наследие.

Выход в самой уважаемой научной серии двухтомника «Фет и его литературное окружение» — событие в полном смысле слова беспрецедентное. Во-первых, уже потому, что только в первой книге тома — без малого тысяча страниц большого формата. Во-вторых — потому, что все они заняты практически не известными доселе письмами: фетовскими и адресованными к нему.

Среди адресатов первой книги — С. Шевырёв, И. Борисов (родственник и ближайший друг поэта), В. Боткин, И. Тургенев и Я. Полонский (перепис­ка с которым занимает половину тома); основу второго тома составит переписка поэта с Н. Страховым, Л. Толстым и К. Р. (великим князем Константином Константиновичем, замечательным поэтом и драматургом). Имена, что называется, говорят сами за себя; а каждая новая публикация касающихся их материалов (даже безотносительно к Фету) — всегда событие и в научной, и в культурной жизни.

Наконец, в-третьих, важен ракурс, под которым осуществлена эта грандиозная текстологическая и комментаторская работа: он определён в предисловии к первому полутому, написанному Л. М. Розенблюм и знаменательно названному «А. Фет и эстетика “чистого искусства”». Уже в первых строках вступительной статьи констатируется: “Феномен Фета заключаются в том, что сама природа его художественного дара наиболее полно соответствовала принципам «чистого искусства»”. Как известно, именно за это его так жестоко и несправедливо критиковали сначала современники, а потом и многие потомки, ратовавшие за непременно политизированное искусство. В результате чего Фет и вышел в своего рода отставку от массового русского читателя.

Слава Богу, не навсегда. С начала перестройки стали выходить его ранее трудно доступные книги: репринтное переиздание трёхтомника воспоминаний, рассказы и очерки, переводы. В Петербурге начался выпуск (к сожалению, застряв на первой половине пути) многотомного собрания сочинений Фета — уже то, что вышло, свидетельствует, как мало мы знали об этом авторе, как обедняли сами себя, довольствуясь только его лирикой!

Откроем же письма поэта. Вот только один отрывок из новой книги — из письма Фета к Полонскому от 26 января 1888 года:

“Что касается до переводов, то у меня своя теория.

Мне почему-то представляется, что каждый поэтический язык, каждого народа есть то же, что музыкальный инструмент, одному ему Господом Богом данный. Положим, что язык немецкого поэта — арфа, а русского — виолончель. Если я на своей виолончели (переводя) буду рабски подражать арфе, то есть — те же самые ноты выделывать пальцами (а не смычком), получится пародия на звуки арфы — красота улетит — и на слушателя музыка не произведёт достодолжного обаяния. Что же нужно? А нужно, чтоб я взял смычок и на своём инструменте сыграл тот же мотив, не стараясь улучшить его, но всеми мерами стараясь на своём инструменте передать ту же красоту и то же обаяние.

То, что свойственно арфе, не свойственно ни виолончели, ни скрипке, ни флейте. — Превосходный стих Гёте, переведённый слово в слово — может оказаться по-русски и банальным и прозаическим. — Словом, торжественная колесница, о которой ты пишешь, должна въезжать в область нашей литературы (или языка), не скрипя своими колёсами. <...>

Ты пишешь, что художественное произведение, в котором есть смысл, для тебя не существует.

Но для меня, грешного, все наиболее любимые мной стихотворения потому-то и милы мне, что я провижу в них глубокий поэтический смысл (заметь, поэтический, а не какой-нибудь другой)… Лучшие лирические стихотворения тянут меня к себе, потому что сами лезут в мою душу и в ней придают смысл тому, в чём никакой рассудок никакого смысла не видит”.

В одном взятом наугад фрагменте — сразу две точно и красиво изложенные эстетические теории, во многом объясняющие тайные механизмы творчества поэта: теория поэтического перевода и специфического поэтического смысла. Вот вам и мотылёк (как нередко называли Фета его “продвинутые” современники)!

Эти письма можно (и нужно) перечитывать каждому, кто хочет разобраться в великой русской литературе девятнадцатого века, понять её логику и смысл, а не довольствоваться схемами и “объективками”, которые даёт самый лучший учебник. Не говоря уже о том, что, читая, вы станете участниками диалога великих, услышите их неповторимые голоса, узнаете много нового и об их жизни, и об их пристрастиях, и о нашей великой культуре — что называется, из самых первых уст!

Юрий Орлицкий