Филипп Филиппович Преображенский


Прототипом профессора Преображенского послужил дядя Булгакова, брат его матери Николай Михайлович Покровский, врач-гинеколог. Обстановка его квартиры по адресу: Пречистенка, 24 (или Чистый переулок, 1) в деталях совпадает с описанием квартиры профессора. Сохранилась колоритная характеристика Н. М. Покровского в воспоминаниях первой жены писателя Т. Н. Лаппа: "Я как начала читать "Собачье сердце", сразу догадалась, что это он. Такой же сердитый, напевал всегда что-то, ноздри раздувались, усы такие же пышные были. Вообще, он симпатичный был. Он тогда на Михаила очень обиделся за это. Николай Михайлович долго не женился, но очень любил ухаживать за женщинами <...> отличался непокладистым, вспыльчивым характером".

Профессора Филиппа Филипповича Преображенского мы видим глазами Шарика: "Дверь через улицу в ярко освещенном магазине хлопнула, и из нее показался гражданин. Именно гражданин, а не товарищ, и даже вернее всего - господин. Ближе - яснее - господин. Вы думаете, я сужу по пальто? Вздор. Пальто теперь очень многие и из пролетариев носят <...> А вот по глазам - тут уж и вблизи и издали не спутаешь. О, глаза - значительная вещь! Вроде барометра. Все видно - у кого великая сушь в душе, что ни за что ни про что может ткнуть носком сапога в ребра, а кто сам всякого боится <...>

Господин уверенно пересек в столбе метели улицу и двинулся в подворотню. Да, да, у этого все видно. Этот тухлой солонины лопать не станет..."

"Загадочный господин" поражает Шарика всем: "Вот это личность! <...> Что это за такое лицо, которое может псов с улицы мимо швейцара вводить в дом жилищного товарищества? Посмотрите, этот подлец - ни звука, ни движения!" Кажется, ничто не может вывести из равновесия профессора, только, когда он узнает, что в третью квартиру поселили "четыре штуки" жил товарищей, "глаза его округлились, и усы встали дыбом <...>

- Боже мой! Воображаю, что теперь будет в квартире!" - с ужасом восклицает он.

А в квартире, как и в доме, а впрочем, и во всей стране, началась разруха.

Знаменитый монолог Филиппа Филипповича о разрухе: "Это - мираж, дым, фикция! <...> Что такое эта ваша "разруха"? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует! Что вы подразумеваете под этим словом? <...> Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать, каждый вечер начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха! Если я, ходя в уборную, начну, извините меня за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной получится разруха. Следовательно, разруха сидит не в клозетах, а в головах!"

В начале 30-х годов в московской Мастерской коммунистической драматургии была поставлена одноактная пьеса Валерия Язвицкого "Кто виноват" ("Разруха"), где главным действующим лицом была древняя скрюченная старуха в лохмотьях по имени Разруха, мешающая жить семье пролетария. Советская пропаганда действительно делала из разрухи какую-то мифическую неуловимую злодейку, стремясь скрыть, что ее первопричина - политика большевиков, военный коммунизм, то, что люди отвыкли честно и качественно работать и не имеют стимулов к труду. Единственным лекарством против разрухи Преображенский (а с ним и Булгаков) признает обеспечение порядка, когда каждый может заниматься своим делом: "Городовой! Это, и только это! И совершенно не важно, будет ли он с бляхой или же в красном кепи. Поставить городового рядом с каждым человеком и заставить этого городового умерить вокальные порывы наших граждан <...> Я вам скажу <...> что ничего не изменится в нашем доме, до тех пор, пока не усмирите этих певцов! Лишь только они прекратят свои концерты, положение само собой изменится к лучшему!"

Профессор - труженик, и хотя он живет в семи комнатах, что кажется жилтоварищам неописуемой роскошью, назначение каждой рационально, и по мнению писателя, так и должен жить нормальный человек: спать в спальне, обедать - в столовой, а оперировать - в операционной. Сознание "новых" людей не сформировано культурой человеческих потребностей, культурой быта. Главное для них - все поделить, нанести кирпича, поставить перегородки, убрать ковры и цветы с лестницы, т. е. изменить мир по-своему, по-пролетарски. Первая встреча с "четырьмя штуками" жил товарищей закончилась победой Филиппа Филипповича, профессор торжествует. Работница, пол которой не смог определить Преображенский, хочет как-то оправдать цель визита и предлагает профессору "несколько журналов в пользу детей Франции.

- Нет, не возьму, - кротко ответил Филипп Филиппович, покосившись на журналы <...>

- Вы не сочувствуете детям Франции?

- Нет, сочувствую.

- Так почему же?

- Не хочу".

В этом эпизоде очень ярко выражены взгляды Филиппа Филипповича. Он открыто, без тени страха заявляет: "Да, я не люблю пролетариата", - что, безусловно, в те времена было весьма опасно, как шутливо замечает Борменталь, его "следовало бы арестовать".

Жизнь Филиппа Филипповича кажется шикарной даже Борменталю, тем более Зине и Шарику. Это нормальный быт: "на разрисованных райскими цветами тарелках с черной широкой каймой лежала тонкими ломтиками нарезанная семга, маринованные угри. На тяжелой доске - кусок сыру в слезах, и в серебряной кадушке, обложенной снегом, икра <...> Посреди комнаты тяжелый, как гробница, стол, накрытый белой скатертью, а на ней два прибора, салфетки, свернутые в виде папских тиар, и три темных бутылки.

Зина внесла серебряное крытое блюдо, в котором что-то ворчало <...>

- А водка должна быть в сорок градусов, а не в тридцать - это во-первых, - наставительно перебил Филипп Филиппович, - а во-вторых, Бог их знает, чего они туда плеснули. Вы можете сказать, - что им придет в голову? <...> Заметьте, Иван Арнольдович: холодными закусками и супом закусывают только не дорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими". Весь уклад жизни в новом обществе вызывает протест профессора: "И, Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет <...> никаких не читайте". От них, по мнению Преображенского, происходит понижение рефлексов, скверный аппетит, угнетенное состояние духа.

Перед читателем умный, добрый, но язвительный человек, лояльно относящийся к происходящему, но явно не поддерживающий существующую власть, с ее законами, нормами жизни, "культурой", человек, способный анализировать происходящее и умеющий приспособиться к существующим условиям в нужной для него степени. Но как меняется портрет этого степенного "барина", когда рушится главное - дом: "Пропал Калабуховский дом! <...> когда эти баритоны кричат: "Бей разруху!", я смеюсь. (Лицо Филиппа Филипповича перекосило так, что тяпнутый открыл рот.) Клянусь вам, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупить себя по затылку! И вот когда он вылупит из себя <...> галлюцинации, а займется чисткой сараев - прямым своим делом, - разруха исчезнет сама собой. Двум богам служить нельзя! Невозможно в одно и то же время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев! Это никому не удастся, доктор, и тем более людям, которые, вообще отстав в развитии от европейцев лет на двести, до сих пор не совсем уверенно застегивают свои собственные штаны! <...> Ястребиные ноздри его раздувались".

Тема дома проходит через все творчество М. А. Булгакова. И в "Белой гвардии", и в "Мастере и Маргарите" она является лейтмотивом произведений. В "Собачьем сердце" профессор с болью смотрит на происходящее, он не равнодушен, он живет в реальном мире, а не в мире "Аиды", хотя и с удовольствием напевает любимый мотив из этой оперы. И никакой контрреволюции, по мнению профессора, в его словах нет, "в них здравый смысл и жизненная опытность...".

Он работает и не любит бездельников (именно таковыми он, как и сам автор, считает знаменитую четверку). "Успевает всюду тот, кто никуда не торопится. <...> Конечно, если бы я начал прыгать по заседаниям и распевать целый день, как соловей, вместо того, чтобы заниматься прямым своим делом, я бы никуда не поспел. <...>

Я сторонник разделения труда. В Большом пусть поют, а я буду оперировать. Вот и хороню - и никаких разрух..." Человеческое и политическое кредо Преображенского, а вместе с ним и Булгакова, ясно: и героя повести, и автора волнует одно и то же - мир, в котором они живут, который они хотят сделать лучше, изменив человека. А как можно воспитать человека? И здесь у профессора есть ответ, только верный ли?

"Лаской-с. Единственным способом, который возможен в обращении с живым существом. Террором ничего поделать нельзя с животным, на какой бы ступени развития оно ни стояло. Это я утверждаю, утверждал и буду утверждать. Они напрасно думают, что террор им поможет. Нет-с, нет-с, не поможет, какой бы он ни был: белый, красный или даже коричневый! Террор совершенно парализует нервную систему", - заявляет профессор, объясняя, возможно, позицию М. Булгакова, который хотел "встать бесстрастно над красными и белыми". Главное для писателя - любовь к человеку и вера в него.

Символично и то, что с появлением в доме преобразованного Шарика, все пошло вверх дном, в доме начала воцаряться "разруха": нарушен размеренный порядок жизни, человеческих отношений, даже речь профессора приобретает новые обороты, нервные интонации (где уж тут ласка, может быть, она применима лишь к животным?): "Убрать эту пакость с шеи. Вы... ты... вы посмотрите на себя в зеркало - на что вы похожи! Балаган какой-то! окурки на пол не бросать, в сотый раз прошу. Чтобы я больше не слышал ни одного ругательного слова в квартире. Не плевать! <...> С писсуаром обращаться аккуратно. С Зиной всякие разговоры прекратить! Она жалуется, что вы в темноте ее подкарауливаете. Смотрите! Кто ответил пациенту "Пес его знает"? Что вы, в самом деле, в кабаке, что ли?"

И доктор Борменталь и Филипп Филиппович в конце концов понимают свою ошибку - сделать из нечеловека человека невозможно. Процесс деградации Шарикова под воздействием Швондера становится необратимым, воспитание не помогает, природа и среда, в которой вырос и развивался индивид, - берут свое, он не подлежит исправлению. И только тогда, когда обратное преображение произошло, жизнь вернулась в свою колею:

"Дверь из кабинета пропустила Филиппа Филипповича. Он вышел в известном всем лазоревом халате, и тут же все могли убедиться сразу, что Филипп Филиппович очень поправился за последнюю неделю. Прежний, властный и энергичный Филипп Филиппович, полный достоинства, предстал перед ночными гостями и извинился, что он в халате". Вернулся прежний Филипп Филиппович, опровергший миф о "новом человеке", о возможности его формирования как с помощью ласки, так и с помощью террора.