Книга без поэта

Появление на нашем пёстром книжном рынке скандальной книги Тамары Катаевой «АНТИ-АХМАТОВА» (Предисловие В. Топорова. М.: ЕвроИНФО, 2007. 560 с.) всё же сенсацией не назовёшь. О Пушкине у нас на полном серьёзе и не такое писали. Это произведение можно было бы вовсе не замечать, как советовал уважаемый член нашего редакционного совета профессор Олег Андершанович Лекманов, въедливый исследователь русской литературы, и в частности акмеизма. Но, к сожалению, нам доподлинно известно, что подобные труды нередко замечают ученики, а порой и учителя, черпая из них материал для своих сочинений, рефератов, уроков…

В обстоятельной и спокойной статье Д. Г. Ва­ликовой подробно показывается, почему читать такие опусы (не только «Анти-Ахматову»!) — только время терять. От себя ещё добавим, что «Анти-Ахматова» занудливо скучна. Пресловутые бабушки на лавочках в своих пересудах куда живее и убедительнее.

На дворе у нас по-прежнему лучшее из времён: время разбрасывать камни. То есть швырять их в устоявшиеся авторитеты. Что ж, законом, слава Богу, не запрещено, да и занятие, по большому счёту, безвредное: то, чему суждено стоять прочно, выдержит нападки не только критиканов уровня сомнительного, но даже и подлинных корифеев.

Ну что сделалось Шекспиру от “разгрома” его самим Л. Н. Толстым? Пострадал ли Достоевский от “пинков”, коими его награждали Бунин и Набоков? Или — пусть и труба пониже, и дым пожиже — от инвектив Эдуарда Лимонова вся русская литература что, прямо-таки пошатнулась? (Даже, пожалуй, большая часть советской — от “поминок”, торопливо справленных Вик. Ерофеевым?) Существуют!

Кстати, о Маяковском. Опубликование книги Юрия Карабчиевского «Воскресение Маяковского» было, как мы помним, первой ласточкой в прорвавшемся после отмены цензуры потоке разоблачительного литературоведения. Следует признать, что та ласточка была деликатной, совершенно неагрессивной: автор с сочувствием писал о человеке, который, по его версии, предал свой несомненный талант, за что и поплатился. Верь — не верь, спорь или соглашайся (как, например, я. — Д. В.), читатель, но ведь в любом случае факт спора сам по себе свидетельствует о наличии предмета этого спора — то есть таланта. Вокруг пустого места споров обычно и не затевается ввиду их бессмысленности. В самом деле: кому придёт в голову разоблачать, допустим, дважды Героя Соцтруда Г. М. Маркова (помните такого?) — когда его удел и без того кануть в Лету со всеми многомиллионными тиражами. А талант, когда он подлинный и крупный, всё равно останется в литературе, даже если другие таланты предъявят ему порой справедливые, вполне объективные претензии.

Но после Карабчиевского пошли кружить не ласточки — стервятники; эти, не слишком утруждая себя доказательствами, обычно попросту лили грязь (часто, например, на Пастернака) такой консистенции, что это даже вызывало удивление: сами-то ею же забрызгаться и пропахнуть не боитесь, ребята?

Книга «Анти-Ахматова» Тамары Катаевой, в общем, того же рода. Но если “разоблачители”, о коих говорилось выше, всё-таки имели в виду в первую очередь творчество тех, на кого ополчались, то Катаева сразу же поясняет, что наследие Ахматовой ею в книге и не обсуждается. Мол, и так же ясно — поэт второго ряда, чего тут обсуждать? (Хотя вообще-то в русской поэзии быть даже и во втором ряду — дело весьма и весьма почётное; но это — к слову.)

А из-за чего же тогда, спросите вы, весь сыр-бор на 560 страниц? А вот из-за чего:

“Мне не было бы дела до расчётливости Анны Андреевны Ахматовой и её желания произвести впечатление на вечность, если бы её попытка не удалась. Она, к сожалению, удалась — её имя с лёгкостью слетает с любых уст, решивших назвать имена — олицетворения достоинства, величия и прочих похвальных — но обязательно «нерукотворных» качеств. Мне довольно неприятно видеть, как кто-то из тщеславия слепил мёртвого, но трудо­способного Голема, — велит радостно чтить его как живого Геракла”.

Во как — не больше и не меньше. И далее — “доказательства”, тщательно выписанные (и часто — безбожно выхваченные из контекста) из писем, воспоминаний, критических статей. Ну что ж — законом, ещё раз повторим, не запрещено кому угодно и о ком угодно выстраивать версии и подгонять под них всё, что удастся “нарыть”.

Кстати, “нарытое” иной раз может быть действительно серьёзным аргументом. Хотя мы, между прочим, и без Катаевой сами смогли заметить по разным источникам, что некоторая чрезмерная озабоченность собственной славой, особенно в старости, как и желание “подправлять” свою биографию, у Анны Андреевны “имели место быть”. Как и её не слишком справедливые высказывания о некоторых людях.

Но что с того? Человек, даже крупного калибра, в чём-то бывает слаб. Почти всегда. Главное-то, насколько слабости эти сказываются на творчестве, на личности, на жизни и судьбе в целом.

Тамара Катаева уверена сама и пытается уверить всех, что понятие “Ахматова” целиком и полностью состоит из наветов, лжи, зависти, тщеславия, из хорошо продуманного и осуществлённого пиара собственной мелкой личности и мелкой же судьбы. Единственное, мол, что у неё было: красота, стильность и сила воли, благодаря которым ей и удалось навязать себя миру, произвести, как было сказано, впечатление на вечность. Разуверять в этом автора и её, возможно, доверчивых читателей — дело слишком долгое, трудоёмкое — этак нужно писать в ответ свои 560 страниц. Может, кто-то и возьмётся.

И объяснит, например, почему утверждение, будто Гумилёв — поэт небольшой и “совсем не был признан современниками” — мягко говоря, более чем спорно. И почему высказывание “Пастернак её не читал, Цветаевой она не нравилась как поэт, Мандельш­там хвалил её из лукавого расчёта, Блок её презирал, Маяковский пел её на мотив «Ухаря-купца»” — сколь залихватское, столь и несправедливое.

Так же, как и многое-многое другое — да почти всё в книге!.. Здесь же, в этой статье, следует отметить лишь самые вопиющие ошибки, натяжки и подтасовки, которые бросаются в глаза даже при поверхностном прочтении.

Но прежде — отметить уровень разговора об Ахматовой-поэте, который госпожа автор всё-таки время от времени заводит вопреки собственной “декларации о намерениях”.

Так вот, «Реквием» — это “вполне конъюнктурная вещь” И “стихотворное переложение материалов ХХ съезда Партии” (добавлено: “Да уж и не по заказу ли написанное?”). “А «Северные элегии» хороши только тем, что по улице перед её дверями пронесли слишком много тел её врагов”. Стихи о смерти Цветаевой? “Вполне сравнимо с тем, как на траурном митинге где-нибудь в заводоуправлении скорбные рабочие читают стихи собственного сочинения о безвременно умершем товарище”. О других стихотворениях — вскользь: “Текст на уровне кружка по эссеистике в гуманитарном лицее”; “Всё это не имеет никакого отношения ни к поэзии, ни к мысли — ни к чему, кроме желания произвести впечатление”. И проч., проч. — в таком вот, стало быть, духе.

За “подкреплением” Катаева обращается к сборнику «Ахматова: рro et contra» (СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001; серия «Русский путь»). Разумеется, черпает исключительно оттуда, где “сontra”. (Не из “рro” же, в самом деле!..) Не гнушаясь аргументами таких пролеткультовских критиков, как, например, Г. Лелевич. Пребывая, кажется, в уверенности, что этот сборник совершенно уникален по структуре, она комментирует следующим образом: “Книга об Анне Ахматовой называется «Pro et contra». Это плохой знак. Как говорится, прогноз для Анны Андреевны неблагоприятный. Божьему замыслу чужда амбивалентность…” Ну что ж, поскольку Катаева по профессии не филолог, а дефектолог, о многом не подозревает, — приходится сообщить ей, что точно такие же амбивалентные книги вышли о поэтах Лермонтове, Тютчеве, Блоке, Белом, философах Канте, Николае Фёдорове и многих других деятелях культуры. Это цикл антологий такой: рro et contra, между прочим, не самый худший в современном книжном мире.

Но подготовлена Т. Катаева для столь серьёзной (по “замаху”, конечно) работы плоховато. Очевидно, что помимо вышеназванного сборника изучила только «Летопись жизни и творчества», «Записки» Чуковской и прочее “вспоминательное”. Главное же, к чему бы следовало обращаться — это полное на сегодняшний день собрание ахматовских сочинений: шеститомник издательства «Эллис Лак»; оно хоть и имеется в «Списке источников», но вряд ли было хотя бы просмотрено.

Ибо в нём, кроме прочего, имеется подробнейшее, опять же на сегодняшний день, исследование Нины Королёвой «Жизнь поэта», где на строго документальной основе приведены данные о биографии и о родословной А. А.А.

Даже просто перелистав его, Катаева бы не стала утверждать, что отец Ахматовой был “чуть ли не путевой обходчик” (?), а узнала, что он действительно был дворянин, капитан второго ранга, инженер-механик флота. И что действительно этнически был наполовину греком — это никакой не “генеалогический вымысел”. (По матери греком, так что ехидное катаевское: “Горенкоподис, очевидно” — на её совести.) И что Ахматова действительно училась в Смольном институте — правда, совсем недолго, переведясь затем в обычную гимназию. И — про царскосельские адреса, по которым поэтесса жила в молодости и которых больше нет, — тогда ничтоже сумняшеся не бросала бы, что будто, вопреки утверждениям А. А.А., из мест её проживания “не уничтожено ни одно”. Узнала бы, между прочим, даты бракосочетания и развода Ахматовой с В. Шилейко — и перестала многократно пенять той, что якобы жила с ним не расписанной, а именовала-таки мужем! (Хотя всем ведь, кажется, известно понятие “гражданского мужа”, каковым, кстати, и являлся третий спутник жизни А. А.А. — Пунин. А вообще-то подобного рода претензии — “законный” муж или “не законный” — вроде бы даже бабушки на лавочках людям предъявлять давно перестали…)

Но, помимо таких чисто биографических сведений, вышеназванное издание помогло бы автору избежать более серьёзных наветов. Например, утверждений, будто работать Анна Андреевна не любила, творческого человека из себя в основном изображала, что “После «Сероглазого короля» наступили чуть ли не десятилетия молчания”. Шеститомник выстроен по чисто хронологическому принципу; из него видно, какой на самом деле объём стихотворений выходил из-под пера поэта в те же 10-е годы («Сероглазый король» датирован 1910-м) — сосчитать их количество за год прямо технически непросто! Даже в самые “неурожайные годы” (примерно с середины 20-х до начала войны) писались стихи, поэмы, прозаические вещи.

Не помешало бы Катаевой заодно познакомиться и со свидетельством о «Деле», заведённом НКВД на Ахматову в 30-е годы, в котором насчитали 900 страниц, — быть может, не рискнула бы она так презрительно высмеивать её за “шпиономанию”.

Что же касается «Реквиема» и стихов о Сталине… Между прочим, будь Катаева добросовестной исследовательницей, то не преминула бы она обратить внимание на, допустим, одно стихотворение, датированное маем 1945 года: “Нам есть чем гордиться, и есть, что беречь, // И хартия прав, и родимая речь, // И мир, охраняемый нами. // И доблесть народа, и доблесть того, // Кто нам и родней, и дороже всего, // Кто наше победное знамя!” Ведь вроде бы сын А. А.А. в это время — не арестован, напротив — жив-здоров, скоро вернётся из Германии с победой. Так что это — не те стихи о Вожде, которые придётся писать потом, когда Льва Николаевича арестуют и надо будет делать всё, что могло бы ему помочь. Получается — эйфория, царящая в дни окончания войны, когда все превозносили Сталина как победителя и фигуру мирового масштаба, захватила даже Ахматову. Получается — искренне стихи о Сталине писали не только Пастернак и Мандельштам (о чём Катаева упоминает в своей книге)!

Но автор «Анти-Ахматовой» — не читатель, не исследователь, а обвинитель. Её мнение таково (оцените заодно и стиль, и уровень!): “Ворон гонят с поля растерзанной тушкой убитой вороны, привязанной к шесту. Вороны не наказывают обидчиков — улетают подальше. Анну Андреевну пугнули посаженным сыном. Она испугалась (за себя) и закаркала хвалебную песнь”. Понятно вам?

На второй странице катаевской книги нас предуведомляют: “Книга выходит в авторской редакции, за факты и комментарии, в ней изложенные, издательство ответственности не несёт”. Очень жаль — квалифицированный редактор и в других-то случаях не мешает.

Глядишь, объяснил бы автору, что «Фонтанный дом» — это не “придуманное ею (Ахматовой) Название” Шереметьевского дворца; так его именовали издавна, поскольку стоит на реке Фонтанке.

И что Андрей Платонов дворником никогда не работал — это легенда.

И что роман «Мастер и Маргарита» не был “уже опубликован” в январе 1962 года (это случилось только в конце 60-х).

И что строки: “Кто это право дал кретину — // Совать звезду под гильотину?” — принадлежат, конечно же, не Ахматовой, а ранней Юнне Мориц.

А строки про “волчицу мерзкую и подлую притом” создал не Ляпис Трубецкой, а Васисуалий Лоханкин (последнего Катаева, правда, тоже поминает, но уже в другом контексте).

Может, указал бы заодно и на странности при пристальном подсчёте дат и лет. Постоянно “одёргивая” А. А.А. за стремление уменьшить себе года, сама Катаева ей их, случайно или нарочно, “накидывает”. Так, говоря о лете 45-го, она утверждает: “Исайе Берлину 36 лет, Ахматовой — 57” (когда ей — всё-таки ровно на год меньше); комментируя надпись на фотографии, сделанную 9 февраля 1926, сообщает: “ведь 38 лет уже” — тогда как в феврале 26-го ей было, по законам арифметики, ещё 36. Или, допустим, по поводу английской студентки и начинающей литературоведки Аманды Хейт (которую местами ошибочно называет американкой) говорит: “пригрела несовершеннолетнюю девушку и надиктовывала ей…” (сплошное, в смысле, враньё надиктовывала!). Между тем Аманде Хейт, когда та познакомилась с А. А.А., было уже за двадцать (родилась в 1941 году).

Есть в «Анти-Ахматовой» и один совершенно комический момент. Кто-то из историков литературы вспоминал, как курсистки — поклонницы А. А.А., по прочтении строк “Муж хлестал меня узорчатым, вдвое сложенным ремнём” восприняли это на полном серьёзе и чуть было не двинулись делегацией к Гумилёву — разбираться. Тамара Катаева, даром что пренебрежительно отзывается об этих, по её версии, “фельдшерицах и гувернантках”, сама, оказывается, воспринимает эти строки подобным же образом. Только если поклонницы выражали сочувствие и возмущение, антипоклонница — презрение: мол, лишь изображала Ахматова из себя гордячку, а сама-то “прощала мужчинам физические побои, моральные унижения”...

Видимо, ремешок сей в воображении госпожи Катаевой выступает чуть ли не чем-то вроде специальной плётки из секс-шопа. На самом деле, конечно, стихотворение просто представляет из себя “народную стилизацию” (по-моему, кстати, неудачную, как и все подобные ахматовские стилизации. Впрочем, сейчас это к делу не относится).

…А есть — отнюдь не комический. Как вам вот это, по поводу Цветаевой: “Не просто ненавидела, как других, а у мёртвой убила ещё обожаемого сына”? А вы что думали — немецкий снайпер его убил у деревни Друйка? (Забавно тут только одно: “выговор”, которому Катаева в одной и той же книге подвергает Ахматову за сказанное ею И. Берлину, будто “Алексей Толстой убил Мандельштама” — и вышеприведённое утверждение её самой по поводу Георгия Эфрона.) А вот и нет — это всё она, проклятая, злодейка-бармалейка Анна Андреевна Ахматова! Тем, что не помогала (а это не так!..) материально, когда Эфрон-младший был в эвакуации в Ташкенте, не похлопотала о возможности его выезда оттуда. Но ведь на фронт, по достижении призывного возраста, тот был бы отправлен в любом случае!

(Вообще-то говоря, о жизни Георгия Эфрона в Ташкенте разные существуют свидетельства — как его вышедший дневник, так и, например, недавняя книга Л. Анискович «Ариадна и Мур: путь в никуда». Эта самая книга — тоже из разряда скандальных. Обсуждать её здесь — не место; просто хочется заметить, что там выражаются достаточно обоснованные сомнения, будто молодой человек совершил кражу, “помешавшись от голода”, что ему было хуже всех, что никто ему не помогал и т. д. Коротко говоря, в эти дела нам, потомкам, далеко не всегда есть основания соваться.)

К Цветаевой Катаева вообще испытывает особый пиетет, часто противопоставляя её А. А.А. Дело хорошее (пиетет, в смысле), да только, если пользоваться её же методикой, то и Цветаевой, простите, можно было бы инкриминировать всё то, что она инкриминирует Ахматовой. Разве некоторым манерничанием в ранней юности грешила только Ахматова? А если уж на то пошло, то разве внебрачные связи, не исключая и лесбийских, — бывали не у обеих из них?

Ахматова — плохая мать, сын предъявлял ей обоснованные претензии? Можно подумать, со взрослой дочерью у Цветаевой отношения были — лучше некуда (та, как известно, даже была вынуждена уйти из дома)! Да и с любимым сыночком — что, ноль проблем? А уж что касается обстоятельств жизни и смерти второй цветаевской дочки… (Эти, по словам Надежды Мандельштам, “ужасные детали, которые не надо вспоминать”, приводятся, кстати, в той же вышеупомянутой книге Л. Анискович.)

Разве что — тема алкоголя: тут Цветаевой, кажется, предъявить было бы нечего. Зато Ахматовой достаётся на орехи неоднократно; даже отдельная подглавка спроворена под названием «Рюмка водки». Хотя, казалось бы: если человек никогда не буянит, ведёт себя адекватно, — то какая нам, собственно, разница, чего он там выпивает и сколько?..

Такая вот школа злословия. Доводилось тут как-то слышать про якобы проведённые научные исследования, согласно которым при вынесении оценки объекту своего, так скажем, неравнодушия мужчины и женщины ведут себя по-разному.

Первым свойственно более или менее трезво и адекватно относиться к своим противникам, но превозносить, перехваливать объект своей любви.

Вторые, наоборот, достаточно объективно оценивают тех, кого любят, а вот уж кого невзлюбят… Те в их глазах приобретают черты подлинных исчадий ада. То есть мужчинам застилает глаза любовь, женщинам — ненависть.

Не знаю, правда ли всё это — но, читая Т. Катаеву, можно поверить и согласиться. При том, что резко обличительный её стиль местами демонстрирует даже некое, пусть и отрицательное, обаяние благодаря своей энергичности, афористичности, иной раз — юмору. Более того — встречаются, что называется, верные мысли. Но увы, увы — всё это тонет с головой в море злобы и предвзятости. Воистину, ненависть застилает взор. (И получается — вздор.)

Для «Анти-Ахматовой» можно предложить такую аналогию. Взять да издать книгу, где под одной обложкой собрать, допустим, воспоминания, дневниковые записи, выдержки из писем, принадлежащих коренным сибирякам и гостям Сибири, где говорилось бы исключительно об аномальной летней жаре, о ранних оттепелях, о том, что отопительный сезон в этом году отодвинули, чего никто особо не заметил, и т. п. Прочтёт эту книжку какой-нибудь иностранец, скажет себе: ну вот, а нас пугали!.. Да и отправится в Сибирь в хлипкой курточке. Потом, разумеется, страшно возмутится: тут, оказывается, такие холода, такие морозы — зачем же было обманывать?! А никто тебя и не обманывал, резонно ответят ему. В книжке этой — одна чистая правда. Только вот — не вся. Только — малость выборочная. Неполная. Односторонняя… Сам про то не догадался — так постигай теперь на собственном опыте, где есть исключения, где — отклонения, а где — правило…

Так что читателям, взыскующим истины, следует помнить о существовании множества свидетельств о жизни и личности поэта, а не ограничивать себя тем, что собрано и тенденциозно откомментировано в книге Катаевой. Но главное — это обратиться к самой ахматовской поэзии, которую по-настоящему можно ощутить не в отдельных, удачных или неудачных строках или четверостишиях, и не в отдельных, проходных либо отнюдь не проходных стихотворениях, а тогда, когда она прочитывается полными циклами или даже — законченными сборниками, то есть во всей целостности, так же, как следует целостно воспринимать архитектурные и садово-парковые ансамбли, природные ландшафты и вообще все рукотворные и нерукотворные творения крупных форм.

Действительно ли эта поэзия “вульгарна, предсказуема и богоневдохновенна” — это уже судить каждому самостоятельно, невзирая ни на чьи недобросовестные подсказки. Как и о том, какого разряда личность могла её порождать.