Шедевр Проспера Мериме

«Матео Фальконе»

Франция, 1829 год; накануне решающего столкновения двух непримиримых литературных партий — “классиков” и “романтиков” — в печати начали появляться новеллы Проспера Мериме. Современники отмечали в них именно романтические черты: экзотический материал, изображение исключительных страстей и “неслыханных происшествий”. Но, приглядевшись к новеллам, обнаруживали в необычном “железную” логику, определяемую условиями времени и места. Этим и запомнился «Матео Фальконе» — произведение романтика, преодолевшего романтизм.

Имя Проспера Мериме (1803–1870) имеет особенное значение для русской литературы. “Читал «Merimee Chronique de Charles IX» («Хронику царствования Карла IX» Мериме), — записывает в дневник Л. Н. Толстой. — Странная его умственная связь с Пушкиным”. Связь эта была двусторонней: Пушкин перевёл на русский язык песни из «Гузлы» Мериме (1927), Мериме переводил на французский язык стихи и прозу Пушкина. Пушкин назвал Мериме “острым и оригинальным писателем”, а его произведения — “чрезвычайно замечательными и глубокими”. Мериме, как вспоминал И. Тургенев, считал Пушкина величайшим поэтом своей эпохи. То, за что Мериме восхвалял Пушкина, присуще и ему самому: “Владея чудесным инструментом и умея чудесно на нём играть, он всё же никогда не разменивался на вариации, но всегда искал настоящую мелодию”; “Его простота и непринуждённость — результат утончённого мастерства”.

Развязка «Матео Фальконе» невероятна и страшна: отец убивает собственного маленького сына. Но не романтические страсти приводят к катастрофе. Она зреет в будничных явлениях, становится закономерным следствием ряда причин.

Вот Матео Фальконе, богатый корсиканец, отправляется в маки посмотреть на своих овец, а его сын, десятилетний Фортунато, остаётся сторожить дом. Отец — человек Маки, гористой местности, покрытой густыми, непроходимыми зарослями перепутанных деревьев и кустарников. В Маки, обиталище пастухов и беглых разбойников, сохранился нетронутым родовой уклад, коренящийся в глубокой древности. Права богатства здесь относительны, ограниченные правами кинжала и ружья; зато сила обычая здесь непреложна. Матео Фальконе верен традиции и доволен тем, что имеет. Изумительная меткость в стрельбе и суровый, непреклонный нрав служат чести и славе его рода, а большего ему не надо.

А что же Фортунато? Само имя его означает “счастливчик”. О мальчике говорят, что он подаёт “уже большие надежды”, ему предсказывают: “Ты пойдёшь далеко”. Действительно, Фортунато на редкость ловок, сметлив, расчётлив. Прежде всего — расчётлив. Вот юный Фальконе греется на солнце в ожидании отца — о чём он мечтает? О воскресной поездке в город к своему дяде, капралу: там его ждут подарки — блага цивилизации. Очевидно, что Фортунато становится тесно в узких рамках обычая Маки. Устремления отца и сына — пусть пока в мелочах — расходятся.

Но вот слышатся выстрелы — не такое уж редкое явление в окрестностях Маки. Эти выстрелы предвещают решающее испытание для сына, решающий выбор для отца. Раненый бандит Джаннетто Санпьеро просит убежища в доме Фальконе: за ним по пятам гонятся правительственные стрелки — вольтижеры. Ясно, что будь Матео дома, он предоставил бы Джаннетто кров без лишних разговоров — следуя закону гостеприимства. А сын торгуется: “…Что ты мне дашь, если я спрячу тебя?”; он улыбается не гостю, а при виде пятифранковой монеты. За эту плату Фортунато прячет разбойника, но уже попытка извлечь выгоду из священного обычая гостеприимства есть первый шаг к предательству.

Фортунато совершит предательство — не из страха (мальчик храбр и на всём свете боится только отца), не из глупости (подвергшись допросу сержанта вольтижеров, мальчик с блеском парирует все его уловки и угрозы). Юного Фальконе погубили страсть к коммерции и стремление первенствовать. При виде серебряных часов, которыми подкупает его сержант, Фортунато мигом теряет весь свой разум и здравый смысл. Доводом, добившим его, становится издёвка сержанта: “…У сына твоего дяди уже есть часы… правда, не такие красивые, как эти… а ведь он моложе тебя”. Мысль, что кто-то опередил его, нестерпима для мальчика, и он уступает преступному искушению.

Заметим, какую бурю эмоций вызывает у него вид часов: “Его голая грудь тяжело вздымалась — казалось, он сейчас задохнётся”; именно таким слогом в эпоху Мериме писали о романтических страстях. Глядя, как блестят часы, Фортунато как будто открывает для себя влекущий блеск буржуазного мира. Но чтобы устремиться туда, куда его влечёт, мальчик должен переступить через законы патриархального мира, должен стать предателем.

Всё это угадывает разгневанный отец — уже после того, как вольтижеры уводят арестованного разбойника. “Хорошо начинаешь!” — с грозной иронией говорит Матео Фальконе, давая понять сыну, что он свернул с того прямого пути, по которому шли все его предки. “Мой ли это ребёнок?” — спрашивает Матео жену, разбивая о камень часы, плату за бесчестье. И, наконец, звучит приговор: “…Этот ребёнок первым в нашем роду стал предателем”.

“Первым в нашем роду…” — из этих слов ясно, что убийство сына — не прихоть злодея-отца, не шаг отчаяния, не акт безумия или даже гнева. У Матео Фальконе просто не было другого выбора. Он отвечает не только за свою честь, но и за честь рода; доброе имя предков — многих и многих поколений — вот что решается в этот злополучный для семьи Фальконе день. Плюнув на предательский порог дома Матео, разбойник Джаннетто уже лишил род Фальконе будущего; дело главы семейства — спасти от позора прошлое рода. А это возможно только ценой жертвоприношения.

Расстреляв сына, Матео произносит спокойную фразу: “Надо сказать зятю, Теодору Бьянки, чтобы он переехал к нам жить” — но что значит эта фраза? Не только отказ от первенства в семье, не только даже крушение всей жизни, но и тупик рода. Так в чём же причина гибели того, кто должен был продолжить род Фальконе, в чём причина заката рода Фальконе? В непримиримом столкновении отца и сына, оказавшихся в разных мирах: отца — оставшегося в мире патриархальной древности, и сына — шагнувшего в мир буржуазной предприимчивости, — столкновении, погубившем их обоих.

Вопросы и задания

Маки