Ещё о Записках охотника И. С. Тургенева. Краткое изложение текста
Весну 1846 года молодой Иван Тургенев провел в орловском имении Спасское-Лутовиново и посетил как-то своих соседок, сестер Александру и Наталью Беер. Девушки запомнили его восторженное отношение к "громадному таланту" поэта Н. А. Некрасова: "Когда он читал стихотворение Некрасова "Родина", от которого душа рвется и болит, дух замирает - и у него только голос прерывался". Близ родного дворянского гнезда Тургенев взволнованно декламировал всем ныне известные строки своего друга и издателя журнала "Современник":
И вот они опять, знакомые места,
Где жизнь отцов моих, бесплодна и пуста,
Текла среди пиров, бессмысленного чванства,
Разврата грязного и мелкого тиранства;
Где рой подавленных и трепетных рабов
Завидовал житью последних барских псов,
Где было суждено мне божий свет увидеть,
Где научился я терпеть и ненавидеть...
Молодой помещик с детства знал все эти жестокие капризы, самодурство и простодушное тиранство "барства дикого" (Пушкин), видел, как его властная и своевольная мать угнетает и унижает крепостных крестьян, дворовых и собственных детей. Чувства и мысли гневного некрасовского стихотворения Тургеневу были понятны и потому так волновали его. Но богатый дворянин, учившийся в Петербургском и Берлинском университетах, долго живший в Италии и путешествовавший по Западной Европе, обладал мягкой, лирической, несколько флегматичной натурой, чуждался туманящих разум ненависти, злобы и мести, обличений общественных пороков и разрыва со своей средой и ее высокой культурой.
Он заговорил о барстве, угнетении и унижении, крепостном праве, роковом расколе русского общества на господ и рабов совсем другим языком. Не озлобленный мститель и обиженный ненавистник своего класса и дворянских гнезд, а впечатлительный поэт природы и народной жизни, неравнодушный знаток и заступник угнетенного и униженного человека (причем это касалось не только крепостных, но и разночинцев и дворян), деревенский житель с детских лет, увлеченный охотник и путешественник по родной земле, хранитель семейных преданий и народных легенд и поверий, российский просвещенный дворянин и заботливый помещик - таков автор книги совершенно оригинальной и для русской литературы той поры неожиданной именно по причине своего мягкого, меланхоличного гуманизма и тончайшей поэтичности - "Записок охотника".
С 1847 года в журнале Некрасова "Современник" начинают появляться тургеневские рассказы, эту книгу составляющие. Сам автор называл ее - "мои очерки о русском народе, самом странном и самом удивительном народе, какой только есть на свете". Сказано это любящим, достойным сыном своего народа. Иван Сергеевич Тургенев (1818-1883) прожил долгую и сложную жизнь в литературе, стал автором знаменитых романов, европейски известным писателем, из орловской деревни переселился в Париж, где и скончался. Но "Записки охотника" сразу определили его судьбу, эту удивительную, нестареющую книгу он обдумывал десять лет, писал всю жизнь, в ней содержатся темы его зрелых сочинений. Недаром чуткий критик и прозаик Александр Дружинин в 1857 году писал о Тургеневе: "...Наш автор только в "Записках охотника" достигнул высшей степени своего развития и остановился на ней и остается на ней долгое уже время". И появившиеся впоследствии тургеневские социальные романы не смогли заслонить высокую поэзию и щемящую художественную правду "Записок охотника". У книги была великая, отчетливо видимая автором цель. Она своей цели достигла, перешла в реальную жизнь, стала ее частью, стала на эту жизнь влиять, меняя ее, меняя нас.
См: Сахаров В. И. Дела человеческие. О литературе классической и современной. М., 1985. Глава "Уроки Ивана Тургенева". Сахаров В. И. Русская проза XVIII-XIX веков. Проблемы истории и поэтики. М., 2002.
Очевидно огромное социальное, общественное значение "Записок охотника", важная роль этой правдивой и смелой книги в окончательном разоблачении и ниспровержении крепостного права и освобождении крестьян в самодержавной России. Она всем, и в том числе императору, открыла вдруг глаза на невозможность и безнравственность дальнейшего сохранения крепостнического деспотизма в России. Автор показал, кого и как у нас каждый день угнетают, и все увидели живых, реальных людей, своих братьев в человечестве, возникло, как и в гоголевской "Шинели", острое, мучительное чувство жалости и вины. Тургенев своим участием в благородном деле освобождения справедливо гордился, навсегда запомнил неожиданную встречу на маленькой железнодорожной станции: "Вдруг подходят ко мне двое молодых людей; по костюму и по манерам вроде мещан ли, мастеровых ли. "Позвольте узнать, - спрашивает один из них, - вы будете Иван Сергеевич Тургенев?" - "Я". - "Тот самый, что написал "Записки охотника"?" - "Тот самый..." - Они оба сняли шапки и поклонились мне в пояс. "Кланяемся вам... в знак уважения и благодарности от лица русского народа".
Стоит задуматься, за что же мы вот уже 150 лет благодарим автора "Записок охотника". Великий русский поэт Федор Тютчев в ноябре 1849 года выслушал на вечере у князя В. Ф. Одоевского чтение актером М. С. Щепкиным тургеневского "Нахлебника" и заметил: "Это произведение отличается захватывающей и совершенно трагической правдой". То же можно сказать о рассказах "Записок охотника". Однако сам автор помнил, что он - прежде всего поэт-художник, пусть и с безошибочным социальным чутьем, и говорил: "Правда - воздух, без которого дышать нельзя; но художество - растение, иногда даже довольно причудливое - которое зреет и развивается в этом воздухе".
Его "художество", его творчество глубоко правдиво и вместе с тем является подлинной поэзией, живущей по собственным законам и не подчиняющейся требованиям минуты, нуждам той или иной политической партии или класса. Русский читатель понял и с благодарностью принял эту художественную правду, хотя и увидел всю требовательность любви автора к своим героям. Не то было с так называемой "общественностью" (это о ней Тургенев сказал позднее: "Общество наше, легкое, немногочисленное, оторванное от почвы, закружилось, как перо, как пена"), с русской интеллигенцией, которая усматривала в "Записках охотника" то чисто социальный протест, то чистую поэзию, то славянофильскую проповедь консервативных воззрений.
Все это можно при желании найти в очерках Тургенева, но книга его - произведение целостное и написана совсем о другом. Сам автор это знал и ответил своим критикам в письме 1857 года к Льву Толстому: "Системами дорожат только те, которым вся правда в руки не дается, которые хотят ее за хвост поймать; система - точно хвост правды - но правда как ящерица; оставит хвост в руке - а сама убежит: она знает, что у ней в скором времени другой вырастет". Вся реальная правда "Записок охотника" для многих осталась закрытой и неподъемной. Между тем поэзия тургеневской лирической прозы не должна заслонять главной темы и художественной глубины этой уникальной книги о народной жизни.
Да, автор "Записок охотника" поэт в прозе, тонкий мечтательный лирик романтической школы Жуковского, певец русской природы. Но при появлении в журнале "Современник" некоторых ее очерков критике и читателям сразу вспомнилось совсем другое имя - Гоголь, автор "Мертвых душ", поэмы в прозе. Конечно, это очень разные люди и художники. И все же... Гоголь ведь тоже был замечательным лириком в своей прозе, и особенно в знаменитых авторских отступлениях "Мертвых душ". Тургенев писал свои "охотничьи" очерки о русском народе в основном во Франции, книга Гоголя о путешествии Чичикова по России создана в Италии. Неласковая несчастная родина лучше видится нашим писателям на расстоянии, из "прекрасного далека"...
И композиция обоих произведений одинакова: очерки и типы русских людей скреплены воедино образом путешествующего по родной земле рассказчика, только у Тургенева это не одержимый бесцельной деятельностью пройдоха Чичиков (в этом похожий на гончаровского Штольца из "Обломова"), а орловский помещик на охоте, пространство народного бытия сужено до границ этой черноземной губернии и в основном включает знакомые места писателя, а авторское "я" выражено с замечательной лирической смелостью, что и делает тургеневскую прозу столь поэтичной. Но это очевидное сходство говорит и о понятном родстве главной идеи Гоголя и Тургенева, о том, что их цель, "сверхзадача" - дать новый образ России и ее народа, расколотого, угнетенного сверху донизу, не поступившись при этом реализмом и художественностью и соединив лирику с острой социальной сатирой.
Важно здесь и другое. Вспомнив о вечном путешественнике Гоголе, мы видим, что Тургенев не одинок в своем трезвом и проницательном воззрении на судьбу России и ее народа. Самобытная философия русской истории ставит "Записки охотника" рядом с "Обломовым" Гончарова, "Философическими письмами" Чаадаева и "Историей одного города" Салтыкова-Щедрина. Стоит здесь вспомнить "Историю села Горюхина" Пушкина и перепевающую тургеневские идеи поэму Некрасова "Кому на Руси жить хорошо". Об этом же размышляли Лев Толстой в "Войне и мире" и Достоевский в "Бесах". Вот какие имена и великие произведения заставляет нас вспомнить скромная, не претендующая на учительство и пророчество книга Тургенева, которую мы давно зачислили в разряд детского чтения.
"Записки охотника" - это книга о народе, его социологическое описание в характерных типах и жизненных ситуациях. Это портреты, точные фотографически или "даггеротипно", как тогда говорили. Но точности этой добивается в прозе великий художник и уходит при этом очень далеко от "физиологических" очерков тогдашней "натуральной школы" и от сентиментальных деревенских рассказов своей учительницы Жорж Санд. И вся поэзия и музыка тургеневской лирической прозы связана с русским крестьянством, представленным здесь в личностях очень разных, но одинаково самобытных и привлекательных. Каждое лицо здесь появляется продуманно и для читателя становится новым открытием, ведущим его к вполне определенным выводам и обобщениям.
Книгу открывает знаменитый рассказ "Хорь и Калиныч". Чем же он всех читателей потряс при первом своем появлении в журнале? Это портреты двух друзей, эпически спокойного, уверенного в себе, крепкого хозяина и хитрого торговца, главы большой семьи Хоря и веселого, кроткого мечтателя Калиныча. Это очень разные живые люди, умеющие мыслить и чувствовать. Самая дружба их трогательна, вплоть до букетика цветов, подаренных Калинычем Хорю. Потрясло всех тогда то, что крепостные в изображении Тургенева - такие же люди, как все. Особенно удивило то, что писатель сравнил Хоря с великим эпическим поэтом, основательным мудрецом Гете, а Калиныча - с другим великим немецким поэтом, но мечтательным порывистым лириком - Шиллером. Поэтом и философом изображен и божий странник Касьян с Красивой Мечи, знающий народные и легенды, вспоминающий о вещей птице Гамаюн (которую, кстати, наши штатные мудрецы почему-то не поместили в "элитную" энциклопедию "Мифы народов мира"), умеющий лечить травами и тонко чувствующий поэзию природы и ценность неповторимой жизни любого живого существа.
Именно жизнь простого крепостного люда проникнута подлинной поэзией, будь то мечтательно-лирическая натура обо всех болеющего душой деревенского чудака (таких людей в народе называли юродивыми) и святого Касьяна с Красивой Мечи или из древнерусского жития вышедшая, олицетворяющая спокойное народное долготерпение грешная и святая Лукерья из "Живых мощей". Поэзия есть и в самой смерти человека из народа, умирающего просто и достойно (эту тему продолжил потом Лев Толстой в рассказе "Три смерти"). В "Певцах" проникновенно говорится о Якове Турке и его замечательном даре песнопения: "Русская, правдивая, горячая душа звучала и дышала в нем и так и хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны". О дворянах и чиновниках, населяющих "Записки охотника", этого не скажешь, хотя и не всех их автор обличает и разоблачает, не это ему нужно. "Бежин луг" - гениальное стихотворение в прозе о мечтающих о тайнах жизни крестьянских мальчиках, а о дворянах и их жизни таких поэтических страниц написать нельзя. Крестьяне же живут и умирают в единстве с великой прекрасной природой, которая делает русскую песню бескрайней и вольной, как степь и небо.
Однако еще Пушкин заметил, что русские песни часто полны неизъяснимой грусти, а друг Тургенева Некрасов назвал народное пение стоном. У лирика Гоголя печаль выражена тоже в песне: "Будто бы вдруг среди вихря веселья и закружившейся толпы запел кто-нибудь песню об угнетенном народе". И в "Записках охотника" звучит унылая песня даровитых рабов. Стоящий на коленях народ не может остаться на высоте поэзии и правды, на вершинных нотах и захватывающем восторге своей вольной красивой песни. "Певцы" завершаются падением, безобразной сценой тяжелого русского пьянства, где несвободные люди тут же забыли красоту и поэзию, ожившую в выразительном голосе Якова Турка.
Кабак становится русским клубом, местом встречи и душевного отдыха заблудших и изверившихся "заброшенных людей", здесь царят тяжелое недоброжелательство, ложь, зависть, злоба, обман, предательство, драка, воровство. Получается, что прав юродивый Касьян: чувства справедливости в русском человеке нет. Да, могучий одинокий Бирюк переступает через свою озлобленность и вражду со всем миром и людьми и по-христиански отпускает крестьянина, но он прощает вора и пьяницу, не умеющего и не желающего работать. А тот потом "отблагодарит" сурового лесника: либо убьет его, либо дом подожжет или собаку отравит. Обыкновенная история…
Долготерпение народное переходит в пассивность, бездеятельность, чревато страшным повседневным развалом, рукавоспустием. Всей русской "общественности" с ее либеральными иллюзиями и дежурными фразами о демократии и правах человека Тургенев ответил в откровенном письме к убежавшему от этого народа в Лондон старому другу Герцену: "Изо всех европейских народов именно русский менее всех других нуждается в свободе". Какой уж там "Колокол"… "Народ наш приходится больше жалеть, чем любить. В целом мире на всем пространстве истории трудно указать другой пример, где бы было больше расстояние между простым народом и культурными классами", - грустно заметил Гончаров. Но объяснение уже есть в художественной мысли тургеневской книги о народе, где до Гончарова показана русская обломовщина во всех классах и сословиях и содержится весомый ответ на будущую статью самоуверенного юноши Добролюбова.
Провидческие мысли "Записок охотника" обобщены потом в трагическом рассказе "Муму", где бессловесность и покорность могучего, талантливого и симпатичного народа вполне стоят мелочной и простодушной деспотии старой гадкой барыни. Жалко всех: собачку, Герасима, барыню. И сразу вспоминается "Шинель". Русский литератор и французский граф Е. А. Салиас говорил о прозе Гоголя: "Там есть грязное, но оно плачет". Пронзительным "гоголевским" чувством жалости к заблудшему, несчастному человеку пронизаны "Записки охотника".
И не стоит во всем винить крепостное право, царя (кстати, освободителя - на свою же голову) и злых помещиков, русские люди сами виноваты в своем нравственном падении. Они не любят и не хотят работать, вечно ждут подачек, помощи от тех же помещиков, властей, церкви, богатых людей, иностранцев. Поэты природы и охоты оказываются простодушными и хитрыми пьяницами, ворами и профессиональными бездельниками, спокойно сидящими на шее работящих сердобольных русских баб вроде той же мельничихи. Потеряно чувство стыда. Крепостное рабство развратило великий народ, лень, страх и ложь разъели его могучую душу. Его угнетатели выходят из его же среды (см. рассказы "Бурмистр" и "Контора"). Вспоминаются жестокие в своей реальной правде слова другого помещика и писателя Константина Леонтьева из письма В. В. Розанову: "О "пороках русских" напишу я вам в другой раз… Коротко и ясно замечу только, что пороки эти очень большие и требуют большей, чем у других народов, власти церковной и политической. То есть наибольшей меры легализованного внешнего насилия и внутреннего действия страха согрешить". Понятно, что такой народ будет восставать против власти, помещиков и церкви.
Все эти расхваленные нанятыми историками народные восстания из школьных учебников - дикие и кровавые вспышки ярости и слепой мести рабов, которым ничего не стоит в пьяном разгуле и злобе утопить в реке персидскую княжну, любимую собаку или старика-барина с маленьким внуком, повесить поближе к звездам ученого астронома или разорвать на части врачей во время холерного бунта. И это песня народной души, но в ней - поднимающийся из ее глубин мрак, тяжелая злоба, кровавая пелена обиды и мести, слепая жажда хоть немного пожить по своей вольной воле. Вспомните одновременно с "Записками охотника" созданных "Колодников" А. К. Толстого, ведь это замечательное стихотворение графа и царедворца давно стало народной песней. Оно составляет многое объясняющую в нашем народе и его тяжелой, мрачной истории дилогию с тургеневскими "Певцами":
И вот повели, затянули,
Поют, заливаясь, они
Про Волги широкой раздолье,
Про даром минувшие дни.
Поют про свободные степи,
Про дикую волю поют,
День меркнет все боле, - а цепи
Дорогу метут да метут...
О "дикой воле" мечтают и тургеневские певцы, которые тоже в цепях, пусть и незримых. Самое страшное, что беспощадный русский бунт - именно бессмысленный, по точному слову Пушкина, ибо ничего не меняет в народной судьбе: люди, отведя наболевшую душу и пролив реки крови, остаются крепостными рабами в тоталитарном государстве, идут на плаху за "хорошего царя" (а таковых в России никогда не было и не будет) и потому лишь меняют хозяев-угнетателей, служат им за черствый кусок хлеба и дырявую крышу над головой, и не помышляя о личной свободе, самоуважении и достойном труде и справедливой плате за этот труд. И обо всем этом с тревогой думал лиричный автор "Записок охотника".
Рассказ "Стучит!" - это повесть о русском преступлении, на которое так легко шли крестьяне. Здесь уже намечены темы прозы Достоевского и Лескова. А в так и не дописанном рассказе "Землеед" Тургенев рассказывает и о русском бунте: отчаявшиеся крестьяне убили жестокого помещика, заставив его съесть семь фунтов черной земли, которую он у них незаконно отнял. Поэма о народе и русской природе переходит в скорбь и гнев зрячей сатиры, писатель и об этих людях умеет сказать реальную правду. Ведь говорил же он славянофилу Константину Аксакову (сатирически изображенному, кстати, в рассказе "Однодворец Овсянников") по поводу "Записок охотника": "Я вижу трагическую судьбу племени, великую общественную драму там, где Вы находите успокоение и прибежище эпоса".
Столь же страшный развал, упадок, ограниченность, духовное и материальное оскудение видны в изображениях дворян и чиновников. Да, в таких фигурах, каковы помещики Пеночкин, Стегунов и Зверков, крепостники разоблачены, показаны жестокими ничтожествами. Но и другие дворяне не лучше. Их портреты писаны сатирическим пером, и здесь, особенно в незавершенном рассказе "Русский немец и реформатор", Тургенев продолжает "Мертвые души" Гоголя и предвосхищает разоблачительную прозу М. Е. Салтыкова-Щедрина, его "Историю одного города".
Но на этом писатель не останавливается: не случайно органичной частью "Записок охотника" является рассказ "Гамлет Щигровского уезда", язвительная и правдивая сатира на нарождающуюся русскую интеллигенцию, достойное введение к социальному роману "Рудин". Рассказ "Конец Чертопханова" написан много позднее, и это уже прозорливое предсказание трагического конца русского дворянства, с прискорбным простодушием и сословной спесью пробавлявшегося балами, красивыми "романами", псовой охотой, лошадьми да цыганами и в решающий момент истории не сумевшего защитить себя, своих детей и великолепные дворцы и имения, беспомощного царя, богатейшую, могучую империю, великую культуру.
И для исторического контраста и сравнения в книге Тургенева рассказывается о роскошной жизни старого барства екатерининских времен ("Малиновая вода"), о таких могучих, цельных личностях, как граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский ("Однодворец Овсянников"). Все ушло, измельчали и обнищали дворяне, само их затянувшееся крепостничество и барское самодурство - недальновидное, мелочное, неумное, угнетающее придирчивой, недалекой жестокостью, и недаром Хорь и бурмистр смеются над своими разоряющимися помещиками. Вдруг становится ясно, что все это долго не продлится и очень плохо кончится, и такая пророческая мысль особенно потрясла дворян, прочитавших правдивую книгу об их крепостных рабах.
Да, "Записки охотника" Тургенева - книга непростая, ее надобно уметь читать правильно и без купюр, всю насквозь, пользуясь реальным комментарием и безотказным словарем В. Даля. Здесь нет ничего лишнего или неудачного, все служит авторскому замыслу, главной цели. И нужно знать русскую историю, язык и предания, высокохудожественной страницей которых это многосложное сочинение является.
Но все вышесказанное вовсе не отменяет того очевидного обстоятельства, что тургеневская книга полна поэзии и правды русской природы и народной жизни. Все здесь объемно, зримо, полно красками, звуками, запахами. Французский писатель Альфонс Доде оценил богатство лирической прозы своего русского друга: "У большинства писателей есть только глаз, и он ограничивается тем, что живописует. Тургенев наделен и обонянием и слухом. Двери между его чувствами открыты. Он воспринимает деревенские запахи, глубину неба, журчание вод и без предвзятости сторонника того или иного литературного направления отдается многообразной музыке своих ощущений".
Автор этой великой книги о русском народе лучше нас понимал ее социальный смысл и звучание, ее историческое значение: "Бывают эпохи, где литература не может быть только художеством - а есть интересы высшие поэтических интересов". И все же его "Записки охотника" и поныне остаются одной из самых светлых, поэтичных, художественных книг русской литературы. И произошло это потому, что героем книги стал не только русский народ, но и русский язык, о котором автор "Записок охотника" сказал пророчески:
"Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины - ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! - Не будь тебя - как не впасть в отчаяние, при виде всего, что совершается дома? - Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!"
‹ Изображение народа в "Записках охотника" И. С. Тургенева Вверх Красота русской души (по сборнику рассказов «Записки охотника») ›