Кем быть, каким быть — подскажет литература

Ратуя за сохранение сочинения в качестве формы проверки знаний по литературе, многие трактуют его как “страшилку”: изложения и тесты, по их мнению, не заставят читать программные произведения по доброй воле. Однако практика последних пяти лет показывает, что юное поколение умеет приспособиться ко всему — особенно “в условиях рынка”. Каждый год издаются и переиздаются огромными тиражами наборы разнообразных шпаргалок. Не хочешь читать отечественную классику (о мировой и речи нет: “не до жиру”... если даже «Евгения Онегина» и «Героя нашего времени» читают в пересказах) — к твоим услугам “изложение содержания”. И давно уже никто, кроме немногочисленных чудаков, не пытается заинтересовать своих питомцев самим произведением, побудить их вглядеться в его героев хотя бы с такой, вроде бы чисто утилитарной точки зрения: кем быть, каким быть?

В своё время известный педагог-словесник Л. С. Айзерман показал преимущества так называемого закона сцепления, исходящего из того, что, “пройдя” одно произведение, ученик способен вспомнить о нём при изучении следующих и сопоставить героев в чём-то существенном.

Разумеется, главная задача преподавания литературы — формирование личности учащегося, его мировоззрения, нравственных устоев и вкусов. Но разве не связан со всем этим его выбор будущей профессии? И здесь неоценимы возможности, которые ему предоставляет литература.

В числе героев комедии «Горе от ума» — малопривлекательные чиновники: бездельник Фамусов и “деловой” во имя собственной карьеры Молчалин. Но ведь чиновники и Чичиков, и Порфирий Петрович из «Преступления и наказания», и Аракчеев со Сперанским. Мы сегодня говорим о засилье бюрократов, об их корыстолюбии, приспособленчестве и карьеризме, и есть среди них духовные наследники вышеназванных персонажей, причём не только непривлекательные. Как бы нам пригодились сегодня профессионализм блистательного психолога Порфирия и умение выбирать себе в помощники талантливых людей — пусть и в интересах собственной карьеры — Сперанского.

В том же «Горе от ума» есть “вояка” Скалозуб, умелец получать ордена за сидение в траншеях и чины — когда “вакансии как раз открыты”. Разве он не “в родстве” с лермонтовским драгунским капитаном и с толстовскими Бенигсеном, Бергом, Друбецким и разве не противостоят им подлинные защитники Отечества, такие как Максим Максимыч из «Героя нашего времени», Андрей Болконский, Денисов, Раевский, Багратион, Кутузов? И помня о них, глубже понимаешь трагедию Печорина или Вулича, которые безукоризненно отважны, но погружены в свои страстишки.

В этом же плане врач по своей будущей профессии Базаров намного ближе к Фаусту Гёте, чем к Старцеву — Ионычу Чехова. Последнего интересуют лишь деньги.

Уместно сопоставить и людей творческих. Поэт Ленский, например, пишет “темно и вяло” и вряд ли одарён настолько, как Мартин Иден Лондона или Мастер Булгакова. И психолог из него никакой.

Это беглое сопоставление можно расширить, если вспомнить “лучших по профессии” в более близкой нам по времени литературе: полководца Гудериана из романа Георгия Владимова, “доктора” Устименко из трилогии Юрия Германа или “дамского мастера” из одноимённого рассказа И. Грековой.

Это не “столбовая дорога”, а лишь одна из тропинок применительно к “массовой школе”. Но она приобретает более глобальное значение в специальных учебных заведения, нацеливающих школьников не на весь спектр профессий, а лишь на одну из них, вроде бы “выбранную”. Дело в том, что с первого же дня многие начинают колебаться в своём выборе и готовы — по тем или иным причинам — изменить его.

Более чем полвека работы в разного типа школах, техникумах и ПТУ убедили меня в том, что преподавание литературы в обычном и специальном учебных заведениях должно существенно различаться. Исходя из размышлений, изложенных выше, я за последние несколько лет осуществил эксперимент частичной “профессионализации” по двум основным специальностям в колледже № 17 архитектуры и менеджмента в строительстве (работаю здесь последние четверть века).

Сентябрь на первом курсе я посвятил особого рода “вступлению в профессию”, различному для будущих архитекторов и менеджеров. Первым достались «Неведомый шедевр» Бальзака, «Портрет» Гоголя (в прошлом году — композиция по «Гойе» Фейхтвангера), «Муки ада» Акутагавы, «Моя жизнь» Чехова, «Венера Капитолийская» Марка Твена, «Последний лист» О. Генри, «Зодчие» Кедрина, «Хранитель древностей» Домбровского и «Последнее лето Клингзора» Гессе. Вторым — «Дамское счастье» Золя, «Мёртвые души» Гоголя, «Гобсек» Бальзака, «Человек, соблазнивший Гедлиберг» и та же «Венера Капитолийская» Твена, «Роман (бессмертное произведение) биржевого маклера» и «Пути, которые мы выбираем» О. Генри, «Золотой телёнок» Ильфа и Петрова и «Алхимик» Коэльо.

Читал я сам: что мог — целиком, иное — фрагментами (многие из моих студентов потом доставали эти книги и дочитывали или перечитывали их). “Закон сцепления” осуществлялся во многом спонтанно. Так, «Последний лист» и «Неведомый шедевр» объединялись профессионализмом “шедевр” и трагическими судьбами художников-неудачников: нищего пьяницы Бермана и богатого сумасброда Френхофера. Программные «Мёртвые души» (в порядке повторения) сопоставляли Чичикова с “двумя комбинаторами” из «Золотого телёнка», в связи с чем ставился вопрос, несколько лет назад заданный исполнителю роли Бендера Сергею Юрскому: “Сейчас время Бендера или время Корейко?” Бездарный архитектор из «Моей жизни» противопоставлялся несправедливо забытому создателю Алма-Аты Зенкову, параллельно с рассказом о котором читались «Зодчие». «Муки ада» и «Венера Капитолийская» также предупреждали о возможной несправедливости судьбы по отношению даже к одарённому человеку. «Венера Капитолийская» предлагалась не только будущим архитекторам, но и менеджерам: и те, и другие постигали роль “пиара” в успехе или неуспехе произведений искусства (идея эта была подсказана студентом).

На втором и третьем курсах литературы по учебному плану не полагалось. Поэтому на занятиях по предмету «Русский язык как средство общения» обсуждались статьи из газет и журналов («Известия», «Культура», «Новая газета», «Новое время») и давались темы для сочинений: «Чем меня привлекает моя будущая профессия?», «Мой город», «Примечательный микрорайон», «В каком городе я хотел бы жить?» и др.

Наконец, на пороге самостоятельной жизни обсуждались дискуссионные статьи из самых свежих публикаций и писались в какой-то мере итоговые работы на тему: «В чём одарённость архитектора (менеджера)?», «Какой тип темперамента наиболее благоприятен для моей профессии?», «Моя профессия в художественной литературе» и, наконец, «Не заблудился ли я, поступив именно на это отделение колледжа?».

Было два случая, когда писавшие признавались, что сделали неудачный выбор: один — на первом курсе, когда девочка уже в сентябре выражала недоумение, зачем родители “поступили” её на отделение менеджмента; второй — на третьем курсе: юноша, не поступив в физкультурный институт, под давлением родителей же, спортсменов, “обжёгшихся на молоке и дующих на воду”, три года неизвестно зачем занимал чужое место на отделении архитектуры, оставаясь в душе футболистом и собирая коллекцию спортивных сувениров. Сочинения же подавляющего большинства говорили о том, что выбор сделан правильно.

“...Возможность написать свою музыку в камне привлекает меня, наверное, превыше всего в моей профессии”.

“Я думаю, что задача, которая лежала перед Гойей, актуальна для всех представителей творческих профессий, будь то музыканты, художники, литераторы, актёры...”

“Пока читался текст, меня не покидала мысль о том, что это не просто знакомые мне ощущения, — такие чувства испытывает обязательно каждый истинный художник... Таким именно художником и был Франсиско Гойя”.

“...Архитектор — это профессия творческая, а для всех творческих людей, на мой взгляд, в первую очередь важна неординарность, индивидуальность, яркость личности... Такие люди способны выдумывать самые невероятные вещи, найти неожиданный подход к делу и шокировать всех новаторским решением. Творческий человек должен быть помешан на своём деле, должен жить своим искусством... чтобы суметь привнести что-то новое, продвинуть, перевернуть искусство. Тут нужна героическая смелость и вера в себя...”

“Сантьяго, говоря профессиональным языком, смог «раскрутить» дело своего хозяина... Моя будущая профессия будет связана с маркетингом, поэтому я считаю, что оба произведения — «Алхимик» и «Дамское счастье» — имеют отношение к моей будущей профессии...”

“Сантьяго чем-то похож на Октава Муре из «Дамского счастья» Золя... Но... он лишь помощник, и он может только предлагать что-либо: пока хозяин не даст разрешения, он не может ничего сделать. А Муре — хозяин и инициатор разных идей. Он увеличивает площадь магазина, вводит различные ухищрения для того, чтобы увеличить прибыль. Если бы Сантьяго мог, он бы тоже постоянно вводил что-нибудь новенькое”.

“Он оказался отличным, полным превосходных идей менеджером. Сантьяго сделал рекламу, чуть менее размашистую, но не менее эффективную, чем в романе Эмиля Золя «Дамское счастье» сделал Октав Муре...”

“Эти произведения рассказывают о «секретах» торговли. Дело, кстати, не в размерах магазина, ведь глобальная идея — «завлекание» и реклама... Я думаю, это часть моей будущей профессии: ведь мне тоже придётся придумывать, чем и, главное, как привлечь покупателей и клиентов”.

“...Сангвиник... — идеальный темперамент для менеджера. От него прямо веет доброжелательностью, он, как никто другой, умеет убеждать. Мягко так, ненавязчиво. Но от него не уйти: даже если ничего не нужно, всё равно купишь то, что он тебе предлагает. Сангвиник поражает своим обаянием и умением очаровывать”. (“То есть обманывать покупателя?” — задаю я провокационный вопрос, и вокруг него разгорается дискуссия).

При цитировании умышленно смешаны высказывания первокурсников и третьекурсников. Дело не в возрасте и не в количестве полученных знаний и пройденных “практик”.

Важно, что студенты правильно представляют себе то дело, которым собираются заниматься, и свою роль, своё место в профессии. И помощь в выборе и осознании пути им оказала литература, в том числе — высочайшая мировая классика (Бальзак, Золя, , Гессе, Фейхтвангер, О. Генри), до которой у большинства из них вряд ли дошли бы руки, не будь эксперимента.