«Василий Тёркин» Александра Твардовского

Материалы к уроку

Выдающийся исследователь художественной литературы М. М. Бахтин так определяет мир древней поэмы-эпопеи: “Эпический мир знает одно-единое и единственное сплошь готовое мировоззрение, одинаково обязательное и несомненное для героев, и для автора, и для слушателей”. Можно утверждать, что знаменитая поэма А. Т. Твардовского «Василий Тёркин», создававшаяся в годы Великой Отечественной войны, несёт в себе указанную выше черту древней героической поэмы-эпопеи.

В поэме-эпопее «Василий Тёркин» налицо та целостность, без которой невозможно “эпическое состояние мира” (термин Гегеля). Единение людей проявляется и в их отношениях друг с другом: что принципиально, в поэме нередко встречается ситуация подлинного общения, взаимопонимания, о чём свидетельствует многое — и психологическая раскованность рассказчика, мастерски владеющего тайнами речетворчества, и эмоциональная реакция слушателя на воспринятое слово, такое понятное и дорогое.

Сам главный герой — отражение народного идеала человека: он и герой, и мастер на все руки, и балагур, и музыкант, и в душе поэт; он очень прост в общении, но не груб. Мы можем говорить о характере Василия Тёркина, но не о судьбе, в том смысле, в каком употребляют это слово, характеризуя произведение романического жанра. Как известно, в последнем показывается индивидуальная траектория жизненного пути героя. В поэме же Твардовского на первом плане совсем другое: Непосредственная связь судьбы героя с судьбой народа в совершенно особый исторический период — период, когда решается судьба страны.

Автор является частью изображаемого им мира. Поэтому неудивительно, что иногда чуть ли не исчезает дистанция между его сознанием и сознанием того или иного персонажа: реплики или монологи последнего смело могли бы войти в его лирические отступления и наоборот.

У произведения Твардовского есть подзаголовок: «Книга про бойца». Автор об этом говорил следующее: “Имело значение в этом выборе то особое, знакомое мне с детских лет звучание слова «книга» в устах простого народа, которое как бы предполагает существование книги в единственном экземпляре. Если говорилось, бывало, среди крестьян, что, мол, есть такая-то книга, а в ней то-то и то-то написано, то здесь никак не имелось в виду, что может быть другая точно такая же книга. Так или иначе, но слово «книга» в этом народном смысле звучит по-особому значительно, как предмет серьёзный, достоверный, безусловный”.

В поэме Твардовского звучит героическая тема. Так, в главе «Поединок» противостояние главного героя поэмы и немца показывается таким образом, что в сознании читателя возникают ассоциации с древними поэмами, фольклорными и литературными, ассоциации, поддержанные самим автором, который вводит в текст произведения следующее сравнение: “Как на древнем поле боя, // Грудь на грудь, что щит на щит, — // Вместо тысяч бьются двое, // Словно схватка всё решит”. Причём у обоих за спиной “самолёты, танки, пушки”. Создаётся ощущение, что результат поединка решает исход глобального противостояния: “Держит фронт Василий Тёркин, // В забытьи глотая кровь”, а “страна-держава” восхищается своим героем.

Но далее эпическая тема подаётся в несколько сниженном ракурсе, что нисколько “не дискредитирует” главного героя, действительно совершающего подвиг: “Что страна! Хотя бы рота // Видеть издали могла, // Какова его работа // И какие тут дела”. Вместо страны упоминается о роте, а героический поступок называется работой (позднее автор напишет: “Смотрит грустно, дышит тяжко, — // Поработал человек”). Причём дальнейшая психологическая характеристика (“Только Тёркин не в обиде. // Не за тем на смерть идёшь, // Чтобы кто-нибудь увидел. // Хорошо б. А нет — ну что ж…”) предельно приближает героя поэмы к читателю, так как перед последним возникает необычайно жизненный, достоверный образ человека, который и не прочь бы прославиться, но не считает это главным: ведь “бьются насмерть на войне” не из-за этого.

Завершается же глава торжественными строками, встречающимися не раз в поэме:

Страшный бой идёт, кровавый,

Смертный бой не ради славы,

Ради жизни на земле.

Следует отметить, что Сочетание стилистических ресурсов торжественной, возвышенной, “одической” речи и речи повседневной, разговорной, хотя и не доходящей до простонародной, — характерная примета художественного мира поэмы.

Покажем цельность того мира, какой представляет в поэме-эпопее прежде всего Василий Тёркин.

Знаком этой цельности можно назвать Атмосферу подлинного общения, которую создаёт обычно главный герой произведения. Любое его слово содержит в себе установку на диалог. Причём эта установка, как правило, без всяких затруднений реализуется. И это возможно потому, что Тёркин воспринимает себя как часть солдатского мира, ни в коей мере себя не возвышая, хотя на самом деле в нём и обнаруживается незаурядность, идущая, конечно же, оттого, что его внутренний мир как бы синтезирует лучшие черты русского национального характера, а поэтому каждый солдат видит в этом человеке и отражение самого себя. Принципиальным представляется и следующее: Василий Тёркин всегда уверен в том, что его слово, подчас не чуждое преувеличений, а то и задора, будет воспринято, понято, прочувствовано. Эта уверенность заряжает любое его высказывание особой энергетикой.

Василий Тёркин объясняет солдатам, что такое сабантуй на войне (глава «На привале»), и не обходится без явных преувеличений: “Вот ты вышел спозаранку, // Глянул — в пот тебя и в дрожь: // Прут немецких тыща танков…” Слушатели, которые так увлечены рассказом Тёркина, тем не менее корректируют повествование главного героя, то есть не выступают в роли безликих статистов: их смущает число танков (тысяча, пятьсот, триста, двести) — и в итоге Василий останавливается лишь на одном. “Балагуру смотрят в рот, // Слово ловят жадно” и просят рассказать ещё о чём-нибудь. И как вывод звучат слова, которые могли бы произнести все солдаты, слушавшие Василия: “Хорошо, что он попал, // Тёркин, в нашу роту”.

Ситуация подлинного общения может быть “спровоцирована” и музыкой.

По прифронтовой дороге идёт Василий Тёркин, догоняющий свой полк и оставивший за собой (немного переиначим поэта) Столько суток полусонных, столько вёрст в пурге слепой (глава «Гармонь»). И вот он видит следующую картину: “От глухой лесной опушки // До невидимой реки — // Встали танки, кухни, пушки, // Тягачи, грузовики”. Очень холодно, морозно (“на просторе ветер резок”) — и ему так хочется сыграть на гармони, хочется, чтобы согрелись ребята, и самому согреться. Гармонь есть у танкистов, командир которых недавно погиб. И как реагирует Тёркин на их слова “Командир наш был любитель… // Схоронили мы его”? Его реакция отличается душевным тактом: на лице появляется неловкая улыбка — и он говорит: “Я считал, сыграть-то можно, // Думал, что ж её беречь”. Василий Тёркин уже готов смириться с жизненной ситуацией: “Да нельзя так уж нельзя. // Я ведь сам понять умею…”

Но танкисты разрешают ему сыграть на гармони.

Звучит разная музыка: “стороны родной смоленской // Грустный памятный мотив”, песня о трёх танкистах, а также музыка энергичная, весёлая, с танцевальным ритмом. И чем кончается глава? Танкисты дарят Василию Тёркину гармонь, оставшуюся после гибели хозяина сиротой.

Перед нами люди, которые с полуслова понимают друг друга. Этому пониманию их научила война. Но важно и другое: читатель осознаёт, какое магическое воздействие на людей оказывает музыка, музыка подлинная, идущая от самой души того человека, который её исполняет.

Сама Поэтическая символика, встречающаяся в главе «Гармонь», подводит читателя произведения к этой мысли. Прежде всего необходимо отметить антитезу Холода–тепла. В начале главы говорится о злом морозе и о резком ветре, который “дует в душу, входит в грудь”. Но стоило зазвучать музыке, “как-то вдруг теплее стало // На дороге фронтовой”. И бойцы идут от заиндевелых машин на музыку, как на огонь. Так мы и представляем круг, в центре которого Василий Тёркин, играющий на трёхрядке. Причём о круге упоминается и в речи автора-повествователя (“Задышал морозным паром, // Разогрелся тесный круг”), и в речи Тёркина (“Эх, друг, // Кабы стук, // Кабы вдруг — // Мощёный круг!”).

Упоминание о круге нельзя назвать случайным, ибо Круг символизирует собой гармонию в отношениях между людьми, танцы, веселье, мирную жизнь, подчинённую началам добра. Любопытно, что мотивы круга и тепла объединяются в единое целое, ибо тесный круг назван разогревшимся.

Бросается в глаза и антитеза Статики–динамики. В начале главы создаётся картина как бы застывшего мира: “Встали танки, кухни, пушки, // Тягачи, грузовики”. Причём само нагнетание однородных подлежащих способствует её созданию. Позднее же говорится о движении резком, задорном, символизирующем самую жизненную энергию: “Плясуны на пару пара // С места кинулися вдруг”.

Значима для понимания смысла главы и такая ситуация: танкистам чудится, что они с гармонистом когда-то виделись, где-то его подвезли. Причём неважно, имела ли эта встреча место в действительности. Главное заключается в том, что в Тёркине они видят Родного Человека.

Установка на диалог обнаруживается и в письме главного героя (глава «Тёркин пишет») из госпиталя: “…И могу вам сообщить // Из своей палаты, // Что, большой любитель жить, // Выжил я, ребята”, “И, поскольку я спешу // Повстречаться с вами, // Генералу напишу // Теми же словами”, “Сплю скорей да жду вестей. // Всё сказал до корки… // Обнимаю вас, чертей. // Ваш Василий Тёркин”. Из текста письма очевидно, что товарищи и друзья Тёркина эмоционально, душевно воспримут его содержание, и прежде всего такие строки:

И одним слова свои

Заключить хочу я:

Что великие бои,

Как погоду, чую.

Так бывает у коня

Чувство близкой свадьбы…

До того большого дня

Мне без палок встать бы!

Сами сравнения, встречающиеся в письме, отличаются естественностью и передают атмосферу народной, даже крестьянской жизни, столь близкую адресатам. Комментируя эти строки поэмы, так и хочется повторить следующие слова И. А. Бунина о поэме: “Это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всём и какой необыкновенный народный, солдатский язык — ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого, слова!”

Твардовский показывает войну и как трагедию. В ряде глав встречаются символические образы, при помощи которых поэт раскрывает антигуманную сущность войны.

В главе «Переправа» к таким образам следует отнести “ночи след кровавый”, вынесенный в море волной; нельзя забыть и о “людях тёплых, живых”, шедших “на дно, на дно, на дно”. Создаётся ощущение, что сам повтор односложного слова с предлогом передаёт не только ужасный, противоестественный ритм погружения бойцов в водное пространство, холодное, безжизненное, но и взволнованность повествователя, который не может спокойно созерцать трагедию. Позднее перед читателем возникает не менее трагическая картина: снежок порошит в очи мёртвых бойцов и не тает, лишь “…пыльцой лежит на лицах — // Мёртвым всё равно”. Слова поэта о равнодушии мёртвых, далее получающие развитие (“стужи, холода не слышат”), вносят в содержание поэтического текста философский план, который становится всё более и более очевидным в следующих строфах: люди мертвы, а “старшина паёк им пишет”; люди мертвы, а письма, ими написанные “на привале при огне” на спинах друг у друга, идут домой. Мир трагически парадоксален.

В начале главы «Кто стрелял?» встречается звуковая антитеза: символ мирной жизни — “добрый, давний и знакомый” звук вечернего жука, растревоживший ребят, вызвавший у них ностальгические воспоминания, резко противопоставляется звуку самолёта, который характеризуется поэтом при помощи восходящей градации:

И вдруг —

Вдалеке возник невнятный,

Новый, ноющий, двукратный,

Через миг уже понятный

И томящий душу звук.

Звук, ноющий “на одной постылой ноте”; звук, вызывающий чувство страха, способного парализовать человеческую волю, — символ войны, смерти.

Если первый звук пробуждает в человеке жизненную энергию — и взор его обращён к прошлому и рождает стремление к движению, динамике (“Выводи коней в ночное, // Торопись на «пятачок»”; “Отпляшись, а там сторонкой // Удаляйся в березняк”), то второй сковывает человека и “вбивает” его в землю, как гвоздь, вызывая дрожь, которую практически невозможно унять. Само сравнение, встречающееся в главе, свидетельствует о своеобразном Опредмечивании человека, а в этом и проявляется антигуманная сущность войны.

Но Твардовский показывает и другой вариант поведения человека в экстремальной ситуации, вариант героический: нашёлся боец, выстреливший в самолёт и подбивший его. Это был, конечно, Василий Тёркин, который “...не спрятался в окопчик, // Поминая всех родных”.

В главе «Смерть и воин» присутствует образ провиденциальный, хотя и лишённый автором мистического облика и в какой-то мере обытовлённый, — образ Смерти. Обязательный для древней поэмы мифологизм здесь существенным образом преображается и подаётся скорее в фольклорном ракурсе, воспринимаясь как метафора, некая художественная условность, позволяющая оттенить существенные черты характера главного героя, достойные уважения. “Разговор Тёркина со Смертью настолько условен, — пишет В. М. Акимов, — что даёт право и нам увидеть на страницах «книги про бойца» не только то, давнее, заснеженное поле боя и истекающего на нём кровью Василия Тёркина. Похожий разговор мог бы вестись во многих других обстоятельствах. Это ведь своего рода «быть или не быть», разговор человека с самим собой у последней черты, на той грани, где он до последнего обязан оказывать сопротивление «стрелам яростной судьбы»”.

Характеризуя главу «Смерть и воин», нельзя пройти и мимо той сделки, какую предлагает Cмерти Василий Тёркин: он готов умереть, но при условии, что та даст ему возможность “Услыхать салют победный, // Что раздастся над Москвой”, даст “...в одно окошко // Постучать в краях родных”. То есть и перед лицом смерти герой не может быть равнодушным к судьбе своей страны и не может забыть о родных краях. А в конце главы появляются люди, которые и спасают Тёркина. Смерть следит за ними со стороны и делает вывод: “До чего они, живые, // Меж собой свои — дружны”. Иначе говоря, и в главе о смерти звучит мысль о единении людей.

В названиях некоторых глав поэмы встречается фамилия “Тёркин” («Тёркин ранен», «Отдых Тёркина», «Тёркин пишет», «Тёркин — Тёркин»), но в данном случае вместо фамилии употребляется слово “воин”. Тем самым автор подчёркивает обобщающий, универсальный смысл ситуации, в которой встречаются защитник родины и Смерть, и в этом противостоянии последняя терпит поражение.

Задания

1. Вспомните ситуации из романов-эпопей Л. Н. Толстого и М. А. Шолохова «Война и мир» и «Тихий Дон», в которых показывается объединяющая роль музыки. Какие из них ближе к ситуации из поэмы Твардовского?

2. Найдите в главе «Гармонь» такие слова автора-повествователя, которые могли произнести и его герои. Прокомментируйте цитатный материал.

3. Почему лишь в самом конце главы «Гармонь» упоминается о том, что гармонистом был Василий Тёркин?

4. Приведите примеры ситуаций единения людей, встречающихся в главах поэмы, не рассмотренных выше. Проанализируйте их.

5. Сопоставьте главу «Смерть и воин» со стихотворной сказкой Максима Горького «Девушка и смерть» (1892). Обратите внимание на сходство ситуаций: человек готов умереть, но просит Смерть или отсрочить роковую минуту на некоторое время, или дать ему возможность совсем ненадолго вернуться в земной мир в святые для него минуты. Почему концовки обоих произведений оптимистические? Подумайте и над таким различием: если у Горького Смерть оказывается в ситуации выбора — и в итоге сердце побеждает разум, ибо в нём появляются “ростки жалости”, то у Твардовского Смерть побеждена нравственной силой людей, которые представляют собой единое целое и поэтому непобедимы.

6. Сопоставьте начало главы «Кто стрелял?» со стихотворением А. А. Ахматовой «Первый дальнобойный в Ленинграде» (1941), обратив особое внимание на антитезу звуковых образов.

И в пёстрой суете людской

Всё изменилось вдруг.

Но это был не городской,

Да и не сельский звук.

На грома дальнего раскат

Он, правда, был похож, как брат,

Но в громе влажность есть

Высоких свежих облаков

И вожделение лугов —

Весёлых ливней весть.

А этот был, как пекло, сух,

И не хотел смятенный слух

Поверить — по тому,

Как расширялся он и рос,

Как равнодушно гибель нёс

Ребёнку моему.

7. Какое место занимает в главе «Кто стрелял?» авторское отступление о том, “в какое время лучше гибнуть на войне”?

8. Прочитайте высказывание писателя и поэта К. М. Симонова о «Василии Тёркине»: “Но идя вместе с Тёркиным из главы в главу, видишь, как он последовательно проходит через все те тяжелейшие испытания, которые вынес народ на войне. Он, подобно миллионам солдат, проходит через ад окружения и выбирается из этого ада, чтобы снова воевать. Он познаёт муку неизвестности о происходящем на том клочке земли, где он родился и где оставлены его близкие. Он разделяет всю силу душевного терзания, что испытывает его товарищ, переживая страшную тяжесть свидания и расставания с женой и с детьми, которых приходится оставить на волю немцев, потому что сделать иначе нельзя, потому что надо уйти, чтобы воевать дальше. Истекая кровью, Тёркин лежит на ничейной земле. Он теряет товарищей. Он мучается от мысли о плене, переносит муку госпитальную. А вроде бы за шутливо сказанными словами — «я согласен на медаль» — стоит, тоже основанная на солдатском опыте, солдатская готовность, сделав на войне по чести и совести всё, что положено, остаться обойдённым наградой”.

Найдите главы, о которых вспоминает К. М. Симонов. Подготовьте комментарии к его высказыванию, опираясь на текст поэмы.

9. Не кажется ли вам искусственным соотнесение главы «Смерть и воин» с монологом Гамлета “Быть или не быть…”? Приведите развёрнутую аргументацию в пользу своей точки зрения.

10. Докажите, что в главе «Про солдату-сироту» к опорным образам относятся такие, как “железная стена”, “двери”, “адресатом белый свет”, “то окно”, “слеза святая”, “расплата”. Можно ли назвать содержание главы пессимистическим?

11. Является ли расположение глав в поэме случайным? Аргументируйте свою позицию.

12. Можно ли утверждать, что поэма «Дом у дороги» (1942–1946) “выросла” из главы «Перед боем», входящей в состав поэмы-эпопеи «Василий Тёркин»? Приведите развёрнутую аргументацию.

13. Литературный критик Ю. Буртин писал: “В «Доме у дороги», как и в «Книге про бойца», человек предстаёт в своём отношении к тому, что является самым изначальным и всеобщим в человеческой жизни: рождение и смерть, материнство, семья, дом, хлеб, труд, мир, родина, свобода, но акцент на непреходящих ценностях этого рода во второй военной поэме Твардовского особенно силён”. Подготовьте собственное обобщающее высказывание о двух военных поэмах Твардовского.