Михаил Васильевич Ломоносов

М.В. ЛОМОНОСОВ

Жизненный и научный путь.
Филологическая и литературная деятельность.

… с Ломоносова начинается наша литература;

он был ее отцом и пестуном; он был ее Петром Великим.

В.Г. Белинский

1. Михаил Васильевич Ломоносов (1711–1765) родился и вырос в семье зажиточного крестьянина с крайнего севера России – с побережья Белого моря: в деревне Мишанинской (Денисовке) Куростровской волости Архангельской губернии (близ г. Холмогоры). Беломорский край был в экономическом и культурном отношении одним из развитых районов России. Крестьянство русского Севера не знало крепостной зависимости. Ломоносов был «именно архангельским мужиком, мужиком-поморцем, не носившим крепостного ошейника» (Г.В. Плеханов). Он стал посланцем народной северорусской культуры.

Помогая отцу заниматься рыбным промыслом, Ломоносов рано почувствовал интерес к учебе. Грамоте его обучили сосед Иван Шубный и местный дьячок Семен Сабельников. Первыми учебниками («вратами учености») Ломоносова были «Грамматика» Мелетия Смотрицкого, «Арифметика» Леонтия Магницкого и «Псалтирь рифмотворная» Симеона Полоцкого. Решив получить образование, Ломоносов в декабре 1730 г. выхлопотал в Холмогорской воеводской канцелярии паспорт и с рыбным обозом отправился в Москву. В январе 1731 г., скрыв свое происхождение из податного сословия, был принят в Славяно-греко-латинскую академию («Спасские школы»), где преподавались древние языки, история, риторика, стихотворство, философия, богословие. В 1753 г. в письме к И.И. Шувалову Ломоносов вспоминал, что жил в то время в крайней нужде: «Обучаясь в Спасских школах, имел я со всех сторон отвращающие от наук пресильные стремления, которые в тогдашние лета почти непреодоленную силу имели… имея один алтын1 в день жалованья, нельзя было иметь на пропитание в день больше как на денежку2 хлеба и на денежку квасу, прочее на бумагу, на обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет и наук не оставил». Тем не менее, за год он прошел низшие классы, а за пять лет – восьмилетний курс обучения.

В 1736 г. Ломоносов как «юноша чрезвычайного остроумия» был, вместе с 12 лучшими студентами, переведен в Петербург для продолжения образования в Академии наук «на академическом коште» и вскоре отправлен учиться физике, химии, горному делу, металлургии и европейским языкам в Германию. Там Ломоносов сначала был зачислен в Марбургский университет, где с 1736 по 1739 гг. слушал курсы физики и философии (у прославленного ученого-энциклопедиста – профессора Х. Вольфа), изучал химию, математику, гидравлику и гидротехнику. В 1740 г., путешествуя по Германии и Голландии, посещая рудники в Гарце, был схвачен вербовщиками немецкого императора Фридриха и определен в солдаты, но сбежал. Затем в Саксонии в г. Фрейберге обучался горному делу в лаборатории крупного минералога и химика – профессора И.Ф. Генкеля (до 1741 г.). В Германии он женился на дочери квартирной хозяйки – Елизавете-Христине Цильх (1720 – 1766)3.

По возвращении в Петербург Ломоносов был принят на небольшую должность в Академию наук, с которой остался связан на всю жизнь, получив в 1745 г. звание профессора химии. В 1748 г. он создал первую в России научно-исследовательскую и учебную Химическую лабораторию, где вел работы по анализу руд, изготовлению цветных прозрачных и непрозрачных (смальт) стекол и красок. Ломоносов считал химию своей «главной профессией». По его мнению, развитие химии должно было помочь решению практических задач. В 1752 г. подал в Сенат предложение об учреждении в России «мозаичного дела». В 1753 г. основал стекольную фабрику в Усть-Рудицах под Санкт-Петербургом для промышленного производства изделий из цветного стекла по разработанной им технологии. Усть-рудицкая фабрика, где изготовлялись смальта для мозаичных картин, бисер, стеклярус, посуда и другие нужные в быту вещи, была передовым художественно-промышленным предприятием России XVIII века. Ломоносов возродил в России древнее искусство мозаики. В его мастерской было создано 40 мозаик (в том числе картина «Полтавская баталия», серия мозаичных портретов – Петра I, Елизаветы Петровны и др.), из которых до наших дней сохранилось 24. За мозаичные работы в 1763 г. он был избран членом Академии художеств в Петербурге, а в 1764 г. – членом Болонской академии наук (а с 1760 г. являлся почетным членом Шведской академии наук).

В 1755 г. по проекту Ломоносова был учрежден Московский университет. Убежденный в том, что только распространение наук и просвещения может способствовать процветанию России, он пришел к мысли о необходимости создания университета в Москве. Ломоносов хотел, чтобы образование стало доступным не только дворянству, но и выходцам из других сословий. В письме к И.И. Шувалову ученый предложил структуру университета и наметил программу преподавания. Университет был размещен в здании на Красной площади у Воскресенских ворот. Первыми профессорами были ученики Ломоносова А.А. Барсов, Н.Н. Поповский и Ф.Я. Яремский. По словам
А.С. Пушкина, «Ломоносов был великий человек. Между Петром I и Екатериною II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом».

В 1757 г. был назначен советником Академической канцелярии и переехал в собственный дом на набережной реки Мойки с обсерваторией, где разместил изобретенную годом ранее «ночезрительную трубу».

Ломоносов был исключительно разносторонним человеком. Выдающийся ученый в таких различных областях, как химия, физика, минералогия, астрономия, география, история, экономика, языкознание, он свободно владел многими иностранными языками, был автором первой научной грамматики русского языка. Всю жизнь он спорил с лжеучеными-академиками (в 1743 г. был даже арестован за жалобу на злоупотребления
И. Шумахера, тогдашнего Президента Академии наук, и более двух месяцев содержался в караульном помещении Академии, потом еще несколько месяцев в связи с болезнью находился под домашним арестом). Борьба с иноземным засильем в Академии наук, с бездарностями и карьеристами была тяжелой и унизительной для его гордого, независимого характера. Однако Ломоносов обладал не только мощным интеллектом, но и огромным духовным потенциалом, непоколебимой нравственной позицией, о чем свидетельствуют его знаменитые слова, обращенные к всесильному временщику, фавориту императрицы Елизаветы Петровны И.И. Шувалову: «Не токмо у стола знатных господ или у каких земных владетелей дураком быть не хочу, но ниж у самого Господа Бога, который дал мне смысл, пока разве отнимет». В письме к Г. Теплову (от 30 января 1761 г.) Михаил Васильевич как черту своего характера отмечал «благородную упрямку и смелость в преодолении всех препятствий к распространению наук в отечестве». Сопротивление Ломоносова и житейским невзгодам, и дремучему невежеству продолжалось всю жизнь. Похоронен он на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге.

В 1865 г. к 100-летию со дня рождения Ломоносова Ф.И. Тютчев написал стихотворение «Он, умирая, сомневался…», которое завершается такими строфами:

Да, велико его значенье,

Он, верный Русскому уму,

Завоевал нам Просвещенье

Не нас поработил ему

Как тот борец ветхозаветный,

Который с Силой неземной

Боролся до звезды рассветной

И устоял в борьбе ночной.

2. Ломоносов был не только гениальный ученый-энциклопедист, но и настоящий поэт. Писать стихи он начал еще во время учебы в Славяно-греко-латинской академии. Накануне отъезда за границу в 1736 г. в Петербурге Ломоносов приобрел «Новый и краткий способ к сложению российских стихов» В.К. Тредиаковского. Трактат Тредиаковского оказал большое влияние на формирование взглядов Ломоносова-поэта и теоретика литературы. В Германии он внимательно изучил не только эту книгу, но и «Поэтическое искусство» Н. Буало, труды немецких теоретиков и в 1739 г. послал из Фрейберга в Академию наук в Петербург «Письмо о правилах российского стихотворства». К «Письму…» в качестве образца разработанной им новой системы стихосложения он присовокупил «Оду на взятие Хотина». С именем Ломоносова связан второй этап реформы русского стихосложения перехода от силлабического стихосложения к силлабо-тоническому. Полагая, что «… российские стихи надлежит сочинять по природному нашего языка свойству, а того, что ему несвойственно, из других языков не вносить», он не отказывался и от использования достижений греко-римской и западноевропейской литературной и языковой культуры. В его «Письме…» получили развитие идеи Тредиаковского о природных свойствах русского языка и стиха, о стопе, о ритмообразующей роли ударения. Ломоносов ввел в русскую теорию и практику систему силлабо-тонического стихосложения в виде «чистых» метров (ямб, хорей, анапест, дактиль) и «смешанных» (ямбо-анапестические и дактило-хореические). Вопреки Тредиаковскому он распространил тонический принцип на все указанные метры вне зависимости от числа слогов в строке, отверг принцип произвольной заменяемости стоп, обосновал правомерность употребления всех типов рифм (мужских, женских, дактилических) и свободного их сочетания, кроме парной рифмовки допускал и даже рекомендовал чередование рифм. Ломоносов признавал строфы только с четным числом строк: 4, 6, 8, 10. Самой характерной строфой для него стало десятистишие, которое он заимствовал от французов (переведя оду Фенелона). Впервые десятистишная строфа появилась в его знаменитой «Оде … на взятие Хотина 1739 г.», в которой были использованы 4-стопный ямб, женские и мужские рифмы, перекрестная, парная и опоясывающая рифмовки:

Восторг внезапный ум пленил,

Ведет на верьх горы высокой,

Где ветр в лесах шуметь забыл;

В долине тишина глубокой

Внимая нечто, ключ молчит,

Который завсегда журчит

И с шумом в низ с холмов стремится.

Лавровы вьются там венцы,

Там слух спешит во все концы;

Далече дым в полях курится.

Такая и подобная ей строфа (с разницей в последовательности женских и мужских рифм: начинается с женской и кончается мужской) была прикреплена к жанру торжественной оды.

Опираясь на европейскую (прежде всего немецкую, восходящую в конечном счете к античной) традицию, Ломоносов приписал отдельным видам стоп (т.е. метрам) определенную эмоциональную содержательность. Ямб и подобный ему анапест (обе стопы имеют ударение на последнем слоге и потому именуются «вставающими», «поднимающимися») увеличивают изобразительную силу стиха, они «"материи"4 благородство, великолепие и высоту умножают». Хорей и дактиль (метры, имеющие ударение на первом слоге стопы, «падающие») более пригодны для стихов эмоционального характера, «к изображению крепких и слабых аффектов». Однако стремление Ломоносова к «чистым» размерам (и прежде всего – ямбу) и отнесение стихов с пиррихиями к «неправильным и вольным» привело к тому, что в ломоносовской интерпретации тонический стих приобретал качества, свойственные немецкой ритмике. Завершил реформу в начале 1740-х годов А.П. Сумароков.

В 1748 г. вышла «Риторика» («Краткое руководство к красноречию. Книга первая») – трактат об искусстве «красно говорить и тем преклонять других к своему … мнению». Это второй по времени создания филологический труд Ломоносова, в котором он изложил свои литературные взгляды в соответствии с нормативной поэтикой классицизма и рекомендовал вводить как в поэзию, так и в прозу «витиеватые речи». «Риторика» имеет трехчастную композицию: 1 часть «О изобретении» (о законах логического мышления и о воображении, необходимых оратору); 2 часть «О украшении» (о стилистике, благозвучии, тропах и фигурах речи); 3 часть «О расположении» (о построении высказывания). Целью задуманного Ломоносовым «руководства» являлась выработка величественного слога. Но «Риторика» – это еще и своего рода литературная хрестоматия, знакомящая российского читателя более чем со ста европейскими авторами-классиками и несущая просветительские идеи. В ней использованы в качестве иллюстративного материала политико-нравоучительные цитаты, примеры, по словам самого Ломоносова, «воодушевляющие национальное чувство».

Идея национального достоинства и объединяющей роли языка в «семье» наук и всех видов словесного искусства стала идеологической задачей «Российской грамматики» (1755), в которой Ломоносовым осуществлена систематизация грамматических, фонетических и стилистических норм литературного употребления на основе выявления закономерностей в самом языке. Выдержав 14 изданий, она не потеряла научного значения до нашего времени. «Грамматика» была переведена на немецкий, польский и французский языки. «Тупа оратория, косноязычна поэзия, неосновательна философия, неприятна история, сомнительна юриспруденция без грамматики», – заявлял Ломоносов. В «Грамматике» Ломоносов не только впервые в истории российского языкознания дал свод правил русского литературного языка, но и заложил основы для создания русской научной терминологии для самых разных наук: от химии и физики до горного дела и мореплавания.

В «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке» (1758) Ломоносов комплексно рассмотрел проблемы истории языка, стилистической нормализации и жанровой регламентации. В его труде, подытоживавшем более чем десятилетние искания русских литераторов (прежде всего самого Ломоносова и Сумарокова), нашла отражение общекультурная задача – синтеза средневековой, допетровской, и новой, секулярной культурных традиций (в языке – славянизмов и русизмов). Основная идея Ломоносова – идея объединяющей роли церковнославянского языка в славянском мире; его цивилизующего значения как восприемника европейской (греческой) культуры. В «Предисловии…» (ко 2-му изданию собрания своих сочинений) Ломоносов окончательно обосновал теорию «штилей», установив взаимосвязь между лексикой, стилем, жанром. Он утверждал возможность совмещения разных типов «речений» в пределах одного стиля и жанра (это совершенно не допускалось в античных и средневековых поэтиках, а также в «Поэтическом искусстве» Буало), считая, что церковнославянизмы делают речь высокой. Ломоносову удалось обобщить начинания и достижения писателей-классицистов (прежде всего Тредиаковского и Сумарокова) в области теории и практики литературных жанров и точно сформулировать принцип классификации жанров – с точки зрения стиля. От системы жанров средневековой письменности Древней Руси был сделан скачок к освоению собственно литературных форм, в которых развивалась вся западноевропейская литература со времен античности.

В поэзии Ломоносов более всего прославился одами. Как выразился Белинский, на смену «плодам осенним» – сатирам Кантемира (создававшимся в период послепетровской реакции) пришли «плоды весенние» – оды Ломоносова. Первая его ода, данная в приложении к «Письму о правилах российского стихотворства», – победно-патриотическая: «Ода блаженныя памяти государыне императрице Анне Иоанновне на победу над турками и на взятие Хотина 1739 года». Она была написана во Фрейберге под впечатлением известия о взятии русскими войсками 19 августа 1739 г. турецкой крепости Хотин. Ода отличалась необычностью своей стиховой формы. Ее размер – 4-стопный ямб (размер высокой лирики) с чередованием перекрестной, опоясывающей и парной женской и мужской рифм создавали впечатление большой ритмической энергии, которая хорошо согласовывалась с содержанием оды, прославляющей подвиги русских солдат-победителей, истинных сынов Отечества:

Витийство, Пиндар, уст твоих

Тяжчае б Фивы обвинили,

Затем, что о победах сих

Они б громчае возгласили,

Как прежде о красе Афин;

Россия, как прекрасный крин,

Цветет под Анниной державой.

В китайских чтут ее стенах,

И свет во всех своих концах

Исполнен храбрых россов славой.

В оде получило отражение важное событие современности, которое характеризовалось посредством исторических аналогий. Автор напоминал о недавних победах русских войск под водительством Героя, явившегося из облаков над полем брани заступником русского воинства Петра I (Азовский поход 1697 г., Персидский поход 1722 г., война со шведами-готфами). И о «смирителе стран Казанских» – царе Иване IV, который «Селима5 гордого потряс». Современность и история были органически соединены в оде, полной патриотического воодушевления, написанной с большим вдохновением, ярким и образным языком. Хотинская ода, надолго оставаясь образцом одического жанра, узаконила уместность апелляции в одах к памяти Петра I. Тема русского ратного подвига, впервые введенная в поэзию Ломоносовым, получит дальнейшее развитие в русской оде 1760–1780-х гг. и в военно-патриотической лирике Г.Р. Державина.

В русском классицизме, в отличие от европейского, на первое место среди высоких жанров выдвигается именно ода, а не трагедия. Тому имелось несколько причин. Высокий, ораторский стиль изложения, важное и серьезное содержание оды – основные черты ее поэтики – сделали этот жанр наиболее удобной литературной формой для выражения центральных идей русского классицизма, его основного положительного идеала. Ода в большей степени соответствовала эпохе национального единения и становления России как государства европейского типа. Ода отличалась особой мобильностью: она была невелика по объему, имела вполне свободную композицию («лирический беспорядок»), не требовала дополнительных усилий для печати (т.е. могла подаваться адресату и в рукописном виде). Наконец, «удобной» оказалась и сама природа этого жанра – произведение приурочивалось к какому-либо важному событию и в комплиментарной форме могло очерчивать круг наиболее значимых проблем. Именно это последнее качество оды привлекало Ломоносова, в творчестве которого наиболее четко оформилась идея созидательной миссии поэта в России. Ломоносов впервые заговорил о том, что поэт в своей избранности оказывается равным монарху, и эта равновеликость позволяет ему предлагать в поэзии свой взгляд на самые острые проблемы государственной жизни. Для Ломоносова ода стала не просто данью литературной моде, но наиболее органичным для его таланта жанром, в котором воплотился свойственный поэту патриотический пафос, высокие гражданские идеалы, основные положения его патриотической программы.

Масштабность содержания оды требовала особой формы его выражения, о которой писал Сумароков в эпистоле «О стихотворстве» (1748):

Творец таких стихов вскидает всюду взгляд,

Взлетает к небесам, свергается во ад,

И, мчася в быстроте во все края вселенны,

Врата и путь везде имеет отворенны.

Ломоносову-поэту была характерна именно такая восторженность и возвышенность мышления. Практически каждая его ода начиналась с устремления ввысь, особого эмоционального и интеллектуального воспарения («парения мысли»):

Восторг внезапный ум пленил,

Ведет на верьх горы высокой…

(Ода … 1739 г.).

Какую радость ощущаю?

Куда я ныне восхищен?

Небесну пищу я вкушаю,

На верьх Олимпа вознесен!..

(Ода … 1750 г.).

Внемлите все пределы света

И ведайте, что может Бог!.. (Ода … Екатерине Алексеевне 1762 г.).

Высота была принципиально важной позицией поэта: это точка между Землей и Космосом. Отсюда в равной степени открывалась красота земного пространства и мощная, первозданная гармония Космоса. Поэт соединял собой земное и космическое, запечатлевая этот союз в слове. Подчеркнутая торжественность и велеречивость стиля ломоносовских од создавалась за счет обильного употребления «речений славенских» (старославянских форм и лексики). Эмоциональную насыщенность текстам придают повторяющиеся риторические фигуры (восклицания, вопросы). Каждая ода пронизана изощренной образностью, в основе которой лежат «витиеватые речи», метафоры, олицетворения, гиперболы, сравнения, оксюмороны. Одновременно Ломоносов стремился к зрительности образов. Ряд из них напоминает скульптурные композиции, несущие определенный аллегорический смысл (явление характерное в целом для русского искусства XVIII века). Важную роль в этом плане играют библейские, мифологические и античные образы:

Златой уже денницы перст

Завесу света вскрыл с звездами;

От встока скачет по сту верст,

Пуская искры конь ноздрями.

Лицем сияет Феб на том.

Он пламенным потряс верхом,

Преславно дело зря, дивится:

«Я мало таковых видал

Побед, коль долго я блистал,

Коль долго круг веков катится»

(«Ода … на взятие Хотина 1739 года»).

Исследователи отмечают «аномальность» (барочность) поэтики и стилистики од Ломоносова в контексте рационалистических предписаний теории классицизма. Элементы барокко, вливаясь в классицистическую систему од поэта, обусловливают их монументальность, сложность и великолепие. По словам Г.А. Гуковского, «Ломоносов строит целые колоссальные словесные здания, напоминающие собой огромные дворцы Растрелли; его периоды самым объемом своим, самым ритмом производят впечатление гигантского подъема мысли и пафоса».

Ломоносов написал 20 больших торжественных или похвальных од. Согласно распространенному в литературоведении мнению, они положили начало ангажированной поэзии, поэзии заказной, поэзии государственного служения. Так, В.С. Баевский в книге «История русской поэзии. 1730–1980. Компендиум» пишет, что в начале XIX в. «на сто лет ее традиция прервалась, чтобы неожиданно воскреснуть в творчестве Маяковского конца 1910
20-х гг., когда после Октябрьской революции вновь настало время ангажированной поэзии, поэзии "социального заказа", потребовались идеи государства как высшей меры всех вещей, просвещенного абсолютизма, панегирики к торжественным дням». Однако одическое творчество Ломоносова опиралось на уже сложившуюся традицию придворно-официальной оды «на заказ», «на случай». Дело в том, что при Петербургской Академии наук наследниками Петра I была учреждена кафедра латинского красноречия и поэзии, которую занимали немцы-академики. Она превратилась в штаб придворных увеселений: академики сочиняли поздравительные стихотворения в честь императриц и по случаю различных торжеств (годовщин восшествий на престол, дней рождений и тезоименитств, «на бракосочетание», «на рождение» царского младенца и др.), приготовляли иллюминации и фейерверки, составляли для них надписи и аллегории. Причем стихотворения эти писались сначала по-немецки (потому что академики плохо владели русским языком), а только затем переводились на русский язык. Традиция петербургской немецкой оды вобрала в себя элементы общеевропейской придворной культуры (комплиментарность, преувеличенность похвал, «формула протяжения России», апология наук и др.). Хотя, как академик, Ломоносов должен был к определенным дням придворных праздников тоже поставлять торжественные стихотворения, поэзия его была искренней.

Сохранять личное достоинство при дворе помогало ему осознание своего призвания просветителя – служения России и Истине в их органическом единстве. Из Германии Ломоносов вернулся с убеждением: «Честь российского народа требует, чтоб показать способность и остроту его в науках и что наше отечество может пользоваться собственными своими сынами не токмо в военной храбрости…, но в рассуждении высоких знаний». Он не уставал славить в своих стихах науку и просвещение, труд на благо отчизны, прославлял военные триумфы России и вместе с тем осуждал захватнические войны, восхвалял мир между народами как необходимое условие процветания страны, превозносил национальных героев и прежде всего Петра I. Идеализировав его образ, Ломоносов по существу создал «миф о Петре» – образцовом царе-труженике и патриоте, герое, посвятившем всю жизнь свою России и ее народу. В годы царствования дочери Петра I Елизаветы Петровны Ломоносов был настроен оптимистически: он верил, что золотой век России не за горами. При ее наследниках Петре III и Екатерине II в ломоносовских стихах ощущается все больше горечи. Образ Петра появляется в них уже затем, чтобы укорять царствующих правителей в измене великому делу Преобразователя:

Услышьте, судии земные

И все державные главы:

Законы нарушать святые

От буйности блюдитесь вы

И подданных не презирайте,

Но их пороки исправляйте

Ученьем, милостью, трудом, –

писал он в «Оде императрице Екатерине Алексеевне на ее восшествие на престол 1762 года», предвосхищая выступления Державина («Властителям и судиям», «Вельможа») и Радищева («Вольность»). Ломоносов гневно осудил антинациональную политику Петра III и недвусмысленно предупредил Екатерину II: «О, коль велико, как прославят / Монарха верные раби! / О, коль опасно, как оставят, / От тесноты своей, в скорби!». Ода была воспринята императрицей как непрошеный совет, и Ломоносова не удостоили наград по случаю коронационных торжеств, а через полгода едва не уволили в «вечную» отставку.

Перед смертью он набросал конспект разговора с государыней. Последний пункт звучал угрожающе: «Если не престаните, великая буря грянет». Ломоносов умирал в своем доме с обсерваторией на Мойке, едва перевалив за 50 лет, грустный и одинокий. При жизни его травили, после смерти прославили как казенного поэта, «певца царей».

Оды Ломоносова можно назвать хроникой придворной жизни России на протяжении 1739–1764 гг. Однако значение его од далеко выходит за рамки дежурных стихов «на случай». Повод для их сочинения упоминается лишь в заглавии, практически не влияя на содержание од. В них создан многомерный и сложный художественный образ России, в котором поэт продолжал традиции древнерусской литературы, представлявшей величие родины через необъятность ее географического пространства, и который был усвоен последующей литературной традицией. Ломоносов не только восхищается огромностью России, он видит в этом залог ее дальнейшего процветания, поскольку каждый уголок страны таит богатейшие недра, требующие освоения. Для этого, прежде всего, был нужен Мир. Наполняя оды картинами бранных подвигов, воспевая природную стихию, Ломоносов, тем не менее, тяготел к гармонии и упорядоченности бытия. Отсюда постоянный контраст войны и мирной жизни, символом которой, как и в древнерусской литературе, является труд земледельца. Мир – это естественное состояние человечества и природы, только в условиях Мира возможно развитие Науки.

Будучи сыном своего века, поэт верил в большие возможности «просвещенной монархии»: первое условие прогресса в России, по мнению Ломоносова, – мудрый монарх. Оды имели конкретных адресатов: Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Петр III и Екатерина II. Но Ломоносов не воспроизводил реальные черты, в его портретах не было сходства с историческими лицами. Поэт рисовал обобщенный образ монарха, составленный из желаемых черт. Комплиментарный портрет императрицы (императора) – это тот идеал, к которому необходимо стремиться. Преувеличенно-хвалебные эпитеты у Ломоносова – не просто дань политической конъюнктуре. Идеализирующие, обожествляющие эпитеты, заимствованные из арсенала церковной поэзии, формируют в оде особый образ монарха, представляющего собой собирательное лицо нации, общезначимый для народа символ.

Точкой отсчета, мерой поступков и деяний в каждой оде выступает
Петр I – Человек, Защитник, Отец, Герой, Монарх, посланный Богом. Рисуя деятельный образ Петра I, идеального просвещенного правителя – «работника на троне» и «отца отечества», Ломоносов зримо прочерчивал основные направления государственных преобразований, необходимых России. Излюбленный прием Ломоносова – обращение к правителю от лица его подданных, от лица всей России со своеобразным «наказом», перечнем «социальных ожиданий», которые он обязан реализовать:

От вас Россия ожидает

Счастливых и спокойных лет,

На вас по всякой час взирает,

Как на всходящий дневный свет

(«Ода на день брачного сочетания… Петра Федоровича… и Екатерины Алексеевны 1745 года»).

Назначение поэзии он видел в «возбуждении» и «утолении» «страстей» ради «пользы отечества». В отличие от Ф. Прокоповича, Кантемира и Сумарокова Ломоносов, как и Тредиаковский, выступал за воздействие поэзии в первую очередь на чувства (и через них – на разум). Поэзия в представлении классицистов обязана решать все земные дела и проблемы – от вопросов государственного устройства и политической власти до моральных и бытовых проблем жизни общества и человека, прямо соотносящихся, однако, с проблемами государства и нации («радеть о благоденствии общества»). Идея служения отечеству была ведущим стимулом деятельности поэтов-классицистов и вместе с тем мыслью, определявшей пафос идеологической направленности их творчества. Требование подчинения личности государству выражало ту же идею общегосударственного, общенационального служения. Поэт – голос нации, и в качестве такового он судья общества и советник монарха. Реализацией права совета и явилась созданная Ломоносовым «ода-рекомендация», цель которой – дать «урок царям» в рамках «государственной поэзии», представить программу всестороннего культурного развития России. Просвещение народа, строительство городов, расцвет наук и искусств, строгое следование законам, милосердие к подданным – вот традиционный круг просветительских мотивов, составляющий ломоносовскую программу государственного строительства.

Ярким примером программной оды, оды-рекомендации может служить «Ода на день восшествия на всероссийский престол Елисаветы Петровны 1747 года», по праву считающаяся вершиной творчества Ломоносова 1740-х гг. Ода была написана к шестилетней годовщине вступления на престол Елизаветы Петровны и по двум конкретным общественно значимыми поводам. Первый – утверждение императрицей летом 1747 г. нового регламента Академии наук, который предусматривал увеличение ее бюджета и новые штаты с преимущественными правами русских ученых при занятии академических должностей. Это и определило художественное своеобразие оды, в частности, преобладание в ней «естественнонаучной» проблематики. Второй – переговоры об участии России в «семилетней» войне, которые велись в течение 1747 г. Неслучайно ода начинается гимном «возлюбленной тишине», основанным на распространенном в XVIII веке поэтическом толковании этимологии имени Елизаветы от древнееврейского «бог покоящегося». Елизавета воспевается Ломоносовым прежде всего как установительница мира в государстве, положившая конец русско-шведской войне 1741–1743 гг.:

Когда на трон Она вступила,

Как Вышний подал Ей венец,

Тебя в Россию возвратила,

Войне поставила конец…

Во вступлении к оде Ломоносов предостерегает императрицу от опрометчивого шага – вовлечения России в очередную войну на стороне Австрии, Англии и Голландии против Франции и Пруссии. Мир, который воцарился при Елизавете, – это главное для Ломоносова условие процветания и изобилия «пространного нашего Отечества», источник пополнения его богатств, главное условие развития науки. Теме науки и посвящена основная часть оды 1747 г.:

Молчите, пламенные звуки,

И колебать престаньте свет:

Здесь в мире расширять науки

Изволила Елисавет.

Гимн правящей императрице, «русской Минерве», сопровождается кратким историческим экскурсом: Ломоносов обращается вначале ко времени Петра I, роль которого в истории России сопоставима с ролью пророков в Священной истории. Недаром язык этого отрывка насыщен у Ломоносова библейской лексикой и библейскими аллюзиями:

Ужасный чудными делами

Зиждитель мира искони

Своими положил судьбами

Себя прославить в наши дни;

Послал в Россию Человека,

Каков неслыхан был от века.

Сквозь все препятства Он вознес

Главу, победами венчанну,

Россию, грубостью попранну,

С собой возвысил до небес.

Роль Петра состояла не только в том, что он создал мощную армию и флот, воздвиг величественный Петербург, но прежде всего в том, что он извлек Россию из «невежества», насадив в ней науки и просвещение:

Тогда божественны науки

Чрез горы, реки и моря

В Россию простирали руки,

К сему Монарху говоря:

«Мы с крайним тщанием готовы

Подать в Российском роде новы

Чистейшаго ума плоды».

Монарх к себе их призывает;

Уже Россия ожидает

Полезны видеть их труды.

Однако дело просвещения россиян вскоре прерывается в связи со смертью Петра, а затем и Екатерины I, на время правления которой падает основание Санкт-Петербургской Академии наук (1725). Восстановить науки в России призвана Елизавета – дочь Петра Великого и продолжательница его дела. Оптимизм в поэта вселяют уже первые шаги Елизаветы Петровны по поощрению развития науки – утверждение нового регламента Академии наук и увеличение ее бюджета, что иносказательно передается Ломоносовым в словах ликующего, благодарного народа, обращенных к Елизавете:

«Великая Петрова Дщерь,

Щедроты отчи превышает,

Довольство муз усугубляет

И к счастью отверзает дверь».

Далее в оде вновь возникает тема войны – но уже в качестве части развернутого противопоставления славы, которую завоевывает полководец на войне, и славы, которая ждет правителя, развивающего науки. Если военная слава завоевывается не столько самим полководцем, сколько подвластными ему воинами, да к тому же к ней примешивается горечь от людских потерь, то слава распространителя и насадителя наук, по мнению Ломоносова, всецело принадлежит самой монархине:

Сия Тебе единой слава,

Монархиня, принадлежит,

Пространная Твоя держава,

О как Тебе благодарит!

Воззри на горы превысоки.

Воззри в поля Свои широки,

Где Волга, Днепр, где Обь течет:

Богатство в оных потаенно,

Наукой будет откровенно,

Что щедростью Твоей цветет.

Этот неожиданный переход к панорамному обзору пространной российской державы – чисто ломоносовский прием «расширения пространства», благодаря которому достаточно частный факт внутриакадемической жизни приобретает под пером поэта значение важнейшего события в жизни общества, способного дать толчок освоению богатейших природных запасов России. Бескрайние просторы Российской державы – залог неисчерпаемости скрытых в ее недрах сокровищ, а это, в свою очередь, вызывает необходимость развивать науки, помогающие освоению этих природных богатств:

Толикое земель пространство

Когда Всевышний поручил

Тебе в счастливое подданство,

Тогда сокровища открыл,

Какими хвалится Индия;

Но требует к тому Россия

Искусством утвержденных рук.

Сие злату очистит жилу,

Почувствуют и камни силу

Тобой восславленных наук.

Ломоносов любуется и восхищается природой как естествоиспытатель, как ученый-натуралист; природа России для него не пейзаж, не красивая картинка, а кладовая полезных для общества сокровищ, необъятное поле для исследовательской, преобразовательской и творческой деятельности человека. Отсюда в оде появляется заветная для Ломоносова тема освоения необъятных просторов России – и прежде всего русского Севера и Сибири, Дальнего Востока и Курильских островов («Широкое открыто поле, / Где музам путь свой простирать!»). С восторгом поэт пишет о камчатской экспедиции А.И. Чирикова («Колумба российского»), достигшей западных берегов Северной Америки, об активизации освоения Урала («верхов Рифейских»), где быстрыми темпами стала развиваться горная промышленность и было открыто первое месторождение золота. Эти события в жизни страны, представлявшие первостепенную важность для Ломоносова как ученого-специалиста по горному делу и металлургии, одновременно вдохновляли его на создание оригинальных и емких поэтических образов в художественных произведениях:

И се Минерва ударяет

В верхи Рифейски копием,

Сребро и злато истекает

Во всем наследии Твоем.

Плутон в расселинах мятется,

Что Россам в руки предается

Драгой его металл из гор,

Которой там натура скрыла;

От блеску днвного светила

Он мрачный отвращает взор.

А далее в оде Ломоносова звучит знаменитое обращение поэта к российскому юношеству: «О вы, которых ожидает Отечество от недр своих…». Это поистине гениальный поэтический ход: от рассуждения о состоянии золотопромышленного дела в России – к ожиданию в недалеком будущем открытия золотых россыпей молодых российских талантов («… может собственных Платонов / И быстрых разумом Невтонов / Российская земля рождать»), который демонстрирует оригинальность художественного мышления Ломоносова: стремление ученого к точности, конкретности, созданию научной картины мира, и преображающее свойство поэтического сознания, творящего из научных знаний и фактов богатейшие по оттенкам мысли метафоры и поэтические образы. Но есть и еще одна сторона поэтического мышления Ломоносова, сделавшая оду 1747 г. произведением хрестоматийным, «на века»: глубочайший патриотизм поэта, его вера в талантливость и необычайную природную одаренность русского народа, сопоставимую в его представлении с богатством и изобилием русской земли вообще.

Одна из особенностей торжественных од Ломоносова – красочность, выразительность описаний. Оды поэта насыщены цветом. Как и древнерусская икона, они соединяют желтые (золотые), красные (порфира), белые, синие краски. Здесь нет полутонов, переходов, равно как и нет буйства различных цветовых оттенков. Мазок Ломоносова-художника чист, прозрачен, ясен. Поэт стремится живописать словом, равно как и звуком.

Именно поэтому оду Ломоносова необходимо видеть, представлять и слышать. Чтение вслух является одним из этапов осмысления поэтического произведения в целом. Уже само название оды, многословное и подробное, определяет медленный, четкий темп чтения и его приподнятую, торжественную интонацию. Каждая 10-строчная строфа несет в себе определенный образ, который необходимо донести до слушателя, вызывая у него зрительное представление. 4-стопный ямб, наиболее соответствующий, по мнению Ломоносова, задачам оды (как размер высокой лирики), определяет четкий ритмический рисунок, который можно подчеркнуть легким скандированием. До конца оды должна сохраняться «поднимающаяся» интонация.

Таким образом, оды Ломоносова, безусловно, воспроизводили черты, изначально присущие этому жанру. Неслучайную характеристику дал ему Сумароков в эпистоле «О стихотворстве»: «Он наших стран Мальгерб, он Пиндару подобен». Но в то же время поэт насыщал оду принципиально важным, злободневным содержанием, делая произведение многотемным, не просто комплиментарным, а политически значимым. Такой размах мыслей находил свое выражение в грандиозных образах и повышенной экспрессивности ломоносовской оды. В лице Ломоносова русская поэзия, по оценке Белинского, «обнаружила стремление к идеалу, поняла себя как оружие жизни высшей, выспренной, как глашатая всего высокого и великого».

Характерно, что и в духовных одах Ломоносова (в «Оде, выбранной из Иова», преложениях псалмов) личные переживания поэта на фоне философских размышлений о тленности суетного мира, о несовершенстве человеческого общества, одиночестве самого поэта и человека вообще во враждебном ему мире перерастают в политическую лирику. Ломоносовские духовные оды послужили образцом дальнейших аналогичных использований псалмодической поэзии у поэтов-декабристов.

С Ломоносова начинается русская научно-философская лирика, которая является у него разновидностью духовной поэзии. Способность к творческому познанию он называл высшим – Божественным – благом человеческой жизни и был уверен в необходимости участия всех наук и художеств (искусств) в достижении этого блага. В «Утреннем размышлении о Божием величестве» (1743) высказана гениальная догадка о том, что солнце – это «горящий вечно океан» и на его поверхности происходят непрерывные процессы изменения вещества (наблюдать их астрономы в XVIII веке еще не могли, и ломоносовское описание бурной природы солнца подтвердилось после изобретения спектроскопа). В «Вечернем размышлении о Божием величестве при случае великого северного сияния» (1743) лирическое описание ночного звездного неба сочетается с раздумьями о причинах северного сияния. Ломоносов выдвигает полемическую для того времени мысль о множестве обитаемых миров во Вселенной («Там разных множество светов…») и гипотезу об электрической природе северного сияния («И гладко волны бьют в эфир…»), обосновывая свое «давнишнее мнение, что северное сияние движением эфира произведено быть может», подтвержденное лишь в самом конце XIX века. И в «Утреннем», и в «Вечернем размышлении», по словам Н.В. Гоголя, «в описаниях слышен взгляд скорее ученого-натуралиста, чем поэта, но чистосердечная сила восторга превратила натуралиста в поэта». Ломоносов, художник и ученый, не излагает научные теории в стихах, но поэтически утверждает величие «Творца Вселенной», красоту и законосообразность созданного Им мира, мощь человеческого Разума. Ломоносов размышляет о возможности примирения научного миропонимания с верой. В основе обоих стихотворений – органическое единство научной, познающей, мысли и поэтического переживания Истины, явленной в художественном образе («горящий вечно океан», «бездна звезд полна»).

По мнению современного немецкого исследователя, занимающегося изучением русской литературы ХVIII века, Иоахима Клейна, в «Размышлениях о Божием величестве» Ломоносова развивается «мысль о смирении тварного мира перед Творцом»; «его (Ломоносова) главная цель – защитить любимую им науку от нападок церкви и повысить ее, а вместе с тем и свой собственный социальный статус, окружив научное знание ореолом религиозной святости»; «Ломоносов создает в России новый тип религиозности: на место традиционного благочестия, устремленного в мир иной, возникает новое, укорененное в здешнем бытии, мирское благочестие, основа которого – благоговейный и одновременно исследовательский взгляд на сотворенную Богом природу. Таким образом возникает еще одно обоснование значимости науки, идущее дальше петровского утилитаризма: наука служит не только пользе и прогрессу, но является особой формой служения Господу…».

Значимость науки по-петровски – через пользу – определяется Ломоносовым в другом произведении, что явствует из его названия. «Письмо о пользе Стекла» (1752) – просветительская поэма об употреблении Стекла, написанная в форме дружеского послания к И.И. Шувалову. Она была создана, когда Ломоносов добивался государственной поддержки для основания своей стекольной мануфактуры. Адресат «письма», высокопоставленный покровитель Ломоносова, должен был в этой ситуации выступить ходатаем перед императрицей Елизаветой. Поэма содержит 440 написанных александрийским стихом строк, в которых перечисляются, прерываемые многочисленными отступлениями, все те полезные и приятные вещи, что делаются из стекла: очки, окна, зеркала, бисер, оранжереи, зажигательные стекла, телескопы, микроскопы, стеклянный шар электростатической машины, барометр и т.д. В отличие от презренного золота, причинившего человечеству на протяжении всей его истории столько зла, стекло «везде наш дух увеселяет: / Полезно молодым и старым помогает». Поэма пронизана гордостью за современность, за «благословенный наш и просвещенный век». Ломоносов убежден в прогрессе собственной эпохи: «О коль со древними дни наши несравненны!». Он неоднократно прерывает свои перечисления и описания, чтобы воздать хвалу науке и обрушиться на ее врагов. Говоря о зажигательном стекле, он рассказывает о Прометее, который дал людям огонь и был за это жестоко наказан Зевсом. Теперь, в «просвещенны дни», человечество знает, что это просто «вымысл», заключающий в себе, однако, зерно истины: Прометей пал жертвой «невежд свирепых полк» и должен считаться одним из первых мучеников науки. В «Письме о пользе стекла» Ломоносов активно отстаивает теорию вселенной, предложенную Коперником, который предстает «презрителем зависти и варварству соперником». В произведении нашла отражение борьба Ломоносова с воинствующим невежеством и церковным мракобесием.

В литературном творчестве Ломоносова видное место занимают похвальные надписи – стихотворные пояснения к иллюминациям и фейерверкам, которые устраивались в честь различных событий (придворных праздников, торжеств по случаю спуска кораблей, установки статуй, маскарадов и т.п.). Стилистика надписей Ломоносова носила экспериментальный характер. В сравнении с одами надписям свойственны прямолинейный дидактизм и риторичность. Надпись I. «К статуе Петра Великого» провозглашает Петра «Отцом отечества» и «премудрым Героем», который «ради подданных» «простер в работу руки».

Свою творческую позицию, свое понимание назначения поэта и поэзии Ломоносов наиболее отчетливо выразил в произведении «Разговор с Анакреоном», где глубина философской мысли соединилась с поэтическим мастерством зрелого стихотворца. В «Риторике» Ломоносов как пример энтимемы (неполного силлогизма) приводил собственный перевод 30-й оды Горация «Я знак бессмертия себе воздвигнул…». Однако, в отличие от последующей поэтической традиции (Г.Р. Державин, В.В. Капнист,
А.С. Пушкин, В.Я. Брюсов и др.), он не пытался сделать перевод поводом для оценки собственного творчества. Эту функцию в определенной мере выполнил «Разговор с Анакреоном».

Ломоносов сознательно определяет жанр произведения как «разговор», уходя от характерной монологичности оды (а равно надписи, размышления, преложения – жанров, традиционных для поэта). Именно разговор (диалог, беседа) предполагал открытость реплик, идей, позиций, что влекло за собой большую свободу в выборе художественных средств. Композиция «Разговора» внешне очень проста: он состоит из последовательно чередующихся переводов четырех од Анакреона (либо приписываемых древнегреческому поэту) с ответами самого Ломоносова. Однако чередование этих пар строго продумано, спаяно внутренней логикой, а потому полностью исключает перестановки или сокращения текста.

В оде I Анакреон определяет основную направленность своей поэзии как воспевание любви. Ломоносов, внешне подражая (3-стопный ямб с перекрестной рифмовкой), заявляет о своей непохожести («Хоть нежности сердечной / В любви я не лишен, / Героев славой вечной / Я больше восхищен»), декларирует самостоятельность поэтической позиции.

Следующая ода ХХIII Анакреона по-своему углубляет мысль оды I. Поэт воспевает любовь и наслаждение жизнью, поскольку это соответствует его мироощущению, его жизненной философии. В своем ответе Ломоносов, воспроизводя форму оды Анакреона, размышляет с позиции времени, насколько античный поэт прав. Чтобы подчеркнуть естественность и органичность жизненной и творческой позиции Анакреона («жил по тем законам, которые писал»), Ломоносов вводит по принципу контраста образ Сенеки, аскетизм которого является умозрительным («…правила сложил / Не в силах человеку, / И кто по оным жил?»). Анакреон явно выигрывает при такого рода сравнении.

В оде XI античный поэт нарисован «старичком», продолжающим «веселиться». Ирония, пронизывающая этот образ (3-стопный ямб здесь создает ощущение приплясывания), заставляет задуматься о том, что в позиции Анакреона есть определенные изъяны. В ответе Ломоносова противопоставлены «седая обезьяна» Анакреон и ворчащий Катон, ярый республиканец, фанатично, до самоубийства, служащий идее (он, безусловно, продолжает линию Сенеки). Анакреон – комичен, Катон – страшен. При всей разности они схожи в одном – в своем максимализме. И все-таки каждый из них – личность, по-своему цельная и самобытная. Признание Ломоносова: «Умнее кто из вас, другой будь в том судья» – итог его размышления, в котором проступает самобытность, индивидуальность избранного им самим жизненного пути. Ответ написан 6-стопным ямбом с парной рифмой, что соответствует характеру раздумий поэта и одновременно позволяет отграничить (даже графически) себя от Анакреона, обозначить собственную поэтическую позицию.

Следующая пара стихов развивает эту мысль Ломоносова. В оде ХХVIII Анакреон рисует портрет своей «любезной», которая привлекательна чувственной красотой. В этом отношении эффектен последний мазок: «Надевай же платье ало…». Ломоносов в переводе находит тот цвет, который наиболее соответствует чувственности героини. Алый – это не просто красный, а горящий, живой, вызывающий цвет. Дополняет зрительный ряд «благовоние духов». Протяжность звуков обволакивает, дает возможность почувствовать влекущую пряность аромата. «Любезная» Анакреона сулит любовь и наслаждение, которые поэт ценит превыше всего. Ломоносов переводит эту оду 4-стопным хореем, который, по его мнению, в большей степени может выразить обыкновенные «аффекты» (чувства). Важно и то, что Ломоносов разбивает текст на строфы, «октавы», тем самым фиксируя отдельные черты возлюбленной Анакреона, делает их более рельефными. В своем ответе поэт создает великолепный по силе и мощи аллегорический образ России. Изображение, хотя и не лишено чувственности, торжественно и монументально. Благородно звучит любимый Ломоносовым 4-стопный ямб, передавая серьезность, важность заказа живописцу. Но исключительная изобразительность не была самоцелью, она подчеркивала значимость философского итога, к которому пришел поэт. Россия – возлюбленная Мать для Ломоносова, а потому он ее любит той глубокой любовью, которая естественна, как сама жизнь. Следовательно, и воспевание России – это не умозрительная позиция, а естественное состояние души поэта. Этим Ломоносов оказывался равновелик Анакреону.

Таким образом, последний ответ смыкался с первой парой стихов «Разговора». Перед нами единое, целостное произведение с четкой внутренней логикой, стройной композицией, продуманной ритмической организацией. Ломоносов противопоставлял двум типам европейского сознания – гедонистическому (Анакреон) и стоическому (Сенека, Катон) – собственный жизненный идеал. Это был идеал патриотический: любовь к родине. В конце цикла не зря звучит призыв к установлению мира – одного из самых необходимых условий для процветания России: «Великая промолви Мать / И повели войнам престать».

«Разговор с Анакреоном» касался существенной теоретической проблемы классицизма – проблемы подражания. Ломоносов в своем стихотворении демонстрирует наглядно, как перевод или переложение рождает подражание и по форме, и по содержанию (ода I), но затем, сохраняя форму, поэт стремится наполнить ее новым смыслом (ода ХХIII), а это в свою очередь ведет к поискам другой, более индивидуальной формы (ода XI). Результат этого процесса – собственное оригинальное творчество (ода ХХVIII). Эта схема, обозначенная в «Разговоре с Анакреоном», была выражением общей закономерности, характерной для литературного процесса в России ХVIII века. Осваивая античный и западноевропейский материал, русская литература не просто подражала, а подражая, оставалась сама собой. И этот сложный процесс был залогом, условием самобытного развития российской словесности.

«Стихи, сочиненные на дороге в Петергоф, когда я в 1761 году ехал просить о подписании привилегии для Академии, быв много раз прежде за тем же» – это переложение (вольная обработка) анакреонтического стихотворения «К цикаде». Только последняя строка поэтической миниатюры о счастливом кузнечике является собственно ломоносовской. Манифестированный в заглавии автобиографический характер данного произведения предопределил своеобразие трактовки его центрального образа. Кузнечик олицетворяет в глазах поэта главную светскую заповедь блаженства:

Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,

Коль больше пред людьми ты щастьем одарен!

Препровождаешь жизнь меж мягкою травою

И наслаждаешься медвяною росою.

Естественный уклад жизни кузнечика осмысляется Ломоносовым как идеальная реализация той полноты абсолютной свободы, которая возможна лишь в мире природы, но недостижима в человеческом обществе. Насекомое уподобляется «царю» и «Ангелу во плоти», что привносит в его символико-аллегорический образ оттенки сакральности, избранности:

Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,

Но в самой истине ты перед нами царь;

Ты Ангел во плоти иль, лучше, ты бесплотен!

Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен;

Что видишь, всё твое; везде в своем дому;

Не просишь ни о чем, не должен никому.

Эмоциональная тональность стихотворения воссоздает драматизм мироощущения творчески одаренной личности, удрученной сознанием своей неизбывной зависимости от властей предержащих и мечтающей об обретении той идиллической свободы, которая доступна – увы! – лишь …кузнечику. Вольное переложение анакреонтической фабулы о цикаде выполнено шестистопным ямбом с пиррихиями – тем самым размером, которым написан третий ответ поэта в его «Разговоре с Анакреоном», а стихотворные размеры обладали для Ломоносова определенными семантическими функциями. Ямбический шестистопник указывал на скрытое присутствие стоической темы в ломоносовском переложении. Финальная строка стихотворения, выстроенная на последовательном сочетании фигур отрицания и фигур усиления («Не просишь ни о чем, не должен никому»), в силу своей постпозиции, обрела программное звучание. Подчеркнуто четкий ритм придал заключительному стиху значение некоего «категорического императива» для Поэта.

В творчестве Ломоносова нашлось место и жанру стихотворной трагедии. Поэтом написаны две трагедии: «Тамира и Селим» (1750) – на национально-историческую тему и «Демофонт» (1751) – на сюжет из античной истории. В трагедии «Тамира и Селим» были использованы события русской истории конца XIV в., когда в 1380 г. русские войска во главе с великим московским князем Дмитрием Ивановичем, позднее названным Донским, разбили полчища хана Мамая на поле Куликовом. Основываясь на летописных повестях о Куликовской битве (в частности, на Новгородской летописи), «Сказании о Мамаевом побоище», рукописной «Истории Российской…»
В.Н. Татищева, Ломоносов передал все детали битвы на Непрядве, вложив рассказ об этом в уста крымского царевича Нарсима. В достоверной передаче исторических фактов заключалось художественное новаторство Ломоносова-драматурга. Это произведение проникнуто его глубокой верой в высокие моральные качества русского народа («Всегда есть Божий глас, глас целого народа, / Устами оного Всевышний говорит»). Трагедия содержит осуждение войны как противоестественного состояния человечества («… кровавая война! / Которое от ней не стонет государство? / Которая от ней не потряслась страна?»). Ломоносов наметил новый тип трагедии, где личные судьбы героев определяются ходом исторических событий, в которые они вовлечены. Обращение Ломоносова к национально-патриотической теме в трагедии и использование подлинных исторических материалов оказало влияние на дальнейшее творчество Сумарокова-драматурга, являвшегося к тому времени автором двух трагедий на темы древнерусской истории («Хорев», 1747; «Синав и Трувор», 1750). В отличие от Ломоносова Сумароков не располагал историческими источниками, и сюжеты его ранних трагедий были результатом литературного вымысла.

В 1750-е гг. Ломоносов приступил к работе над поэмой «Петр Великий». Тема Петра I прошла через все его творчество: он реализовал ее в одах, в надписях, в «Слове похвальном» (1755), в исторической сводке документальных материалов – «Сокращенном описании дел государевых», в мозаичных картинах. В предисловии к своей поэме Ломоносов выразительно декларирует собственное понимание эпопеи, основанной на исторических материалах:

Не вымышленных петь намерен я богов,

Но истинны дела, великий труд Петров.

Ломоносов отказывается от мифологического сюжета, от вымысла. Начав с традиционного зачина классической эпопеи – «пою», Ломоносов раскрыл перед читателем свою установку на реальность изображаемого. Он обращается к материалу новой национальной истории (деятельность Петра):

Пою премудрого российского Героя,

Что, грады новые, полки и флоты строя,

От самых нежных лет со злобой вел войну,

Сквозь страхи проходя, вознес свою страну;

Смирил злодеев внутрь и вне попрал противных,

Рукой и разумом сверг дерзостных и льстивных,

Среди военных бурь науки нам открыл

И мир делами весь и зависть удивил.

Две первые песни поэмы, посвященные событиям Северной войны, были опубликованы в 1760-м и в 1761-м гг. Песнь первая – описание поездки Петра I в Архангельск с целью отразить нападение шведской армии. Песнь вторая – описание осады Шлиссельбурга русскими войсками. Поэма осталась неоконченной, но в ней Ломоносову, не желавшему следовать классическим образцам эпической поэзии (героической эпопеи), удалось нащупать пути к созданию принципиально нового жанра исторической поэмы (или героической поэмы на национально-историческую тему), которому была суждена долгая жизнь в России.

Антиклерикальными настроениями пронизан сатирический «Гимн бороде» (1756), получивший большое распространение в списках. Поводом к его написанию послужил инцидент, связанный с церковной цензурой: переведя знаменитую поэму Александра Поупа «Опыт о человеке» («An Essay on Man»), ученик Ломоносова Н.Н. Поповский возбудил неудовольствие Святейшего Синода. В результате возникшего противодействия со стороны церкви Поповский был вынужден вычеркнуть те места, в которых шла речь о коперникианской теории вселенной. После появления «гимна», получившего широкое распространение в списках, Св. Синод требовал суровой расправы над автором, которого спасла поддержка влиятельных друзей. Сатира Ломоносова направлена против всех представителей консервативного мировоззрения: от старообрядцев, преследовавшихся за ношение бороды, до православного духовенства, пользовавшегося этой привилегией:

…Дураки, врали, проказы

Были бы без ней безглазы…

…Мать дородства и умов,

Мать достатка и чинов,

Корень действий невозможных,

О завеса мнений ложных!..

Рефреном в стихотворении выступают хлесткие, запоминающиеся строки:

Борода предорогая!

Жаль, что ты не крещена

И что тела часть срамная

Тем тебе предпочтена.

Перу Ломоносова принадлежат также басни (например, «Свинья в лисьей коже», написанная в ответ на «притчу» Сумарокова «Осел во львиной шкуре», которая содержала личные выпады против Ломоносова) и эпиграммы («К Зубницкому», «Отмщать завистнику меня вооружают…» обе на Тредиаковского; «Случились вместе два Астрнома в пиру…» и др.).

Поэзия Ломоносова, как и его научная деятельность, в том числе филологическая, была продолжением национальной политики Петра I. Польза отечества, любовь к отечеству – одно из доминирующих начал всей жизни Ломоносова. Об этом он думал даже на смертном одре, как свидетельствует современник (академик Я. Штелин): «Смерть встретил с духом истинного философа; сказал: жалею только о том, что не смог я совершить всего того, что предпринял я для пользы отечества, для приращения наук…». Творчество Ломоносова осталось высшим достижением русской поэтической культуры середины XVIII века.

Литература

Ломоносов М.В. Избранные произведения. М.; Л., 1965.

Морозов А.А. М.В.Ломоносов // Ломоносов М.В. Избранные произведения.
М.; Л., 1965.
Серман И.З. Поэтический стиль Ломоносова. М.;.Л., 1966.
Москвичева Г.В. Русский классицизм. М., 1978.
Западов А.В. Поэты XVIII века. Ломоносов. Державин. М., 1979.
Павлова Г.Е., Федоров А.С. Михаил Васильевич Ломоносов. 1711–1765. М., 1986.
Моисеева Г.Н. Поэтическое творчество М.В.Ломоносова // Ломоносов и русская литература. М., 1987. С. 5–31.
Лебедев Е. Михаил Васильевич Ломоносов. Ростов н / Д, 1997.
Крашенинникова О.А. «Какая похвала российскому народу судьбой дана…» (Выражение русского национального самосознания в творчестве М.В.Ломоносова) // Русская литература как форма национального самосознания. XVIII век. М., 2005.
С. 256–296.
Клейн И. Пути культурного импорта: Труды по русской литературе XVIII века.
М., 2005. С. 263–279, 287–300.

1 Монета в три с половиной копейки.

2 Полкопейки.

3 Род Ломоносова продолжился по линии дочери Елены Михайловны (1749–1772), в замужестве Константиновой. Внучка ученого Софья Алексеевна – жена героя Отечественной войны 1812 г. генерала Н.Н. Раевского. Их дочь, правнучка Ломоносова, Мария Николаевна (1805–1863) – жена декабриста С.Г. Волконского

4Предмета изображения, содержания.

5турецкого султана Сулеймана II.

PAGE 7

Михаил Васильевич Ломоносов