Бунин: от Нагибина до Пелевина

Кажется, я не зря полтора урока читала вслух. И наконец, последний вопрос.

3. “Попав в художественный мир Бунина, наиболее пристальное внимание следует обращать на детали: именно благодаря им можно будет почувствовать наш мир почти так же, как И. А. Бунин”. (Руднева Маша)

“Чтобы понять и почувствовать произведения Бунина, надо взглянуть на мир с его точки зрения. Наверное, надо самим попробовать услышать музыку звуков, увидеть яркость мира. Надо читать неторопливо, всматриваясь в детали, а главное, надо пытаться уловить гармонию жизни”. (Суслова Софья)

И здесь мне, как герою Броневого в «Покровских воротах», хочется произнести бессмертное: “И заметьте, не я это предложил!” Подумав над рассказом Нагибина и своей рукой написав, что “в творчестве Бунина нужно самое пристальное внимание обращать на детали”, они, конечно, уже с заинтересованностью ловцов жемчуга читали «Господина из Сан-Франциско» и не пропустили ни глаза “негров с белками, похожими на облупленные крутые яйца”, ни “волн, переливавшихся, как чёрное масло, по которым потекли золотые удавы от фонарей пристани”, ни “сладкий запах земли Италии после дождя, и свой, особый запах у каждого её острова”, ни чудесно избыточного попугая, заснувшего “с нелепо задранной на верхний шесток лапкой”, ни многое другое. Благодаря такому подходу великолепно простроился символический план рассказа, с энтузиазмом интерпретировались портреты героев со всеми признаками живого и неживого в них, а за Луиджи и Лоренцо, таких живых и красивых, да ещё и поименованных, в отличие от остальных героев, просто драться были готовы.

Особое внимание мы уделили художественной плотности бунинского текста, и сразу двое моих “продвинутых” учеников сказали, что наконец-то поняли не приблизительно, а вполне конкретно, что имеют в виду высоколобые люди на канале «Культура», когда, говоря о каких-либо произведениях, высокомерно замечают, что им “не хватает плотности текста”. Мне показалось, что результат вполне оправдал время, потраченное на чтение нагибинского рассказа.

Когда я много лет подряд работала в гуманитарных классах и имела совсем иное, нежели сейчас, количество часов и сообразную специализации мотивацию учащихся, мы, кроме «Окаянных дней», поэзии и рассказов по базовой программе, обязательно читали «Суходол» и «Деревню» и много рассказов из цикла «Тёмные аллеи». Счастливцам, у которых сейчас хватает на это времени, очень рекомендую книгу Юрия Мальцева «Бунин» издательства «Посев», где можно найти много серьёзной и интересной информации.

Теперь, когда с физико-математическими и биолого-химическими классами, как говорится, не до жиру, приходится строить изучение Бунина так: начинаем с рассказа Ю. М. Нагибина «Учитель словесности», затем идёт биография Бунина, включая «Окаянные дни» и фрагменты из книги И. В. Одоевцевой «На берегах Сены» о Бунине в эмиграции, затем урок по поэзии, «Господин из Сан-Франциско», «Солнечный удар» (традиционно, как, наверное, у всех, в сопоставлении с «Дамой с собачкой» Чехова), «Чистый понедельник», который, кроме всего прочего, даёт возможность заговорить о Серебряном веке (очень подробный комментарий в книге «Уроки русской словесности», автор проекта И. П. Карпов, издательство «Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС»), и “Лёгкое дыхание”.

Порядок, несмотря на нарушение хронологической последовательности, которую следует отдельно оговорить, важен, так как заканчиваем мы разговор о Бунине рассказом В. О. Пелевина «Ника». Он начинается весьма характерно: “Теперь, когда её лёгкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре, и на моих коленях лежит тяжёлый, как силикатный кирпич, том Бунина, я иногда отрываю взгляд от страницы и смотрю на стену, где висит её случайно сохранившийся снимок”. А ближе к середине читаем: “...В сущности она была очень пошла, и её запросы были чисто физиологическими... Но природное изящество и юность придавали всем её проявлениям какую-то иллюзорную одухотворённость; в её животном — если вдуматься — бытии был отблеск высшей гармонии, естественное дыхание того, за чем безнадёжно гонится искусство, и мне начинало казаться, что по-настоящему красива и осмысленна именно её простая судьба, а всё, на чём я основываю собственную жизнь, — просто выдумки, да ещё и чужие. Одно время я мечтал узнать, что она обо мне думает, но добиваться от неё ответа было бесполезно, а дневника, который я мог бы прочесть, она не вела”.

Вы ещё не почувствовали, какие фантастические возможности для разговора о путях развития литературы даёт этот рассказ, “набитый” цитатами, аллюзиями, реминисценциями как новогодний мешок подарками? Тогда предлагаю последний фрагмент: “...Я уже понимал, что имею дело не с реально существующей Никой, а с набором собственных мыслей… а сама Ника, сидящая в полуметре от меня, недоступна, как вершина Спасской башни. И снова я ощутил на своих плечах невесомый, но невыносимый груз одиночества…

Я неизменно удивлялся другому — почти все книги, почти все стихи были посвящены, если разобраться, Нике — как бы её ни звали и какой бы облик она ни принимала; чем умнее и тоньше был художник, тем неразрешимее и мистичнее становилась её загадка; лучшие силы лучших душ уходили на штурм этой зеленоглазой непостижимости, и всё расшибалось о невидимую или просто несуществующую — а значит, действительно непреодолимую преграду...”

Свой ответ на вечную загадку Пелевин даёт. После гибели героини — в самом последнем предложении рассказа — мы узнаём, что Ника была…кошкой.

На одиннадцатиклассников, только что прочитавших Бунина, рассказ производит ошеломляющее впечатление. А зачем он нужен мне?

По-моему, текст универсален, так как “работает” в той или иной степени на классах с любым уровнем подготовки. В Слабом классе можно говорить о том, что талантливый и крайне модный сегодня писатель Виктор Пелевин, которого, по словам одного критика, “читают даже те, кто вообще не читает”, выходит, не возник сам по себе на пустом месте, а накрепко связан с русской классикой, что, не зная, например, Бунина, невозможно, оказывается, адекватно понять его тексты. Удивляет это их, вы не поверите, необыкновенно, словно я, подобно фокуснику, вытащила кролика из шляпы.

В классе со средней подготовкой можно говорить о бунинских темах и мотивах: попросить, например, их найти всё, что “пришло” в рассказ “из Бунина” (на всех уровнях: образном, тематическом, идейном). Там есть и тема непреодолимости человеческого одиночества, и историзм мироощущения (“тоска всех стран и всех времён”), и любование миром, и непостижимая тайна женской души, и попытка понять, что же такое мечта Бунина “изоб­разить женщину в её утробной сущности”, и претензия на разгадку этой сущности, и вечное стремление искусства разгадать тайну женской души. Они наверняка найдут и композиционное сходство (в нарушении хронологии событий), и портреты с реминисценциями из «Лёгкого дыхания», и массу аллюзий, и многое другое, в зависимости от того, какие задачи вы поставите перед ними.

Стоит, на мой взгляд, обратить их внимание на фрагмент, связанный с пелевинским видением взаимоотношений художника и его созданий: “…Ведь если я гляжу на неё и она кажется мне по-своему совершенным произведением искусства, дело здесь не в ней, а во мне, которому это кажется. Вся красота, которую я вижу, заключена в моём сердце, потому что именно там находится камертон, с невыразимой нотой которого я сравниваю всё остальное. Я постоянно принимаю самого себя за себя самого, думая, что имею дело с чем-то внешним, а мир вокруг — всего лишь система зеркал разной кривизны”. Интересно, мне кажется, предложить им подумать вот о чём, та же мысль заключена в строке Бунина “я вижу, слышу, счастлив — всё во мне” или всё же иная?

В сильном же или Специализированном гуманитарном классе, помимо всего перечисленного выше, прямо с того, что “мир вокруг — система зеркал разной кривизны”, можно начать разговор о постмодернизме, его основных положениях, художественных принципах и приёмах. И здесь уж только бы хватило времени и сил…

Помните сон бесконечно ищущего смысл жизни Пьера Безухова, в котором он приходит к выводу о том, что “сопрягать надо, сопрягать”? Мне кажется, что в нашем случае сопряжение тоже ведёт к прояснению и пониманию сути.

Алла Марковна Киселёва,

Учитель литературы московской школы № 192