“…Жестокая правда жива”

Тема войны в творчестве Александра Твардовского

В одном и том же первом послевоенном году, в одном и том же лучшем в ту пору журнале «Знамя» появились написанные двумя поэтами “смоленской школы” стихотворения о минувшей войне, которым суждено было стать шедеврами русской гуманистической лирики, — «Враги сожгли родную хату…» Михаила Исаковского и «Две строчки» Александра Твардовского. Судьба их сложилась по-разному.

Первое стало знаменитым сразу же после публикации. Окрик в руководящей партийной газете, вычеркнувшей его на целое десятилетие из литературной жизни, только обострил интерес к заключённой в нём горькой правде о безмерности и безысходности народной трагедии. Силой поэтического слова история осиротевшего солдата превратилась в реквием Великой Отечественной войны.

Второе было написано в жанре полувоспоминания-полуразмышления ещё в 1943 году среди более соответствующих боевому духу той поры гневно-обличительных, торжественно-величальных и очерково-репортажных стихотворений. В разгар войны Твардовский не стал его печатать, следуя собственному мнению, высказанному в «Василии Тёркине»:

И забыто — не забыто,

Да не время вспоминать,

Где и кто лежит убитый,

И кому ещё лежать.

При публикации оно так же скромно разместилось в середине подборки из двух десятков стихотворений Твардовского под общей шапкой «Стихи из записной книжки». И лишь спустя многие годы, за которые, кроме масштабных поэм «Василий Тёркин» и «Дом у дороги», будут опубликованы программные стихотворения «Я убит подо Ржевом» (1946), «В тот день, когда окончилась война» (1948), а также «Перед войной, как будто в знак победы…» (1945), «Жестокая память» (1951), «Та кровь, что пролита недаром» (1957) и особенно пронзительно — короткое «Я знаю, никакой моей вины…» (1966), откроется связь между ними и тем маленьким стихотворением сорок третьего года. И высветится его отнюдь не рядовое значение как первого всплеска острогуманистического сознания, замешанного на жёстком трагическом видении войны, что составляет, очевидно, основу лирического мироощущения Твардовского. И станет ясно, что «Две строчки» написаны, говоря словами Ю. Буртина, “на уровне «Тёркина» и «Дома у дороги», на уровне нравственно-философских вершин русской литературы”