Предмет синтаксиса. Владимир Андреевич Звегинцев
(1910–1988)
Введение
Предмет синтаксиса
Человеческий язык, как и всякий сложный механизм, состоит из
относительно независимых друг от друга (= автономных) компонентов. С древнейших
времен языковеды выделяют в языке по меньшей мере три таких компонента —
фонетику, грамматику и лексику. Грамматикой, или грамматическим строем,
называется тот компонент языка, который обеспечивает выражение наиболее часто
повторяющихся значений и использует для этого иерархически организованные
конструкции, построенные в соответствии с ограниченным числом правил.
Иерархически организованным является любое множество, в
котором одни элементы в каком-то смысле главнее или важнее других. В речи
всегда наблюдается простейшая иерархия — линейный порядок (цепочка), так как
языковые единицы должны следовать друг за другом (если принять, допустим,
что слово, стоящее вначале, всегда “главнее” последующего). Например, будучи
засыпаны в мешок, картофелины иерархически не организованы, но достаточно
положить их в ряд, чтобы возникла иерархия линейного следования в
соответствии с тем порядком, в котором будут расположены картофелины. Помимо
линейного порядка, грамматика естественного языка всегда использует и
другие, более сложные иерархии.
Таким образом, грамматика имеет дело не только с отдельными
словами или частями слов (морфемами), но, главным образом, со способами их
соединения в более сложные единицы, причем с такими, которые связаны с
выражением самых частых семантических признаков (“действие”, “состояние”,
“вопросительность”, “время”, “число”, “лицо” и т. п.). Из всех факторов речевой
деятельности грамматика своей предсказуемостью и регулярностью в наибольшей
степени напоминает природные явления — предмет изучения естественных наук.
Синтакcисом называется часть грамматики, которая имеет дело с
единицами, более протяженными, чем слово, — словосочетаниями и предложениями.
Словом “грамматика” называют также раздел лингвистики, в
котором изучается грамматический строй языка. “Синтаксисом” может называться и
соответствующий раздел “грамматики” во втором значении.
Фонемы, аффиксы и наиболее употребительные слова образуют в
языке конечные множества. Синтаксис, однако, имеет дело с потенциально
неограниченным множеством предложений. Люди, как правило, не употребляют в своей
речи новых фонем, морфем и слов, пользуясь уже имеющимися в языке. Однако
носитель языка производит и воспринимает за свою жизнь огромное множество
предложений, которые ни разу до того не были произнесены или написаны. Таким
образом, в синтаксисе проявляется творческий аспект языка. Предложения устроены
менее единообразно, чем слова (но, конечно, несравненно более единообразно, чем,
например, тексты).
Синтаксис и морфология (наука о строении слова) — разделы
грамматики, имеющие каждый свой отдельный предмет. Различия предложения и слова
очень важны, хотя в некоторых языках не всегда легко отделить одно от другого.
Слово не может быть предложением, хотя в частном случае полное предложение может
включать в себя одно-единственное слово.
Во-первых, предложение имеет более сложную иерархическую
структуру, чем слово. Иерархическая структура морфологического слова
(= словоформы) в большинстве языков проста. Например, в русском языке словоформа
обычно состоит из двух частей — основы и окончания, и значения ее
морфологических категорий, по-видимому, не упорядочены: можно сказать, что
рек-ой — слово женского рода, единственного числа, в творительном падеже, а
можно перечислить эти три значения в любом другом порядке. Однако в предложении
и в словосочетании иерархия играет важную роль: словосочетания Врача вашего
сына, Сына вашего врача и Вашего сына-врача состоят из одних и
тех же слов с одинаковыми лексическими значениями, и значения этих слов
по-разному упорядочены в соответствии с местами, которые занимают слова в
синтаксической структуре. Отыскать пример столь же явных иерархических отношений
внутри слова несравненно труднее, ср. Русско-французский и
французско-русский словарь (пример Н. В. Перцова).
В этом отношении различие морфологии и синтаксиса
напоминает различие неорганических и органических веществ в химии. В
неорганической химии обычно бывает достаточно указать, сколько атомов какого
элемента входит в состав молекулы, чтобы однозначно определить вещество.
Неорганическая молекула — иерархически организованный объект, но эта
иерархия проста и обычно легко устанавливается по самому составу элементов.
Органическая химия изучает соединения углерода, атомы
которого способны образовывать молекулы сложной иерархической структуры, и
одной лишь информации о количестве и качестве атомов, как правило,
недостаточно для того, чтобы представить структуру органического вещества и
определить его свойства. Наблюдается и явление изомерии, когда одинаковый
состав элементов образует разные по иерархическому строению и по свойствам
молекулы, ср. молекулу этилового спирта и диметилового эфира, которые без
учета структуры могут быть оба обозначены как С2H6O.
Другим важнейшим отличием предложения от слова является его
способность к неограниченному усложнению. Какое бы предложение мы ни взяли, в
него всегда можно добавить еще какое-то количество слов, какой-то дополнительный
“материал”, и новое предложение, как и прежнее, будет грамматически правильным.
Сказанное, конечно, не означает, что в действительности могут быть произнесены
или восприняты предложения сколь угодно большой длины: речь идет лишь о
потенциальной способности к дальнейшему усложнению, которая свойственна любому
предложению в любом естественном языке, какой бы структуры и какой бы длины оно
ни было.
Слова обычно не обладают таким свойством. Они тоже способны
усложняться, но, “поглотив” некоторое число морфем, на каком-то шаге становятся
неспособными к дальнейшему “расширению”: Зло -> зл-ость ->зл-ост-н-ый ->
зл-ост-н-ость -> ??зл-ост-н-ост-н-ый -> зл-ост-н-ост-н-ость и
т. д. (пример А. А. Реформатского [1965: 83], знак означает неправильность
примера, см. ниже).
Можно заметить, что, например, в немецком
словообразовании допустимо в принципе не ограниченное сложение основ:
Latte ‘перекладина, рейка’ + Zaun ‘изгородь’ ->
Lattenzaun ‘изгородь из штакетника’; + Gitter
‘решетка’ ->Lattenzaungitter ‘решетка изгороди из штакетника’; +
Zwischenraum ‘промежуток’ ->Lattenzaungitterzwischenraum
‘промежуток в решетке изгороди из штакетника’; + Breite ‘ширина’
->Lattenzaungitterzwischenraumbreite ‘ширина промежутка в решетке
изгороди из штакетника’... и т. д. В русском языке (как, по-видимому, и в
большинстве других), такие явления очень редки (Англо-русско-голландско-...
и т. д. -Китайский словарь; Прапра-... и т. д. -Прадедушка).
Иногда бывает допустимо более одного раза присоединить к основе один и тот
же аффикс. Например, суффикс -(Е)К- (и его позиционный
вариант -(Е)Ч-) можно последовательно присоединить
дважды: Рука — руч-к-а — руч-еч-к-а, но третий раз он уже не “идет”:
Руч-еч-еч-к-а.
Еще одно отличие предложения от слова состоит в том, что оно
связано с высказыванием. Высказыванием называется речевая единица,
удовлетворяющая требованиям конкретной коммуникативной ситуации, в которой есть
говорящий, адресат, предмет, время и место сообщения. Предложение используется
как полное высказывание гораздо чаще, чем отдельное слово или сочетание слов,
так как его структура определенным образом согласована с параметрами
высказывания. В частности, предложение обладает внутренней связностью и
полнотой, и это его свойство имеют в виду, когда говорят, что “предложение
выражает законченную мысль”. Связность и полноту обеспечивают не только слова,
но и грамматические признаки. Например, сочетание слов Рыжий кот только в
редких случаях может быть использовано как целое высказывание, а сочетание из
тех же двух слов, но с другими грамматическими признаками Кот рыжий,
наоборот, естественно выступает в роли высказывания.
Синтаксис как наука о строении словосочетания и предложения
имеет две основные задачи: описательную и объяснительную (теоретическую).
Синтаксическое описание — это множество правил, которые характеризуют
синтаксический компонент знания языка. При составлении этих правил используется
грамматический метаязык — термины и символы с определенным значением и правила
их употребления.
Задача объяснения при исследовании синтаксиса, как и вообще в
науке, заключается в том, чтобы понять, почему наблюдаемые факты именно таковы,
какие они есть. Это означает, в частности, ответ на вопрос, почему
синтаксические структуры в различных языках, в том числе не связанных ни
родством, ни географической близостью, обнаруживают многочисленные (и нередко
поразительные) сходства. Описание имеет дело с каким-то одним языком, объяснение
(теория) — с Языком вообще.
Из истории синтаксических исследований
Традиция научного изучения синтаксиса восходит к первым
опытам классификации и анализа суждений, предпринятым древнегреческими
философами. Слово “синтаксис” (др.-греч. Sintaxis ‘построение вместе’,
‘военный строй’) начали употреблять, по-видимому, стоики (III в. до н. э.) для
обозначения логической структуры высказываний. У Аполлония Дискола (II в. н. э.)
предметом синтаксиса являются уже собственно языковые явления — связи слов и их
форм в предложении.
До конца XIX в. в языкознании не было четкого разделения
между синтаксическими, логическими и психологическими понятиями. Грамматический
анализ предложения проводился в терминах априорных логических категорий —
например, не разграничивались логическое “подлежащее” (субъект) и грамматическое
подлежащее. Фонетика и морфология рассматривались как изучение языковых форм, а
синтаксис — как изучение способов выражения в языке логических единиц и
отношений (в современной лингвистике эта проблему относят к ведению семантики).
В рамках логического подхода к языку в XVII в. французские ученые А. Арно и
К. Лансло, авторы “Грамматики Пор-Рояля” [1990 (1660)], предприняли первую
попытку создать объяснительную синтаксическую теорию: языковые факты таковы,
какими мы их наблюдаем, потому что они отражают определенные принципы мышления.
Во второй половине XIX в. под влиянием философии языка В. фон Гумбольдта возник
и получил распространение психологический подход к грамматике, в первую очередь
к синтаксису (Х. Штейнталь, Г. Пауль, А. А. Потебня), в котором место логических
категорий заняли психологические (такие, например, как “представление”).
Многовековая практика грамматических описаний и развитие
национальных лингвистических традиций способствовали постепенному освобождению
грамматики от логического схематизма. Уже средневековые арабские лингвисты
(Сибавейхи в VIII в., Саррадж в X в. и другие) смогли сформировать некоторые
фундаментальные синтаксические понятия, такие, как зависимость, управление,
синтаксическая позиция, не обращаясь к логическим категориям. В конце XIX в.
сходные тенденции в европейском языкознании привели к возникновению формального
направления: лингвисты начинают анализировать предложение в терминах собственно
лингвистических, а не заимствованных из других наук. Однако, поскольку аппарат
собственно синтаксических понятий был еще мало разработан, анализ приходилось
основывать на морфологических категориях. Поэтому формальный подход к синтаксису
точнее было бы назвать формально-морфологическим. В российской науке к этому
направлению, восходящему к Ф. Ф. Фортунатову, можно с некоторыми оговорками
отнести знаменитые труды А. А. Шахматова [2001 (1925–1927)] и А. М. Пешковского
[1956 (в окончательной редакции в 1928, первый вариант в 1914)]. Многие идеи,
впервые четко сформулированные в рамках формального подхода, занимают важное
место в некоторых современных теориях (предложение как разновидность
словосочетания; неизменность типа конструкции при ее распространении; связь
части речи с типом конструкции и др.).
В XX в. некоторые лингвисты попытались преодолеть
односторонность формального подхода, используя введенное Ф. де Соссюром
разделение языка — абстрактной системы, лежащей в основе речевого поведения, и
речи — актуализации, практического осуществления этой системы в процессе ее
использования людьми. В духе Ш. Балли [1955 (1950)], который разграничивал в
синтаксисе проявления языка и проявления речи, В. В. Виноградов [1975 (1954)]
противопоставил “строительный материал” для предложений (слова и словосочетания)
и сами предложения, т. е. единицы коммуникативного уровня, обладающие признаками
предикативности и модальности. Эта проблематика сохраняет актуальность до нашего
времени: проблеме разграничения номинативного (“языкового”) и коммуникативного
(“речевого”) аспектов предложения посвящены, в частности, работы А. Гардинера
[1960; Gardiner 1951], Н. Д. Арутюновой [1972], В. А. Звегинцева [2001 (1976)] и
других авторов. В синтаксической концепции Н. Ю. Шведовой противопоставление
предложения и словосочетания выразилось в виде различия абстрактных структурных
схем, которые характеризуют предложения, и присловных связей, определяющих
структуру словосочетания [Шведова (ред.) 1980].
В качестве альтернативы формальному подходу были предложены
синтаксические концепции, ориентированные на семантику. У О. Есперсена мы
находим первый проект грамматического описания “от значения к форме”; именно
такой подход к грамматике “изнутри, или с точки зрения значения” [1958
(1924): 46], он предложил называть “синтаксисом”. Намного опередила свое время
гипотеза Есперсена о “понятийных категориях” — универсальных значениях, которые
по-разному выражаются грамматическими средствами различных языков и
представляют, таким образом, основу для их сравнения; позднее эта идея получила
развитие в работах И. И. Мещанинова [1978 (1945)] и некоторых других советских
лингвистов. Есперсен ввел также полезное разграничение двух типов грамматической
связи — юнкции и нексуса. В современных терминах юнкцию можно определить как тот
случай, когда семантически главенствующее слово является синтаксически
подчиненным (Выдвинутая гипотеза), а нексус — когда направления
синтаксического и семантического подчинения между словами совпадают (Выдвинул
гипотезу).
Успехи в развитии логики и семантики в течение последних
десятилетий отразились и в грамматических исследованиях, благодаря чему мы
располагаем множеством первоклассных исследований семантики предложения;
введение в эту проблематику можно найти в учебнике И. М. Кобозевой [2000].
Представители структурализма пытались перенести в грамматику
понятия и исследовательские процедуры, которые до этого зарекомендовали себя в
фонологии, и этот путь в определенной мере оказался плодотворным. Важный
прогресс в изучении синтаксиса был достигнут в рамках пражского функционализма и
американской дескриптивной лингвистики. Лидер пражской школы В. Матезиус,
развивая идеи А. Вейля, Г. Пауля и некоторых других лингвистов XIX в., показал,
что в синтаксисе отражаются два разных вида деятельности говорящего,
соответствующие двум видам членения предложения — грамматическому (например,
разделение на подлежащее и сказуемое) и актуальному — на тему, т. е. исходный
пункт сообщения, и рему, т. е. сообщаемое [Матезиус 1967 (1947)аб]. Американские
дескриптивисты значительно усовершенствовали и уточнили методы синтаксического
анализа, отточили некоторые важные исследовательские инструменты, лежащие в
основе традиционных грамматических классификаций, такие, как дистрибутивный
анализ. Автор концепции “структурного синтаксиса” Л. Теньер [1988 (1959)]
разработал универсальную модель предложения, опирающуюся на некоторые
принципиально важные постулаты: всеобщность и однонаправленность синтаксической
связи; наличие в предложении одного грамматического центра (глагола),
сочетаемость которого определяет структуру предложения; неединственность способа
отображения структурной иерархии в линейную последовательность синтаксических
единиц; различие участников ситуации (актантов) и ее “обстоятельств”
(сирконстантов).
Революционные события в изучении синтаксиса произошли после
выхода работы Н. Хомского “Синтаксические структуры” [1962 (Chomsky 1957)]. С
именем Хомского связана не только определенная лингвистическая теория —
порождающая (= генеративная) грамматика, но и целый переворот во взглядах на
изучение языка — переход от преимущественно описательной методологии к
методологии объяснительной, т. е. ориентированной на теорию. Этот переворот
(нередко называемый “хомскианской революцией”) в решающей степени определил не
только развитие самой порождающей грамматики, но и характер всех противостоящих
ей теоретических направлений.
Хомский показал, что использование формально строгих понятий
и математических моделей при исследовании грамматики не только повышает
качество, полноту и эмпирическую проверяемость описаний, чем готовы были
удовольствоваться многие структуралисты. Формальное моделирование дает
неизмеримо более важный результат — оно выявляет те фундаментальные принципы
строения языка, которые часто остаются незамеченными в интуитивном описании.
Кроме того, возникновение порождающей грамматики имело
следствием беспрецедентные успехи в расширении исследуемого материала. Прогресс
в изучении структуры предложения после 1957 г., даже если оставить в стороне
теоретическую проблематику и брать в расчет только открытие новых фактов и их
описание, может быть сравнен с развитием географии в XV–XVI вв. Если под
“морфологией” мы сегодня имеем в виду в общем ту же самую область явлений,
которую называли “морфологией” в XIX в., то само содержание понятия “синтаксис”
за последние 40 лет расширилось во много раз, так как было обнаружено множество
важнейших фактов, о которых не знали традиционная и структуралистская
грамматики.
Факты, с которыми имел дело до-генеративный синтаксис, в
основном касались синтагматического аспекта предложения, т. е. способности
либо неспособности разных грамматических единиц сочетаться друг с другом.
Новые факты, которые открылись взору исследователей начиная с 1960-х годов,
прежде всего относятся к парадигматическому аспекту, т. е. к регулярным
связям между частично сходными предложениями, которые мало исследовались в
предшествующий период. Если даже полностью отвергать генеративную теорию,
невозможно игнорировать впервые обнаруженные в рамках этого направления
многочисленные языковые факты — правила и ограничения. Приведем несколько
характерных примеров:
1) До возникноваения порождающей грамматики лингвисты не
обращали внимания на связь референциальных свойств местоимений с
синтаксической структурой; так, в предложении Иван видел Его
Подлежащее не может обозначать то же лицо, что и
дополнение, а в предложении Иван знает, что я видел Его
слова Иван и Его, оказавшиеся соответственно в главном и
придаточном предложениях, могут обозначать одного и того же человека. Если
же поменять их местами — Он знает, что я видел Ивана,
совпадение вновь становится невозможным.
2) Тот факт, что русский язык допускает предложения
Некому сегодня принимать посетителей;
Некогда мне принимать посетителей;
Некого мне сегодня
принимать и даже Некому и Некогда
принимать посетителей, но не Некому
Некогда принимать
посетителей и не Некому
Некого принимать
(ср. допустимость Никому
никого не принимать),
легко обнаруживается именно в рамках генеративного подхода.
3) Тот факт, что в предложении Им не удалось
открыть дверь, и Они ушли слово Они невозможно опустить, а
в предложении Они не смогли открыть дверь и (Они)
ушли — наоборот, его следует опустить, также был
открыт благодаря целенаправленному поиску правил сокращения совпадающих
частей сочиняемых предложений, который был начат в порождающей грамматике.
4) Правила построения относительных придаточных, т. е.
предложений, определяющих существительные, типа Мальчик, Которого я
видел, были сформулированы очень давно, но генеративисты первыми
обратили внимание на границы применения этих правил, ср. Я видел Этого
мальчика с Леной ->Этот
мальчик, Которого я видел с Леной, но Я
видел Этого мальчика и Лену ->
Этот мальчик, Которого я видел и Лену.
5) Проблема правильности таких предложений, как Министр
пригласил журналистку взять у него интервью или Министр пригласил
журналистку, чтобы дать ей интервью и неправильности других, очень
похожих предложений типа Министр пригласил журналистку, чтобы взять у
него интервью или Министр пригласил журналистку дать ей интервью
также была впервые обнаружена в порождающей грамматике.
Число примеров типа 1)–5) можно легко увеличить во много
раз.
Начиная с 1970-х годов в научный обиход попадают сотни
выполненных на высоком уровне описаний синтаксиса языков разной структуры,
генетической принадлежности и места распространения, причем количество и
качество синтаксических описаний “экзотических” языков продолжает быстро расти.
Важная особенность нового поколения описаний заключается в том, что они
адресованы не только специалистам по данному языку или данной языковой семье, но
и более широкому кругу языковедов. В этой питательной среде стремительно
развивается и приобретает широкую популярность синтаксическая типология —
научное направление, изучающее сходства и различия структуры предложения в
языках мира. Не случайно за последние 20 лет большинство новых идей и концепций
в области синтаксиса выдвинуто именно в рамках типологии, а наиболее популярная
грамматическая теория — порождающая грамматика, начиная приблизительно с
1980-х годов, также реализует своеобразную теоретическую программу —
исследование так называемого параметрического варьирования между языками.
Мир современных синтаксических теорий совершенно необозрим, и
во второй части книги читатель сможет познакомиться только с немногими из них.
Более подробную информацию и библиографию можно почерпнуть из синтаксических
энциклопедий [Jacobs et al. 1993; Brown, Miller (eds.) 1996; Baltin,
Collins (eds.) 2001].
Предназначение и структура учебника
Отсутствие учебной литературы по общему синтаксису на русском
языке, которая бы соответствовала современному уровню развития грамматической
науки, давно стало бедствием, очевидным для специалистов. Имеющиеся публикации
могут дать общее представление о технике синтаксического анализа и в небольшой
степени — о синтаксических теориях. Однако в распоряжении вузовских
преподавателей и студентов нет ничего похожего на сколько-нибудь систематическое
изложение предмета.
На русском языке опубликовано четыре введения в проблематику
общего синтаксиса, отражающих уровень 1960-х годов — книги И. А. Сизовой [1966],
Э. Р. Атаяна [1968], В. А. Кочергиной [1974] и раздел “Синтаксис” коллективной
монографии “Общее языкознание”, написанный Н. Д. Арутюновой [1972]. За последние
30 лет учебная литература по курсам введения в языкознание, грамматике русского
и других славянских, а также германских, романских, “восточных” языков или
языков народов России рассматривает синтаксические проблемы, как правило, без
учета тех огромных по своему значению результатов, которые за этот период
достигнуты в области грамматики мировой лингвистикой. На таком фоне, однако,
выделяются небольшие книги В. Б. Касевича [Касевич 1977; 1988] и учебник
В. Г. Гака по французскому синтаксису [1986] (и соответствующий раздел его
фундаментальной “Теоретической грамматики французского языка” [2000]). Из
учебной литературы по русскому синтаксису отметим книги В. А. Белошапковой
[1977], Т. Викт. Шмелевой [1988] и М. В. Всеволодовой [2000]. Классический учебник
Л. Блумфилда [1968 (1933)] при всех своих высоких достоинствах отражает
грамматическую концепцию американского дескриптивизма — научного направления,
сошедшего со сцены задолго до того, как книга была опубликована в русском
переводе. Учебник Дж. Лайонза [Лайонз 1978 (1972)], впервые вышедший в оригинале
в 1968 г., также успел, хотя и в меньшей степени, устареть к моменту русского
издания.
Для сравнения сделаем краткий обзор учебной литературы по
теоретическому синтаксису, изданной на Западе. Это прежде всего многочисленные
введения в порождающую грамматику Н. Хомского. Из книг, изданных в
1980–1990-е годы, отметим учебники Л. Хегеман [Haegeman 1991; и второе,
расширенное, издание 1994], И. Робертса [Roberts 1997], Р. Фрейдина
[Freidin 1992], Э. Рэдфорда [Radford 1997а — введение в “минималистскую теорию”
и его более краткий вариант Radford 1997б]; (этому же автору принадлежит
объемистый курс “теории принципов и параметров” [1988] и его ранняя версия
[1981]), Х. ван Римсдейка и Э. Уильямса [van Riemsdijk, Williams 1986],
Г. Ласника и Х. Уриагереки [Lasnik, Uriagereka 1988], Х. Уриагереки
[Uriagereka 1998], Э. Каупер [Cowper 1992], Д. Джо Наполи [Jo Napoli 1993],
Дж. Оухаллы [Ouhalla 1994 и второе, дополненное и переработанное издание
Ouhalla 1998]; П. Куликовера [Culicover 1997], В. Кука [Cook 1988] и второе
издание в соавторстве с М. Ньюсоном [Cook, Newson 1996], М. А. Джоунза (на
материале французского языка) [Jones 1996], Г. Фанзелова и С. Феликса, а также
А. фон Штехова и В. Штернефельда (на немецком и на материале английского и
немецкого) [Fanselow, Felix 1987; von Stechow, Sternefeld 1988]; курсы
порождающей грамматики немецкого языка Г. Гревендорфа [Grewendorf 1991] и
Х. Хайдера [Haider 1993]. Из учебников, отражающих более ранние версии
порождающей грамматики, свое значение во многом сохраняет знаменитый курс
А. Акмаджяна и Ф. Хени [Akmajian, Heny 1975]. Введение в современную порождающую
грамматику более общего характера принадлежит С. Крейну и Д. Лилло-Мартин
[Crain, Lillo-Martin 1999]. Лекции по порождающей грамматике,
лексико-функциональной грамматике и обобщенной грамматике составляющих изданы
П. Селлзом [Sells 1985]. Р. Борсли принадлежит введение в порождающую грамматику
и вершинную грамматику составляющих с параллельным изложением обеих теорий
[Borsley 1999]; введение в вершинную грамматику составляющих опубликовали И. Саг
и Т. Васов [Sag, Wasow 1999]. Учебник лексико-функциональной грамматики
опубликован ее автором — Дж. Бреснан [Bresnan 2001]. Имеется также курс немецкой
грамматики в рамках синтаксиса зависимостей [Heringer 1996] и введение в
категориальную грамматику М. Вуд [Wood 1993].
Лингвисты функционального направления также издали несколько
учебных курсов: синтаксис Т. Гивона [Givón 1984–1990], М. Хэллидэя
[Halliday 1985; второе издание 1994] и четыре введения в лингвистическую
типологию с преимущественным вниманием к синтаксису, в большей или меньшей
степени ориентированные на функционализм, — Б. Комри [Comrie 1981 и второе
издание 1989], Г. Мэллинсона и Б. Блейка [Mallinson, Blake 1981], У. Крофта
[Croft 1990] и Л. Уэйли [Whaley 1997]. В учебнике М. Таллерман [Tallerman 1998]
соединены теоретический и типологический подходы. Учебник К. Брауна и
Дж. Миллера [Brown, Miller 1991] написан в подчеркнуто эмпирическом ключе,
авторы стараются не связывать себя принадлежностью к определенной теории; ими же
издана, впрочем, уже упомянутая энциклопедия синтаксических теорий, в которой
читателю предлагается широкий выбор [Brown, Miller (eds.) 1996]. Объемистый курс
синтаксиса Р. Ван Валина и Р. Лаполлы [Van Valin, LaPolla 1997] содержит
изложение теории референциально-ролевой грамматики.
Все перечисленные книги в России либо отсутствуют, либо
находятся в одном или, в лучшем случае, в нескольких экземплярах, попавших в
некоторые (государственные или личные) библиотеки Москвы и реже —
Санкт-Петербурга. Преподавателям и студентам провинциальных вузов эта
литература, по-видимому, полностью недоступна (так же, как, впрочем, и почти вся
зарубежная лингвистическая литература).
Техника синтаксического анализа, т. е. умение устанавливать
иерархическую структуру предложения, виды грамматических отношений в синтаксисе
и выделять значения, передаваемые синтаксическими конструкциями, на русском
языке кратко представлена в книге Ю. Д. Апресяна [1966 — почти не устаревшее до
сих пор введение в описательную формальную лингвистику], и более подробно — у
И. Б. Долининой [1977].
Гораздо хуже обстоит дело с введениями в синтаксическую
теорию. На русском языке нет ни одного систематического учебного введения в
современный теоретический синтаксис (хотя некоторые научные монографии могут
быть использованы в процессе преподавания, см. ниже). Наконец, на русском языке
не опубликовано ни одного курса синтаксической типологии.
Российская научная литература по синтаксису за последние 30
лет более представительна, но, как правило, трудна для студентов. Кроме того,
студентам нелегко даже с помощью преподавателя отделить в исследовательских
публикациях слишком специальный или устаревший материал от необходимого и
актуального. Можно упомянуть (в алфавитном порядке) некоторые книги общего
характера и ценные монографические описания синтаксиса отдельных языков:
Б. А. Абрамова [1972, немецкий], В. Г. Адмони [1973, немецкий], Т. Б. Алисовой
[1971, итальянский], Н. Д. Арутюновой [1976], В. В. Богданова [1977], И. Ф. Вардуля
[1977], Н. Б. Вахтина [1995, эскимосский], Б. М. Гаспарова [1971, русский],
И. Б. Долининой [1989, английский], В. А. Звегинцева [2001 (1976)], Г. А. Золотовой
[1973; 1982 (2001); 1988 (2001); также: Золотова и др. 1998, русский],
А. К. Жолковского [1971, сомали], А. Е. Кибрика [1977, арчинский; 1992],
А. Е. Кибрика и его соавторов [Кибрик (ред.) 1982б, табасаранский;
Кибрик (ред.) 1999, цахурский], С. Н. Кузнецова [1984, датский], С. Д. Кацнельсона
[1972], Т. П. Ломтева [1972], О. И. Москальской [1974, немецкий], А. М. Мухина
[1968; 1980; 1995; 1999, английский], Т. М. Николаевой [1982; 2000],
Д. Б. Никуличевой [2000, континентальные скандинавские], Е. В. Падучевой [1974],
В. И. Подлесской [1990; 1993, японский], И. П. Распопова [1973], Ю. С. Степанова
[1981], И. П. Сусова [1980], переводные издания книг Ш. Балли [1955 (1950)],
О. Есперсена [1958 (1924)], Л. Теньера [1988 (1959)], Н. Хомского [1972 (1965)],
У. Чейфа [1975 (1971)]; коллективные труды по русскому языку под редакцией
В. А. Белошапковой [1989] и Н. Ю. Шведовой [1980], а также коллективные монографии
петербургской [Холодович (ред.) 1969; 1974; Храковский (ред.) 1985; 1998] и
новосибирской [Черемисина (ред.) 1985; 1986; 1989; 1990 и др.] типологических
школ, посвященные синтаксической проблематике. Во многом сохраняет актуальность
классический труд А. М. Пешковского [1956 (1928)]. Однако ни одна из
перечисленных выше книг (а список их, конечно, не полон), по различным причинам
не может быть безоговорочно рекомендована в качестве учебного пособия по общему
синтаксису.
Заслуживают упоминания также статьи “Лингвистического
энциклопедического словаря” [Ярцева (ред.) 1990], второго издания энциклопедии
“Русский язык” [Караулов (ред.) 1997] и некоторые тома серии “Новое в
(зарубежной) лингвистике”, в особенности вып. XI, посвященный американским
исследованиям синтаксиса [Кибрик (ред.) 1982]. Полезную информацию можно
почерпнуть также из англо-русского словаря лингвистических терминов [Баранов и
др. 1996]. Лингвистические реферативные журналы и сборники Института научной
информации по общественным наукам (ИНИОН) дают возможность понять тематику
текущей литературы в области грамматики и до некоторой степени — содержащиеся в
ней идеи.
Особо следует отметить почти полное (до недавнего времени)
отсутствие на русском языке сведений о развитии порождающей грамматики
Н. Хомского после 1970 г. (при том, что все основные работы ее автора
1950–1960-х годов были изданы в русском переводе). Единственным исключением
остается словарь В. З. Демьянкова [1979], в котором отражены исследования
1970-х годов.
Однако и оппонирующие Хомскому синтаксические теории —
грамматика вершинной структуры составляющих К. Полларда и И. Сага [Pollard,
Sag 1994], лексико-функциональная грамматика Дж. Бреснан и Р. Каплана [Bresnan,
Kaplan 1995, Dalrymple (ed.) 1999], системная функциональная грамматика
М. Хэллидэя [Halliday 1985, 1994], функциональная грамматика С. Дика [Dik 1978;
1989; 1991; 1997], грамматика конструкций Ч. Филлмора [Fillmore 1988;
Goldberg 1994], естественный синтаксис Дж. Хэймана [1985],
функционально-типологический синтаксис Т. Гивона [Givón 1979; 1984-1990; 1995],
референциально-ролевая грамматика Р. Ван Валина [Van Valin 1993] и другие также
совершенно недостаточно или вообще никак не отражены в российской
лингвистической литературе. Даже основные публикации по синтаксису в рамках
созданной в России модели “СмыслТекст”
вышли за рубежом на английском языке [Мel’c uk 1988; Mel’c uk, Pertsov 1987].
Информационную лакуну лишь в небольшой степени заполняет сборник обзоров
“Фундаментальные направления современной американской лингвистики”, выпущенный в
МГУ [Кибрик А. А. и др. (ред.) 1997].
Автор постарался по мере сил восполнить существующий пробел,
создав такой учебный текст, который отражал бы отечественные традиции в изучении
грамматики и одновременно открывал для читателя мир зарубежных синтаксических
теорий. Цель автора будет достигнута, если читатель научится видеть ценные
результаты в работах ученых разных направлений, избегая при этом и “партийной”
предвзятости, и самодовольного провинциализма.
Учебник предназначается в первую очередь для студентов и
аспирантов, специализирующихся по лингвистике. Круг охватываемых проблем
достаточно широк, чтобы заинтересовать и профессиональных лингвистов различных
специальностей, так или иначе соприкасающихся в своей деятельности с проблемами
грамматики.
Предметом изложения является общий синтаксис, т. е. тот круг
понятий, идей, методов и теорий, который более или менее применим к материалу
любого популярного языка. Учебник не является типологической энциклопедией типа
[Shopen 1985], в которой отражены основные синтаксические явления, встречающиеся
в языках мира. Используется в основном материал русского и английского языков; в
меньшей степени — других германских, романских, славянских, кавказских и иных,
подчас “экзотических”, языков.
Цель учебника — дать представление об основных методах и
теоретических проблемах современного общего синтаксиса и о главных результатах,
полученных за последние десятилетия в области методов лингвистического анализа,
в теории и типологии применительно к предложению и его структуре.
Учебник состоит из двух частей — “Синтаксическое описание” и
“Синтаксические теории”. В первой части содержатся сведения о том, как
анализировать синтаксический материал, какие явления в нем наиболее типичны и
какие механизмы грамматического описания находятся в распоряжении современного
лингвиста. Отдельные главы посвящены двум наиболее популярным способам
представления синтаксической структуры — зависимостям и составляющим. В других
главах рассматриваются проблемы валентностей, структуры элементарного и сложного
предложения, синтаксических нулей, подлежащего, способов выражения
синтаксических отношений (в том числе согласования, управления, примыкания),
диатез и залогов и коммуникативных категорий. Перечисленные темы, хотя и не
охватывают всей проблематики синтаксического описания, относятся к числу
важнейших.
Главы первой части включают упражнения и задачи для
практической работы, которые могут быть использованы для самостоятельной работы
и на семинарских занятиях. Упражнения (названные в тексте заданиями)
иллюстрируют приведенный материал; кроме того, приводятся некоторые задачи
московских традиционных лингвистических олимпиад (часть их принадлежат другим
авторам и публикуются с их согласия). Особенностью олимпиадных задач является
то, что для их решения, как правило, не требуется никаких специальных знаний, в
том числе — знания того языка, на который составлена задача.
Часть 2 вводит читателя в мир современных синтаксических
теорий. Поскольку собственно теоретическая (объяснительная) методология
сравнительно мало популярна в российском языкознании, эта часть начинается с
главы X, в которой разъясняются современные представления о задачах
грамматической теории и показана типичная стратегия теоретической
исследовательской программы. Три главы посвящены порождающей грамматике
Н. Хомского, отдельные главы — функциональной синтаксической типологии и
синтаксису в модели “СмыслÛ Текст”. Глава о категориальной грамматике написана
К. И. Казениным.
Каждая глава заканчивается перечнем рекомендуемой литературы
с минимальными комментариями. Эти перечни ни в коем случае не претендуют на
полноту — литература по теоретическому синтаксису, не говоря уже об описаниях
отдельных языков, продолжает расти как снежный ком, и 1990-е годы
характеризовались взрывным ростом числа публикаций, с беспрецедентным
расширением круга вовлекаемых языков и сотнями новых имен исследователей “из
всякого народа под небом”. Автор сознает, что мог упустить из виду многие важные
книги и статьи, посвященные рассматриваемым темам и будет благодарен за любые
замечания и дополнения.
Просматривая уже написанные библиографические рекомендации,
автор с горечью сознает, что значительная часть упомянутых книг и статей для
российского читателя недоступна. В нашей стране нет ни одной библиотеки (в том
числе в Москве и Санкт-Петербурге), укомплектованной лингвистической литературой
на современном уровне (хотя бы так, как библиотека любого западноевропейского
или американского университета, имеющего серьезную программу обучения по
лингвистике). Даже в фонде лучшей лингвистической библиотеки страны —
Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы отсутствуют
многие публикации первостепенной важности. Вряд ли случайно, что в отечественные
библиотеки почти не попадает продукции издательств, выпускающих литературу по
порождающей грамматике, — Foris, Kluwer, Reidel и MIT Press. Начиная по крайней
мере с 1940-х годов на закупку зарубежной лингвистической литературы российским
библиотекам отпускаются в лучшем случае мизерные средства, которые к тому же
расходуются не всегда оптимально. Автор отдает себе отчет в том, что для многих
российских читателей, в особенности живущих в провинции и не имеющих возможности
выезжать за рубеж, значительная часть библиографических рекомендаций будет
выглядеть едва ли не насмешкой. Остается надеяться на расширение международных
контактов, развитие Интернета и на постепенное улучшение ситуации.
Ввиду того, что многие проблемы, затрагиваемые в учебнике, не
рассматривались в доступной российскому читателю литературе, автору в некоторых
случаях не удалось избежать изложения подробностей, полемики, исторических
экскурсов и т. п. Вследствие этого учебник приобрел некоторые элементы
справочника и научной монографии. Детальное и пространное изложение некоторых
фактов русской грамматики — свойств актантов в главе III, синтаксиса нулей в
главе V и признаков грамматического приоритета в главе VI — было бы излишним для
книги такого жанра, если бы читатель имел легкий доступ к соответствующей
литературе или к любым другим пубикациям, демонстрирующим преимущества
современной аналитической техники на материале русского языка. Можно заметить,
впрочем, что опубликованные к настоящему времени введения в семантику
[Кобозева 2000] и морфологию [Плунгян 2000] показывают, что их авторы
столкнулись с аналогичными проблемами и вынуждены были решать их сходным
образом.
Необходимые предварительные знания
Для работы над учебником необходимо знать основы науки о
языке — вводный курс “Введение в языкознание” в объеме, который содержится,
например, в заслуженно авторитетных учебниках А. А. Реформатского
[Реформатский 1967 и др. издания] и Ю. С. Маслова [Маслов 1975 и др. издания];
могут быть рекомендованы также книги [Касевич 1977; 1988; Степанов 1975а (2000);
Степанов 1975б] и новые учебники [Шайкевич 1995] и [Мечковская 2001]. В качестве
предварительного чтения на английском языке подходит учебник Дж. Херфорда
[Hurford 1994].
Для чтения некоторых глав необходимо знание элементарных
математических понятий из области теории множеств и формальной логики.
Минимально необходимую информацию можно почерпнуть в книгах
[Апресян 1966: 113–117] и [Касевич 1977: 172–178]; незаменимым введением в
математику для лингвистов уже несколько десятилетий служит книга Ю. А. Шихановича
[1965].
Знания иностранных языков, используемых в качестве
иллюстративного материала, от читателя не требуется, но желательно владеть хотя
бы основами английской грамматики (английские примеры даются с переводами, но,
как правило, без грамматического разбора).
Особенности оформления
В книге в основном принят способ оформления языковых
примеров, который является достаточно общепринятым в современной научной
литературе. Примеры набраны курсивом и по большей части снабжены номерами в
круглых скобках; к иноязычным примерам даются переводы. Некоторые примеры, кроме
того, приводятся с пословным лексико-грамматическим разбором — глоссированием.
Строка глоссирования содержит русские переводы знаменательных (и иногда
служебных) лексем и наименования грамматических значений. Для обозначения
последних используются сокращения, набираемые заглавными буквами (см. список в
конце книги) и разделяемые дефисами в том случае, когда они соответствуют
отдельным морфемам, и точками, если их значения выражаются слитно. Значения
приводятся в лапках (“марровских” кавычках). Те части примеров, на которые надо
обратить внимание, и соответствующие части переводов отмечаются подчеркиванием.
Пример глоссированного предложения c переводом — первая
строка вступления к поэме Шота Руставели Витязь в тигровой шкуре (грузинский
текст дан в латинской транскрипции):
Иногда для краткости вместо целой строки глоссирования в
перевод вносятся грамматические пометы в скобках; части перевода, которые не
соответствуют никаким словам примера, заключаются в квадратные скобки, а
элементы глоссирования, не отражаемые в переводе — в круглые: (II) Кто(-ЭРГ)
создал(-3ЕД. АОР) мир(-НОМ) силой(-ИНСТР) (тот-ИНСТР) могучей(-ИНСТР)’.
Некоторые явления иллюстрируются разными вариантами одного и
того же предложения или словосочетания, и такие варианты приводятся под одним и
тем же номером, но помечаются разными буквами русского алфавита. Такая группа
предложений называется синтаксической парадигмой. Отсылка к предложению дается с
указанием его номера в скобках, а также буквы, где это необходимо.
Негативный материал: грамматичность и приемлемость
В современных работах по грамматике, помимо предложений,
извлеченных из текстов, обычно привлекаются экспериментальные данные —
предложения, построенные исследователем и предъявленные для оценки носителю
языка. Необходимость привлечения экспериментальных данных, в том числе
негативных, т. е. оцениваемых носителями как неправильные, была осознана в
лингвистике очень давно, однако по-настоящему широко они стали использоваться
только в последние десятилетия.
“Сделав какое-либо предположение о смысле того или иного
слова, той или иной формы, о том или ином правиле... следует пробовать,
можно ли сказать ряд разнообразных фраз (который можно бесконечно множить),
применяя это правило. Утвердительный результат подтверждает правильность
постулата... Но особенно поучительны бывают отрицательные результаты: они
указывают или на неверность постулированного правила, или на необходимость
каких-то его ограничений” [Щерба 1974 (1931): 32].
Если языковой пример не сопровождается никакой пометой, это
значит, что он грамматически правилен, или, как еще говорят, грамматичен; помета
перед примером означает, что он грамматически неправилен; знак? на той же
позиции обозначает полуграмматичность (пример на грани правильности и
неправильности), знак?? — пример скорее неправильный, чем правильный.
Пример может быть грамматически правилен или неправилен
только относительно некоторой конкретной описательной грамматики. Сами по себе,
в отрыве от грамматики, знаки грамматичности отражают лишь то, как носители
языка оценивают приемлемость предложения. Цель грамматического исследования —
добиться максимального совпадения множеств грамматически правильных и приемлемых
предложений. Однако полное совпадение этих множеств — цель, недостижимая в
принципе, так как приемлемость обусловлена не только грамматикой, но и другими
факторами речевой деятельности (лексическими, семантическими, стилистическими
причинами, ограниченными возможностями восприятия и порождения речи и т. п.).
Отрицательная реакция неискушенного в лингвистике носителя языка на
предъявленное предложение (“так нельзя сказать”) может быть обусловлена как
грамматической неправильностью предложения, так и неграмматическими факторами.
Одна из задач грамматического исследования заключается в том, чтобы выявить те
факторы приемлемости, которые обусловлены именно грамматикой. Разграничение
грамматических и неграмматических факторов приемлемости может быть проведено
только в результате исследования. Представление о том, что суждения о
грамматической неправильности (Она пришел) можно априорно отличить,
например, от суждений о семантической аномальности (Груша растет на сосне),
является иллюзорным, что убедительно показал Ю. Д. Апресян [1966: 158–160].
Два сочетания знака грамматичности со скобками помогут
упростить некоторые иллюстративные парадигмы: (X) обозначает, что данный пример
грамматичен (соответственно приемлем) при отсутствии выражения X, но
неграмматичен при его наличии; (X) обозначает, наоборот, что пример
неграмматичен при отсутствии X, но грамматичен при его наличии. Например,
выражение Учредил (в) награду в виде ордена одновременно
означает: 1) Учредил награду в виде ордена — грамматически правильно и
2) Учредил в награду в виде ордена — грамматически неправильно, а
выражение Получил (В) Награду орден также сообщает сразу
два факта: 1) Получил награду орден — грамматически неправильно и 2) Получил
в награду орден — грамматически правильно.
Выражение Y (//X) означает, что при подстановке X на место Y
выражение, содержащее Y, становится неграмматичным, например выражение Я
хочу, чтобы ты Ушел (//Уйдешь) одновременно значит:
1) Я хочу, чтобы ты Ушел — грамматически правильно и 2) Я хочу,
чтобы ты Уйдешь — грамматически неправильно.