Маленькая загадка большого романа

Когда мы читаем финал романа И. С. Тургенева «Отцы и дети», на первый взгляд кажется, что недолгое пребывание Базарова в провинциальных имениях Кирсановых и Одинцовой не оставило о себе никакой памяти. Даже Аркадий, считавшийся его другом, быстро о нём забыл. И неожиданно выясняется, что единственный человек, в чьём сердце живёт образ Базарова, — это Катя. А ведь с ней как раз Базаров и слова не сказал. Что же сумела она понять или, вернее, интуитивно угадать в этом человеке, за которым могла наблюдать лишь со стороны, да и то непродолжительное время?

Внешне восемнадцатилетняя Катя, застенчивая и молчаливая, ничем не отличалась от заурядных провинциальных барышень. Она “обожала”, по выражению Тургенева, природу, любила собирать цветы, беспрекословно покорялась властной сестре, терпеливо прислуживала чванливой и капризной тётушке, развлекала гостей игрой на фортепиано… Появившись в гостиной в день приезда Базарова с Аркадием, она не принимала никакого участия в общем разговоре. Казалось, Катя всецело занята была составлением букета и “не спеша подбирала цветок к цветку”. Но именно это авторское уточнение “не спеша” даёт почувствовать, что не одни лишь цветы занимали девушку, что она внимательно вслушивалась в слова необычного гостя. И, видимо, он произвёл на неё немалое впечатление. Когда Катя встретилась глазами со случайно скользнувшим по ней “быстрым и небрежным” взглядом Базарова, она “вспыхнула вся до ушей”. Когда же Аркадий на вопрос Анны Сергеевны, как он относится к рассуждениям Базарова, поспешно ответил: “Я согласен с Евгением”, — Катя лишь “поглядела на него исподлобья”. Это спокойный, оценивающий, но лишённый глубоких эмоций взгляд. Одинцова, пригласив Базарова к карточному столу, предложила Кате занять Аркадия музыкой. Тургенев пишет: “Катя неохотно приблизилась к фортепиано”. А читатель сам волен строить предположения: то ли она не расположена была музицировать, то ли ей не хотелось покидать общество заинтересовавшего её гостя. Точно так же Аркадий “неохотно пошёл за ней”, ревнуя, что Одинцова, которой он увлёкся, “его отсылает”.

Но, как ни странно, и Базаров, поначалу неуютно чувствовавший себя в гостиной и всецело занятый Одинцовой, успел обратить внимание на Катю и вечером в ответ на восторги Аркадия, расточаемые в адрес Анны Сергеевны, неожиданно заявил: “Но чудо — не она, а её сестра”. Правда, Базаров сперва явно недооценил Катю, решив: “Вот кем можно заняться. Из этой ещё что вздумаешь, то и сделаешь…” Но уже вскоре он с уверенностью предрекает Аркадию: “Иная барышня только оттого и слывёт умною, что умно вздыхает; а твоя за себя постоит, да и так постоит, что и тебя в руки заберёт…” Таким образом, он отметил в Кате серьёзный ум и сильный характер, подчиняющий себе других. А это те черты, которые свойственны самому Базарову. Более того, влияние Кати на Аркадия оказалось сильнее базаровского влияния. В романе скупыми штрихами указывается, что эта молоденькая девушка таила от посторонних взглядов какую-то глубокую и сложную духовную жизнь. Недаром она удивила Аркадия исполнением фортепьянной пьесы. Казалось бы, жизнерадостная, светлая музыка Моцарта как нельзя более подходила к её юному возрасту. Но она выбрала такую сонату, где “посреди пленительной весёлости, беспечного напева внезапно возникают порывы такой горестной, почти трагической скорби…”. И если вначале Катя играла “немного строго и сухо”, то именно эту необычную часть она исполняет с особенным воодушевлением: “Лицо её разгорелось, и маленькая прядь развившихся волос упала на тёмную бровь”. Не стала ли эта музыка выражением тех невысказанных переживаний, которые переполняли её после прослушанной беседы в гостиной? Ведь Базаров говорил о том, о чём здесь, наверное, никто никогда не заводил речи, — о бедствиях и нравственных болезнях, обусловленных “безобразным состоянием общества”. “Исправьте общество, и болезней не будет”, — заявлял он. Напоминание о тёмных сторонах русской действительности в богатом помещичьем доме с ливрейными лакеями и “чинными дворецкими”, где текла сытая, безмятежная жизнь, составляло такой же контраст, как и разные части выбранной Катей сонаты. А то, что эта соната давно ею разучена, свидетельствует, что и её юную душу тревожили какие-то глубокие, горькие чувства.

Катя наблюдательна, самобытна и духовно гораздо тоньше старшей сестры. “Я много жила одна: поневоле размышлять станешь”, — поясняет она. Когда Аркадий опрометчиво высказался по поводу Базарова: “Я знаю, он вам никогда не нравился”, — Катя уклончиво ответила: “Я не могу судить о нём”. Аркадий недовольно заметил, что “это просто отговорка”, и тогда она уточнила: “…Я чувствую, что и он мне чужой, и я ему чужая…” Но трудно определить, что стояло за этим высказыванием: констатация факта, что Базаров не создан для обычной барской жизни, или сожаление, что в её судьбе никогда не будет такого незаурядного, яркого человека? На заявление Аркадия, что ему хотелось бы стать “сильным, энергическим”, Катя сказала: “Этого нельзя хотеть… Вот ваш приятель этого и не хочет, а в нём это есть”. В её реплике проскальзывает невольное восхищение мощью натуры Базарова и, может быть, скрытая неудовлетворённость тем, что ей самой суждено весь век оставаться в среде примитивных, “ручных” обитателей дворянских усадеб. Однажды Катя признаётся Аркадию, что любит те стихи Гейне, в которых “он задумчив и грустит”. О чём же грустил Гейне? В стихотворении «Вопросы», переведённом Ф. И. Тютчевым, лирический герой мучается неразрешимостью вечных тайн бытия.

Скажите мне, что значит человек?

Откуда он, куда идёт,

И кто живёт под звёздным сводом?

Но чаще всего в лирике Гейне звучат мотивы одиночества, неразделённой любви, не востребованных жизнью, а потому и не реализовавшихся потенциалов, недостижимости заветных мечтаний. Его стихотворение, известное в переводе М. Ю. Лермонтова, «На Севере диком стоит одиноко // На голой вершине сосна…» — аллегория двух навеки разлучённых, существующих в разных жизненных измерениях, тоскующих человеческих душ, которым никогда не суждено встретиться. И кто знает, может, слова Кати о Базарове: “…И он мне чужой, и я ему чужая…” — несут тот же смысл.

Взгляды Кати отличны от привычных представлений её среды. Анна Сергеевна пожертвовала своей красотой и молодостью ради благ барской роскоши и вышла замуж за очень богатого, но “тяжёлого и кислого” человека, которого “едва выносила”, чувствуя к нему “тайное отвращение”. Катя же заявляет, что ни в коем случае не хотела бы связать свою судьбу с богачом. “Если б я его очень любила…” — задумывается она на минуту, но тут же решительно и бесповоротно ставит точку: “Нет, кажется, и тогда бы не пошла”. Она — бесприданница, но не только не стыдится этого (как не скрывал Базаров своей “плебейской” родословной), но считает невозможным для себя покупать житейское благополучие ценой “подчинённого существования”. Она равнодушна к нарядам, её не радуют привезённые ей новые башмаки. Но вряд ли она сама пока понимает, чего бы хотела она от жизни. Брак с Аркадием — единственная для неё возможность вырваться из-под тягостного диктата сестры и обрести относительную самостоятельность. Но составит ли это её счастье? Однажды она высказалась, что для неё семейное благополучие заключается в том, чтобы, покорясь мужу, в то же время “уважать себя”. Будет ли она уважать себя, оказавшись вынужденной приноравливаться к вкусам человека, который и в духовном, и в интеллектуальном отношении намного уступает ей? Характерно, что сватовство Аркадия, хотя и было её целью (“Прелестные ножки, говорите вы… Ну, он и будет у них”), однако не особенно её обрадовало. После первого неловкого признания Аркадия, в смущении убежавшего, она не испытывает счастливого торжества: “Губы не улыбались, и тёмные глаза выражали недоумение и какое-то другое, пока ещё безымянное чувство”. Когда же Аркадий просит её руки, она “после долгого раздумья, едва улыбнувшись, промолвила: «Да»”. Аркадий “задыхается от восторга”, а Катя тихонько плачет. От полноты счастливых переживаний или от окончательного прощания с мечтой о более значительном избраннике, чем недалёкий, но самонадеянный барский сынок? Следует отметить, что на протяжении всего романа автор ни разу не даёт почувствовать, что Катя была влюблена в Аркадия.

В конце романа мы узнаём, что “Аркадий сделался рьяным хозяином”, и “ферма уже приносит довольно значительный доход”. Но что на деле означало стать “рьяным хозяином” и навести порядок в имении, где ранее мужики словно объявили партизанскую войну его хозяевам: не платили оброки, портили сельскохозяйственные машины и инвентарь, чуть не спалили ферму, ночами выгоняли свою скотину на барские выпасы и так далее? Тургенев сообщал, что “Николай Петрович определил штраф за потраву”, но по мягкости характера обыкновенно прощал крестьян. Значит, Аркадий научился действовать более жёстко, то есть штрафовал и по суду преследовал крестьян без всякого снисхождения? “Неравенство тяжело”, — созналась однажды Катя, рассуждая об узаконенных в обществе отношениях мужчины и женщины. Но как-то воспримет она то социальное неравенство, картины которого будут развёртываться на её глазах тем более ярко, чем более “рьяно” станет хозяйствовать в пореформенных условиях её супруг? А ведь перед свадьбой Аркадий обещал: “Я по-прежнему желаю быть полезным, желаю посвятить все мои силы истине”. В финале сказано, что у Катерины Сергеевны родился сын, что Фенечка обожает “свою невестку, и когда та садится за фортепиано, рада целый день не отходить от неё”. А ведь раньше именно музыке Катя поверяла свои тайные, далеко не безмятежные переживания, которые скрывала от окружающих. И если она не отдаётся полностью своим домашним и материнским заботам, если много времени проводит за фортепиано, не значит ли это, что в ней растёт неудовлетворённость своим положением и зреют какие-то новые, тревожащие её чувства? Недаром даже среди торжественного застолья в благополучном семейном кругу она вдруг вспоминает о Базарове и тихонько предлагает мужу тост, посвящённый ему (что явно не совпало с настроением Аркадия).

Через три года после публикации «Отцов и детей» в свет выйдет роман В. А. Слепцова «Трудное время». Его героиня, молодая женщина, вначале видевшая в своём супруге проводника либеральных реформаторских идей в деревне, в конце концов разочаровывается в нём и решается на смелый и неожиданный поступок — оставить дом и уехать учиться в столицу. Помещик Щетинин, с апломбом повторяющий затверженные с чужих слов либеральные лозунги и в то же время создавший целую таблицу штрафов за малейшие крестьянские неисправности, — это то, во что со временем может развиться хозяйственная деятельность Аркадия. И тогда не станет ли судьба героини «Трудного времени» судьбой и тургеневской Кати?