Уильям Голдинг

(1911-1993)

Английский писатель Уильям Голдинг окончил Оксфордский университет, где поначалу — по настоянию родителей — изучал естественные науки, а затем, уже по велению своего сердца, — английскую филологию. И это не случайно: уже в 1934 году Уильям Голдинг выпускает сборник своих стихотворений, которые впоследствии охарактеризует как «бледные худосочные творения». По окончании университета в 1935 году он одно время писал пьесы для небольших театральных трупп, работал в них актером и режиссером. С 1939 по 1961 год (за вычетом военных лет) учительствовал в средней школе в Солсбери, где преподавал английский язык и философию.



В годы Второй мировой войны Уильям Голдинг пошел добровольцем в британский военно-морской флот, принимал участие в боевых действиях, в высадке десанта союзников в Нормандии. Был награжден почетным Орденом Британской империи и произведен в чин капитана 3-го ранга.



После войны он возвращается в школу, но не забывает и о писательском труде. В 1954 году состоялся подлинный дебют Голдинга-писателя: публикуется его первый роман «Повелитель мух», сразу же завоевавший широкую популярность.



«Повелитель мух» — это не только реалистически достоверное повествование об английских мальчиках, попавших после авиакатастрофы на необитаемый остров, но и аллегорический рассказ, обретающий черты притчи, — напоминание об опасностях и искушениях, преследующих мир человеческой нравственности и духовности, испытывающих его на прочность.



К жанру притчи тяготеет и большинство других прозаических книг Голдинга, появившихся вслед за его «Повелителем мух». Среди них такие романы, как «Наследники» (1955) — о горьких путях становления первобытных людей, «Шпиль» (1964) — о проблемах нравственного выбора и ответственности человека, о его греховных помыслах и высоких деяниях, и другие.



В 1983 году Голдингу была присуждена Нобелевская премия по литературе за его романы, «которые с ясностью реалистического повествовательного искусства, сочетающегося с многообразием и универсальностью мифа1, помогают постигнуть условия существования человека в современном мире».



В числе произведений писателя, отвечающих этой формулировке, — и «Повелитель мух». Взяться за перо и написать этот роман побудили Голдинга неизгладимые впечатления и потрясения, которые он испытал в годы Второй мировой войны. «В человеке, — замечал Уильям Голдинг , — больше зла, чем можно объяснить одним только давлением социальных механизмов, — вот главный урок, что преподнесла война моему поколению». Война укрепила в писателе опасение, что человек может быть «самым опасным из всех животных»: ведь «то, что творили нацисты, они творили потому, что какие-то определенные, заложенные в них возможности, склонности, пороки — называйте это как хотите — оказались высвобожденными».



Свой первый роман, признается Уильям Голдинг, «я счел разумным написать после войны, когда все вокруг благодарили Бога за то, что они — не нацисты. А я достаточно к тому времени повидал и достаточно передумал, чтобы понимать: буквально каждый мог бы стать нацистом; посмотрите, что творилось, какие страсти разгорелись в Англии в связи с цветными... И вот я изобразил английских мальчиков и сказал: "Смотрите. Все это могло случиться и с вами"».



И эта максималистская обобщенность отражает пафос романа, не просто притчи с ее аллегорическими образами, но и актиг/тогагш-предостережения, напоминающего о зловещей опасности нацистского варварства и — еще шире, обобщеннее — об опасности любого тоталитаризма, подавляющего личность. Не случайно оторванные от воюющего мира английские ребята вспоминают вдруг об угрозе «красных». «Мы бы в плен к красным могли попасть». Это написано уже в послевоенные годы холодной войны. Конечно же, здесь дает о себе знать временное, преходящее. Но не менее ощутимо здесь и то вневременное зло, которое старается приглушить и даже извратить личностное, духовное начало в человеке.



Мировое зло — война — еще продолжается на страницах романа Голдинга. Именно война и привела ребят на необитаемый остров: они попали сюда потому, что самолет, на котором они летели, был подбит. И вот теперь они на «великолепном острове», отдаленном от ужаса мировых битв на суше, на воде, на небе, от атомной бомбы, уже угрожающей человечеству.



Необитаемый остров — традиционное место действия в произведениях английских писателей, начиная со знакомого всем нам романа Даниеля Дефо «Робинзон Крузо» (1719) — истории моряка, выжившего на необитаемом острове и сохранившего достойный человеческий облик. Но у романа Голдинга были и более близкие предтечи, и среди них — известная в Англии книга для юношества, приключенческий роман Роберта Майкла Баллантайна «Коралловый остров» (1858). Герои этого романа — юные «робинзоны», после кораблекрушения попавшие на тропический остров, преодолевают все трудности: побеждают пиратов и вразумляют дикарей, отучая их от людоедства. Неправдоподобные лихость и бодрячество этих юных героев вызывали раздражение у Голдинга, читавшего роман Баллантайна своим ученикам. Это было уже во второй половине 1940-х — начале 1950-х годов, когда за плечами школьного учителя из Солсбери стоял суровый опыт военных лет. Вот почему Уильям Голдинг — учитель и писатель — решил вступить в полемику с «Коралловым островом», резко переосмысляя традиционную для английской литературы ситуацию.



Ничего нереально идиллического нет в романе Голдинга, неожиданно сближающего, казалось бы, отдаленные друг от друга времена дремучего дикарства, варварства и современной цивилизации.



Поначалу ребятам, попавшим на необитаемый остров, кажется: «Потрясающий остров. Пока взрослые не приедут за нами, нам будет весело!» А ведь и в самом деле: ребятам предоставляется возможность самим стать «робинзонами», испытать приключения, о которых они только читали. Но все оборачивается неожиданной стороной.



Робинзон Крузо принес на необитаемый остров плоды цивилизации, приобщив к ним дикаря Пятницу. А в романе Голдинга юные англичане, оказавшиеся на необитаемом острове без взрослых, забывают о «правилах» цивилизации и сами становятся дикарями. Так перед читателями развертывается своего рода антиробинзонада. Большинство детей, увлеченных игрой в охотников, добывающих мясо, сплачиваются в дикарское племя во главе с вождем. Но есть на острове и ребята, которые противостоят дикарской вседозволенности, сохраняя в душе уроки цивилизованного общества, его нравственные нормы. Такое разделение новоявленных островитян отражается в системе действующих лиц романа.



С одной стороны — Ральф, выбранный большинством ребят главным, понимающий, что надо жить по правилам, которые помогут преодолеть трудности и дождаться помощи от взрослых. Рядом с ним мудрый Хрюша, который умеет здраво рассуждать и нередко подсказывает нужные решения. Но его «практические идеи» не всегда учитывают реальные ситуации, возникающие на острове. Хрюша рассчитывает на здравый смысл окружающих, но его расчет, увы, не оправдывается. И пронзительно звучащий вопрос Хрюши: «Кто мы? Люди? Или звери? Или дикари? Что про нас взрослые скажут?» — повисает в воздухе без ответа. А неожиданные, пугающие известия о духах, о неведомом звере отвергаются Хрюшей именно потому, что они не поддаются рациональному толкованию: «...тогда бы все ни к чему. Дома, улицы. И телевизор бы не работал. И все бы тогда зазря. Без смысла».



А вот Саймон, с большой симпатией относящийся к Ральфу, стремится, преодолевая страх, постичь непонятное, казалось бы, не отвечающее здравому смыслу. Он приходит к разгадке зловещей тайны, увидев погибшего парашютиста, которого ребята и принимали за неведомого зверя. И тогда Саймон спешит сообщить эту новость — и погибает...



А с другой стороны — дикари. И возглавляет их староста церковного хора, честолюбивый Джек Меридью. Поначалу он готов разделить заботы Ральфа о том, как устроить жизнь на острове. «Ральф совершенно верно говорит, — заявляет Джек, — Нам нужны правила, и мы должны им подчиняться. Мы не дикари какие-нибудь». Но вот после первых удач охотников, которыми руководит Джек, его самомнение возрастает: ведь он добывает мясо, в котором так нуждаются ребята. И теперь резко меняется его отношение к Ральфу: «Катись ты со своими правилами! Мы сильные! Мы охотники!» Эта уверенность в своей силе как раз и приводит Джека к полному попранию правил, тех нравственных норм, о которых он еще помнил в первые дни жизни на острове. Он становится вождем охотников, превратившихся в племя дикарей, и открыто упивается своей властью. «Они все сделают, что я захочу», — говорит он о подчиненных ему дикарях Ральфу.



Но не все дикари так безраздельно преданы Джеку. Все явственнее выделяется в племени охотников сумрачная фигуpa Роджера, который в момент первого своего появления на собрании островитян «скрытно держался в сторонке». Потом мы видим его швыряющим камешки в беззащитного малыша. Хулиганскую проказу Роджера прерывает появление Джека, которого Роджер, один из самых смелых охотников, признает как предводителя. Он отдает должное изобретательности Вождя и в то же время «прикидывает возможности неограниченной власти». И вот уже происходит прямое столкновение угрюмого Роджера с предводителем охотников:



«Вождь сердито спросил:



— Ты почему не на посту?



Роджер поднял на него твердый, сумрачный взгляд:



— Просто спустился.



Смерть смотрела из его глаз. Вождь не сказал ему больше ни слова...»



И уже чувствуется, что Роджер — соперник Вождя, «облеченный неведомой властью» — правом беззастенчивой силы, которая может разрушить, казалось бы, уже сложившуюся иерархию власти и перевести отношения в племени на еще более низкую ступень одичания.



А возможности для таких резких перемен таятся в складывающихся привычках юных дикарей. Их ритуальные танцы после успешной охоты или в момент убийства зверя и даже человека помогают им забыть о прежней цивилизованной жизни, о преподанных ею уроках морали и личной ответственности за содеянное. И недаром лица дикарей «раскрашены до неузнаваемости». Это не только маскировка, нужная для охоты. Это и умение «сочинить себе новое лицо» — маску, которая прикроет все угрызения совести и необузданные чувства. И еще одно свойство маски отмечено Голдингом: она «завораживала и подчиняла». Так проявляется символическая многозначность аллегорического образа маски, передающего стремления человека скрыть от окружающих свои намерения и поступки.



Маска — один из целого ряда аллегорических образов в романе Голдинга, которые перекликаются и противостоят друг другу, намечая смысловое движение философской притчи. Так, дикарским маскам в «Повелителе мух» противостоит морской рог, звучание которого созывает собрания юных обитателей острова. Это — аллегория равенства островитян и свободы слова, всего того, что не приемлет племя охотников.



Примечательна в сюжетном развитии романа такая аллегорическая деталь, как очки Хрюши, страдающего сильнейшей близорукостью. Но здесь очевиден и переносный смысл: очки как бы указывают на уязвимое свойство Хрюши — наивный, близорукий рационализм, упрямую веру в незамедлительную возможность разгадки любой непредсказуемой ситуации.



Как щит перед лицом разъяренных дикарей поднимает Хрюша хрупкий рог, надеясь на победу здравого смысла. А с вершины горы уже летит на него огромный камень: «Камень прошелся по Хрюше с головы до колен; рог разлетелся на тысячу белых осколков и перестал существовать». С гибелью Хрюши и рога перестало существовать демократическое равенство юных островитян, отступив перед слепой яростью дикарского племени.



Огромный камень, убивший Хрюшу, пустил «в исступленном забытьи» Роджер, в теле которого «бил темный источник силы». Темные, звериные инстинкты пробуждаются в подростках, предоставленных самим себе, не желающих думать о нравственной ответственности за свои поступки.



Мотив тьмы, противостоящей свету добра и разума, пронизывает весь роман Голдинга. «Дар тьме» — жертвенник неведомому, пугающему ребят Зверю. Этот жертвенник обретает символическое имя — Повелитель мух. Так переводится имя библейского божества Баал-Зебуба, оно звучит в позднейших трактовках как Вельзевул — таково одно из имен дьявола, который, как считается в народных поверьях, является владыкой всей животной нечисти. Об этом напоминает Мефистофель в трагедии Гёте «Фауст», когда представляет себя:



Царь крыс, лягушек и мышей, Клопов, и мух, и жаб, и вшей...



Тьма пугает обитателей «великолепного острова», проникает в их души, ведет по ложным путям. А ощутить, осмыслить это нелегко. И лишь в финале романа, когда взрослые спасители наконец-то пришли к ребятам, наступает отрезвление дикарей, опьяненных жестокой погоней за Ральфом. А у Ральфа, ошеломленного неожиданным спасением, «из глаз брызнули слезы, его трясло от рыданий... Заразившись от него, другие дети тоже зашлись от плача». И в этом плаче пробивается неожиданное понимание всего ужасного, злого, что произошло на острове, — и робкая надежда детей на возможность преодолеть случившееся. Ибо любое зло может быть обуздано силами добра.



По наблюдению критиков, одну из самых главных ценностей в голдинговской этике составляет «способность личности, не устрашившись, заглянуть в темные глубины своей души». Такая способность сродни душевным движениям героев Достоевского. И неудивительно, что исследователи творчества Голдинга замечали в его романах литературные аллюзии1 и реминисценции из произведений Достоевского.



И еще об одной перекличке творчества Голдинга с русской литературой. Можно с большой долей вероятности утверждать, что английский писатель был знаком с романом-антиутопией Евгения Замятина «Мы», который выходил в свет в английском переводе и о котором писал в своей рецензии Оруэлл. Так что, создавая свою антиутопию в «Повелителе мух», Уильям Голдинг помнил и об антиутопии Замятина.