Прививка против снобизма

Когда сегодня слышишь, как люди, далёкие от педагогической практики, с разных трибун говорят о том, что учитель не хочет учиться, становится неловко за тех, кто это говорит. Неловко за снобизм. Снобизм этот приобретает самые разные формы. Его проявляют отдельные люди и государство в целом. В том числе система повышения квалификации работников образования, которая словно воплощает идею, что учитель не хочет учиться и его нужно заставить учиться силком.

Действительно, что для органов народного образования, то есть для тех, кто определяет квалификацию учителя, сегодня является показателем его профессионализма? Наличие бумажки о том, что учитель прослушал соответствующие курсы. Именно прослушал. Не прочитал лекцию. Не написал статью, учебное пособие или книжку, не составил хрестоматию, а осуществил некоторый вид пассивной деятельности. Правда, в конце курсов слушатель, как правило, должен написать зачётную работу, но на практике она оказывается формальной.

Иногда дело доходит до казусов. Знаю по собственному опыту. Много лет параллельно с учительством я работала в Московском институте развития образовательных систем (МИРОС). Руководила лабораторией филологического образования, много писала, читала лекции учителям, периодически слушала лекции своих коллег по лаборатории, а на аналогичные курсы в другие подобные организации не ходила. Времени не было. Однако на подошедшей переаттестации в качестве учителя нужно было предъявлять справку о том, что я — слушатель курсов. Пришлось фактически пойти на подлог: самой выписывать себе справку, будто бы я слушала свои же лекции. Почему же нельзя аттестовать того учителя, который занят серьёзным профессиональным делом — выступает на научных конференциях, увлечён каким-то исследованием? Почему нужна бумажка, что ты был именно слушателем? Для того чтобы расти профессионально, пассивного слушания недостаточно. Нужно выступать в роли “делателя”.

Из апрельского номера газеты «Московский университет», случайно попавшего мне в руки, я узнала, что в “храме науки” прошла научно-практическая конференция «Университет — новой школе и современному учителю». Вспомнив слова М. В. Ломоносова “Университет без школы, что пашня без семян”, ректор В. А. Садовничий отчитался перед “гостями” (так в статье именовали учителей, попавших на это собрание), рассказал, чем университет помогает школе: курирует четыре школьных интерната, издаёт печатные материалы для школьников, проводит олимпиады. Неужто дело этим и ограничится? Или, может, при университете откроются ещё одни курсы для учителей? Со своими свидетельствами?

Счастливым исключением стала прошедшая в конце прошлого года конференция «Путь А. И. Солженицына в контексте Большого времени». Сюда, по инициативе Натальи Дмитриевны Солженицыной, несмотря на ограниченный состав участников, пригласили и учителей. Одно из заседаний было специально посвящено преподаванию творчества писателя в школе. Однако и здесь та же картина: выступающие, в основном вузовские преподаватели, о школьных проблемах знали понаслышке, а об учительстве снова рассуждали со скептической ухмылкой. Об этом перекосе говорили с Н. Д. Солженицыной словесники, присутствовавшие на конференции. Разговор закончился, во-первых, приглашением вдовы писателя на Восьмой педагогический марафон «Первого сентября»; во-вторых, решением провести на страницах газеты конкурс учительских и ученических сочинений по произведениям А. И. Солженицына.

На марафоне Наталья Дмитриевна уже побывала. И выступала при очень большом скоплении народа. Слушать её было чрезвычайно интересно. Нет, она не рассказывала профессиональным филологам о том, как они должны преподавать произведения её мужа. Хотя среди вопросов слушателей были и проблемы профессионального свойства. Например о том, как отличались взгляды на задачи “лагерной прозы” Солженицына и Шаламова. Как вообще развивались отношения этих писателей. Или как относился Александр Исаевич к роману «Тихий Дон». В основном же речь шла о вещах чисто человеческих и аудиторию очень интересовавших — о том, как воспитывали Солженицыны собственных детей; как, оказавшись в Вермонте, восполняли отсутствие образования на родном языке; кто из взрослых членов семьи какому предмету учил детей. Говорили и о том, как относился Солженицын к своей учительской профессии, как готовился к урокам, какие связи со старыми учениками у него сохранились. В этом разговоре не было ни тени снобизма — только уважение, и с одной и с другой стороны. Пожалуй, это главное, что осталось у меня воспоминанием от выступления Н. Д. Солженицыной — её чувство уважения к учителю, которое аудитория сразу почувствовала и оценила. Наверное, потому и разговор вышел серьёзный, и вопросов было множество — на все не ответить.

А теперь впереди конкурс — та самая возможность профессионального роста, которая так нужна сегодняшнему учителю. Думаю, мои коллеги воспользуются ею. Пора наконец сообществу учителей-словесников заявить о своём профессионализме серьёзными филологическими (или методическими) работами. И умерить пыл снобов.

Евгения Абелюк,

Учитель литературы лицея № 1525 "Воробьевы горы", Москва