В работах о творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина подчёркивается социальная проблематика “Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил”, которая лежит на поверхности и осознание которой не требует большого читательского усилия. Но, как и любое явление искусства, текст Салтыкова-Щедрина прежде всего художественное произведение, позволяющее читателю в историческом факте (угнетение одного сословия другим) увидеть отражение вневременного вечного аспекта жизни. Десятиклассники, подспудно осознавая сложность и глубину художественного смысла этого текста, часто предлагают начать изучение творчества писателя с разговора об этом произведении. Обращаясь к художественным преувеличениям, писатель, по его словам, стремился открыть “другую реальность”, более реальную, чем видимая, и считал, что именно так можно “коснуться всех готовностей”, скрытых в человеке, “испытать, насколько живуче в нём стремление совершать такие поступки, от которых он в обыденной жизни поневоле отказывается”. К сожалению, именно эта сторона текста чаще всего проходит мимо сознания школьников при изучении сказки. Эти аспекты произведения отчётливо проявляются при обращении к мифопоэтическому пласту “Повести...”.
Основной приём, использованный Салтыковым-Щедриным в этой сказке, – приём антитезы. И об этом заявлено уже в названии текста: число “один” противопоставлено числу “два”, мужик – генералам. Без труда старшеклассники определяют, что к важнейшим противопоставлениям относится и антитеза “город–остров”. Обращаем внимание, что речь идёт не просто о городе, но о Петербурге, атрибутами которого являются и Нева-матушка, и Екатерининский канал, и Большая Подьяческая. Учитель может напомнить ребятам о том, с чем ассоциировались в сознании читателей XIX века эти петербургские места. Так, с Екатерининским каналом соотносилось убийство Александра II. Известно следующее описание Подьяческой у Г. П. Блока: “...можно идти этак где-нибудь по Средней Подьяческой (знаете, там, где Екатерининский канал таким подленьким коленом ломается), идти в дождик, в грязь, смотреть на кислые дома, дышать мокрой вонью”. Атрибутами Петербурга являются также регистратура, упразднённая за “ненадобностью”, казначейство, в котором генералы пенсию получали, дома, снаружи которых “висит человек... в ящике на верёвке, и стену краской мажет или по крыше словно муха ходит”. То есть перед нами своеобразный город абсурда.
Такие акценты в описании соответствуют сложившемуся в русской литературе образу Петербурга как города “неорганичного, искусственного... вызванного к жизни некоей насильственной волей в соответствии с предумышленной схемой”.
Обращаем внимание ребят на описание жизни петербургских жителей. Петербург представлен у Салтыкова-Щедрина как город уединённого (и разъединённого) существования людей. Мужик – человек, который “висит снаружи дома...” (выделено мной. – Т. Б.). Генералы жили на разных квартирах, общаться не могли (“Служили генералы в какой-то регистратуре... следовательно, ничего не понимали. Даже слов никаких не знали, кроме “Примите уверение в совершенном моём почтении и преданности””). Таким образом, по представлению писателя, жизнь в Петербурге – образ недолжного человеческого существования, выходом из которого могла стать жизнь на острове.
Знакомясь с генералами, мы ничего не знаем об их индивидуальных качествах; по сути, перед нами один человек. Личностные качества начинают у них проявляться на острове, когда оба они пробуждаются ото сна. В. Гиппиус отметил мотив сна у Салтыкова-Щедрина как “контрастный по отношению к норме действительной жизни”.
Остров, как органичное и естественное жизненное пространство, противостоит Петербургу. Старшеклассники указывают, что именно на острове проявляются черты, отличающие одного генерала от другого, это различия не только психологического (один растерялся; другой, напротив, призывает действовать), но и профессионального плана (один из них “служил ещё в школе военных кантонистов учителем каллиграфии и, следовательно, был поумнее”).
С точки зрения ребят, самый важный выход из недолжного существования Салтыков-Щедрин указывает в гиперболически означенном единении людей: “...очутились на необитаемом острове... оба под одним одеялом”. Если до появления на острове генералы “слов никаких не знали, кроме “Примите уверение...””, то на необитаемом острове они рассуждают не только о конкретных предметах и явлениях (где север–юг, запад–восток, как еду “добывают”), но и философствуют о том, отчего солнце прежде всходит, а потом заходит, в самом ли деле было вавилонское столпотворение и потоп.
Название произведения Салтыкова-Щедрина “Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил” напоминает начало ряда чисел первого десятка: один, два, три, четыре... Но после первых двух членов этот ряд писателем обрывается. Размышляем с ребятами, случайно ли это, есть ли в тексте другие числа. Старшеклассники находят “4” (“четвёртого класса”), “5” (“пятак серебра”), “10” (“десяток спелых яблок”), “100” (“стол на сто человек”). Десятиклассники указывают и разницу в использовании чисел: к “двойке” писатель обращается постоянно (“оба”, “два”, “один другому”), тогда как другие числа встречаются однократно. Школьники высказывают сомнение в том, что суть заключается лишь в рациональном утверждении: один мужик (не два и не три) двух генералов прокормил (не трёх и не четырёх). Значит, дело здесь не в математическом действии. Предлагаем старшеклассникам подумать о семантике чисел (такая работа вполне оправданна в 10-м классе и может быть продолжена при изучении “Преступления и наказания” Ф. М. Достоевского). Основания для актуализации этого архаического пласта образности, представленного Салтыковым-Щедриным в “Повести...”, имеются в самом произведении. Так, вспомним, что генералы, которые “ничего не понимали... слов никаких не знали, кроме “Примите уверение в совершенном моём почтении и преданности””, которые “начали искать севера... и ничего не нашли”, эти генералы рассуждают о том, “отчего солнце прежде всходит, а потом заходит, а не наоборот”, “в самом ли деле было вавилонское столпотворение или это так, одно иносказание”. Как видим, кроме еды, их мысли обращены к вечным сторонам жизни, к ветхозаветной истории, к той эпохе, когда числа воспринимались как тайны и “заключали в себе определённые “узы отношений” Вселенной”.
Работу над семантикой чисел предлагаем начать с числа “один”, которое при характеристике мужика встречается только в заглавии “Повести...”, и этим “счёт” мужицкому сословию у Салтыкова-Щедрина завершается. Больше мужиков в “Повести...” нет. Размышляем с ребятами о том, случайно ли это? Помогая десятиклассникам решить эту проблему, напоминаем, что среди значений числа “один” имеются следующие: “первичная целостность”, “источник жизни”, “первичная сущность”, а “в обыденном понимании – это эмблема начала, знак человеческого “я””. Ребята, цитируя текст, указывают, что эти оттенки семантики числа “один” присутствуют в образе “мужичины”. Остров, на котором оказались генералы, – это его остров, ибо он уже там жил. Показательно описание богатств этого райского уголка: “растут деревья, а на деревьях всякие плоды”, в ручье “рыба... словно в садке на Фонтанке, так и кишит, и кишит”, в лесу “рябчики свищут, тетерева токуют, зайцы бегают”. Здесь можно услышать и отголоски ветхозаветного описания Эдема: “И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи... Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привёл к человеку...” (Быт. 2, 8–9, 19). Напоминаем десятиклассникам, что ограждённость и замкнутость являются постоянными признаками Эдема. Ребята указывают, что и у Салтыкова-Щедрина остров замкнут: перед генералами “с одной стороны расстилалось море, с другой стороны лежал небольшой клочок земли, за которым стлалось всё то же безграничное море”. Мужик и есть Адам этого острова. Впервые он нам представлен спящим, что также заставляет вспомнить соответствующее место из Ветхого Завета, когда “навёл Господь Бог на человека крепкий сон” (Быт. 2, 21), чтобы сделать из его ребра жену. Такая работа позволяет нам сделать следующий важный вывод: в “Повести...” Салтыкова-Щедрина мужик есть своеобразное воплощение первочеловека, не впавшего еще в первородный грех. Его способности безграничны: “Полез сперва-наперво на дерево и нарвал генералам по десятку спелых яблок... покопался в земле – и добыл оттуда картофелю; потом взял два куска дерева... – и извлёк огонь. Потом из собственных волос сделал силок и поймал рябчика” и так далее. И здесь тоже отражена ветхозаветная характеристика первого человека: “И сказал Бог: сотворим человека по образу нашему... и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землёю...” (Быт. 1, 26).
Образ “мужичины”, спящего под деревом, порождает и другие ассоциативные связи. Яблоки, растущие у Салтыкова-Щедрина на этом дереве, возможно, соотносят его с Древом жизни, одним из вариантов Мирового древа. Плоды Древа жизни – “райские яблоки”, “молодильные яблоки” и другие – способствовали увеличению жизненной силы. Доказывая это, ребята обращают внимание на то, что в результате мужицких стараний, начавшихся с наделения генералов яблоками, те “уже забыли, что вчера чуть не умерли с голоду”. Подобный анализ “Повести...” позволяет нам по-иному взглянуть на этого персонажа, который воплощает в себе изначально присущие человеку качества.
Не ускользает от школьников и другая сторона характеристики “мужичины”. Так, его атрибутами являются “острый запах мякинного хлеба и кислой овчины”. Напоминаем, что образом овчины актуализируется архетипический мотив “овечьего руна как символа плодородия”. Известно также, что в славянской мифологии хлебные растения, с которыми таким образом соотносится мужик из “Повести...” Салтыкова-Щедрина, являются “признаками довольства и благосостояния... на них лежит отпечаток святости”. Но мужик этими качествами в произведении не обладает. И винить в этом надо не генералов (“мужичина” так жил на острове и до их появления). Этот персонаж довольствуется малым не потому, что его к этому принуждают, а потому, что он сам не хочет большего. Нужно обратить внимание школьников на то, что “мужичина” питается мякинным хлебом, который готовили из “остатков колосьев, стеблей и других отходов при молотьбе”. И это происходит на острове изобилия. Старшеклассники сами обращают внимание на то, что герой генералам добыл по “десятку спелых яблок, а себе взял одно, кислое”. Подобный образ жизни также соотносится у Салтыкова-Щедрина с не должным существованием (вспомним, что впервые мы видим мужика спящим под деревом). Этого героя никто не принуждал быть “мужичиной”, эту роль он выбрал сам.
Таким же образом работаем и над художественной семантикой числа “два”, с которого начинается “Повесть...”: “Жили да были два генерала, и так как оба были легкомысленны...” Находим другие случаи употребления этого числа (в разных вариантах) в тексте: “оба под одним одеялом”, “вскрикнули оба не своим голосом”, “сказали оба разом”, “упоминание об ужине обоих повергло в уныние” и так далее. То есть два персонажа представляют собой одно действующее лицо, поведение которого во многом противоположно мужицкому.
Напоминаем школьникам, что в мифологии “двойка” символизировала “злое начало”. Эту архаическую семантику числа “два” ребята видят прежде всего в желании голодных генералов съесть друг друга: они “в одно мгновение ока остервенились. Полетели клочья, раздался визг и оханье: генерал, который был учителем каллиграфии, откусил у своего товарища орден и немедленно проглотил. Но вид текущей крови как будто образумил их”. Нужно познакомить школьников и с другим значением “двойки” как одного из чётных чисел, которые у древних народов отождествлялись с “земным, изменчивым и зачастую неблагоприятным” началом. Ребята видят воплощение этой семантики числа “два” в том, что генералы изображаются в различных состояниях: уныние от голода сменяется весельем от мужицкого старания накормить их, которое, в свою очередь, перебивается скукою и тоскою, вызванными желанием вернуться на Подьяческую к своим кухаркам. (Переживания мужика не стали предметом пристального внимания повествователя.) Как видим, и здесь число “два” у Салтыкова-Щедрина художественно “обоснованно”.
Размышляем над тем, почему на чужом острове эти два персонажа ведут себя как власть имеющие, как генералы, и какие у них для этого есть “объективные” основания. Ребята справедливо указывают, что подобное поведение связано не с внешними атрибутами (на острове генералы появились в ночных рубашках), а с их внутренним осознанием своего права быть генералами (“Вот как хорошо быть генералами – нигде не пропадёшь”). И, по мнению школьников, убеждение этих героев в своём праве быть “генералами” соотносится с отрицательным началом в человеке у Салтыкова-Щедрина в большей степени, чем стремление другого персонажа быть “мужичиной”.
Итогом такой работы над числами могут стать размышления о том, почему писатель так активно “работает” в “Повести...” только с “единицей” и “двойкой”. Для ответа на этот вопрос можно предложить десятиклассникам обратиться к следующему члену числового ряда. Знакомим их с семантикой “тройки”, которая традиционно квалифицируется как “совершенное число”. Оно символизирует “гармонию микро-макромиров, совершенство”, “синтез, обновление”. Ребята вспоминают, что христианская Троица (Триединый Бог) соединяет в едином Боге Отце, Сына и Святого Духа, то есть число “три” может заменять собою число “один”. В словарях указано, что “это возможно при обозначении более многопланового и мощного союза”. Старшеклассники легко отвечают на вопрос, почему писатель не использует это число: такого союза в “Повести...” Салтыкова-Щедрина нет.
О бращаем внимание ребят и на рассуждения генералов о том, “в самом ли деле было вавилонское столпотворение”. Глубочайшей ошибкой, на наш взгляд, является интерпретация этой детали лишь как указания писателя на оторванность интересов генералов от реальной жизни. Образы вавилонской башни, вавилонского столпотворения – достаточно известные школьникам мифологемы. Но всё же следует напомнить ребятам, что в толкованиях Библии в качестве основной причины, приведшей к остановке Богом строительства Вавилона и высочайшей его башни, указаны “честолюбивые, властолюбивые и вообще богопротивные намерения у строителей вавилонской башни”. В “Повести...” Салтыкова-Щедрина также не состоялось строительство “Вавилона” как союза мужика и генералов.
Мифопоэтические ассоциации (здесь обозначены не все) позволяют уточнить этот вывод. Отсутствие “тройки” (как и указание на “вавилонское столпотворение”) позволяет нам увидеть в персонажах “Повести...” людей, в которых одно из начал преувеличено за счёт отказа от другого (“генеральство”, “мужицтво”). Нет гармонии внутри человека, не может быть её и в обществе.
Не настаивая на бесспорности данной интерпретации сказки Салтыкова-Щедрина, считаем возможным привлечь внимание учителя и учащихся к этому пласту художественного текста, позволяющему прочитать “Повесть...” как произведение о человеке вообще, о сосуществовании в нём разнонаправленных начал, установление гармонии между которыми – задача и сегодняшнего дня.
Салтыков-Щедрин М. Е. Об искусстве. М., 1949. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. Избранное. М., 1995. Критика о М. Е. Салтыкове-Щедрине // Салтыков-Щедрин М. Е. История одного города. Господа Головлёвы. Сказки. М., 1997 (Серия “Школа классики” – ученику и учителю). Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. Образ мира и миры образов. М., 1996. Тресиддер Дж. Словарь символов / Пер. с англ. С. Палько. М., 1999. народов мира. Энциклопедия / Гл. ред. С. А. Токарев. М., 1997. В 2 т. Костомаров Н. И. Славянская мифология. М., 1994. Ожегов С. И. Словарь русского языка / Под ред. Н. Ю. Шведовой. 16-е изд. М., 1984. Толковая Библия, или Комментарии на все книги Св. Писания Ветхого и Нового Завета. Пятикнижие Моисеево / Под ред. А. П. Лопухина. М., 1997. Т. 1.