“Надо просто жить…”

— Долгое время я не знал, что я араб, потому что никто меня не обзывал. Меня просветили на этот счёт только в школе.

— Когда я спросил у неё [мадам Розы], откуда ей известно, что я Мохаммед и мусульманин, ведь у меня нет ни отца, ни матери и никакого оправдывающего меня документа, она рассердилась и сказала, что когда я стану большим и выносливым, она мне всё объяснит, а сейчас не хочет меня шокировать, пока я ещё чувствительный. Она часто повторяла: главное, что надо щадить у детей, — это чувствительность.

Мохаммед (все звали его Момо) рос в приюте мадам Розы на окраине Парижа, в Бельвиле, “где полно было евреев, арабов и чёрных”. Араб в европейской столице, без родных, росший в приюте и рано узнавший, что без любви можно жить… — каким должно быть сердце этого мальчика? Любящее! Тонкая, почти болезненная впечатлительность, чуткость и пронзительный ум не дали тяжелой жизни его сломать, а превратили, по его собственному выражению, в “философа”.

Все, кто читал роман, утверждают, что он о любви. О любви арабского мальчика Момо к старой еврейке Розе, жизнь которой тоже разбита — бывшая узница концлагеря, ныне старая, больная, никому не нужная содержательница приюта. О любви к жизни, о жгучем, пронзительном желании любить несмотря ни на что: любить собачку и друга (даже если это всего лишь зонтик), Хамиля и Розу, цирк и мороженое… Все поступки Момо, можно сказать, освящены любовью.

Вопреки желанию мадам Розы, например, Момо приводит в приют пуделя, которого он “полюбил — ну просто спасу нет”. “К тому времени во мне много чего скопилось, — рассказывает он о себе, — и я всё отдал Суперу [кличка пуделя]. Не знаю, что бы я без него делал, это и впрямь было для меня неотложно, не то я, видно, кончил бы за решёткой. Теперь и я что-то значу, думал я, когда его выгуливал, ведь я — это всё, что у него есть на свете. Я его так любил, что даже отдал”. Он действительно его отдал, точнее, продал за 500 франков состоятельной даме, а деньги выбросил в сточную канаву. “Потом сел на тротуар и заревел в три ручья, размазывая кулаками слёзы, но был счастлив”. Мадам Роза, у которой не хватало денег детям на еду, сочла поступок Момо за умопомешательство, то есть оценила как рационально мыслящий взрослый, для которого мир ребёнка пока закрыт. Однако Момо был счастлив, потому что устроил друга-пуделя так, как себе желал, но не мог.

Все окружавшие Момо взрослые живут каждый в своём мире: мадам Роза — заботами о приюте, торговец коврами Хамиль — воспоминаниями о прошлой жизни, доктор Кац (“Глядя на него, я не раз думал, что если бы у меня был отец, то лучше бы это был доктор Кац…”) — больницей… Все они, включая случайных продавщиц или официанток, были внимательны к Момо, но мальчик всё равно был одинок.

Что вы делаете (-ли), когда чувствуете (-вовали) одиночество, тоску? — вопрос классу. Все дети одинаковы — мечтают поехать куда-нибудь, рисуют в воображении радужные картины праздников с родителями, друзьями, просят купить собаку… И Момо такой же.

Ажар рисует удивительные картины мечтаний, сновидений Момо. Эти картины нереальны, но какие они яркие! В них люди добры, в них любят по-настоящему, а не за присланный чек, в них жизнь не кончается, так как невозможно умереть. В этом смысле интересны два эпизода, которые объединены мотивом вечной жизни.

Первый эпизод — цирк. Момо приходит в магазин посмотреть на витрину, где был устроен цирк, который кажется ему самым прекрасным на земле: “Это ничуть не было похоже на жизнь ни в каком отношении... В этом цирке все были счастливы, а в жизни так никогда не бывает”. Глядя на разноцветных клоунов, Момо чувствовал себя счастливым, потому что понимал, “что они не страдают, не стареют и что с ними уж точно никакой беды не может случиться”. Он не испытывал страха, так как знал, что “клоуны не умирают, потому что в смерти нет ничего смешного”.

Второй — павильон дубляжа. Момо оказался в нём случайно и едва туда вошёл, “как услышал выстрелы, визг тормозов, вопли женщины и голос мужчины, который умолял: «Не убивайте меня! Не убивайте меня!» — и я даже подскочил на месте, так это было близко. Тут же раздалась автоматная очередь, и тот тип заорал: «Нет!» — как бывает всегда, когда умирают без особого удовольствия. Потом наступила ещё более ужасная тишина, а дальше… вы мне просто не поверите! Всё началось как раньше, с тем же типом, который не хотел, чтобы его убивали, явно имея на то свои причины, и с автоматом, который и не думал его слушаться”. В этом павильоне работала недавняя уличная знакомая Момо, которая и объяснила, что происходит на экране. “…Любо-дорого смотреть: всё принималось пятиться. Мёртвые возвращались к жизни и, пятясь, вновь занимали своё место в обществе. Стоило нажать кнопку, как всё начинало двигаться назад. Машины ехали наоборот, и собаки мчались задом наперёд, и разрушенные дома складывались и возводились снова прямо на глазах. Пули вылетали из тела, возвращались в дула автоматов, и убийцы задом убирались прочь и запрыгивали в окна. А вылитая перед тем вода сама поднималась обратно в стакан. Вытекающая кровь возвращалась к тебе в тело, и нигде не оставалось ни следа, а рана закрывалась. Какой-то хмырь, который сплюнул, втянул свой плевок назад в рот. Лошади скакали задом наперёд, а один тип, который упал с восьмого этажа, полностью восстановился и вернулся в окно. То был мир шиворот-навыворот, и это самая стоящая вещь, какую мне доводилось видеть в моей паскудной жизни”.

“Не страдать”, “не стареть”, “не умирать” — слова не из реальной жизни. В такие минуты, когда Момо сталкивался на улицах Парижа или в своих снах с чем-то необычным, он думал не столько о себе, сколько о мадам Розе, больной и умирающей. Именно на страницах, посвящённых этой героине, меняется словарь, звучат слова любви: “Я был очень рад, что у меня есть мадам Роза”, “…она была святая женщина”, “Когда мадам Роза улыбалась, она становилась не такой старой... потому что сохранила молодую улыбку”, “Я гладил ей руку, чтобы она поскорее пришла в себя, и никогда я ещё так сильно не любил её…”. Несмотря на то что за содержание Момо платили, мадам Роза говорила, что любит его больше других детей. Это правда. Она любила его и заботилась о нём, когда чеки перестали приходить. Момо всегда это чувствовал и теперь сам заботился о больном своём старом друге. Тяжёлое испытание даже для взрослого — видеть, как с каждым днём тает жизнь дорогого человека. Но Момо помнил слова мадам Розы о том, “что жизнь может быть замечательно прекрасной, но такую пока ещё не изобрели, и поэтому надо просто жить”. Он и жил. Иногда приносил ей всякие вещи, “которые подбирал без всякой нужды, — они ни на что не годны, но доставляют удовольствие, потому что их никто не хочет и их выбросили. Например, рядом с вами живут люди, у которых дома есть цветы — какая-нибудь годовщина или просто так, чтобы в квартире повеселей было, — и когда цветы засыхают и уже не украшают, их выкидывают на помойку, так что если встать рано поутру, их можно подобрать, чем я и занимался, это называется утилизацией вторсырья. Кое-какие цветы ещё не совсем полиняли, они ещё помаленьку жили, и я собирал из них букеты, не задаваясь вопросами возраста, и дарил мадам Розе, которая ставила их в вазы без воды, потому что вода была уже ни к чему. А ещё, бывало, я тырил целыми охапками с тележек на Центральном рынке мимозу и приносил её домой, чтобы и там попахло счастьем”. Он бежал за доктором Кацем, когда мадам Розе было совсем плохо, он приглашал соседей, чтобы устроить ей праздник или покатать её по Парижу, когда ходить она уже не могла. Он даже пошёл к старику Хамилю с предложением взять мадам Розу в жёны и нашёл для этого серьёзные аргументы, что “они примерно одного возраста и могли бы стариться до смерти вместе, а это всегда приятнее”, и что “они оба нуждаются в любви”.

Она умирает, а у него вся жизнь впереди. Её хотят увезти в больницу, чтобы продлить ей жизнь, но она “не хочет жить дольше, чем необходимо”, не желает жить долгие годы в коме, чтобы “радовать медицину”, и просит Момо помочь ей уйти из жизни достойно. И он обещает, теперь ему приходится бороться за себя и за неё. Он придумывает историю о том, что у мадам Розы нашлись родственники в Израиле, которые вот-вот прилетят и заберут её, чтобы позаботиться. Он сделал больше, чем, наверное, мог.

А потом они спустились…

Куда спустились и зачем — выяснить мы не успели: прозвенел звонок. И заключительные мои слова были такими: “Вот всё, что можно успеть сказать за сорок пять минут. Конец? Читайте и узнаете. И не только конец, но и то, что «самым верным другом Момо был в ту пору зонтик по имени Артур, которого он разодел с головы до ног», что в снах к нему приходила львица (или это было наяву?), но он мог и клоуна позвать. А ещё узнаете, как можно повзрослеть в один миг и при этом не потерять рассудок. И ещё… Так и быть, напоследок прочту вам пожелание Момо: «Самые важные части у человека — это сердце и голова, и за них-то и приходится дороже всего расплачиваться. Если останавливается сердце, то на этом всё заканчивается и продолжения ждать нечего, а если отключается голова и уже не варит как положено, человек лишается способности пользоваться жизнью. Мне думается, жить надо начинать сызмальства, потому что после все теряют к тебе интерес и никому ты на фиг не нужен”.

P. S. Для тех, у кого времени больше, чем сорок пять минут. У торговца персидскими коврами мосье Хамиля при себе две книги — Коран и «Отверженные» “мосье Гюго”. Чаще он обращается к Гюго, а с годами вообще их путает. Это не единственная деталь, отсылающая нас к «Отверженным», — контекст романа Гюго широк. Но на уроках можно обратиться к двум историям — Козетты и Гавроша (главы о них читают в начальной школе), выделив общее для героев Гюго и Ажара стремление преодолеть отчуждённость и одиночество, превозмочь судьбу, найти возможность жить в чуждом им мире и сохранить при этом мир свой.

Ещё интересно сопоставить с «Маленьким принцем» Экзюпери. Есть прямые переклички; в частности, спасение друга-пуделя у Ажара вызывает в памяти: “Мы в ответе за тех, кого приручили”. Но для целого урока можно обратиться к теме «Мир взрослых и детей». Как и в романе Ажара, взрослые в повести Экзюпери далеки от детских вопросов, мечтаний, волнений. Их интересуют галстуки, бридж, гольф и политика. Они тоже заботятся о сыне, но важнее для них, чтобы он лучше знал грамматику и географию. Общение лётчика с Маленьким принцем и мадам Розы с Момо — это общение наших учеников не только с родителями, но и с нами, учителями.

P. P.S. (от редактора). Любопытная перекличка возникает и между романом Ажара и небольшой повестью французского же писателя Эрика-Эммануэля Шмитта «Оскар и Розовая Дама» (моноспектакль по этой повести с блеском исполняет Алиса Фрейндлих). В ней два главных героя: умирающий от онкологического заболевания мальчик Оскар и пожилая сиделка, которую он зовёт “Розовой Дамой”. Она помогает Оскару преодолеть страх смерти и прожить последние двенадцать дней его жизни полноценно, а он возвращает Розовой Даме веру в Бога. Подробнее об этой повести