Глава 3. Основные парадигмы и перспективы в социологии

Современный этап в развитии мировой социологии принято рассматривать не столько в персоналиях и школах, сколько в перспективах и парадигмах. Первые два термина более или менее понятны: персоналии означают выдающихся социологов, а школы - группу их последователей, разделяющих сходные идеи. Сложнее обстоит дело с двумя другими терминами. Попробуем в них разобраться, так как в специальной литературе то и дело приходится с ними сталкиваться.

Парадигма в социологии: методология вопроса

Парадигмой науки называют систему ее исходных категорий, идей, положений, допущений и принципов научного мышления, позволяющую давать непротиворечивое объяснение изучаемым явлениям, выстраивать теории и методы, на основе которых реализуются исследования.

У каждой науки есть свои парадигмы. Крупные научные открытия всегда связаны со сменой парадигм, кардинальным изменением представлений об объекте и предмете науки, созданием новых теорий, обоснованием новых понятий и их систем, исследовательских методов и процедур.

Paradeigma: (para - подле, возле, против, почти, deigma - образец, пример, проба) в переводе с греческого означает - то, что возле образца, но как бы вопреки ему, причем почти то же, что образец, но все же нечто иное и самодостаточное, одним словом - первообразец. В 1960-е гг. новое звучание этому понятию придал американский физик и историк науки Томас Кун (1922-1995), автор книги <Структура научных революций>, ставшей философским и социологическим бестселлером. Его интерес к развитию научных теорий и революций в науке возник из размышлений над некоторыми фундаментальными различиями общественных и естественных наук. Он был потрясен количеством и степенью разногласий среди обществоведов относительно фундаментальных принципов, на которых зиждилась их наука. Совсем иначе обстоят дела в естественных науках. Хотя занимающиеся астрономией, физикой и химией вряд ли обладают более четкими и точными решениями, чем психологи, антропологи и социологи, они не затевают почему-то серьезных споров по фундаментальным проблемам. Исследовав глубже это очевидное несоответствие, Кун ввел в научный оборот понятие парадигмы как (концептуальной схемы, которая признается членами научного сообщества в качестве основы их исследовательской деятельности и с этой позиции пересмотрел всю историю европейских наук. Его книга <Структура научных революций> (1962) вызвала в ученом братстве подобие шока. Кун пишет: <Под парадигмами я понимаю признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают модель постановки проблем и их решений научному сообществу>[23]. Парадигма определяет в?дение мира учеными, их картину мира, методы познания и характер выбираемых проблем. Периоды смены парадигм Кун назвал научными революциями. По Куну, различные парадигмы несоизмеримы и непереводимы: ученые, принимающие разные парадигмы, как бы живут в различных мирах. Парадигма столь же существенна для науки, как наблюдение и эксперимент; приверженность к специфическим парадигмам необходимая предпосылка любого серьезного научного дела. Когда парадигму принимает б?льшая часть научного сообщества, она становится обязательной точкой зрения[24] мощным катализатором научного прогресса.

Следовательно парадигма - (1) краткое описание основных понятий, допущений, предложений, процедур и проблем какой-либо самостоятельной области знаний или теоретического подхода; (2) в методологии - представления о предмете науки, ее основополагающих теориях и специфических методах, в соответствии с которыми организуется исследовательская практика научным сообществом в определенный исторический период. Парадигма - одно из ключевых понятий современной философии науки, обозначающее совокупность убеждений, ценностей, методов и технических средств, принятых научным сообществоми обеспечивающих существование научной традиции. Понятие парадигмы тождественно понятию научного сообщества: она объединяет членов научного сообщества, и, наоборот, научное сообщество состоит из людей, признающих парадигму. Как правило, парадигма находит свое воплощение в учебниках или в классических трудах ученых и на многие годы задает круг проблем и методов их решения в той или иной области науки. В целом понятие парадигмы шире понятия <отдельная теория>; парадигма формирует строй научной дисциплины в определенное время. Формирование общепризнанной парадигмы является признаком зрелости науки. Смена парадигм ведет к научной революции, т.е. полному или частичному изменению элементов дисциплинарной матрицы. Переход к новой парадигме диктуется не столько логическими, сколько ценностными и психологическими соображениями[25]. Под дисциплинарной матрицей Кун понимал, во-первых, принадлежность ученых к определенной дисциплине и, во-вторых, систему правил научной деятельности. Наборы предписаний парадигмы состоят из символических обобщений (законов и определений основных понятий теории); метафизических положений, задающих способ видения универсума и его онтологию; ценностных установок, влияющих на выбор направлений исследования; <общепринятых образцов> - схем решения конкретных задач (<головоломок>), задающим ученым методику решения проблем в их повседневной научной работе.

На Западе парадигматическая концепция (она же - дисциплинарная матрица) Т. Куна получила широкое применение в социологии благодаря усилиям Т. Юнга, Р. Фридрихса, Н. Муллинза, К. Ларсона, Дж. Рекса, А. Эффрата, Х. Куклика, Г. Ритцера, Л. Экберга и Х. Мартинса. П. Ансарт для французской социологии 60-80-х гг. выделил четыре основные парадигмы: генетический структурализм П. Бурдье, динамический структурализм Ж. Баландье и А. Турена, стратегический подход М. Крозье и методологический индивидуализм Р.Будона. В них трансформировались и использовались концепции О. Конта, А. Токвиля, Э. Дюркгейма, П. Прудона, К. Маркса, М. Вебера и др.[26] В психологии примером парадигмы, надолго определившей пути развития этой науки, является фрейдовская теория психоанализа.

Для построения базисной структуры социологии на основе дисциплинарной матрицы Дж. Ритцер[27] предложил следующую модель.

Автор поясняет: четыре основных уровня социальной реальности сформированы на пересечении двух базисных социологических континуума: объективное (реальное, материальное), субъективное (идеациональное), макроскопическое (крупномасштабное), микроскопическое (маломасштабное). С помощью такой схемы Ритцер надеется учесть все существующие в социологии парадигмы. К примеру, парадигма социальных фактов размещается в первом квадрате (макрообъективный уровень), а парадигма социального поведения - в третьем квадрате (макрообъективный уровень).

Иногда под парадигмами понимаются крупные теории, группы теорий или метатеории. Одна и та же парадигма может стать основой не одной, а ряда теорий, и разрабатываться представителями нескольких социологических школ. Каждая парадигма определяет угол зрения, стиль мышления ученого, его теоретический подход к изучению, интерпретации и оценке социальных фактов и требует выработки своеобразного категориального аппарата.

В отечественной литературе термин <парадигма> стал употребляться сравнительно недавно - раньше предпочитали использовать такие понятия, как <научная школа> и <научное направление>. В качестве классификационного приема эти понятия встречаются в сочинениях отечественных социологов, опубликованных в 70-е гг. (см. работы Д.М. Гвишиани, Д.М. Беркович, О.И. Шкаратан и др.). Специалисты в области методологических проблем социологии А.В. Кабыща и М.Р. Тульчинский определяют парадигму как <совокупность принципов и подходов, лежащих в основе соответствующих теоретических и методологических концепций, школ и направлений. В парадигму может быть включена и совокупность методов, развертывающих ее в целую систему соответствующих исследовательских процедур. Сложная, развитая парадигма, совокупность принципов и подходов, границы которой не всегда ясно сознаются, определяет структуру модели изучаемого объекта и предмета>[28].

В начале 80-х гг. термин <парадигма> был использован В.А. Ядовым для характеристики смены фундаментальных концепций отношения к труду и основных этапов, через которые проходила в своем развитии отечественная социология труда. Первая, донаучная парадигма в концепции В.А. Ядова, которая была распространена им не только на отечественную, но и на зарубежную социологию, - описательно-аналитический, или социографический подход, представленный работами Ф. Энгельса, Ч. Бута и др., исследовавших положение рабочего класса в Англии в ХIХ в. В России ее сторонниками были В. Берви-Флеровский, выпустивший в 1869 г. книгу о рабочем классе, К. Пажитнов, опубликовавший книгу <Положение рабочего класса в России> в 1906 г. Оба русских мыслителя, принадлежавшие к революционно-демократическому крылу интеллигенции, обобщили значительный статистический материал, данные прессы и официальных правительственных отчетов, а также личные наблюдения. Они дали подробное историко-сравнительное описание тенденций рабочего класса, условий труда и образа жизни, показали динамику заработной платы и изменение материального положения рабочего, раскрыли бытовые и жилищные условия проживания семей рабочих. Социографическая традиция в отечественной науке не прерывалась и в послеоктябрьский период. Так, обследования рабочих бюджетов и образа жизни, условий труда и быта, динамики заработной платы, уровня относительной и абсолютной бедности в 20-е гг. продолжили, в частности, С.Г. Струмилин и С. Солнцев, а в 50-60-е гг. - Г.А. Пруденский, В.Д. Патрушев, Г.В. Осипов, Ф.Р. Филиппов, Л.А. Гордон, О.И. Шкаратан и др.

Вторая парадигма <Рабочее место> связана с деятельностью Ф. Тейлора, А. Гастева и советских психотехников 20-х гг. А. Гастев изучал вопросы культуры общественного труда и рабочего класса, социальные установки и потребности, социальную организацию предприятия и задачи социальной инженерии.

Третья парадигма <Работник и коллектив>, или <Работник и организация>, описывает развитие социологии трудового коллектива и социологию организаций в 1960-1980-е гг. в СССР. Тогда социологический подход к трудовому коллективу формировался на пересечении нескольких дисциплин; главным методом получения информации о трудовом коллективе было анкетирование, измерявшее в основном субъективно-психологическую информацию о внутреннем состоянии и потребностях индивида, удовлетворенности, сплоченности малой группы.

Парадигму можно уподобить коллективной привычке делать все одним, а не другим способом, решать свои задачи только одним образом, например переводя все на язык переменных. В американских вузах из поколения в поколение студентов учат количественной методологии, определенным стандартам и приемам эмпирического исследования. С этих позиций написаны тысячи книг и статей, на которых воспитываются новые поколения. Научные стереотипы - утвердившиеся алгоритмы решения задач - вошли в традицию, сформировали своего рода <тоннельное мышление>. Приверженцы структурного функционализма, когда речь идет о теоретическом анализе реальности, переводят все в явные и латентные функции, взаимодействие структур и институтов. Иные подходы, например символический интеракционизм или понимающая социология, которые исходят из того, что социальный мир конструируется сознанием людей, они считают ненаучным взглядом на мир. Социологическая наука, с точки зрения функционалистов, должна строиться только так, как предписывает их парадигма. Это научная зашоренность, и освобождение от нее считается научной революцией.

Согласно Т. Куну, если конкретная теория или научный подход принимаются группой ученых в качестве руководства к действию, средства решения проблем и головоломок, то они становятся - в противном случае они остаются частной теорией или подходом. Парадигма - это теория, принятая в качестве образца для решения задач. Парадигма, как и <дисциплинарная матрица>, требует разносторонней коммуникации (общения) ученых и единодушия их профессиональных суждений. Согласно Куну, научное сообщество состоит из специалистов определенной области науки, получивших сходное образование имеющих сходные и исследовательские навыки, усвоивших одну и ту же учебную литературу и отвечающих за развитие своей дисциплины, включая обучение научной смены.

По мнению Куна не существует фактов, независимых от парадигмы, следовательно, не существует теоретически нейтрального языка наблюдения. Ученые, овладевая содержанием парадигмы, учатся видеть мир сквозь ее призму. Не факты судят теорию, а теория определяет, какие именно факты войдут в осмысленный опыт. Отсюда тезис Куна о несоизмеримости парадигм - о невозможности установления строгих логических отношений между сменяющими друг друга фундаментальными теориями.

Появление парадигмы в науке оказывает на развитие последней революционное влияние. Единая система теоретических воззрений, методологических принципов, методических приемов и эмпирических результатов, разделяемых научным сообществом, подтвержденная десятками и сотнями публикаций в серьезных академических журналах, упорядочивает процесс преподавания и подготовки социологических кадров. Создание парадигмы завершается выпуском стандартных учебников, систематизирующих историю, теоретические подходы, методологию и методику исследования. Учебники дисциплинируют научное сообщество, именитых и непризнанных, старые и новые кадры ученых.

Если раньше, до появления понятия <парадигма>, каждому исследователю, претендующему на получение степени доктора философии, при составлении программы своего исследования приходилось заново придумывать теоретическую модель, понятийный язык, методы и стандарты, то теперь учебники освободили его от необходимости подобной деятельности.

Парадигма обеспечивает студентов и будущих ученых готовой системой знаний, излагаемой в лекциях и на семинарах. У социологов, получающих заказы от бизнесменов или местных властей на проведение исследования, появляется уверенность в том, что оно обязательно завершится успехом. Такую гарантию дают прецеденты - образцы профессиональных исследований, ранее проведенных в рамках действующей парадигмы и изложенные в тексте учебника как пример для подражания.

В рамках действующей парадигмы постоянно проводятся новые исследования, которые распространяют ее принципы на новые предметные области, благодаря чему парадигма получает дополнительные подтверждения своей достоверности, стимулы к развитию, уточнению и видоизменения в зависимости от изменения практики.

Теоретические категории, некогда абстрактные, получают точное количественное описание и интерпретацию. Социология в целом приобретает дополнительный импульс к развитию и движется вперед ускоренными темпами. На периферии парадигмы зарождаются новые теоретические подходы, которые вскоре могут превратиться в новые парадигмы.

Американская социология породила новое для мировой социологии явление - научная парадигма. Под парадигмой надо понимать <незримый колледж> - неформальное содружество ученых, работающих в разных городах и даже в разных странах над разными проблемами, но в едином теоретико-методологическом ключе, иначе говоря, имеющих примерно одинаковое социологическое в?дение мира.

Все символические интеракционисты (Дж. Мид, Г. Блумер, Ч. Кули, А. Страусс, Э. Гоффман, Г. Беккер и др.), несомненно, имеют сходные мнения о том, как устроена социальная реальность и какими должны быть методы познания, хотя они трудились в различных научных центрах и жили в разные исторические эпохи. Дж. Мид (1863-1931) жил в первой половине ХХ в. и работал в Чикагском университете, Говард Беккер (1899-1960) был профессором социологии в университете штата Висконсин, а расцвет его творчества приходится на середину ХХ в., Эрвину Гоффману пришлось завершать здание символического интеракционизма во второй половине ХХ в.

Ничего подобного в Западной Европе не наблюдалось. В европейской социологии существовали научные школы (скажем, немецкая и французская), объединявшиеся вокруг своих лидеров, журналов или обществ. Дюркгеймовская школа объединялась вокруг журнала <Социологический ежегодник> (М. Мосс, С. Бугле, Ж. Дави, П. Лапи, П. Факонне, М. Хальбвакс). Школа отличалась высокой идейной сплоченностью и единством взглядов, основанных на общности теоретических воззрений, активной деятельности в журнале в качестве его сотрудников, специализации в предметных областях социологии, авторитете Дюркгейма, разработавшего основные научные принципы.

Социология, как свидетельствуют ее история и особенно современность, - это не монопарадигмальная, а полипарадигмальная наука.

Полипарадигмальность обеспечивает разносторонность социологических исследований, создает возможность рассмотрения одного и того же явления в разных аспектах, обнаружения в нем многих граней. Вместе с тем она осложняет сопоставление полученных в разных исследованиях данных и выводов в ситуациях, когда эти исследования основываются на разных парадигмах. <Одна и та же парадигма может выражаться в нескольких далеко неоднозначных теоретических построениях. Например, в рамках парадигмы интеракционизма сложились не только разные теории символического истолкования межличностных взаимодействий (чикагская, айовская и другие школы), но и теории социального обмена. При этом теоретики последнего направления (Дж. Хоманс, П. Блау, Р. Эмерсон) неоднозначно преподносят идеи о взаимодействии людей как обмене услугами, деятельностью, затраченными ресурсами и вознаграждениями>[29].

Перспектива в науке: постановка проблемы

Перспектива - это определенный способ понимания социальной реальности, точка зрения об устройстве социальной вселенной. В отличие от сложившегося на определенном этапе коллективного стереотипа привычным способом решать неожиданные задачи (парадигма), считающегося своего рода пережитком, перспектива - это новый глобальный взгляд на вещи, неожиданный ракурс, оформившийся в новую стратигему научного поиска. Структурный функционализм оценивает вещи совсем не так, как символический интеракционизм или феноменологическая социология. Они представляют собой социологические перспективы, хотя нередко их именуют научными школами, что свидетельствует о том, что термины <перспектива> и <научная школа> близки по содержанию.

Если парадигма отражает прошлое, то перспектива - будущее. Несмотря на то, что эти понятия имеют много общего, между ними существуют следующие серьезные различия.

Парадигму можно уподобить ремесленным навыкам, которые возникли из многолетнего труда над одним и тем же предметом. Ремесленник, обобщив свой профессиональный опыт, передает его своим ученикам. Он учит их, как добиваться успеха в избранном деле, технологии изготовления продукции, секретам мастерства, к которому он сам шел долгие годы, предлагает им повторять его движения, заучить их, а потом приобрести собственное мастерство, чтобы проявить настоящее творчество. Парадигму можно уподобить обязательной программе в фигурном катании, т.е. набор у таких элементов, которые должен выполнить спортсмен и в зависимости от чистоты исполнения которых выставляются квалификационные оценки. Это сертификат, удостоверяющий наличие определенной квалификации.

В отличие от ремесленника настоящий художник свободен в выборе художественного стиля, направления, предмета изображения. Чаще всего он стремиться к новому восприятию знакомого мира. Новаторство и эксперимент, тесно связанные с риском и открытием нового, часто (или чаще всего) предполагают изобретение самой методологии, а не переход в новую предметную реальность. Все великие творцы в живописи - от Джотто и Рембрандта до Уорхола создавали новое в?дение мира, новую методологию его отображения, а не новые объекты и предметы. Причудливо смешав принципы массового и авангардно-элитарного искусства, Уорхол, родоначальник поп-арта, придал методам постмодернистского <открытого искусства> особую масштабность и драматическую мощь. Самые обыденные вещи - флаконы духов, бутылки из-под кока-колы, зубные щетки - он превратил в предмет искусства, изобразив их в неожиданном свете. Уорхол сделал то, чего до него не делал никто: он по-новому взглянул на знакомый мир.

У.Скидмор отождествляет перспективу с теорией, которая напоминает не строгую дедуктивную, логически упорядоченную систему представлений, а некую образную теорию (паттерн-теорию). В отличие от дедуктивных теорий она более аморфна, менее однородна и логически неструктурирована. Ее нельзя верифицировать и проверить на практике, в ней нет гипотез, операциональных определений, индикаторов и всего, что обычно социолог понимает под научной теорией. И все-таки перспектива теоретична. Таков, в частности, символический интеракционизм. Перспектива дает возможность рассуждать об устройстве реальности, но здесь нет правил ее познания, нет структурной когерентности. К перспективам относится также марксизм, который базируется на понятии конфликта. Марксизм мог бы стать теорией, если бы дал ответ о природе, источниках, видах и условиях конфликта. Перспективы - это интерпретативные схемы понимания социальной реальности[30]. Интерпретации же, в отличие от формально-логических схем, которые составляют основу естественнонаучных теорий, являются скорее плодом творческого воображения, субъективного подхода к осмыслению социальной реальности, иными словами, несут глубоко личный отпечаток. Несомненно, любая, даже экстравагантная точка зрения имеет своих сторонников, которые будут развивать ее. Символический интеракционизм имеет немало последователей, но их меньше, чем последователей марксизма или структурного функционализма и еще меньше чем последователей сциентизма, в рамках которого во всем мире проводятся десятки тысяч эмпирических исследований.

По мнению Е. Каффа, У. Шаррока и Д. Френсиса, каждая перспектива - фундаментальный взгляд на социальную реальность - имеет присущие только ей теоретические постулаты, понятия и категории, способы познания и методы исследования[31]. Своеобразие понятий надо истолковывать в том смысле, что, хотя разные перспективы используют общие понятия (<социальная реальность>, <общество>, <роль> и т.д.), они вкладывают в них разное значение. Каждая перспектива дает собственную трактовку реальности, которая является истинной. Множественность взглядов на социальную реальность означает, что социология является не моно-, а полиистинной наукой. Символический интеракционизм, марксизм, структурный функционализм и другие социологические перспективы имеют равное право на существование и дают одинаково верную, хотя и разную, картину мира.

Многообразие в?дений, т.е. перспектив, можно встретить практически во всех науках. В физике ньютоновская перспектива дает иной взгляд на устройство физического мира, нежели эйнштейновская. Множественность перспектив существует также в истории, психологии, экономике и других науках[32].

Социологические перспективы классифицируются в зарубежной литературе по самым разным основаниям и принципам. Иногда их просто перечисляют, иногда пытаются сгруппировать по дихотомическому принципу: конфликтные (марксизм), описывающие общество с точки зрения антагонистических противоречий, и консенсусные (структурный функционализм) перспективы, делающие акцент на гармонию и согласованность различных частей общества; перспективы социального значения (символический интеракционизм, этнометодология) и перспективы социального действия (веберовское учение).

Наиболее распространенный способ дихотомизации - противопоставление сциентистской и гуманистической перспектив. Он кажется авторам данной книги наиболее плодотворным и потому на нем основано дальнейшее изложение истории мировой социологии, прежде всего ее современного этапа. Наиболее полно изложена в данной главе гуманистическая перспектива, что, однако вовсе не означает умаления сциентистской. Дело в том, что весь теоретический материал настоящей книги изложен в соответствии с тем, как он сформировался под влиянием именно этой перспективы. Ни в нашей стране, ни за рубежом еще нет учебников по общей социологии для вузов, написанных с позиций, например, этнометодологии или феноменологической социологии.

Магистральное направление в мировой социологии, описывающее общество в целом и его составные части, социальную структуру и стратификацию, социализацию и социальную мобильность и т.д., сформировалось в рамках структурно-функционального подхода и сциентизма, хотя и существенно видоизмененных под воздействием многочисленных эмпирических исследований. Только в рамках сциентистской парадигмы можно говорить об изучении объективных закономерностей и структуры общества, строить статистические таблицы и графики, проводить фундаментальные эмпирические исследования и проверять теоретическое знание на опыте.

В литературе еще не решен вопрос о том, к какому уровню обобщения - НКМ или ОСТ - принадлежит социологическая перспектива . Она может принадлежать им обоим и в то же время ни сводиться ни к одному из них, а представлять собой достаточно самобытное научное явление.

Прямая и обратная перспектива в искусстве

Рассмотривая исторический путь мировой социологии, можно обнаружить, что в ней всегда сосуществовали, мирно уживаясь, соперничая, противоборствуя или дополняя друг друга, не одна, а множество перспектив. Политическая арифметика, социальный дарвинизм, географическая школа и позитивизм в XIX в. соседствовали с неокантианской традицией понимания социальных наук, феноменологией и понимающей социологией. В ХХ в. появилось еще больше разнообразных теоретических взглядов и парадигм в социологии. Оказалось, что в рамках социологии могут прекрасно сосуществовать самые разные модели социального мира - некоторые из них лишь на короткое время способны захватить монопольные позиции, стать образцом для подражания.

Однако среди множества разных взглядов на мир следует выбрать два самых главных, которые отражают противоположные принципы социологического видения мира. Используя язык начертательной геометрии, можно сказать, что мы имеем дело с двумя перспективами - прямой и обратной . Эта наука, проникшая также и в искусство, понадобилась нам не только как педагогический прием, при помощи которого более ясно и наглядно можно выразить суть вопроса. Но обо всем по прядку.

Перспектива (от франц. perspective, от лат. perspicere - смотреть сквозь, проникать взором), - это: 1) система изображения предметного мира на плоскости в соответствии со зрительным восприятием предметов человеком, геометрический способ изображения художественного пространства; 2) вид в даль, на далеко находящиеся предметы; 3) будущее, виды на будущее.

В начале ХХ в. выдающийся русский философ и религиозный мыслитель П. Флоренский писал, что две системы перспективы - обратная и прямая - это <два отношения к жизни - внутреннее и внешнее... два типа культуры>. Но перспектива - это также разное отношение художника к пространству - подразумевается, физическому. А почему бы вместо физического не рассмотреть социальное пространство и поискать разное отношение к нему, сформировавшееся в мировой социологии, - сциентистское и гуманистическое? Но вначале о художественном изображении мира.

Люди издревле учились отображать объекты окружающего их трехмерного мира на двумерную плоскость картины. Но сделать это можно разными путями. Прежде всего заметим, что реальный существующий мир и видимый нами мир - не одно и то же. Они могут быть представлены двумя противоположными геометрическими образами, названными перспективами. Прямая перспектива предполагает, что удаляющиеся предметы уменьшаются в размерах - так, рельсы железной дороги кажутся нам сходящимися на горизонте. Напротив, обратная перспектива требует увеличения предметов при их удалении, объединения нескольких точек зрения. На принципах прямой перспективы главным образом построено все светское искусство начиная с эпохи Возрождения (когда, собственно, и были разработаны геометрические принципы учения о перспективе) и заканчивая современной живописью. Обратная перспектива является основой христианского искусства, преимущественно православного, и нашла яркое воплощение в иконописи.

Икона - это окно в священный (сакральный) мир, и мир этот распахивается перед человеком, взирающим на икону, раздается вширь - простирается. Обратная перспектива - это пространство не от мира сего, которое обладает свойствами, отличными от свойств земного пространства, не доступными телесному зрению и не объяснимыми логикой здешнего мира[33].

Как свидетельствует история живописи, прямая перспектива была известна уже в Древней Греции с V в. н.э., но начиная примерно с X-XI вв. в византийском искусстве утверждаются приемы обратной перспективы. На Руси она утвердилась на рубеже XIV-XV вв. и с тех пор стала одним из условий высокой, т.е. духовной, художественности. Линейная и прямая перспектива объединились в единое выражение - прямолинейная. Нередко она служит символом не только реалистического, но еще и прямолинейного взгляда на мир.

Учение о линейной перспективе зародилось в XIII в., и это явилось событием, сыгравшим весьма заметную роль в судьбе европейской культуры. Первым художником, воплотившим в своем творчестве представление о перспективе, создавшим в изображении на плоскости иллюзию трехмерного пространства, был итальянец Джотто (1267-1332). Открытие способа изображения трехмерного пространства на плоскости при помощи линейной (прямой) перспективы знаменует наступление новой эры в европейском искусстве - реализма.

Западная цивилизация многим обязана античной науке - геометрической оптике. Греческие математики Евклид и Птолемей установили, что световые лучи сходятся на поверхности глаза в форме конуса и, следовательно, изображение предметов на бумаге должно подчиняться строгим геометрическим законам. Роджер Бэкон, францисканский монах ХIII в., ничего не знавший о линейной перспективе, прекрасно понимал дидактические возможности изобразительного искусства, использующего законы геометрии, в области популяризации догматов церкви. Группу художников-новаторов во главе с великим художником эпохи Возрождения Джотто он наставлял использовать геометрическую оптику при изображении на полотнах библейских сюжетов с наибольшей для зрителя достоверностью. Он предлагал изучать <Начала> Евклида так же тщательно, как и труды отцов церкви.

Уже в ХIV в. человечество стало свидетелем беспримерного внедрения математики во все области жизнедеятельности общества. Открытие преимуществ сходящихся линий сетки на художественном полотне совпало по времени с появлением системы долгот и широт для изображения земной поверхности, а следовательно, и развитием картографии. Высокий уровень навигационной техники предопределил мощную морскую экспансию европейцев в XV-XVI вв. и серию великих географических открытий. Были разработаны новые методы прокладывания торговых путей на картах Средиземного моря, что резко сокращало риск убытков. Появились механические часы, а с ними и упорядоченный трудовой день, не зависевший более от капризов солнца. Зародилась новая система земледелия: зерно стали засевать на геометрически правильных участках, что способствовало увеличению урожая. Открытие линейной перспективы в живописи предваряет изобретение через несколько лет печатного станка в Европе. Союз перспективного изображения и печатного слова привел к подлинной революции в области массовой коммуникации. Трудно переоценить значение иллюстрированных учебных пособий в развитии европейской культуры ХVI в. Отныне значительно больше людей смогли обучаться основам науки и искусства. Поэтому не удивительно, что в течение какой-то сотни лет Европа дала миру таких гигантов, как Галилей (не случайно он был родом из Флоренции), Кеплер, Декарт, Ньютон и Линней[34].

Ни в Китае, ни в странах ислама в то время искусство и наука не знали линейной перспективы, там не было и мощного взлета научно-технического прогресса.

Художественные полотна, подчиненные прямой перспективе, служат дидактическим средством, раскрывающим связь между искусством и законами природы, с математической точностью объясняющим устройство мироздания. Художники Возрождения даже Бога считали великим геометром, который сотворил мироздание по точным математическим законам. Точно так же икона - дидактический текст, раскрывающий связь человека с Богом.

Геометрические термины сегодня приобрели широкий смысл, они употребляются в переносном значении для того, чтобы обозначить, например, две перспективы бытия (земное и небесное), материальное и духовное, рациональное и чувственное начала, примитивный и утонченный взгляд на вещи и т.д.

В своей статье, посвященной философии перспективы, Роберт Браунинг[35] говорит о двух параллельно разворачивающихся перспективах развития человека в его земном существовании - прямой и обратной. Прямая перспектива - изображение видимой, плотской (во плоти) жизни; обратная перспектива - обозначение невидимой, небесной жизни человека. В сказке <Царевна-Лягушка> видимое существование - это образ лягушки, невидимый - образ прекрасной Василисы Премудрой, который принимает лягушка после перевоплощения. Интересно, что все свои чудеса лягушка творит в образе красной девицы, который суть ее ипостась в обратной перспективе ее развития. Это прекрасная иллюстрация мысли о человеке как сущности, параллельно разворачивающейся как в прямой, так и обратной перспективе. Волшебное зеркальце из сказки <Аленький цветочек>, глядя в которое, любая женщина вновь видит себя молодой девушкой-красавицей, - из того же смыслового ряда. О реальности обратной перспективы свидетельствует также часто присутствующий в русских сказках эпизод с купанием Иванушки-дурака в кипящем молоке и превращением его в прекрасного молодца Ивана-царевича. Прямая перспектива, или <земная жизнь> - это зона старости и смерти, обратная перспектива, или <небесная жизнь в земной> - область вечной молодости и бессмертия.

Обратная перспектива - это попытка иначе взглянуть на знакомый мир, рассмотреть материальное с духовной высоты. Вся евангельская этика - это мир обратной, или перевернутой, перспективы. Смысл заповедей блаженств (<блаженны нищие, плачущие, жаждущие, алчущие, ненавидимые и гонимые...>) сводится к утверждению того, что блажен тот, кто так или иначе несчастлив. Аксиология Евангелия выглядит перевернутой по сравнению с предпочтениями <мира>. В центре христианской проповеди - распятый Христос. То, чем дорожит мир и то, чего он боится, меняются местами: крест становится не позором и проклятием, а победой[36]. Выигравший в земном мире становится проигравшим в небесном мире.

У П. Флоренского есть размышление о внутренней связи монашества (которое понимается как <смерть для мира> ради оживления сердца во Христе) - с системой живописной перспективы: <Умереть для мира - это значит коренным образом уничтожить внутренний водоворот, силою которого все явления в мире мы соотносим с самими собою и разбираемся в них, отправляясь от этого центра перспективы, а не объективно, то есть в отношении к истинному центру бытия, и не видим их в Боге. В своем восприятии мы всякий раз извращаем порядок мироздания и насилуем бытие, делая из себя искусственное средоточие мира и не считаясь с истинной соотнесенностью всех явлений к этому средоточию. Мало того, даже его, этот абсолютный устой мира, мы опираем на себя, как спутник и служебное обстоятельство нашего Я. Назвать ли этот способ действования по-профессорски <синтетическим единством трансцендентальной апперцепции> или по-русски - <коренной греховностью нашего существа> - суть дела не меняется. Но чтобы этого не было, надо видеть Бога. Но <никто не может видеть Бога и не умереть>. Чтобы увидеть Его - надо вырваться из своей самости, ибо до тех пор мы будем видеть лишь искаженные образы:Речь идет об онтологии>[37].

Представление Церкови и монахов о мире иное, чем его представление о самом себе. Икона есть свидетельство об этом ином видении, поэтому она не может быть просто картиной. Как справедливо отметил Л. Успенский, <если бы, изображая человеческий облик воплощенного Слова, икона показывала бы нам одну лишь историческую реальность, как это делает, например, фотография, то это значило бы, что Церковь видит Христа глазами неверующей толпы, которая Его окружала>[38]. Поскольку же Церковь видит и Христа, и человека иначе, чем мир безверия, - она иначе и воплощает опыт своего переживания Предания в живописи.

Икона, считает диакон А. Кураев, поистине монашеское искусство. Как монах есть прежде всего <инок> - человек, живущий иначе, чем среднестатистический человек, так и икона являет нам мир, иначе увиденный. Задача иконы - явить нам человека как истинный образ Божий. Задача подвижника - явить этот же образ в себе самом. Это сходство задач обусловило тесные связи между иконописью и монашеским подвигом. Причем первоначально монахи подражали живописцам, позднее служение иконописца стало уподобляться деланию монаха[39]. В христианстве иная шкала ценностей. Ее можно назвать и двойной: то, что христианин обязан делать по отношению к другим, он не имеет права делать по отношению к себе самому. Я обязан прощать ближнему - но я не могу прощать самого себя. Это обратная по отношению к прямолинейной перспектива бытия.

Обобщая сказанное, можно заключить, что в культуре существуют две перспективы отображения трехмерного мира на двухмерную плоскость - фотография и икона. Западноевропеская живопись, подчиняющаяся законам прямой перспективы, отображает мир фотографически - это законы математизированной науки. Христианство и православное искусство воплощает свои нравственные ценности в обратной перспективе, явленным образом которых служит икона. Это законы духовного мира.

Прямая и обратная перспектива в социологии

Воспользуемся широкой культурологической трактовкой термина <перспектива> и попробуем с его помощью рассмотреть два принципиально разных подхода к изображению социального пространства:

1) сциентизм, или количественная методология, построенная на принципах математической статистики, 2) - гуманистическая, или качественная перспектива, пытающаяся воплотить принципы человекоцентричного понимания бытия.

Сциентизм (от лат. scientia - наука) - абсолютизация роли науки в системе культуры, духовной жизни общества; в качестве образца берутся естественные науки, математика; культ естествознания в мировоззрении, познании и практике.

Социологический позитивизм, структурный функционализм и марксизм, основой которых является сциентизм, имеют, несмотря на их различия, единый взгляд на человеческий мир:

• общество - объективная реальность, существующая независимо от нашей воли и сознания, развивающаяся по объективным законам, которые можно обнаружить точными научными методами;
• индивид играет подчиненную роль по отношению к обществу, которое формируется не из субъективных впечатлений людей, а из объективно существующих социальных институтов, производительных сил, социального контроля, социально-профессиональной и социально-классовой структуры, демографических и миграционных процессов;
• наблюдатель не имеет права вмешиваться в ход эксперимента или наблюдения, привносить в них свои оценки, эмоции, способы интерпретации - он может только отстраненно и беспристрастно фиксировать происходящее вокруг.

На противоположном полюсе находится символический интеракционизм, феноменологическая социология и этнометодология, которые тоже во многом сходятся в понимании природы социальной реальности, роли общества и человека:

·    общество - как бы вторичная, а человек - первичная реальность; общество - это не система заставших монстров, подобно институтам и учреждениям, а широкая сеть неформального взаимодействия;

• социальная реальность, подобно многоцветному ковру, соткана из человеческих впечатлений, субъективных смыслов, мнений и значений; она не предзадана нам как нечто объективное и статичное, но возникает только в момент социального взаимодействия и является такой, какой мы ее считаем, воспринимаем, оцениваем; ее конструирование происходит в зависимости от ее субъективных определений; социальная реальность существует лишь как совокупность постоянно воспроизводимых на практике представлений о ней людей.
• наблюдатель и респондент, в одинаковой степени являющиеся обыкновенными людьми, гражданами общества, находятся в одинаковой ситуации, выйти из которой нельзя даже в момент наблюдения; социолог неизбежно вмешивается в процесс исследования и, более того, приглашает респондента активно участвовать в нем и помогать ученому.

Первая перспектива - сциентистская или количественная - появилась раньше. Начиная с XIX в. <общество анализировалось как объективная и независимая реальность, которая противостоит индивидам преимущественно в форме принуждения. Субъективные характеристики индивидов нивелировались путем обобщения массовых данных и применения закона больших чисел (количественный анализ). Эта тенденция сохранилась и в современном позитивизме>[40]. Человек рассматривался как гражданин государства, член общества, такой социальный атом, который целиком и полностью подчинен воле и законам целого. Ученых гораздо меньше интересовал внутренний мир индивида и гораздо больше - внутренний мир общества: социальная структура, социальный прогресс и социальный порядок. Выразителем этой тенденции стали Конт, Спенсер и Дюркгейм.

Вторая перспектива - гуманистическая или качественная - возникла позже. В конце XIX - начале XX в. стал зарождаться новый взгляд на понимание того, как связаны между собой человек и общество. Здесь первостепенное значение придается внутреннему миру человека. М. Вебер считает общество и государство фикциями и требует признать индивида, его мотивацию, внутренний смысл его поступков, а также ориентацию на значимых других единственным предметом изучения социологии. Концентрация на человеке и его ближайшем окружении усиливается в работах Г. Зиммеля и Дж. Мида. Субъективная картина мира получает равные права с объективной структурой общества.

В итоге на смену теоретическому вектору <человек в обществе> приходит новый - <общество в человеке>. Обновляется категориальный строй социологической науки, появляются такие понятия, как <свобода выбора>, <интеракция>, <девиантность>, <жизненный мир> и др. Иначе говоря, социологов стало интересовать не то, как ведет себя большинство населения страны, а то, что чувствует и о чем думает его меньшинство. Таков новый лейтмотив демократического общества, новый вектор в раскладе политических сил - уважение прав меньшинства, терпимость к иным культурам и взглядам, умение жить в плюралистическом мире.

Предметная переориентация социологии с неизбежностью вызвала изменение методологии: наряду со статистикой, репрезентативностью и количественными расчетами не в меньшей мере стали использоваться интуиция, понимание, интерпретация нетипичные случаи.

Одновременно изменился угол зрения на человека и общество. В сциентистской перспективе огромное общество, как уже говорилось, находится на первом плане, а маленький человечек, функциональный винтик гигантского общественного механизма, почти не виден на далеком горизонте. В гуманистической перспективе все меняется местами: человек -центр Вселенной, демиург общества и одновременно исследователь социальной реальности, а общество, его институты, сферы, системы еле различимы на горизонте познания и присутствуют скорее как второй план. Общество здесь - статист, а не главный исполнитель.

Прямую и обратную перспективы в социологии можно представить себе, сравнивая не общество и человека, а человека и природу. В прямой, т.е. сциентистской, перспективе представления человека о природе есть источник его представлений о собственном бытии. В обратной, или гуманистической, перспективе, естественно, наоборот: представления человека о собственном бытии есть источник его представлений о природе. В подтверждение такого вывода И. Пригожин и И. Стенгерс приводят факт из истории физики: создавая теорию электромагнитного поля, Максвелл использовал идею <среднего человека> А. Кетле, в результате чего впервые ввел идею вероятности в физику[41].

Итак, в рамках социологии могут сосуществовать разные модели социального мира, одна из которых центром считает общество и объективность, а другая - индивида и субъективность. В рамках первой модели человека разменивают на совокупность социальных статусов и ролей, в рамках второй стараются за каждой ролью разглядеть неповторимый облик личности, стиль исполнения этой роли, внутренний мир индивида.

Используя метафору прекрасного популяризатора социологии Питера Бергера, можно представить взаимоотношения человека и общества в рамках двух перспектив более наглядно. С точки зрения позитивистской социологии, считает П. Бергер, общество - это гигантская система социального контроля, имеющая сходство с тюрьмой, где индивиды представлены как одноликие заключенные, не выказывающие особого желания выйти на свободу. Напротив, они, ко всеобщему удивлению, озабочены тем, чтобы тюремные стены, выстроенные из социальных статусов и ролей оставались как можно более прочными[42]. Используя ставшую популярной аналогию с миром театра, Бергер заявлял, что, согласно сциентистской перспективе, социальная реальность - это <театр марионеток с ширмой, за которой скрыты струны... где куколки репетируют предписанные им маленькие роли в трагикомедии, которую предстоит поставить в кукольном театре>[43]. Далее Бергер развивает свою мысль:<В процессе социализации ребенок интериоризует социальный мир. Тот же самый процесс, хотя, наверное, менее интенсивный по качеству, происходит каждый раз, когда взрослого человека принимают в новый социальный контекст, или в новую социальную группу. Таким образом, общество находится не только <вне>, но и <внутри> нас - как часть нашего внутреннего бытия. Лишь понимание процесса интериоризации дает возможность осмыслить тот невероятный факт, что на подавляющее число людей в обществе большинство форм внешнего контроля действует в течение почти всей их жизни. Общество не просто контролирует наши движения, оно придает форму нашей самоидентичности, нашим мыслям и нашим чувствам. Наша кожа - не барьер для общества: оно проникает внутрь нас и обволакивает снаружи. Общество порабощает нас не столько в результате завоевания, сколько в результате сговора. Но гораздо чаще нас подводит собственная социальная природа. Стены заточения существуют до нашего появления на сцене, и мы сами их подновляем, потворствуя нашему пленению>[44].

Таким образом, в позитивистской социологии единицей социального анализа является не индивид, а его социальная роль, и люди представлены как марионетки. Человек является в основном объектом манипулирования и социального принуждения, который обязан следовать нормам и традициям социума. В гуманистической же модели общество - это <сцена, населенная живыми актерами>. Социальная реальность предстает как основанная на зыбком фундаменте совместной игры многих актеров, а структуры социального мира - как шаткие, непрочные, непредсказуемые. Институты общества оказываются больше условностями или даже фикциями. Задача социолога здесь состоит в <расколдовывании> правил социальной игры и описании того механизма, при помощи которого приводятся в движение участники <общественного маскарада>[45].

Не будем забывать, что перспектива - это всего лишь способ геометрической проекции реального трехмерного мира на двухмерную плоскость теории. В процессе проектирования, (сциентистского или гуманистического) неизбежно происходит огрубление реальности. Прямая и обратная перспектива, будь то в живописи или социологии, не воссоздают реальность как она есть, а творят иллюзию того, что мы правильно видим ее, устремляя свой взор вдаль или заглядывая внутрь себя.

Замечания скептика . В литературе качественная и количественная методология чаще всего рассматриваются как тип особого мировоззрения, особой социологической картины мира, как особые парадигмы и перспективы.

Но можно ли относить символический интеракционизм, понимающую социологию и т.п. к качественной методологии в строгом, т.е. позитивном смысле? И да, и нет. Да, поскольку они не соответствуют количественной методологии, поскольку направлены на поиск особых путей познания и поскольку сознательно противостоят ей. Нет, поскольку ни Зиммель, ни Вебер, ни Шюц не разработали принципов качественных методов, которые используют сегодня альтернативные социологи. Они лишь намекали на их возможность и говорили о неких общефилософских принципах неколичественной методологии. Возможно, поэтому их относят к донаучному этапу становления качественной методологии, к ее предшественникам.

По большому счету качественная и количественная методология возникли в мировой социологии одновременно и никогда не исчезали. Можно говорить лишь о периодах господства или доминирования (более слабый вид преобладания, чем господство) той или иной методологии, об увлечении (общем или частном), одной из них сообществом социологов. Иными словами, можно говорить о некой научной моде, увлечении, нежели о вытеснении одной методологии другой.

Сциентистская и гуманистическая перспективы: различные идеологии исследования

Две социологические перспективы - это еще и две разные идеологии исследования, а не только геометрические проекции. Они касаются сущности социального познания, тех траекторий, по которым оно может развиваться.

Когда мы говорим о социологии как науке, изучающей общество и поведение людей, то редко задумываемся о ее собственной природе. Между тем социология, в отличие от многих других (если не всех) естественных и гуманитарных наук, обладает двойственной природой . Социолог, опрашивая людей и знакомясь с их внутренним миром, мнениями и пристрастиями, сам имеет определенные мнения и пристрастия, которые, осознает он это или нет, влияют на результаты познания.

Двойственность природы социологии означает, что основной предмет познания этой науки - общество - можно познавать двумя противоположными способами.

Первый вариант, или проект познания общества, называется, как вы уже знаете, сциентистски ориентированным. Он элиминирует человека как существо, наделенное мотивами, ценностями, целями и интересами. Человек рассматривается так же отстраненно и равнодушно, как булыжник, портфель или молекула кислорода, т.е. человеческая психика не учитывается, что необходимо ученым для чистоты эксперимента. Такой подход в социальном познании, отталкивающийся от идеалов строгого естествознания, называется позитивистским. Его родоначальником в социологии был О. Конт.

Суть позитивистского варианта социологии состоит в сведении ее к совокупности эмпирических данных и построенной на них системы теорий. Однако индексы, статистика, анкеты, опросы выполняют скорее служебную роль. Это инструменты, но не цель познания. Можно ли судить о социальной действительности на основе мнений случайно опрошенных людей, даже используя математические процедуры? Способны ли люди, вовлеченные в ход событий и так или иначе заинтересованные в их оценке, быть беспристрастными свидетелями. В. чем различие изучения поверхностных суждений и строго достоверных, исчерпывающих проблему сведений? На каком этапе социология превращается в статистику мнений? Эти и многие другие вопросы не могут быть решены в рамках позитивистского варианта социологии.

К позитивистам причислял себя другой французский ученый - Э. Дюркгейм. Но он, как уже говорилось, предложил более утонченный вариант позитивизма, который позднее был назван функционализмом и в середине ХХ в. стал называться <структурным>. Американский социолог Т. Парсонс развил наиболее интересные идеи Конта и Дюркгейма, обогатив науку новым, структурно-функциональным видением общества: любое социальное явление, учреждение или институт рассматриваются с точки зрения их вклада, в развитие общества. Этот вклад или польза называется функцией. Функция института образования - учить молодежь и социализировать ее к нормальному цивилизованному обществу. Если школа этого не делает, то надо говорить не о функции, а о дисфункции института образования. Таким же способом можно анализировать любое социальное явление.

И позитивизм, и структурный функционализм используют одну и ту же теоретическую платформу - элиминировать из познания любые признаки субъективизма, устранить человеческие эмоции, симпатии и антипатии.

Второй вариант или проект познания общества можно назвать гуманистической ориентацией . Он базируется на признании принципиальной неустранимости человека из процесса познания общества. Изучая окружающий мир, человек, желая того или нет, обязательно вносит какие-либо помехи, связанные с его пристрастиями, симпатиями, эмоциями. Можно закрыть на это глаза и изучать человека наподобие графина, стоящего на столе. Но в глубине души мы все равно знаем, что человек, будучи одушевленным существом, рассчитывая коэффициенты смертности, анализируя удовлетворенность трудом или выстраивая динамику забастовочной борьбы, вносит в конечный результат какой-то неучитываемый довесок, который никакими инструментами не зарегистрируешь. Не будет ли поэтому честнее признаться в неустранимости влияния человеческого фактора на познание и глубже разобраться в его природе?

Гуманистическая ориентация качественной социологии расширяет социальные функции социологии: от познания действительности к ценностно-ориентированному осмыслению отношения <человек-общество>.

Название <гуманистическая социология> нельзя считать строго научным термином. Скорее это собирательное название ряда направлений в социологии и социальной философии, имеющих много общего: философии жизни, неокантианства, феноменологической философии и феноменологической социологии, социологии М. Вебера, интерпретативной социологии, драматургической социологии и др. Их можно объединить под другим названием, например <понимающая социология>, как предложил Л.Г. Ионин. Но какие бы термины в дальнейшем ни использовались, речь пойдет о близких по духу направлениях мысли, признающих главную человеческого фактора роль в социальном познании, стремящихся разобраться в его природе и внести в методологию научного познания соответствующие коррективы.

Оба варианта в?дения социологии имеют равное право на существование. Не имеют права на существование лишь крайности, преувеличивающие они или полностью умаляющие роль человеческого фактора в познании. Одинаково плохо стирать грани между объектом и субъектом познания, приравнивая человеческое Я к молекулам и прямым, либо превращать это Я в единственный источник истинной информации, полагая, что окружающий мир в конечном итоге - всего лишь проекция наших желаний, мнений, ценностей.

И в сциентистском, и в гуманистическом вариантах социологии есть множество рациональных и весьма плодотворных элементов, которые, если их соединить, составят фундамент подлинного познания общества. Можно назвать это третьим вариантом социологии. Первым егоприверженцем в конце ХIХ в. стал М. Вебер; его стараются придерживаться многие современные социологи. Но полностью и непротиворечиво объединить оба противоположных варианта на практике крайне сложно. Фактически социология по-прежнему осталась расколотой на две части, и никто не знает, осуществится ли когда-либо предложенный Вебером их синтез, или он в принципе не нужен и социология может успешно развиваться, используя двойственность своего статуса.

Объединить две перспективы, познавать единое общество под разными углами зрения, получая многомерный и достаточно полный образ реальности, не так уж и трудно, поскольку между сциентизмом и гуманизмом, в чем мы неоднократно будем убеждаться, немало общего. Иногда бравирование представителями этих направлений своими различиями неискушенному читателю или слушателю может показаться неким эпатажем: каждый расхваливает себя и чернит соперника, убеждая, что он уж точно совсем другой.

Например приверженцы гуманистической перспективы всячески подчеркивают, что только они проявляют интерес к разным формам социальной дискриминации по признаку пола, расы, этносу и проблемам девиантного поведения, только им удалось привлечь общественное внимание к проблеме дискриминации и восстановлению социальной справедливости, а в первых рядах шли рыцари Чикагской школы, не побоявшиеся проникнуть к жителям трущоб и преступникам и, применив описательные методы пробудившие в общественном сознании интерес к филантропической и реформаторской деятельности. Само название <качественная социология> скрывает в себе глубокий интерес к человеческой личности и гуманистический пафос.

На самом деле в усовершенствовании общества, снижении уровня преступности, социальной напряженности и конфликтности, усилении борьбы с расовой сегрегацией и классовой ненавистью объективные опросы, оперативная и точная статистика, поставляемая в правительственные органы сторонниками количественной социологии сыграла не меньшую, если не большую роль. Государственные чиновники любой страны проявляют полное равнодушие к гуманистическим лозунгам и <расколдовыванию> социальной реальности - им подавай голые факты, точные цифры и расчеты, на основании которых они могут выделить финансовые ресурсы. Получается, что чиновники и представители социологического сциентизма легче поймут друг друга, достигнут большего согласия и в большей степени помогут решить общественные проблемы, поскольку они разговаривают на одном языке. Большинство хозяйственных руководителей, вся бизнес-элита, значительная часть политического истеблишмента - это выходцы из среды <естественников> и <технарей>, привыкших к точному языку цифр и проверенных фактов.

Развитие сциентистской перспективы

Исторические условия для возникновения количественной методологии возникли раньше, чем для качественной. Девятнадцатый век вошел в историю как век естествознания, его идеалом является опытное, <позитивное> знание. Тогда верили, что наука не знает границ, а естественнонаучному методу подвластно все.

Первым, кто подчеркивал роль конкретных методов в познании, был О. Конт. Однако основатель позитивизма не проводил эмпирических исследований, он скорее подчеркнул возможность (и даже необходимость) использовать в социальных науках естественнонаучные методы. Иными словами, Конт санкционировал построение социологии по образцу физики и математики, но в деталях не рассказал, как это делать. До широкого применения количественных или, точнее, вычислительных методов в нашей науке было еще далеко. Надо было кому-то лично провести эмпирическое исследование, использовать математическую статистику и наглядно убедить научное сообщество в ее эффективности. Первым подобную попытку предпринял Э. Дюркгейм, которого многие считают одним из основателей эмпирической социологии . Он разработал методологию функционального анализа и провел глубокий анализ проблемы самоубийства на фактологическом материале. Считать Дюркгейма основателем количественной социологии в силу того, что он использовал статистику, сравнивал цифровые ряды, считал и вычислял проценты, все-таки нельзя. Он не был что называется фанатом математической статистики, не выступал за то, чтобы каждый атом социальной реальности пропускать через цифры, проценты, коэффициенты. Изучение проблемы самоубийства, которое прославило его эмпирическое мастерство, было подчинено теоретической задаче. Социологию как строгую науку он основал на базе исторических, т.е. неколичественных, исследований, в том числе посвященных религии. Социология, по Дюркгейму, это учение о <социальных фактах>.

Если говорить в целом, то в Западной Европе традиция количественных исследований развивалась по двум направлениям: 1) сбор и квантификация социальных данных о государстве - это истоки политических наук (перепись населения, государственная статистика), 2) наблюдение социальной жизни и разработка техники сбора и анализа данных. Большую роль в становлении первого направления сыграли представители <политической арифметики> Англии, особенно Джон Граунт и Уильям Петти, а также <моральной статистики>, развивавшейся в Бельгии и Франции. Предмет политической арифметики - дескриптивная статистика, используемая в общественной политике и администрации; из политической арифметики возникла демография. Предмет моральной статистики, связанной с именем А. Кетле, и - статистические исследования преступности, самоубийств.

Количественные закономерности начали активно исследоваться в рамках так называемой политической арифметики после выхода в 1662 г. известной работы английского статистика Дж. Граунта, посвященная анализу данных о смертности. <В XVII и XVIII веках появился ряд фундаментальных работ, направленных на изучение статистики народонаселения. Была выявлена устойчивость многих соотношений: соотношение рождений по полу, доля детской смертности, повышенная смертность в городских условиях и повышенная рождаемость - в сельских, процент смертности в определенном возрасте для определенных групп населения и т.д. Поиск подобных закономерностей в последующие века осуществлялся многими учеными. Наиболее известными, вероятно, можно считать Кетле (открывшего целый ряд подобных соотношений при изучении преступности) и Дюркгейма (с его классическими изысканиями в области изучения самоубийств)>[46].

Франция. В области моральной статистики известны работы А. Герри - директора департамента Криминальной юстиции министерства юстиции, а также Паран-Дюшатле, который в 1934 г. изучил общественные здравоохранение и проституцию. Моральные статистики ставили своей целью познакомить французскую общественность с эмпирической статистикой о социальной жизни в Париже, которую им удалось собрать. Они значительно шире пропагандировали свои работы, чем политические арифметики - и добились своего: Дюркгейм, например, был больше знаком с моральной статистикой, чем с арифметикой, изучая суицид. Вторая ветвь эмпирических исследований связана также с Францией, а именно с именем Фредерика Ле Пле. Он изобрел новую технику для сбора и анализа данных, в частности о семейном бюджете. При анализе эмпирических фактов он предложение использовать социальные индикаторы и классификацию.

Англия. Квантитативные исследования в Англии были начаты по инициативе Ч. Бута. и С. Раунтри. В 1932 г. английские статистики супруги Бут опубликовали учебник, где рассматривались квантитативные методы социального исследования и техника наблюдения. Эта работа определила аналогичные работы, появившиеся в США. Тем не менее в Англии социальные исследования проводились правительством и частными фондами - вне стен университетов и вне рамок социологии. Исключая Лондонскую экономическую школу, вплоть до 1850-х гг. в университетах Англии не проводилось квантитативных социологических исследований.

Попытки О. Конта в первой половине ХIХ в. поставить социологию на прочные рельсы позитивизма так и остались бы попытками одинокого утописта, если бы в 20-30-е гг. практичные американцы не воплотили в жизнь мечту О. Конта и продвинулись в этом направлении гораздо дальше того, о чем он мог мечтать.

США . В 20-е гг. центр мировой социологии постепенно перемещается из старой Европы в Новый свет, в США. В 1892 г., как уже говорилось открыта первая в мире кафедра социологии в Чикагском университете, в 1901 г. курс социологии преподавался в 169, а в конце 80-х гг. - почти в 250 университетах и колледжах. В США сложились благоприятные условия для формирования прежде всего эмпирической социологии. Уже к 1910 г. в стране было проведено около 3000 эмпирических исследований с использованием новейшей статистической техники. Социология в США утверждала свой престиж не за счет выдвижения новых, оригинальных идей (их было чрезвычайно мало), так как в сфере теоретической социологии США еще не могли конкурировать с Западной Европой. Новым было, во-первых, беспрецедентное развитие эмпирических исследований, во-вторых, разработка фундаментальной методологии, благодаря чему удалось соединить в единое целое эмпирию и теорию. Речь идет о создании количественной методологии .

В конце Х1Х в. трудно было предвидеть, что квантитативная социология получит наибольшее развитие именно в США, поскольку в то время интерес к эмпирических исследованиям в США был гораздо менее выраженным, чем в Европе.

Тем не менее и в этот период были проведены статистические исследования. Одна из первых социологических диссертаций в Колумбийском университете (1899) была посвящена статистическому анализу роста городов в конце ХIХ в. Первый номер журнала <Америкэн джорнал оф социолоджи> содержал статью Ч. Уиллкокса о статистике населения. Еще больше влияние на становление эмпирической социологии оказали утверждение академической социологии в университетах, защита магистерских и докторских работ. Большинство ранних эмпирических исследований было связано с социальным реформами и социальных прогрессом общества в США и не затрагивали сравнительный и межстрановый анализ.

Европа вошла в историю не только как центр классического образования, но и, если речь идет о социологии, как центр высокой теории. Напротив, США считается родиной прагматизма и эмпирических исследований. Европа задавала научную моду в XIX в., а США стали лидером социологической моды в ХХ в.

Два континента - две духовные ориентации, две разные социологические перспективы. В Европе зародилась качественная социология (неокантианство, феноменология, понимающая социология), которая затем была развита в США. С количественной социологией дело обстоит скорее наоборот. Хотя в XIX в. в Англии, Германии и во Франции проводилось множество эмпирических исследований идеология, технология и методология эмпирической социологии сформировалась в США.

Американские социологи преувеличивали роль естественнонаучных моделей по ряду причин: 1) традиционно сильное влияние практицизма в национальном менталитете, 2) значительная часть инженерной и научно-технической прослойки в составе рабочей силы, 3) стремление превратить социологию в точную науку, способную делать прогнозы и проводить практические реформы, 4) желание получить статус академической дисциплины в период, когда все социальные науки старались дистантироваться от гуманитарных знаний и искусства в 1930-е гг.

В основном социология развивалась в рамках позитивизма. Первой отчетливой программой методологии явился физикализм Джорджа Ландберга (1895-1966), активного сторонника перенесения методов естественных наук в социологию. В 30-е гг. он формулирует так называемую прагматическую эпистемологию, центральными принципами которой были операционализм, квантификация и бихевиоризм (который запрещал изучать субъективные состояния - мотивы, ценности, стремления - как неподдающиеся точной фиксации и количественному измерению). Дж. Ландберг был убежден, что в социологическом анализе должна использоваться концептуальная схема, выработанная в современной физике. Уравняв социологию и физику, он ликвидировал качественное своеобразие социального метода.

Предвидение Дж. Ландберга о том, что социология постепенно <перейдет на рельсы> естественной науки, во многом оправдалось. Усилиями Дж. Ландберга, П. Лазарсфельда, В. Кэттона, Р. Мертона, С. Додда, С. Стауффера, Р. Бартона, М. Розенберга, Г. Блейлока, Г. Зеттерберга, У. Огборна, П. Бриджмена американская социология получает прочный методологический фундамент и на протяжении многих десятилетий развивается как точная наука, использующая современный математический аппарат и статистическую теорию. Благодаря сильному влиянию бихевиоризма западная социология развивается прежде всего как поведенческая наука и входит наряду с экономикой и психологией в систему социальных наук. Эпоха развития ее как гуманитарной (т.е. философской) науки с акцентом на интерпретивный метод, характерный для Вебера, уходит в прошлое вместе с эпохой <высокой классики>.

Наряду с принципами бихевиоризма и <открытого> поведения в социологии главенствующими являются принципы операционализма и квантификации. Операционализм - это конкретизация социологических понятий или сведение их к таким индикаторам, которые можно описать некоторой совокупностью операций. Квантификация - это количественное выражение, измерение качественных признаков (например, оценка в баллах личных и деловых качеств работника). Проникновение математики в социологию обогатило ее кластерным, факторным, корреляционным, лонгитюдным и другими методами анализа данных. В то же время интерпретация ее в качестве поведенческой науки привела к обогащению социологии методами, применяемыми в психологии и экономике. Из экономики взяты эконометрические методы, моделирование, эксперимент, из психологии - психодиагностические методы. Уже к 40-50-м гг. была завершена разработка всех наиболее известных тестов (шкала измерения интеллекта Векслера, тест Роршаха, тест тематической апперцепции, шестнадцатифакторный личностный опросник Кэттелла), что обогатило прежде всего эмпирическую и прикладную социологию, в том числе индустриальную. Социологи-прикладники уже не могут обойтись без экономических моделей и психодиагностики. Во второй половине ХХ в. социология в США достигла такого развития, что некоторые ее методы заимствовали психологи.

Однако победа количественной перспективы не была столь бесспорной, как может показаться. Еще в 20-е гг. среди американских социологов начались дебаты о подходящей методологии, методах и техники социологического исследования. Приехавшие из Европы и проповедующие традиции европейского Просвещения П. Сорокин и Ф. 3нанецкийвступили в спор с получившими образование в Америке Дж. Ландбергом, С. Доффом, С. Стауффером и У. Огбурном, которые, будучи сторонниками количественной школы, преувеличивали роль статистики, лабораторного и научного эксперимента. Осуществлению всеобщей квантификации американской социологии помогли два выдающихся мыслителя - Т. Парсонс, предпринявший в 1940-60е гг. огромные усилия сделать теорию проверяемой, и Р. Мертон, который внес значительный вклад в сближение теории и эмпирии, создав концепцию среднеуровневой теории.

<Европейцы> относили социологию и социальные науки к культурным дисциплинам. Сорокин настаивал на исключительной природе социальных фактов, их принципиальном отличии от физических и требовал для них разработки специальной методологии, которую назвал интегралистским методом. Нельзя сказать, чтобы П. Сорокин был непримиримо настроен к квантификации социальных данных, но он выступал против того, что в количественных моделях можно разглядеть внутреннюю логику социальных процессов. Иными словами, признавая огромную роль количественных методов, П. Сорокин выступал против их неправильного применения, использования там, где не следует. Подмену истинно количественного метода псевдоматематической подделкой он называл квантофренией[47]. Другой приверженец качественной методологии Ф. Знанецкий также отстаивал суверенитет социальной реальности, ее несводимость к физической, также видел в социологии социокультурную науку, выступал за применение неформализованных приемов исследования, в частности, аналитической индукции. Повсеместное увлечение количественной методологией критиковал и А. Макчивер, считавший, что <квантификаторы> проверяют тавтологию гипотезы или формируют проблемы, которые тривиальны с точки зрения социологической теории.

Американцы были единственными в своей попытке развить исследовательскую методологию как специальную область социологии. Техника сбора и анализа данных вошла в учебные программы, а ее использование послужило критерием оценки состояния науки. В связи с этим получила развитие математическая социология. До 1940 г. исследовательских областей было меньше чем учебных, или предметных областей исследования. Интерес социологов сосредоточивался главным образом на сельской социологии, городской социологии, расовых отношениях, бедности, подростковой преступности, социальной психологии, демографии, семье. Предметная область учебных курсов кроме того, содержала то, что не изучалось эмпирически - социальные институты, социальную организацию и социальные изменения. После 1945 г. учебные курсы пополнились новыми областями.

Варианты гуманистической перспективы

Гуманистическая традиция отказывается считать социальные науки, прежде всего социологию, свободными от ценностей и оценочных суждений. Ее представители уверены, что социология не занимает нейтральную позицию по отношению к социальной реальности. Напротив, социологи должны активно вмешиваться и влиять на развитие общества и решение социальных проблем. Их профессиональный долг видится в том, чтобы, используя научные данные и научный инструментарий, помогать тем слоям общества, которые находятся внизу социальной пирамиды и лишены возможности активно влиять на изменение общества, активно участвовать в принятии важных управленческих решений, касающихся этого общества, например в определении социальной или семейной политики. Социологи гуманистической ориентации не должны ограничиваться созданием абстрактных теорий и поиском эмпирических знаний, которые обогащают исключительно самую науку. Социологические знания имеют явно выраженную практическую ориентацию. В этом смысле социология не может быть <искусством для искусства>. Она должна быть наукой для людей.

Конечный результат гуманистической социологии видится ее представителям в установлении и укреплении не любого общества или социального порядка, а такого устройства и такого порядка, который соответствует принципам справедливости и идеалам гражданского общества. Социальная критика несправедливого устройства общества является таким же научным приемом социолога, как и изучение эмпирической реальности.

Гуманистическая социология в большей степени ориентирована не на количественные методы сбора данных, которые отвечают идеалам позитивистски ориентированной социологии, а скорее на качественные методы анализа социальных фактов. В этом смысле ей лучше всего соответствует так называемая интерпретативная перспектива социологии.

Интерпретативная перспектива в социологии делает упор на двух моментах: а) на микросоциологии и б) понимании социального взаимодействия. Оба принципа тесным образом связаны с понимающей социологией.

Понимающая социология

Понимающая социология сформировалась в конце ХIХ - начале ХХ в. как враждебное позитивизму направление. Она ведет свое происхождение от идей философии жизни и неокантианства. Основополагающую идею понимающей социологии сформулировал Вильгельм Дильтей (1833-1911), разграничивший природу и общество как чуждые друг другу сферы бытия. Общество создается бесконечной игрой человеческих взаимодействий и представляет собой духовное начало.

Поскольку природа и общество так сильно отличаются друг от друга, различными должны быть и методы их познания. Для природы больше подходят те приемы причинно-следственного и статистического объяснения, которые давно применяются в физике и других естественных дисциплинах. В социальном познании необходимы иные процедуры: интроспекция - самонаблюдение, благодаря которому человек заглядывает внутрь себя и изучает поток своего сознания; сопереживание, или понимание , благодаря которому мы можем заглянуть внутрь другого человека, поставив себя на его место и пережив то, что в данный момент переживает он; культурологический анализ - интерпретация духовных символов и объектов.

Единство этих трех методов познания заключается в том, что все они нацелены на постижение духовного мира, ибо отдельный индивид, другие люди и общество в целом суть духовные образования, которые открывают свою сущность только внутреннему взору. Духовное сопереживание и постижение Дильтей именует <пониманием> (das Verstehen). Позднее данный термин станет одним из ключевых в социологии М. Вебера. Поскольку человек - существо духовное, то и во внешнем мире он должен искать проявление духовного начала, делая их предметом своего изучения. Отсюда и название <науки о духе>, в число которых, по сложившейся в ХIХ в. традиции, включали также социологию.

В первой половине ХХ в. идеи понимающей социологии развивали в Германии кроме В. Дильтея также Г. Зиммель и М. Вебер, а в США - Ч. Кули, Дж. Г. Мид, Ф. Знанецкий и др.[48]

Автором самого термина <понимающая социология> и первой концептуальной разработки понимающей социологии был М. Вебер.

Макс Вебер (1864-1920) органично продолжал великие традиции немецкой философии, прежде всего неокантианства и философии жизни. Тем не менее, обратившись к социологии, он предложил строить ее на совершенно ином фундаменте. Благодаря усилиям его предшественников, в частности представителей неокантианства (Г. Риккерт) и философии жизни (В. Дильтей), с одной стороны, и немецкой исторической школы (В. Рошер, К. Книс) - с другой стороны, между естественными и гуманитарными науками образовалась такая глубокая пропасть, которая грозила разрушить целостность всего здания науки. Строить социологию по образу и подобию физики, опираясь на позитивистскую методологию, как это делали французы О. Конт и Э. Дюркгейм, Веберу не хотелось - слишком очевидным было различие двух родов знания. Но оно не было столь вопиющим, чтобы противопоставлять одно другому. Поэтому Вебер предложил свой путь, который можно назвать третьим путем: он объединил методы естественных и гуманитарных наук, но не механически, а органически.

Он намеревался оставить в социологии все ценное и от методов естествознания и от методов гуманитарных наук. Вебер предложил объединить в социологии два метода - качественный, направленный на постижение скрытых мотивов и присущий гуманитарному знанию, и количественный, призванный измерять степень корреляции повторяющихся действий на основе статистических связей, присущий естествознанию. Социальную реальность, по Веберу, надо, во-первых, интерпретировать, постигая внутренний смысл человеческих поступков, сопереживая с другими, во-вторых, объективно измерять при помощи статистики. Оба метода не противостоят друг другу, они дополняют друг друга и только в совокупности дают полную картину реальности. Каждый порознь дает только частичную истину. Субъективное <подразумевание> значения или мотивов действия дает такую же приблизительную картину, как и объективное измерение при помощи статистических средних величин.

Предложенный М. Вебером проект переустройства социального знания можно сравнить только с научной революцией, совершенной Коперником. Гуманистическая и естественно-техническая составляющие социологического знания отныне не разрывались, а соединялись в некую органическую целостность. У социологии появился двойной статус, который одновременно и усложнял ее жизнь, и открывал ей новые перспективы в познании мира. Отметим, что сходную революцию примерно в то же время стала переживать и психология, но там революционный переворот до сих пор не завершился: гуманистическая и сциентистская составляющие находятся в противоборстве, чаще ослабляя, нежели усиливая позиции психологии.

По существу М. Вебер заложил фундамент современной социологии. Социология должна стремиться прежде всего к пониманию не просто человеческого поведения, а его значения . Любой общественный институт (государство, производство, право, семья), как и общество в целом, надо рассматривать как бы с точки зрения интересов индивида. Иными словами, в этих обобщающих абстракциях, отображающих совместные поведения людей, надо искать то, что имеет значение для человека, что значимо для него. Только то, что ценится им как влияющее на его поведение, то и реально с социологической точки зрения. Социолог призван понять смысл поступков человека . Ученый должен выяснить, какой смысл придает своим поступкам сам человек, какую цель и значение вкладывает в них, какими мотивами и стимулами движим. Логика социологического изучения должна строиться таким образом, чтобы каждое отдельное действие можно было поместить в цепочку других мотивируемых и рационально понятых движений.

Символический интеракционизм

Немалый вклад в развитие интерпретативной социологии внесли символический интеракционизм и социальная психология, получившие наибольшее развитие в США в первой половине ХХ в.

Отличительной чертой ранней американской социологии является ярко выраженная гуманистическая направленность социологии и склонность к социальному реформаторству общества. Тому в немалой степени способствовало то обстоятельство, как уже говорилось, что очень многие из основателей американской социологии были священниками либо сыновьями священников. Анализ биографий, проведенный в 1927 г. Л. Бернгардом и П. Бэкером, показал, что более 70 социологов из 260 обследованных в прошлом являлись священниками либо закончили религиозную школу. Евангелическая страсть и моралистическая риторика, в тона которой окрашивались произведения ранних американских социологов, объясняются их социальным происхождением и полученным образованием.

Первый курс по методам социального исследования в Америке предложил в Чикагском университете бывший священник Ч. Хендерсон. Это произошло в 90-е гг. XIX в., после того как А. Смолл стал заведовать здесь кафедрой социологии. Лидеры и первого, и второго поколения американских социологов поддерживали прочные связи с христианской церковью. Один из первых социологических факультетов в 1894 г. открылся в Католическом университете США.

Л. Уорд (1841-1913), считающийся одним из основателей американской социологии, полагал, что человеческое существо раздвоено между миром природного и миром социального. Таким же раздвоенным оказалось и общество. В нем одновременно царствуют слепые законы естественного отбора, заставляющие людей не щадить друг друга в конкурентной борьбе, и разумные законы добра, основанные на высоких гуманистических ценностях.

Общество, согласно другому классику американской социологии У.Самнеру (1840-1910), необходимо рассматривать в социокультурном контексте, основой которого выступают социальные нормы, традиции и обычаи. Обычаи (folkways) напоминают правила приличия, например требование пользоваться ножом и вилкой. Они различаются у разных народов и культур. Нравы (mores) - более строгий вид норм. Они составляют групповую мораль, или нравственность. К ним относятся требования уважать старших, помогать родственникам. Нравы включают философские и этические оценки поступков. На обычаях и нравах основываются <естественные> институты, например религия, семья, собственность, а на законах - <предписанные> институты (банки, система выборов).

Еще большее развитие интерпретативная перспектива получила в символическом интеракционизме - первом собственно американском теоретическом течении в социологии.

У символического интеракционизма имеется немало предшественников, и не только на американском континенте. Классик немецкой социологии рубежа ХХ в. Георг Зиммель (1858-1918) утверждал, что общество не является жесткой структурой, где накрепко спаяны между собой учреждения, институты, классы, группы. Общество состоит из тех социальных событий, которыми наполнены будни простых людей. Общество превращается в процесс, постоянное созидание социальной реальности в повседневных актах жизнедеятельности людей.

В ряду основателей символического интеракционизма упоминают американского социального философа Джорджа Герберта Мида (1864-1931), его современника социолога Чарльза Кули (1864-1929), и наконец, их предшественника, психолога Уильяма Джеймса (1842-1910).

Выражение символический интеракционизм ныне обозначает несколько направлений социологии и социальной психологии. Оно было пущено в обращение в 1937 г. одним из учеников и последователей Мида Гербертом Блумером (род. в 1910), который позднее стал главой второго поколения символического интеракционизма. Сам Мид полагал, что самое существенное у человека - это его владение языком. Способность говорить делает его социальным существом. Он хотел укоренить психологию в социальной действительности, поэтому считается, что интеракционизм появился как часть социальной психологии.

Социальное взаимодействие в символическом интеракционизме мыслится как исполнение человеком разнообразных ролей. В зависимости от того, какую социальную маску надевает на себя человек, тем он и становится в данный момент. В известном на весь мир эксперименте П.Г. Цимбардо студентов всего на две недели превратили в узников и надзирателей, но они настолько вжились в свои роли, начав преследовать, избивать и ненавидеть друг друга, что эксперимент, проводившийся в настоящей тюрьме, пришлось через неделю прекратить.

Таким образом, студенты приняли участие в своего рода ролевой игре, целью которой было выяснить, как сыгранная роль отразится на поведении и переживаниях людей. Игра была спланирована так, что участники ничего не подозревали. Их забирали ночью, они не знали, где находятся, эксперимент проходил непрерывно каждый день и каждую ночь, испытуемые не имели контактов с внешним миром.

<Тотальный институт>, как назвал тюрьму в 1961 г. один из лидеров интеракционизма Эрвин Гоффман, целиком поглотила испытуемых. Они забыли прежние привычки, стереотипы и нормы поведения и полностью перевоплотились. Иными словами, в своих переживаниях и действиях студенты превратились в заключенных и надзирателей.

Так в социальном процессе формируется то, что интеракционисты называют <своим Я> (англ. ), т.е. способность воспринимать себя как действующее лицо. Способность осознавать свое <я> развивается в социальной жизни посредством того, что Мид называет <взятием на себя роли> или <принятием отношения других к себе самому>. Человек становится действующим лицом благодаря тому, как реагируют на него другие лица. Если мальчику с детства внушать, что он плохой, то он становится таковым. В эксперименте одни студенты превратились в настоящих надзирателей не потому, что так хотели они, а потому, что другая группа студентов воспринимала их и относилась к ним именно как к надзирателям.

Второе поколение символических интеракционистов во главе с Г. Блумером начиная с 30-х гг. провело не только теоретическую, но и большую исследовательскую работу, опираясь в основном не на традиционные количественные методы, тесно связанные с математической статистикой, а на качественные, ориентирующиеся преимущественно на интервью, наблюдение и эксперимент, которые не обязательно завершаются построением статистических таблиц.

В ходе такой работы выяснилось, что никакой объективной реальности, одинаковой для всех людей, никогда не существовало и не существует. Одно и то же событие в передаче его разными людьми выглядит совершенно по-разному. У каждого человека есть собственная интерпретация социальной реальности, которую он сам постоянно создает и пересоздает, наполняет смыслом и значениями, в которой живет только он сам и которая оказывает решающее влияние на его роли и поступки.

Индивид является созидателем окружающего мира и придает ему смысл. Человек выступает одновременно субъектом и объектом для самого себя. Как субъект человек творит свое социальное окружение, а как объект испытывает воздействие этого окружения на себя. Посредниками здесь выступают значимые другие, прежде всего самые близкие ему люди. В отличие от них незнакомые люди, не имеющие конкретного лица и превратившиеся в <людей> или <народ> вообще, называются <обобщенными другими>. <Обобщенный другой> у Мида обозначает общество как абстрактное целое, как систему институтов, в которых приходится участвовать людям: семья, образование, религия, экономические и политические институты. Для успешной социализации необходимы оба компонента - <значимые другие> и <обобщенные другие>, по отношению к которым ребенок по-разному дистанцирован.

Интеракционисты считают, что общество не обладает тем, что можно было бы назвать объективной структурой. Общество следует понимать как постоянно происходящее взаимодействие между миллионами индивидов, каждый из которых несет свой смысл, имеет свои намерения и дает миру свою интерпретацию событий. Ни человек, ни общество не являются статичными, оба следует понимать как процесс. И индивидуальное, и коллективное действие создаются посредством того, что действующие индивиды интерпретируют ситуацию, а не благодаря тому, что какие-то внешние движущие силы вызывают определенное поведение индивидов.

По мнению социального философа Джорджа Мида, который и заложил основы интеракционизма, сознательное <я> вырастает из социального процесса. Социализация и взросление человека понимается как < обретение роли>. Окружающие человека объекты становятся носителями смысла, они оказываются связанными с тем, что мы называем символами.

Один из важных принципов интеракционизма - принцип обретения общности в разговоре, предполагает, что человек создается только в процессе социального взаимодействия, прежде всего речевого, но не до и не после него. Возникающая в ходе такого взаимодействия общность, или социальность, составляет суть человеческой природы, без и вне которой индивид ничто.

Многие идеи Мида совпадали с установками так называемой культурной школы, лидером которой признавался советский психолог Выготский, считавший, что если лишить ребенка многообразия исполняемых ролей, он лишается и своего интеллекта и возможности развивать самосознание.

В числе тех, кто внес серьезный вклад в развитие символического интеракционизма, называют также У. Томаса, Р. Парка, Г. Блумера, Э. Хьюза, А. Стросса, Г. Бекера, Т. Шибутани, М. Куна, Т. Партленда, К. Берка, Э. Гоффмана и др. Наибольший успех сопутствовал интеракционизму в 1970-80-е гг., когда получают широкое признание такие родственные направления, как социальная феноменология и этнометодология.

Феноменологическая социология

Самым последовательным выражением идей понимающей социологии стала феноменологическая социология , основателем которой был австрийский философ и социолог, последователь Гуссерля, Альфред Шюц (1899-1959). Основное внимание он уделил созданию философского фундамента социальных наук, оригинальным образом соединив экзистенциализм Хайдеггера, феноменологию Гуссерля, понимающую социологию М. Вебера и Дж. Мида и философию жизни А. Бергсона.

Методологию понимания (в веберовском смысле как постижение субъективно подразумеваемого смысла социального действия) Шюц перенес из сферы гносеологии в область онтологии. Иными словами, понимание перестало служить исключительным методом социальных наук. Оно превратилось в универсальный прием конструирования любого социального действия, института, статуса, роли и т.д., который присущ любому человеку.

Шюц продолжил идею Дильтея о внутреннем мире человека как потоке переживаний, отображенных в социальных символах и значениях. Жизненный мир, ключевая категория феноменологической социологии, обозначает мир повседневного знания и деятельности. На его базе формируется сложнейший мир научных абстракций. Шюц проследил эту связь и доказал, что прототип научных понятий кроется в повседневном знании людей. Он открыл множественность миров, из которых состоит вселенная человеческого существования: жизненный мир повседневности, мир науки, мир художественной фантазии, мир религиозной веры, мир душевной болезни и т. д. Высшее место в иерархии миров занимает повседневность, на основе которой формируются все прочие миры. Каждый из этих миров представляет собой совокупность данных опыта, характеризующуюся определенным когнитивным стилем. Когнитивный стиль - неповторимый узор, включающий личное отношение к миру, способы решения проблем существования, формы восприятия и осмысления мира и т.п.[49]

Идеи Шюца получили распространение в 60-70 гг., став исходным пунктом множества концепций феноменологической социологии (<структурная социология> Э. Тириакьяна, социология знания Бергера и Лукмана, этнометодология Гарфинкеля, когнитивная социология А. Сикурела, многочисленные версии социологии повседневности). Феноменологическая социология (<социология знания>) в лице П. Бергера и Т. Лукмана дает следующий ответ об <Основах знания в повседневной жизни>: <Метод, который мы считаем соответствующим прояснению оснований знания в повседневной жизни, - это феноменологический анализ, чисто описательный <эмпирический> метод>, тяготеющий к <естественным> (natural) данным>[50].

В феноменологической социологии, как и во всех прочих ответвлениях понимающей социологии, общество рассматривается не как жесткий каркас, структурирующий вокруг себя множество текущих событий, а как неустойчивое образование, созданное и постоянно воссоздаваемое в духовном взаимодействии индивидов. Общеродовая черта, объединяющая все эти направления, - сознательное противопоставление количественной методологии позитивизма новых приемов познания, свойственных только гуманитарному знанию, стремление осмыслить социальный мир в его человеческом измерении, в соотнесении с ценностными ориентациями, идеями, целями и мотивами реальных людей.

Общие для всей гуманистически ориентированной социологии идеи о том, что демиургом социальной реальности выступает сам человек, который наделяет смыслом окружающий мир и конструирует его в ходе ежедневного взаимодействия с себе подобными, нашли дальнейшее развитие в двух следующих ответвлениях понимающей социологии - драматургической социологии Эрвина Гоффмана и этнометодологии Гарольда Гарфинкеля.

Драматургическая социология

Эрвин Гоффман , ученик Мида, считается создателем драматургической социологии - одной из разновидностей символического интеракционизма и понимающей социологии. У Э. Гоффмана мир взаимодействия людей - поле игры, замысел которой надо установить посредством социологического исследования. В основе социодраматургической перспективы лежит сравнение повседневного мира с театральным действием.

Социальное взаимодействие он представлял как непрерывную череду небольших драм, которые случаются с каждым из нас и где мы в качестве акторов играем самих себя. Драмой могут быть не только бытовые ссоры, перебранки или конфликты, где всплеск эмоций и страстей достигает, кажется, своего апогея, - любое повседневное событие по сути своей уже есть драматическое представление, поскольку мы, даже в кругу близких, постоянно надеваем и снимаем социальные маски, сами создаем сценарии каждой следующей ситуации и разыгрываем ее по неписаным социальным правилам, созданным традициями и обычаями либо нашим воображением и фантазией. Вступив в конфликт, муж, жена, ребенок или теща упорно держатся предписанных им социальных ролей, которые нередко противоречат их собственным интересам. Муж отвечая на обвинения жены в том, что он почти перестал бывать дома и видеть своих детей, защищается тем, что выставляет себя в качестве хорошего исполнителя роли отца или мужа, а нападая на жену, старается обнаружить у нее такие же ролевые недостатки: она плохая домохозяйка или равнодушная мать.

Любой человек в течение одного дня бывает задействован сразу в нескольких <театрах жизни> - в семье, на улице, в транспорте, в магазине, на работе. Смена подмостков как и смена ролей вносит динамику в повседневное существование, оттачивая наш социальный профессионализм. Чем в большем количестве социальных групп и ситуаций мы участвуем, тем больше социальных ролей исполняем. Но в отличие от литературного театра, в <театре жизни> конец пьесы неизвестен и ее нельзя переиграть заново. В жизни многие драмы связаны с серьезным риском, иногда с риском для жизни, и большинство из них разворачиваются по неизвестному для актеров сценарию.

Театр жизни имеет собственную драматургию, которая лучше всего описывается философией экзистенциализма. Анализируя пограничные ситуации, где человеку приходится принимать вызов судьбы, решать такие проблемные ситуации, которые связаны с выбором жить или умереть, Э.Гоффман вторгается в традиционную область экзистенциальной социологии. Экзистенциалисты определяют акт социального действия как свободный выбор человека в пограничной ситуации, т.е. в фатальных обстоятельствах, где индивид либо отстаивает свое право на существование, либо не делает этого.

Этнометодология

Название данной перспективы происходит от слов этнос (люди, народ) и методология (наука о правилах) и обозначает <науку, исследующую правила повседневной жизни людей>. В этнометодологии речь идет о методах описания и конструирования социальной реальности, которые используются людьми в их повседневной обыденности. Причем этнометодологи особенно подчеркивают тот факт, что описание социальной реальности тождественно ее конструированию.

Этнометодология разделяет идеи символического интеракционизма и феноменологической социологии. Она представляет собой такую разновидность понимающей социологии, которая сосредоточила свое внимание не на философских вопросах бытия и познания, делала феноменологическая социология, а на вполне конкретных данных этнографии и социальной антропологии, но также препарированных под своеобразным философским ракурсом. И хотя этнометодологи во главе со своим лидером Г.Гарфинкелем не задавались глубокомысленным вопросом о том, что есть реальность, они с не меньшим философским упорством пытались выяснить, при каких обстоятельствах и почему мы считаем вещи реальными, действительно существующими. Иными словами, во главу угла они поставили проблему расколдовывания структуры повседневной реальности и способов, какими мы, простые люди, творим ее в своей ежедневной жизнедеятельности.

Как известно, методы этнографии и культурной антропологии были сформированы с учетом специфики изучаемого объекта - быта и образа жизни примитивных племен, среди которых ученые проводили полевые исследования. Так продолжалось более 100 лет, пока в 1967 г. Г. Гарфинкель, написавший книгу <Исследования по этнометодологии>, не попытался перенести в современное цивилизованное общество процедуры, применявшиеся антропологами при изучении примитивных культур.

В результате проблематичным стало то, что ни у кого и никогда не вызывало никакого сомнения. Сотни лет ученые считали, что нужно изучать те процессы и структуры, которые существуют в социальной реальности и обусловлены ею. Действительно, манеры поведения, язык, форму одежды, образ жизни любого человека, скажем инженера или предпринимателя, определяются его социальным, в частности классовым, положением, т.е. социальной реальностью. Но Г. Гарфинкель подставил под сомнение самую социальную реальность. С этой целью он перевернул традиционное социологическое анкетирование и интервью. Если обычно социолог стремится задавать простые и понятные респонденту вопросы, чтобы получить четкую и ясную информацию о том, где он, к примеру, проводит свой досуг или какие газеты читает, то необычный социолог Гарфинкель <намеренно> ставил опрашиваемых в тупик, задавая <дурацкие> вопросы. Однажды он спросил юношей, почему они придерживают дверь, пропуская вперед девушку. Большинство из них сослалось на правила вежливости. Но Гарфинкель заметил, что двери почему-то придерживают также перед пожилыми людьми, инвалидами и детьми. В этом случае этикет учтивости не действует - этим категориям населения помогают потому, что они беспомощны. Возможно, здесь действует какая-то иная социальная причина, нежели в первом случае. Задача этнометодолога - проникнуть за уровень поверхностного впечатления и выяснить глубинные механизмы формирования социальной реальности. Может оказаться, что юноша, придерживающий перед девушкой дверь, только прикрывается этикетом вежливости, отвечая на вопрос анкетера, а на самом деле, в глубине своего подсознания, автоматически зачисляет ее в разряд беспомощных людей. В таком случае его действия мотивированы ощущением превосходства сильного пола над слабым, заложившим фундамент патриархата. Правда, причиной поступка могут быть мотивы ухаживания юноши за девушкой, поскольку и во множестве других ситуаций, например подавая женщине пальто, мужчина делает то, что он не сделал бы по отношению к другому мужчине. Г. Галфинкель не единожды ставил респондентов в экстремальные условия, стремясь разрушить привычные стереотипы, заглянуть за горизонт повседневности, выявив лежащие за ними фундаментальные структуры сознания и поведения людей.

Метод провоцирования и разрушения привычных структур повседневности, несомненно, расширил горизонт познания в гуманитарных науках. Он выходит за рамки привычных анкетных опросов, свойственных традиционной социальной науке (не только социологии, но антропологии, психологии, экономики, социальной психологии).

Этнометодология учит нас не воспринимать повседневность как само собой разумеющуюся, а предлагает заглянуть по ту сторону одномерной реальности и выяснить скрытые механизмы, которыми мы конструируем свое бытие. Социологу, проводящему традиционное анкетирование, придется спросить себя: какую реальность он изучает? о чем свидетельствуют мнения опрашиваемых? не попадает ли ученый в ту же ловушку, в какой уже находится респондент - принимает на веру существующую реальность? и, наконец, не строит ли социолог свои научные теории на почве обыденных представлений?

Новая волна: ультрадетальные эмпирические исследования

Этоотносительно новоенаправление в гуманистической социологии, основыванное на проработке микрофакторов в социальных процессах, внимании к конкретным жизненным ситуациям, повседневным делам людей. Данное направление, называют то радикальной микросоциологией и этнометодологией, то когнитивной социологией и социальной феноменологией, то <новой волной>. Его теоретико-методологические основания заложены в работах Гарфинкеля и Цикурела. Однако в 70-е гг. оно распалось на множество поднаправлений, одно из них представлено школой, ультрадетальных исследований. К сторонникам нового направления относят Х. Лаккса, Е. Щеглоффа, Г. Гофмана, Ст. Клегга и др. Во многом это связано с обострившимся в последние годы интересом к применению аудио- и видеозаписывающих устройств в сфере изучения того, что люди делают, говорят и думают, находясь в реальном потоке <ежеминутного> опыта.

Методологическая стратегия представителей <новой волны> заключается в переводе макрофеноменов, выражающих такие абстракции, как <государство>, <социальный институт> или <культура>, в совокупность повторяющихся микровзаимодействий (интеракций), протекающих в <секундной> (second-by-second) зоне. Сторонники нового направления убеждены, что такого рода нормативные понятия в традиционной социологии являются лишь ретроспективным итогом или вербальной конструкцией ученого, но никак не свидетельством <из первых рук>. Неверно считать, что человек заранее знает правила и в соответствии с ними строит свое поведение. Ценности и нормы поведения людей не могут быть вербализованы без противоречия. То же касается и теоретических абстракций, которые отражают повседневную реальность взаимодействующих в микроситуациях индивидов.

Оперируя подобными понятиями, как <стенограммами микроявлений>, ученый сам не способен покинуть свою собственную микроситуацию. Все что он делает, - это, по существу, компиляция: он суммирует серии кодов в анкете и трансляционные процедуры до тех пор, пока текст не готов и его нельзя представить как репрезентацию микроявлений. Ученый постоянно консервирует социологическую информацию в закрытые вопросы. Возможно, что все социологические данные, предстающие перед нами, считает Р. Коллинс, есть лишь <пробные> микроутверждения, которые хотя и являются полезными аппроксимациями реальности, но их эмпирическая надежность зависит от того, в какой степени нам удалось установить, что она не представляет собой искажающей реификации.

Микросоциология как детальный анализ повседневного поведения людей явилась реакцией на кризис нормативной социологии, произошедшей, по мнению сторонников <новой волны>, в середине столетия. Нормативная социология, или макросоциология изучает крупномасштабные и долговременные процессы в экономике, культуре, социальных классах и т.п. Однако представители данной школы должны переводить макроявления в комбинацию микрособытий. Возникает своего рода теоретическая типология уровней социального объекта, где в системе пространственно-временных координат откладываются события, начиная с минутной локализации и кончая растянутыми на тысячелетия историческими катаклизмами и макроявлениями.

Фиксация микрофеноменов невозможна без применения современной техники для записи естественного человеческого разговора, выявления его эмоциональной окраски и тональности. Ведь значительная часть полезной информации скрывается именно в ритмике нашей речи. Фотографирование непринужденных поз и движений человека помогает провести углубленный анализ скрытого от глаз контекста повседневной реальности.

Критика американской академической социологии

Известный американский социолог Райт Миллс (1916-1962) прославился не только великолепными исследованиями социальной стратификации, но и критическим анализом состояния современной академической социологии[51]. Ему, как Т. Веблену, был свойствен сократовский пафос сомнения и правдоискательства.

Его творческие относятся к двум крупным областям: 1) политический радикализм - критика существующего социального строя, в котором господствуют бюрократия и властвующие элиты; 2) социологический радикализм - критика американской социологии, впавшей в абстрактный эмпиризм и спекулятивное философствование. В последние годы своей жизни Миллс стал бескомпромиссным критиком. Кроме критической части, включающей два указанных раздела, Миллс разработал конструктивную программу, названную им <новой социологией>: переустройство социологии на фундаменте духовных ценностей и возвращение к <высокой классике>.

Манифест радикальной социологии

Книга <Социологическое воображение> занимает особое место в творческой биографии Р. Миллса и в истории современной социологии[52]. В ней автор выносит приговор святая святых американской социологии - эмпирической методологии П. Лазарсфельда и <большой теории> Т. Парсонса. Если и было чем гордиться американским социологам в середине XX в., так это двумя великими достижениями - мощной эмпирической индустрией, выпускающей каждый месяц десятки и сотни изготовленных по всем требованиям научного метода образцовых исследований, и самой грандиозной теоретической системой в современной социологии, затмившей все уже созданное.

Работа Миллса явилась, быть может, самым сильным вызовом социологическому истэблишменту США, который когда-либо был ему брошен. Написанная ярким публицистическим языком, она содержала аргументы, которые мог выдвинуть только опытный исследователь и проницательный аналитик. Р. Миллс выявил действительные болезни современной социологии, которые назвал <абстрактным эмпиризмом> и <большой теорией>.

Абстрактный эмпиризм

К середине XX в. американцы, как никто другой, умели на высоком профессиональном уровне проводить эмпирические исследования. Со студенческой скамьи будущих социологов учили отлаженной технологии тщательного составления анкет из стандартных вопросов, определения выборочной совокупности, операционализации понятий, сбора и анализа данных, их группировки в сложные и простые таблицы.

Символом эмпирической индустрии являются опросы общественного мнения. Они достаточно просты по технологии и представляют собой перечень вопросов: кто говорит, что говорит, кому говорит, через какие средства массовой пропаганды и с каким результатом? Правда, нередко вопросы сопровождаются чрезмерным количеством сложных терминов. Так, <мнение> определяется как совокупность обычных высказываний на местные, международные или даже <эфемерные темы>, а также установок, чувств, ценностей и иной информации измеренной при помощи вопросников, интервью, прожективной и шкальной техники[53]. Все это, считал Миллс, можно выразить гораздо проще, ибо за наукообразными фразами <абстрактных эмпириков> скрывается весьма тривиальный смысл: поскольку мнения принадлежат людям, чтобы провести опрос, надо с ними поговорить. Если люди не хотят или не могут выразить своих мыслей используют прожективную или шкальную технику. То, что надо изучить, подменяют тем, как это надо сделать. Иными словами, проблему сводят к методу.

За примерами далеко ходить не надо. Четырехтомный труд С. Стауффера <Американский солдат> дает меньше ценной информации, чем однотомная работа С.Л.А. Маршалла <Люди в огне>, основанная на репортажной технике сбора информации. По мнению Миллса, Стауффер не решает серьезных социальных проблем. Досталось от Миллса и социологам, изучающим классовую стратификацию. Он не называет имен, но можно догадаться, что речь идет о знаменитых исследованиях Л. Уорнера, проведенных в 30-40-е гг. Уорнер опросил жителей небольших американских и, применив метод определения <социоэкономического статуса>, установил шесть социальных классов. Миллс заявляет: 1) по сравнению с теорией классов Вебера, это шаг назад; 2) исследования Уорнера проведены не на общенациональной, а на локальной выборке, что не позволяет судить о социальной структуре всего общества (надо отметить, что последний аргумент Миллса не оригинален: Уорнера в этом обвиняли многие специалисты.)

Таким образом, стремясь к конкретному изображению реальности, социологи на самом деле удаляются от нее. То, что <абстрактные эмпирики> называют эмпирическими данными, представляет собой весьма абстрактный взгляд на повседневный социальный мир. Обращаясь к живым людям, они каталогизируют их по формальным группам в соответствии с возрастом, полом, доходом, семейным положением.

<Абстрактный эмпиризм> - не особая методология или философия, а специфический стиль социального исследования, при котором метод считается важнее проблемы, форма - содержания, детали - существа дела. Технология эмпирических исследований, поставленная на индустриальные рельсы, порождает малоквалифицированных техников[54], которым остается только штамповать тривиальные результаты по заранее известным шаблонам, поскольку все методические премудрости давно подробно рассмотрены в учебниках. Их исследования не индивидуализированы, но не индивидуализирована и их ответственность за качество результатов.

В какой-то степени <абстрактному эмпиризму> открыл дорогу Пауль Лазарсфельд, который стал <знаменем> новой школы. Беда в том, что Лазарсфельд дает не содержательное, а методологическое определение социологии: она отличается от других социальных наук не тем, что изучает специфические проблемы (скажем, социальную структуру или институты общества), а тем, что поставляет для других наук подходящий метод исследования. Социолог - методолог для всех социальных наук. Таким образом, методологическая сторона социологии возводится во главу угла.

Стремясь заменить язык понятий языком переменных, <абстрактные эмпирики> сводят социологические реалии к психологическим величинам[55]. Социологическая теория превращается в совокупность терминов, легко поддающихся экспериментальной и статистической интерпретации. Склонность к психологизму оборачивается маломасштабностью проводимых исследований, а значит, неисторичностью и несопоставимостью результатов. Правда, в статьях эмпириков приводится обширный список литературы и содержится множество ссылок. Но не надо обманываться, предупреждает Р. Миллс: они сделаны после сбора данных. Библиография и ссылки указывают на связь конкретного исследования с предыдущими, а также со сложившейся теоретической традицией. Окружить эмпирическое исследование <теорией> и тем самым <придать ему значимость> равносильно тому, чтобы приукрасить его или создать подходящую <легенду>. А у постороннего человека складывается впечатление, что исследование, получившее подкрепление в научной традиции, проверяет теоретические гипотезы и концепцию в целом[56]. Ничего этого в действительности не существует.

Бюрократический этос

Абстрактный эмпиризм очень быстро бюрократизируется. Эмпирические исследования требуют больших финансовых затрат, поэтому их проведение под силу только крупным институтам и центрам, промышленным корпорациям, правительству, армии, газетам, а также фондам. В 20-е гг. эмпирическими исследованиями занимались в основном агентства по маркетингу, в 30-е гг. - корпорации и избирательные агентства, в 40-е гг.- академические центры и исследовательские отделы федерального правительства. Сегодня нет единого институционального учреждения, ответственного за эмпирическую социологию.

В корпорациях, бюро и центрах ученый неизбежно подчиняется бюрократическим правилам. Наука катастрофически бюрократизируется. Ученых все меньше интересует суть проблемы и ее решение, на первое место выдвигается отчетность. Прикладной социолог адресуется уже не к общественности, а к могущественным клиентам.

Р. Миллс прямо указывал, что американская школа представляет собой феодальную систему, где студент выражает лояльность одному профессору, чтобы защититься от другого. Позже А. Гоулднер и И. Горовитц согласились с тем, что Американская социологическая ассоциация превратилась в феодальную империю с разветвленной иерархией чинов.

Научные школы выполняют особую функцию. Они воспитывают своих последователей в духе верности определенным традициям, нормам, принципам. Академический успех и карьера молодого ученого непосредственно зависят от лояльности и преданности его данной школе. Лидеры школы, участвующие в почетных комиссиях, коллегиях и фондах, обеспечивают своим последователям режим наибольшего благоприятствования и финансирования. По мере роста стоимости научных разработок появляются исследовательские команды, формируется корпоративный дух и ужесточаются меры контроля. Исследовательский институт - это по большей части еще и центр подготовки кадров. Он подбирает молодых ученых определенного типа (интеллектуал-администратор и исследователь-покровитель) и вознаграждает их только за определенные достижения. В научной школе всегда есть поколение основателей, или лидеров, и их последователей. Первые открывают новое, вторые идут проторенным путем. Молодое поколение ученых воспринимает методы, символы, понятия и концепции как нечто священное. Миллс отмечает, что современное ему поколение социологов в Америке наименее творческое и наиболее догматичное, оно строже придерживается методических канонов, раньше начинает специализацию, рассматривает социальное исследование как карьеру, индифферентно к социальной философии. Подготовленные таким образом специалисты создают монографии, фактически переписывая чужие книги. <Слушая их разговоры, пытаясь понять природу их пытливости, мы обнаруживаем жуткую ограниченность ума>[57]. Таковы порождения бюрократического стиля мышления, утвердившегося в американской социологии.

Эмпирики-бюрократы не интересуются оригинальной теорией. Они не теоретизируют - они собирают, измеряют и считают. Чем дороже исследование, тем сильнее зависимость от спонсора. Но чем меньше автономия науки, тем меньше ее ответственность. Работая на клиента, ученый становится зависимым от бюрократов: клиент (администрация предприятия, местные власти) ждет от него научных способов манипулирования поведением людей. Социолог может даже не подозревать, пишет Миллс, что он превращается в просвещенного деспота. <Американский солдат> С. Стауффера - прекрасный образец того, как социолог помогает армейскому командованию контролировать действия рядовых помимо их воли. <Для бюрократа мир - это мир фактов, которые должны быть проинтерпретированы в соответствии с жесткими правилами. Для теоретика мир - это мир понятий, которыми можно манипулировать без определенных правил. Теория различными путями служит идеологическому оправданию власти. Исследование, предпринятое ради бюрократических целей, направлено на то, чтобы сделать власть более эффективной и продуктивной, оно обеспечивает планировщиков научной информацией>[58].

<Абстрактный эмпиризм> используется скорее бюрократически, нежели идеологически. Напротив, < большая теория > не имеет непосредственного бюрократического применения - она обладает идеологическим значением, представляя собой другую крайность социологии. Если <абстрактный эмпиризм> фетишизирует метод, то <большая теория> фетишизирует понятие, что выражается в построении крайне усложненных теоретических текстов. Этим всегда грешили сочинения мэтра американской социологии Т. Парсонса.

<Большая теория>, как и <абстрактный эмпиризм>, выполняет идеологический заказ общества, но эмпирики это делают одним способом, а теоретики - другим.

Социологическая классика

Крайностям <абстрактного эмпиризма> и теоретической схоластики Р. Миллс противопоставил конструктивную программу возрождения социологии. <Моя концепция противостоит социальной науке как совокупности бюрократических приемов, которые сдерживают социальный поиск, навязывая ему свои методические претензии, благодаря чему научная деятельность перенасыщается обскурантистскими понятиями либо сводится к тривиальностям вследствие того, что социологи уходят от решения социальных проблем, ограничиваясь частными вопросами. Ограничение, обскурантизм, тривиальность обусловливают кризис социальных исследований>[59].

Каков же выход из кризиса? Миллс видит его в возвращении к классикам. В трудах Конта, Маркса, Спенсера и Вебера социология приобрела энциклопедический вид; она объясняет социальную жизнь человека в ее целостности. Это означает историчность и систематичность рассмотрения: историчность - потому, что вовлекаются огромные пласты прошлого; систематичность - потому, что изучаются все стадии и закономерности исторического развития. Социальный аналитик классического толка избегает жесткого набора процедур, он использует в своей работе социологическое воображение, которое подсказывает ему, что вводить новые понятия в оборот следует в том случае, когда не хватает слов, а когда есть уверенность, что новые понятия углубляют мышление, анализ, аргументацию. Метод отступает на второй план перед содержанием. <Классик> как интеллектуальный ремесленник не сковывает себя методом. <Метод нужен для постановки вопросов и получения ответов с некоторой гарантией того, что ответы достаточно верны. Теория нужна для привлечения внимания к используемым словам, особенно к обобщающей способности и логичности. Основная цель метода и теории - прояснить концепцию и уменьшить число процедур, развивая, а не сдерживая социологическое воображение>[60].

Образ интеллектуального ремесленника у Миллса не случаен. Он неоднократно сравнивает современного социолога с человеком, выполняющим рутинную работу. Социолог подобен рабочему у конвейера: и тот и другой выполняют чужое задание, и тому и другому методы, содержание и темп работы навязаны извне. В условиях поточной, массовой социологии ученый неизбежно превращается в робота, у которого все стандартизировано, он сам себе не хозяин. Но Вебера или Маркса нельзя уподобить наемному работнику. Эти гиганты мысли были сами себе хозяевами, они все решали сами. И поэтому они были <сами себе методологами>.

Р. Миллса часто неверно толкуют, считая его лозунг <Каждый сам себе методолог!> доказательством ненужности научной методологии вообще. В действительности же Миллс хотел сказать иное: <Каждый работающий социальный ученый должен быть собственным методологом и собственным теоретиком в том смысле, что он должен быть интеллектуальным ремесленником>. Слово <ремесленник>, считает Р. Миллс, должно звучать гордо. Ремесленник сам себе хозяин, он изготовляет продукт от начала до конца, не пользуется чужими шаблонами, а творит свое, заимствуя у других только самое лучшее. <Каждый ремесленник, конечно, может кое-чему научиться в ходе бесконечных попыток кодифицировать методы, но часто это не больше, чем некоторая общая форма осознания... Мастерски овладеть <методом> и <теорией> означает стать сознательным мыслителем, знающим, что и зачем он делает... Без осмысления способов, какими осуществляется мастерство, результаты исследования окажутся нестрогими; без определения тех результатов, к каким должно привести исследование, метод останется бесполезной претензией>[61].

Для социологов-классиков теория и метод неразрывно связаны. Нечто можно назвать методом не вообще, а относительно некоторой проблемы. Нечто можно назвать теорией не вообще, а относительно определенного круга явлений. Теория и метод уподобляются языку той страны, в которой каждый из нас живет. <Вы не можете похвалиться, что умеете разговаривать на этом языке, но вам будет стыдно и вы станете испытывать неудобства, если окажется, что не умеете говорить на нем>, - пишет Миллс.

У классиков социологии понятие - это идея, нагруженная эмпирическим содержанием. Если идея перевешивает содержание, то мы попадаем в западню <большой теории>, напротив, если содержание перевешивает идею, то мы впадаем в крайности <абстрактного эмпиризма>. Эмпирики захлебываются в фактах, теоретики задыхаются в абстракциях. <Большинство классических работ (в этом смысле иногда называемых макроскопическими) лежит между абстрактным эмпиризмом и большой теорией>[62]. Классики не игнорируют проблемы повседневной жизни, напротив, отталкиваются в своем анализе именно от них, но обязательно связывают их с социальными и историческими структурами. Часто они не кодифицируют повседневные проблемы, не выстраивают их в статистические закономерности и не обезличивают при помощи коэффициентов и математических формул, как это делают современные эмпирики. Они сохраняют их первозданность, целостность, адресность. Так поступали Вебер, Маркс, Дюркгейм.

Каждое событие уникально и в то же время типично. Но это не значит, что труды классиков неэмпиричны; они не менее, а часто и более эмпиричны, заявляет Миллс, чем исследования абстрактных эмпириков. Работы Ф. Неймана о социальной структуре нацистской Германии не менее эмпиричны, чем изучение С. Стауффером морального климата в армии. Работы М. Вебера о китайской бюрократии и Б. Мура о Советской России не менее эмпиричны, нежели <эмпирические> исследования П. Лазарсфельда, проведенные в г. Элмира. Можно расширить список, включив в него книгу <Властвующая элита> Р. Миллса, значительная часть которой посвящена описанию персональных характеристик, социального происхождения и моральных качеств трех поколений миллиардеров. Хотя в заключение автор приводит статистические распределения, основанием для главных теоретических выводов книги послужили все-таки не они, а результаты <биографического> метода.

Современная социология занята не тем, что верифицируется, а тем, как верифицируется. <Как-верификации> подчинены и <абстрактный эмпиризм>, склонный к индуктивной верификации, и <большая теория>, предпочитающая дедуктивную верификацию. Напротив, классическая социология на первый план выдвигает <что-верификацию>. Поскольку идеи <классики> разрабатывают в тесной связи с проблемой, выбор того, что верифицировать, подчиняется строгому правилу: пытайся верифицировать те черты разрабатываемой идеи, которые, как кажется, больше всего относятся к делу (являются релевантными). Эти черты называются стержневыми.

Характеризуя стиль работы Вебера, Маркса, Дюркгейма, Р. Миллс писал: <Обычно классики не составляли одной большой программы для одного большого эмпирическо исследования. Они придерживались той точки зрения, что между макроскопическик понятиями и конкретными утверждениями существует постоянная обратная связь по типу челнока. Достигалось это благодаря конструированию серии маломасштабных эмпирических исследований (которые, конечно же, могли включать в себя микроскопические или статистические работы), каждое из них могло оказаться стержневым для той или иной части задачи, которую ставил перед собой ученый>[63]. В этом смысле <абстрактный эмпиризм> и <большая теория> - только <паразиты> на фоне классической традиции. Она не впадает в крайности, индукция и дедукция в ней не разведены, а присутствуют в каждом действии аналитика; формулировка и переформулировка пpoблeмы происходят постоянно.

Отличие классической традиции и современных подходов в социологии начинается с постановки проблемы. Классики формулируют проблему таким образом, что в каждом утверждении содержится связь общественных проблем и личных забот (частных вопросов).

Наряду с Т. Парсонсом и Р. Мертоном Р. Миллса относят к классикам мировой социологии. В послевоенное время он был самым читаемым социологом в мире. И хотя его часто называли социальным философом и идеологом от социологии, труды Миллса воплотили в себе идеал настоящей социологии, восходящей к работам Вебера и Дюркгейма. Обаяние его идей ощущали представители многих поколений. Не случайно на его лекции в США и Польше приходило столько народа, сколько не ходило на выступления известных проповедников, а по частоте цитирования он не уступал Парсонсу и Мертону.

Содержание

Дальше