История экономики России

В октябре 1917 года произошло событие, историческое значение которого исследователи всех поколений будут оценивать по-разному, но которое никто не сможет игнорировать. "Упустить" Октябрьскую революцию в истории России невозможно, ибо она изменила всю картину человеческого сообщества. Человечество и без того никогда не было гомогенным, но теперь мир раскололся на противоположные системы, одна из которых пыталась отрицать все предшествующее развитие мира на том основании, что собиралась построить новое общество без эксплуатации человека человеком. В 1917 году начался невиданный по своим масштабам эксперимент: попытка реализовать на практике в огромной стране социально-экономическую гипотезу.

Одно время многие исследователи писали о "нематериалистическом" характере Октябрьской революции. Так, русский историк Р. Ю. Виппер отмечал в 1921 году, что до революции многие российские ученые отдавали дань "экономическому материализму". Но после Октября говорить об "экономическом материализме", по его мнению, смешно. Раньше можно было думать, что миром движут экономические факторы, производительные силы, а не идеи. Но вот совершается революция, и к власти приходит "кучка людей", явившихся из-за границы. У них не было решительно никакой материальной силы, была только идея в голове и смелость в осуществлении этой идеи. Вот почему старая материалистическая наука претерпевает кризис: историк революционной эпохи не может не быть идеалистом*. В словах Виппера доля правды весома. До русских марксистов ученые исследовали то, что было, и то, что есть, на этой базе они формулировали гипотезы о том, что будет. Но никогда и нигде образованные ученые люди не брались превратить огромную страну в гигантскую лабораторию, чтобы проверить возможность функционирования гипотетической модели. Даже Петр I хотел реализовать в России то, что он воочию видел в Голландии и в других странах Европы. В России XX века эксперименты по реализации несуществующих моделей были проведены дважды**.

Я бы не хотел вину за это возлагать на автора социально-экономической модели — К. Маркса. Вот уж кто действительно не виноват в том, что в России его учение стало "руководством к действию". К тому же то, что произошло в России и с Россией, очень мало походит на подлинный марксизм.

Мне думается, что в политике большевистской партии и в первые годы Советской власти, и в период "сталинского социализма" марксистского было гораздо меньше, чем исконно русского, но доведенного до крайностей, до абсурда.

* Виппер Р. Ю. Кризис исторической науки.— Казань: Госиздат, 1921.— С. 1— 37. См. также: Гусейнов Р. Первые шаги советской экономической истории//Экономические науки, 1990.— № 7.— С. 66—73
** Это тестовая фраза для учащихся. А когда — второй раз?

Ленин contra Маркс

Напомню некоторые положения классического марксизма.

Социализм возможен лишь в том случае, если капиталистический способ производства исчерпает возможности самовоспроизводства, если произойдет действительная закупорка путей развития производительных сил, сопровождающаяся резким ухудшением социально-экономического положения трудящихся масс. В. И. Ленин фактически игнорировал этот марксовский тезис. Капиталистические отношения в России имели еще большие перспективы, производительные силы едва начали превращаться в комплекс, соответствующий индустриальной цивилизации, а Ленин уже готов был повести страну к "сияющим вершинам" будущего строя, при котором, по Марксу, производительные силы должны были продемонстрировать более высокий уровень развития, нежели при капитализме. Увы, в течение всего периода "социалистического строительства" Россия так и не преодолела технико-технологического отставания от западного мира.
Социализм возможен как всемирная система, то есть он может осуществиться только в том случае, если мир капитализма в целом "созрел" для социалистических преобразований. Не зря же сам Маркс создавал Первый Интернационал. Ленин, человек фанатично преданный идее мировой революции, все же решился начать революционные преобразования в одной стране в странной уверенности, что "мировой пролетариат" тут же поддержит революционную Россию. Надежды эти оказались тщетными, а трудностей — больше, чем ожидалось.
Социальная революция пролетариата возможна в достаточно развитых социально-экономических организмах, основанных на относительно высоком уровне производительных сил. Взгляд В. И. Ленина имеет существенные отличия. Он считал относительно независимой политическую революцию пролетариата, которая, в случае победы, может обеспечить надстроечные условия для социально-экономических преобразований Для Маркса важной была мощь рабочего класса, его количественное преобладание в обществе. Для Ленина большее значение имела организованность рабочего класса и его способность вести за собой непролетарские слои трудящихся. Отсюда и феномен "пролетарской революции в крестьянской стране".
Маркс предполагал национализацию крупной капиталистической собственности, ее огосударствление только как первоначальный акт превращения государственной собственности в общественную. Иначе говоря, Маркс не отождествлял процесс огосударствления с процессом обобществления, государственную собственность с собственностью общественной. Ленин более грубо подошел к вопросу. Для него государственная собственность и есть собственность общественная.
По Марксу, социализм тождественен демократии. Только в полемических статьях он пару раз обмолвился по поводу того, что в переходный период от капитализма к социализму государство должно представлять собой диктатуру пролетариата. Ленин ухватился за этот полемический тезис и действительно установил в стране после революции диктаторский режим, отголоски которого мы все чувствуем до сих пор. А что было делать, если власть была у подавляющего меньшинства народа? Как иначе удержаться у власти в крестьянской стране?
По Марксу, во всех экономических мероприятиях всегда надо иметь в виду главнейшие социальные цели: реализацию интересов трудящихся, постоянный рост их благосостояния, социальную справедливость в производстве, распределении и потреблении продуктов и достижение на этой основе подлинной экономической свободы личности. Для Ленина, как истинного российского правителя, интересы трудящихся по "ранжиру" стояли ниже интересов государства — того государства, которым он сам же и руководил.
Классическому теоретическому марксизму чужд социальный луддизм. В самом деле, если все общественное богатство при капитализме создано руками трудящихся, то, придя к власти, они не могут или не должны разрушать то, что ими же создано. По Марксу, сохранение всего богатства предшествующего развития — одна из позитивных задач пролетарской революции*. Но подобно тому, как отдельно взятый наследник не всегда может разумно распорядиться наследуемым имуществом, и "новое" общество тоже может растранжирить полученное или отнятое у предшественников богатство.

Разберемся в структуре присвоенного русскими пролетариями (а точнее, большевиками) наследства.

Во-первых, присваиваются все производительные силы старого общества как в материально-вещественном, так и в общественном смыслах. В новом обществе функционируют старая рабочая сила, старые средства производства и старые организационно-экономические общественные формы, определяющие степень обобществления, то есть степень разделения труда, его концентрации и централизации**. Присваиваются и такие важнейшие структурные части производительных сил как научно-технические достижения, производственный и организационно-управленческий опыт. К сожалению, на этот счет было много псевдореволюционных заблуждений:

* Одно из оснований для неприятия капиталистического строя, по Марксу, есть то, что часть производительных сил периодически гибнет в период циклических кризисов. ** Если среди моих читателей есть преподаватели среднего и старшего поколения, то у них сейчас возникнет ностальгия по старой марксистской лексике.

большевики пытались унаследовать производственно-технический и организационно-управленческий опыт без его субъектных носителей. Но революционеры не смогли обойтись без привлечения на свою сторону ученых, инженерно-технических кадров, "буржуазных спецов"* производственного управления, банковско-финансовой сферы, торговли (не говоря уже об армии, дипломатии, высшей школе, искусстве). Новый мир оказывается не таким уж и новым, если внимательно рассмотреть тот "человеческий материал", из которого он сделан.

Особо бережным должно было быть отношение к унаследованному богатству в связи с тем, что уровень российских производительных сил был невысок, к тому же эти силы были затронуты военными разрушениями. Революция осуществилась в условиях общенационального кризиса, то есть в такой момент, когда производительные силы или стагнируют или разрушаются. К тому же и старые собственники средств производства по определению не могли быть столь благоразумны для того, чтобы лишиться своих богатств и власти без сопротивления. Издержки революционного насилия оказались значительными.

Исходя из собственных классовых позиций, В. И. Ленин считал, что только одна структурная часть производительных сил достойна внимания Советской власти — рабочая сила наемных работников. В марксистской концепции рабочие — главная производительная сила, и ради их сохранения большевистская власть позволяла себе экстраординарные меры типа "военного коммунизма". Когда в 1919 году К. Каутский и русские социал-демократы (меньшевики) развили всеевропейскую кампанию против политики продразверстки, В. И. Ленин применил такой аргумент в ее защиту: "Экономист Каутский забыл, что когда страна разорена войной и доведена до края гибели, то главным, основным, коренным "экономическим условием" является "спасение рабочего"**. Только если рабочий класс будет спасен от голодной смерти, можно будет восстановить разрушенное хозяйство. Ленин считал "бессовестной политической демагогией" разговоры о равенстве трудящихся вообще, если 60 крестьян имеют излишки продовольствия, а 10 рабочих голодают. Тут надо говорить о "безусловной обязанности 60-ти крестьян подчиниться решению рабочих и дать им, хотя бы даже в ссуду дать, излишки хлеба"***. Легко увидеть, что в данном случае, выступая против "демагогии", Ленин сам демагогично говорил о "ссуде". Впрочем, невозвраты долгов — норма для России еще с давних дореволюционных времен****.

Во-вторых, новая власть наследует определенные производственные отношения, возникшие совсем недавно в старой социально-экономической системе. Сам К. Маркс под материальными предпосылками социализма понимал не только производительные силы, но и весь способ производства, то есть производительные силы в определенной общественной форме. К. Маркс писал, что "если бы в этом обществе, как оно есть, не имелись налицо в скрытом виде материальные условия производства и соответствующие им отношения общения, необходимые для бесклассового общества, то все попытки взрыва были бы донкихотством"*****. Обратим внимание на то, что здесь речь идет не только о материальных условиях, но и об отношениях общения.

* Сейчас трудно даже и догадаться, что такое "буржуазный спец". Специальность, в принципе, социально и классово нейтральна.
** Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 38.— С. 395.
*** Там же.— С. 362.
**** Помните великий рыночный принцип — выполняй свои обязательства!
***** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.— Т. 46.— Ч. 1.— С. .103.

Строго говоря, в момент совершения политической революции пролетариат наследует всю систему производственных отношений предыдущего общества (назовем его капиталистическим, хотя для России, как мы выяснили, это неточно). Но с первого дня своего существования как господствующего класса пролетариат начинает сознательную инвентаризацию этого наследства. Прежде всего уничтожается социальная основа отношений эксплуатации, которой (в концепции социалистов) является частная собственность крупного капитала на важнейшие средства производства. Но сокрушая крупную частную собственность, пролетариат не должен уничтожать всю систему производственных отношений. Посмотрим, что по этому поводу говорил сам В. И. Ленин: "Отличие социалистической революции от буржуазной состоит именно в том, что во втором случае есть готовые формы капиталистических отношений, а Советская власть — пролетарская — этих готовых отношений не получает, если не брать самых развитых форм капитализма, которые, в сущности, охватили небольшие верхушки промышленности и совсем мало еще затронули земледелие"*. Вчитаемся внимательно и увидим, что когда Ленин выступает с теоретических позиций, он признает, что в "небольших верхушках промышленности" и даже кое-где в земледелии все-таки появляются "готовые формы" каких-то отношений, которые уже во всяком случае не капиталистические. По Марксу, сама задача социалистического переустройства общества возникает потому, что уже в условиях капитализма можно наблюдать прообразы будущих отношений. Ведь "человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления"**.

И марксистам, и критикам Маркса (разумеется, тем, кто его читал) хорошо известно, что он, исследуя капитализм совершенной конкуренции в период, когда буржуазному сознанию ничто не предвещало грядущих неприятностей для системы, увидел в многообразных отношениях капиталистического базиса такие "мины", которые показали изначально конфликтное состояние способа производства. Что это за "мины", что это за переходные отношения и соответствующие им институты, которые несут в себе семена будущего строя и которые пролетарская власть не только не должна разрушать, а, напротив,— пестовать, растить и преобразовывать в нужном для себя направлении?

Прежде всего, Маркс обращает внимание на ссудный капитал и кредитные институты, банки. Он прямо называет кредитную систему "переходной формой к новому способу производства"***, поскольку ссудный капиталист распоряжается общественным, а не собственным капиталом. Тем более не является собственником ссудного капитала лицо, использующее его. Частный характер капитала, таким образом, "снимается" уже при капитализме, что может стать причиной прогноза его, капитала, уничтожения. Маркс весьма оптимистичен по поводу поведения будущих пролетарских вождей и считает, что "кредитная система послужит мощным рычагом во время перехода от капиталистического способа производства к способу производства ассоциированного труда", ведь в банковской системе дана "форма общественного счетоводства и распределения средств производства в общественном масштабе, но только форма"****. Маркс предполагал возможность и необходимость национализации банков, но он нигде не писал о возможности национализации вкладов. Констатируем в этом месте, оставив пока в стороне выяснение причин, что люди, называвшие себя марксистами, придя к власти, не стали прислушиваться к мнению учителя. В советские времена кредитная система выродилась в конечном счете в государственный орган по эмиссии и распределению денежных знаков, зачастую не подкрепленных товарными потоками. В других "коммунистических" странах дело доходило до физического уничтожения денег и банков. Ни в одном тексте Маркса нельзя найти рекомендаций подобного рода действий.
Далее Маркс обращает внимание на акционерный капитал и акционерные общества. Он считает, что "акционерные общества — переходный пункт к превращению всех функций в процессе воспроизводства, до сих пор еще связанных с собственностью на капитал, просто в функции ассоциированных производителей, в общественные функции"*. В акционерной форме капитала Маркс чувствовал направление, образ нового общественного устройства, способного существовать и воспроизводиться без частной капиталистической собственности. Как в нашей стране коммунисты обошлись с акционерной формой собственности — общеизвестно. Формально и в советское время у нас существовали некие подобия акционерных обществ (например, "Интурист"), но никто с конца 20-х годов не видел, не покупал, не продавал акции и не рисковал, вкладывая свои деньги в ценные бумаги. (Впрочем, риск был даже при приобретении облигаций государственных займов. Советскому государству ничего не стоило подорвать к себе доверие, заморозив возвращение долга собственному населению. К сожалению, необязательность остается в крови русских правителей и в период демократического строя.) Если большая часть трудового населения так или иначе, персонально или коллективно, начинает реально участвовать в формировании акционерной собственности, то в обществе происходят модификации качественного, содержательного порядка: трудящиеся перестают быть людьми, свободными от средств производства**.
В марксистской теории пролетариат, придя к власти, сознательно отбрасывает капиталистическое содержание банков и других кредитных институтов, акционерного капитала и даже монополий, но удерживает их переходную социальную форму и постепенно наполняет ее социалистическим содержанием. Процесс этот очень сложный и длительный. Российские революционеры поторопились отбросить полезную для социализма форму вместе с капиталистическим содержанием. Хотя сам же Ленин (опять-таки в теории) писал, что большевики должны взять этот формальный "аппарат" готовым у капитализма, отсечь только то, что изуродовано капиталом, демократизировать эти формы*. Ничего подобного на практике не было сделано.
К. Маркс внимательно рассматривает распространенное в западном мире явление кооперативной собственности. Особенно интересуют Маркса кооперативные фабрики. В них рабочие уже не относятся к средствам производства как к чуждой им силе. Собственность перестает быть чуждой рабочему собственностью. Кооперативная фабрика дает доказательства тому, что общество может обойтись без личности капиталиста как функционера производства. В кооперативной фабрике труд по надзору утрачивает свой антагонистический характер, так как управляющий оплачивается рабочими, а не является по отношению к ним представителем "чужого" капитала*. Кооперативная собственность, кажущаяся в условиях капитализма инородным телом, представляет собой объект конкурентного давления и современных корпораций. Но живучесть и разумность (в гегелевском смысле) кооперативных предприятий оказалась весьма высокой. В наше время в кооперативах западных стран состоят миллионы трудящихся**. Кооперативная собственность как нельзя более соответствовала и артельному духу русских трудящихся. О. А. Платонов обнаружил, что "в России впервые в мире зафиксированы факты рабочего самоуправления на предприятиях. Одно из известных, но не самых древних, свидетельств относится к 1803 году, когда на Красносельской бумажной фабрике близ Петербурга рабочие заключили с владельцем договор, по которому фабрика в течение долгого срока находилась в управлении самих рабочих"***. Артельный подряд цехов или участков — достаточно распространенное явление в России конца XIX века. И вновь мы вынуждены констатировать, что русский пролетариат, получив такое прекрасное наследство, не смог распорядиться им разумно, в соответствии с учением Маркса. Сказывался своеобразный классовый снобизм, требующий отказа от всего "капиталистического". В первые же месяцы существования Советской власти отношения государства и кооперативов резко обострились. Отдельные кооперативы закрывались и национализировались, а между тем местные Советы без старого кооперативного аппарата не могли справиться с распределением даже скудного запаса продуктов. Лишь весной 1918 года отношение к кооперативам было пересмотре но: 10 апреля 1918 года был принят декрет, который означал по существу компромисс с "буржуазными" кооператорами. Осенью 1918 года кооперативы денационализировались и им возвращалось все ранее изъятое имущество. Но едва кооперативы стали оправляться, как в марте 1919 года начался процесс жесткой централизации всех кооперативных организаций и их подчинения государству. Лишь Х съезд партии большевиков в 1921 году восстановил самостоятельность кооперативов но кооперативный ренессанс в годы нэпа был тоже недолог. Коллективизация конца 20-х — начала 30-х годов свела на нет кооперативную собственность. Такого рода зигзаги политики в короткий исторический период показывают, что у большевиков долго не было четкой программной направленности по этому вопросу, а политические решения принимались исключительно из прагматических сиюминутных целей.

Мы увидели, таким образом, что марксисты-практики весьма вольно обходились с учением основателя. Но есть еще один сюжет, который должен быть освещен для того, чтобы понять: Маркса тоже есть в чем упрекнуть. Есть у Маркса одна идея, применив которую на практике, его российские последователи превратили страну из потенциально богатой в перманентно бедную: это идея о необходимости ликвидации товарно- денежных отношений. Сделаем оговорку: развитие товарно-денежных отношений при сохранении нетоварных форм хозяйствования в предшествующие исторические периоды не сделало Россию ни процветающей, ни европейской. Возможно, что именно это обстоятельство привело большевиков к мысли, что стоимостные связи и отношения могут быть ликвидированы безболезненно для российской экономики.

* Ленин В. И. Поли. собр. соч.— Т. 36.— С. 6—7.
** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.— Т. 13.— С. 7. Сравните: "Вещи еще нет, когда она начинается, но в начале содержится не только ее ничто, но уже также и ее бытие".— Гегель Г. Ф. Энциклопедия философских наук.— М.: Мысль, 1974. -Т. 1.- С. 224.
*** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.- Т. 25.— ч.1.— С. 485.
**** Там же.- Т. 25.- ч.2.- С. 156, 157.
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.— Т. 25. Ч. 1 .— С. 480.
** Кстати, в Японии лишь 10 % акций принадлежат индивидуальным держателям. Большая часть ценных бумаг является собственностью инвестиционных банков, страховых и доверительных компаний, разного рода фондов.— См.: МЭиМО, 1990.— № 3.— С. 113.
*** Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 34.— С. 307.
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.- Т. 25. Ч. 1.- С. 97, 425, 426.
** В Канаде в различных кооперативах, в том числе производственных, состоят 12 млн. человек при населении в 26 млн. человек. Если учесть только взрослое население, то кооперативными отношениями охвачено более двух третей граждан Канады. В Швеции более половины всех семей являются членами системы потребительской кооперации, которая разворачивает и кооперативную промышленную деятельность. Даже в США, "цитадели капитализма", 11 тысяч промышленных фирм принадлежат кооперативам рабочих.
*** Экономика русской цивилизации.— М.: Родник, 1995.— С. 19.

Итак, обратимся еще к одному "наследству", которое досталось российскому пролетариату от предыдущего строя, к товарному типу организации общественного производства и соответствующей ему системе товарно-денежных отношений. Отношение большевиков к рыночным категориям — пример метафизических подходов к действительности, несмотря на то, что марксисты всегда кичились своей диалектичностью. Любой марксист знал, что капитализм развился как строй всеобще-товарный, что товар является "экономической клеточкой" буржуазного общества. Но, понимая это, марксисты очень часто делали вывод, ложный даже с точки зрения формальной (не говоря уже о диалектической) логики: если мы уничтожаем капитализм, значит мы уничтожаем товар. В результате, вместо того, чтобы взять на вооружение товарно-денежные отношения как форму экономической связи, тысячелетиями формировавшуюся в человеческих обществах на разных ступенях развития цивилизации, в России попытались уничтожить эту форму связи до того, как развились другие формы, гипотетически мыслимые в марксистской теории — непосредственно общественные и планомерные. Товарно-денежные отношения отвергались скорее на некоторых этических основаниях как "нечистое" наследие капитализма. В этой точке зрения — очень много непосредственно от К. Маркса, неистового врага рынка, стоимости и денег. Диалектик Маркс видел, что рынок не только разобщает людей, но и объединяет их*. Но там, где Маркс наблюдал единство и борьбу противоположностей, он всегда больше интересовался борьбой, а не единством. Такого рода "специализация" и породила отрицание стоимостных связей в социалистическом обществе. А русские марксисты с удовольствием ухватились за эту мысль. В стране, где рыночные связи никогда не были всеобщими, где и капиталистические отношения были неразвитыми, отрицание товарно-денежных отношений становится понятным и естественным.

Мы не будем сейчас дискутировать по поводу того, возможны ли вообще так называемые "непосредственно общественные" отношения. Нам в данном случае достаточна констатация того, что большевики разрушали старые формы до того, как создавали новые. Отсюда — перманентная неэффективность советской экономики.

Вехи

Политическая революция большевиков победила быстро и относительно легко, но ее гарантом, по мысли В. И. Ленина и его последователей, могла стать лишь революция социально-экономическая. Но как конкретно проводить ее — не знал никто. В арсенале большевиков не было практического опыта такого рода преобразований, поэтому опереться можно было только:

на теоретический багаж марксизма;
на сугубо прагматические решения с целью сохранения власти;
на усиленную социальную пропаганду и демагогию. Отдадим должное большевикам: с задачей они справились блестяще, делая с Россией, в зависимости от ситуации, что хотели. И — скажем откровенно — делали таким образом, что большинство граждан советской России верило, что так и нужно делать.

Впрочем свой прагматизм Ленин не очень-то и скрывал: "Нам наши противники не раз говорили, что мы предпринимаем безрассудное дело насаждения социализма в недостаточно культурной стране. Но они ошиблись в том, что мы начали не с того конца, как полагалось по теории (всяких педантов*), и что у нас политический и социальный переворот оказался предшественником тому культурному перевороту, той культурной революции, перед лицом которой мы все-таки теперь стоим"*. Не скрывал Ленин и того, что именно конкретная социально-политическая ситуация в данном месте в данное время толкнула его и его партию к взятию власти, к изгнанию классовых противников, к организации Советского государства с тем, чтобы потом на этой базе начать догонять другие народы.

* "Чем больше мы углубляемся в историю, тем в большей степени индивидуум, а следовательно, и производящий индивидуум, выступает несамостоятельным, принадлежащим к более обширному целому. Лишь... в "гражданском обществе" различные формы общественной связи выступают по отношению к отдельной личности просто как средство для ее частных целей, как внешняя необходимость. Однако эпоха, которая порождает эту точку зрения — точку зрения обособленного одиночки,— есть как раз эпоха наиболее развитых общественных... связей".— Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.— Т. 12.— С. 710.

Но эта гонка была крайне тяжелым делом. Во-первых, наличные производительные силы были "не на ходу", не функционировали многие промышленные предприятия, железные дороги. К лету 1918 года было закрыто 37 % промышленных предприятий в 33 губерниях, в стране оставалось всего 15 млн. пудов хлеба, надвигался голод. Во-вторых,— и это особенно важно для всей нашей истории — пролетарская революция произошла в крестьянской стране, как ни парадоксально звучит само сочетание этих слов. В 1913 году рабочие в России составляли 14,6 % самодеятельного населения, а крестьяне (без сельской буржуазии) — 66,7 %**. Само крестьянство было неоднородным. Летом 1918 года сам В.И. Ленин считал из 15 млн. крестьянских хозяйств — 10 млн. бедняцкими, около трех миллионов середняцкими. "Кулацкие" хозяйства составляли 13,5 % или около 2 млн. хозяйств***. Подчеркнем важный момент: в первые годы Советской власти процесс "окрестьянивания" населения продолжался. В 1924 году в стране оставалось 10,4 % рабочих, доля крестьян поднялась (без "кулаков") до 76,7 %****. В том же году в деревне среди самодеятельного населения к пролетариату относилось 9,7 %, бедноте — 25,9, середнякам — 61,1 и "кулакам" - 3,3%*****.

Вот в такой стране и в неспокойной политической обстановке предстояло сохранить точки индустриальной модернизации, развить производительные силы настолько, чтобы суметь обороняться от внешних опасностей и даже попытаться догнать далеко ушедший по пути индустриальной цивилизации Запад. В многоукладной и полуразрушенной России это можно было сделать, как всегда, только за счет ее граждан, за счет неисчислимых социальных жертв.

* Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 45.— С. 376—377.
** Народное хозяйство СССР за 70 лет.— М.: Финансы и статистика, 1987.— С. 11.
*** Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 37.— С. 40.
****Народное хозяйство СССР за 70 лет.— М.: Финансы и статистика, 1987.— С. 11.
***** История социалистической экономики СССР..— М.: Наука, 1976.— Т.2.— С.360.

История экономики России прошла несколько этапов, различных по протяженности во времени и существенно различающихся по социально-экономическому содержанию и направлениям экономической политики.

ПЕРВЫЙ ПЕРИОД (ноябрь 1917 — март 1918 года) по степени насыщенности социально-экономическими преобразованиями не имеет аналогов. Советская власть относительно легко и быстро победила по всей стране. Главный исторический вопрос экономики России — аграрный — решался в буржуазно-демократическом духе. Был принят

эсеровский вариант Декрета о земле (25 октября 1917 года) с уравнительным землепользованием социализированной земли. К сожалению, долго продержаться на буржуазно-демократическом этапе в деревне не удалось. Обострившийся продовольственный вопрос, отрезанные контрреволюцией от Советской республики самые хлебные районы страны, волна крестьянских мятежей, с одной стороны, эксцессы пролетарского давления на среднее крестьянство, на кооперацию, пренебрежение местных советов нуждами повседневной хозяйственной жизни крестьянства - с другой, привели к тому, что летом 1918 года и в деревне началась, так сказать, "Октябрьская революция", внешним проявлением которой стали подмена социализации земли ее национализацией и создание в июне 1918 года комитетов бедноты. Компромисс с деревней был разрушен.

Одновременно создавались новые органы управления экономикой. Новые организационные формы создавались с неимоверной быстротой, но при этом забывалась необходимость использовать уже существующие переходные формы отношений и соответствующие им институты. Так, первоначально советская власть не предполагала массовой национализации частной собственности. Именно поэтому 14 (27) ноября 1917 года был введен рабочий контроль. Но эта компромиссная мера оказалась неэффективной в обстановке полнейшей хозяйственной анархии. Тогда новая власть организовала центральный орган государственного управления народным хозяйством: 5 (18) декабря 1917 года был образован ВСНХ. Образование ВСНХ Ленин связывал с "действительным созданием единого хозяйственного плана"*, что было в то время абстрактной, сугубо рассудочной установкой.

Экономико-организационное творчество первых руководителей хозяйственного "фронта" было обильным, декреты издавались без особого плана, "классовая интуиция" во многом заменяла теоретические разработки, которых просто не было. Ю. Ларин, один из руководящих работников ВСНХ, например, не без тщеславия признавался в статье, посвященной годовщине этого органа, что иной раз издавал народнохозяйственные декреты сам, без согласования с Президиумом ВСНХ и Совнаркомом**.

Правительство очень часто переходило зыбкую границу между объективной необходимостью и "революционной" вседозволенностью в экономике. Но в мужестве, организационной цепкости, определенной гибкости и в экономическом воображении деятелям той эпохи нельзя отказать.

Очень скоро стало ясно: экономическое строительство не может долго опираться на "классовую интуицию" и на простые марксистские схемы. Необходимо было хоть какое-то теоретическое обоснование экономической политики. В. И. Ленин пишет свою программную работу "Очередные задачи Советской власти"***.

* Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 42.— С. 156.
** Ларин Ю. У колыбели//Народное хозяйство.— М., 1918.—№ 11—12.— С. 16-23.
*** Объективно — очень интересная работа, советую почитать.

Начался ВТОРОЙ ПЕРИОД (весна и лето 1918 года) — самый короткий, но очень емкий этап экономической истории советской России.

"Обобществление производства на деле" — вот центральный пункт ленинской программы этого периода. Национализация промышленности, стихийно начатая по инициативе местных советов с середины ноября (по старому стилю) 1917 года, принципиально соответствовала ленинскому пониманию социализма. Но в марте 1918 года большевистская партия смещает центр тяжести экономической работы и противопоставляет старым приемам национализации "методы постепенного перехода"*. Национализация продолжалась, но принимала более организованный характер. Декрет от 29 июня 1918 года вносил в процесс национализации определенный порядок и систему. Дело в том, что национализация до этого момента слабо сочеталась с организацией учета и контроля над всем тем общественным богатством, которое оказалось в руках советов.

Программа весны 1918 года была довольно сдержанной. Организация "всенародного учета и контроля"**, борьба с "мелкобуржуазной стихией" (эвфемизм Ленина, означавший в переводе "крестьянство") в блоке с "государственным капитализмом", использование "буржуазных специалистов" в народном хозяйстве, борьба за дисциплину труда и новые формы соревнования в труде, установление новых организационно-управленческих отношений — вот основные хозяйственные проблемы, разрешение которых привело бы к повышению производительности труда в стране. Выдвинутые в "Очередных задачах Советской власти", они нашли законодательное отражение в декрете ВЦИК от 29 апреля 1918 года, принятого, кстати, в упорной борьбе с "левыми коммунистами".

Таким образом, весной 1918 года государство сделало попытку осуществить переход к новым общественным отношениям "с наибольшим ...приспособлением к существовавшим тогда отношениям, по возможности постепенно и без особой ломки"***. Но эта программа экономической целесообразности не была реализована.

Начались гражданская война и иностранная интервенция и вместе с ними ТРЕТИЙ ПЕРИОД (середина 1918 года — 1920 год) — жуткий этап "военного коммунизма". "Военный коммунизм"— политика экстраординарная, результат того порочного круга, о котором писал В. И. Ленин в "Великом почине": для устранения голода необходимо было повышение производительности труда, но, чтобы поднять производительность труда, нужно было спастись от голода. Выйти из этого круга советское правительство смогло только методами чрезвычайными.

Неверно думать, что большевистское правительство без раздумий решилось на крайние меры. Первые заметки Ленина о необходимости введения продовольственной разверстки относятся к маю — июню 1918 года, когда резко обострилось продовольственное положение****. Но законодательно продразверстка, как одна из экономических мер в системе "военного коммунизма", была оформлена лишь 11 января 1919 года. Правда, еще в марте 1919 года Ленин надеялся, что все образуется, что можно будет вернуться к компромиссной политике и по отношению к крестьянству, и даже по отношению к бывшим помещикам, которых можно будет привлечь в качестве специалистов и даже допустить в коммуны* (наивность или демагогичность этого предположения бесподобны!).

* Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 44.— С. 198.
** Я до сих пор не представляю, как народ может что-то учитывать и контролировать. Это — дело профессионалов, а профессионалы должны дистанцировать-ся, от народа, иначе ничего не смогут проконтролировать. Утопизм ленинских установок первых лет революции бьет в глаза. А может это был не утопизм, а попу-лизм?
*** Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 44.— С. 202.
**** Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 36.— С. 391.

Отъезд продотряда

Система мер "военного коммунизма" делала невозможными нормальные рыночные отношения. Безусловная национализация всей частной собственности в городах, чрезвычайные меры борьбы со спекуляцией и саботажем, жесткая централизация всего хозяйственного управления посредством главков, натурализация экономических связей и уравнительность натуральных выплат за обязательный труд — вот обстановка той поры. Увы, задачи укрепления собственной власти в тот момент ставились выше задач экономического возрождения. Но попробуйте поставить себя на место большевиков той поры. Разве вы поступили бы не так же? Раз уж власть оказалась в ваших руках...

На два важнейших негативных последствия "военного коммунизма" обратим особое внимание.

В сфере экономики эта политика лишала крестьян хозяйственной заинтересованности, крестьянское хозяйство мертвело, а это делало проблематичным и дальнейшее развитие промышленности.
В сфере идеологии практика "военного коммунизма" породила левокоммунистическую иллюзию (и соответствующую большевистскую литературу**), что возможен непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению. Характерно, что в годы гражданской войны понимание "военного коммунизма" как временной и экстраординарной меры не находило отражения ни в большевистской, ни в оппозиционной литературе. О чрезвычайности подобной политики сам В. И. Ленин стал говорить лишь в самом конце 1920 года в период перехода к нэпу. А тогда, в разгар войны, программа, выработанная весной 1918 года, даже не вспоминалась.

Я хотел бы восстановить справедливость в одном тонком вопросе. Был ли нэп неким "озарением вождя", толчком для которого послужил кронштадский мятеж (февраль — март 1921 года)? Или Ленин и раньше думал о необходимости сменить экономическую политику? Второе предположение более точно отражает ситуацию.

* Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 38.— С. 19. ** Гусейнов Р. Первые опыты научного освещения советской экономической истории // Известия Сиб. отделения АН СССР. Серия общественных наук.— 1977.— № 1.— Вып. 1.- С. 142-151.

Уже в октябре 1920 года, хотя война еще не кончилась, Ленин выдвигает задачу организации правильных экономических взаимоотношений города и деревни*. В ноябре он вновь подчеркивает необходимость дать крестьянам взамен хлеба соль, керосин и хотя бы в небольших размерах мануфактуру, без чего "о социалистическом строительстве не может быть и речи"**. С декабря В. И. Ленин стал проводить аналогии между хозяйственным положением страны весной 1918 года и периодом завершения гражданской войны, напоминая, что резолюция ВЦИК от 29 апреля 1918 года, которая переносила все внимание на хозяйственное строительство, не была отменена и остается законом***. Еще в ноябре 1920 года Ленин задумывается о переходе к продналогу, а 4 февраля 1921 года объявляет о приостановке разверстки в 13 губерниях России****. Через 4 дня он пишет черновой набросок тезисов о переходе к продовольственному налогу и разрешении продажи излишков в местном хозяйственном обороте*****. Идея нэпа действительно "витала в воздухе". Кронштадский мятеж лишь ускорил дело******.

Этот нюанс был замечен некоторыми вдумчивыми исследователями и в 20-х годах. Так, крупный экономист той поры В. П. Сарабьянов в работе 1923 года сделал весьма тонкое наблюдение, выделив небольшой, но очень характерный "переходный период" между "военным коммунизмом" и нэпом. Это период примерно с середины 1920 года до Х съезда партии большевиков (март 1921 года), когда местные органы власти "нелегально", скрытно начинают оказывать сопротивление излишней опеке центра, сознательно срывают централизм заготовок и распределения, потихоньку начинают торговать, нарушать жесткую тарифную политику, выдавая премии рабочим. С точки зрения системы "военного коммунизма" это были нарушения установленного порядка, но с точки зрения ближайших перспектив — знамения времени, показывающие, что закономерные процессы все равно так или иначе пробивают себе дорогу*******.

Х съезд РКП(б) ознаменовал начало ЧЕТВЕРТОГО ПЕРИОДА советской социально-экономической истории (с марта 1921 по, примерно, 1928 год) — этапа новой экономической политики.

* Ленин В. И. Полн. собр. соч.- Т. 41.- С. 359-360.
** Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 42.— С. 27.
*** Там же.- С. 138.
**** Там же.- С. 51, 308. ***** Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 42.- С. 333.
****** Это наблюдение подтверждается серьезными западными исследователями. См., например: Карр Э. История Советской России. — М.: Прогресс, 1990.— Кн. 1.- С. 747.
******* Сарабьянов В. Промышленность. — М.: ВСНХ, 1923.— С. 8—9.

Вводя нэп "всерьез и надолго"*, Ленин вовсе не отказывался от строительства социализма, но он очень быстро преодолел левокомму-нистические иллюзии. "Нужна гораздо более длительная подготовка, более длительный темп"**,— вот главный урок из истории предшествующего развития. Вопросом вопросов оставались взаимоотношения пролетарской власти с крестьянством. Теперь Ленин ставит проблему без обиняков: "интересы этих двух классов различны, мелкий земледелец не хочет того, чего хочет рабочий", следовательно, необходима компромиссная система*** "сожительства" с мелкими земледельцами, без участия которых невозможно восстановление народного хозяйства и дальнейшее развитие страны.

Проследим за логикой развития новой экономической политики.

Политический расчет большевиков в тот период требовал удовлетворения чаяний крестьян — основной массы населения. А главным требованием крестьян было восстановление свободного товарного оборота продуктов. Поэтому нэп — это политика восстановления товарно-денежных отношений в "коммунистической" стране.
Но поскольку промышленность государственного сектора в то время мало что могла предложить крестьянам в обмен на их продукцию, в городе пришлось дать значительную свободу частному капиталу. Частный капитал действительно восстанавливался, но восстановление его было вынужденным следствием компромисса с крестьянством, а не с самим капиталом. До самой своей кончины Ленин считал русскую буржуазию злейшим врагом большевистской власти. Не без оснований считал.
Новая экономическая политика — это политика реформистского типа. Это период государственного капитализма при Советской власти, когда ни в коем случае не снижался уровень государственного контроля над рыночными силами, но рыночные силы зачастую оказывались сильнее государства. Поэтому рано или поздно обязательно встал бы вопрос — "кто — кого".
Чтобы быть готовым снова вернуть себе "утраченные" позиции*, Советская власть одновременно с нэпом начала формировать плановые органы. В феврале 1921 года была учреждена Государственная плановая комиссия (Госплан). В первое время в Госплане были сосредоточены лучшие силы экономистов-ученых. В. А. Базаров, Н. Д. Кондратьев, В. Г. Громан не противопоставляли план рынку. Напротив, они считали, что рынок и рыночная информация могут служить индикаторами верности или неверности принятых плановых решений. Результаты сочетания макроэкономического планирования и развертывания рыночных сил были замечательными: в отличие от нынешней реформы, в то время, при всех срывах и кризисах, экономика демонстрировала высокий темп роста. Только за один 1926/27 финансовый год прирост промышленной продукции составил 18 %. В том же году были преодолены довоенные рубежи потребления пищевых продуктов, экономика была практически восстановлена.
Поскольку рынок немыслим без стабильной денежной системы, в 1922—1924 годах была проведена эффективная денежная реформа, позволившая эмитировать новую советскую валюту — червонец, полностью обеспеченный золотом, драгоценными металлами, иностранной валютой (на 25 %) и высоколиквидными товарами (на 75 %). Госбанк свободно обменивал новые банкноты на иностранную валюту по твердому курсу. Одновременно воссоздавалась нормальная кредитная система, появилась сеть акционерных банков, страховых компаний, других финансовых институтов.
В 1925 году нэп утвердился и в деревне: была разрешена аренда земли и найм рабочей силы. Характерно, что и того и другого требовала беднейшая часть деревни. Ведь именно бедняки отдавали свою землю в тайную аренду и тайком же подрабатывали в хозяйствах своих богатых соседей.

Казалось бы,— все идет хорошо, экономическая целесообразность восторжествовала, безработица сократилась. Живите и радуйтесь! Но не тут-то было.

* Слова Н. Осинского, с одобрением встреченные Лениным.
** Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 43.— С. 13.
*** Вообще вся обстановка нэпа обостряла и актуализировала проблему компромиссного развития. Конфронтационное неприятие немарксистской идеологии и небольшевистской политики становилось анахронизмом. "Без союза с некоммунистами в самых различных областях деятельности ни о каком коммунистическом строительстве не может быть и речи",— говорил В.И.Ленин (Полн. собр. соч.— Т. 45.— С. 23). Даже в идеологической сфере, то есть там, где декларировалась невозможность мирного сосуществования, появились компромиссные моменты. Так, В. И.Ленин в мае 1921 года предложил "не выпячивать вопроса о борьбе с религией... и допустить, с рядом особо ограничительных условий, оставление в партии верующих, но заведомо честных и преданных коммунистов" (Полн. собр. соч.— Т. 54.— С. 440). В сложнейшем национальном вопросе Ленин неоднократно призы вал к политике уступок по отношению к "малым" нациям бывшей империи. И во внешнеполитической сфере стала побеждать идея компромисса и "мирного сожительства". Поскольку ожидавшейся мировой пролетарской революции так и не произошло, то, считал Ленин, нам придется "капиталистам дать такие выгоды, которые заставят любое государство, как бы оно враждебно ни было по отношению к нам, пойти на сделки и сношения с нами" (Полн. собр. соч.— Т. 45.— С. 307). Давайте посочувствуем этому человеку, ведь он был фанатом мировой революции. Каково ему было об этом говорить!
*** К сожалению, свою действительную экономическую победу большевики считали поражением или, в лучшем случае, отступлением.

В 1928 году начался ПЯТЫЙ ПЕРИОД (1928—1985 годы) — самый длительный этап государственного социализма. Но это — особый разговор.

Возникновение экономики государственного социализма

В нашей литературе встречались попытки объяснить прекращение новой экономической политики и переход к модели "сталинского социализма " исключительно субъективными причинами: намерениями руководителей большевистской партии и Советского государства, их амбициями, личностными качествами и даже болезнями. Обычный мотив такого рода публикаций сводился к тому, что "сталинский социализм" был построен исключительно с помощью насилия, зиждился на насилии и практически не имел социальной базы. Мне кажется, что такого рода объяснения — сильное упрощение. Не меньшим упрощением является попытка объяснить переход к политике государственного социализма исключительно идеологическими мотивами, приверженностью догмам марксизма. Мы уже видели, что большевики легко меняли и тактику, и стратегию в экономической политике, если этого требовали интересы сохранения собственной власти.

Добросовестный взгляд в историю требует более корректных объяснений российского феномена. Читатель уже понял, что для меня "государственный социализм" и "сталинский социализм" — это синонимы. Личностными качествами "вождя" очень трудно объяснить, каким образом эта модель сохранялась почти нетронутой еще 40 лет после смерти И. В. Сталина. Тут нужен иной — политико-экономический взгляд в историю. И прежде всего стоит еще раз взглянуть на социально-классовую структуру советского общества середины 20-х годов XX века.

Я не без опасений предлагаю свою версию: главной причиной возникновения и длительного существования сталинской модели государственного социализма является крестьянский характер населения республики, в которой осуществлялась пролетарская власть. С самого начала надо верно расставить акценты. Я ни в коем случае не пытаюсь обвинить крестьянство в сталинских деформациях российской экономики. Мне не хотелось бы и морализировать по поводу крестьянского или пролетарского сознания. Речь может идти лишь об объективных различиях в социально-экономическом положении крестьян и рабочих, тех 10 % рабочих, которые стояли у власти в стране, где 80 % населения были крестьянами.

Крестьянство никогда в истории, даже ранней, не было однородной массой. Мы уже имели случай приводить статистику социального расслоения русской деревни накануне периода индустриализации. Более трети деревенского населения — это бедняки, ведущие хозяйство по преимуществу с отрицательным воспроизводством, и сельские пролетарии-батраки, вовсе безземельные. Эти люди весьма восприимчивы к идее благосостояния за чужой счет и готовы достичь его ценой недолгой, но решительной борьбы, ценой мгновенного напряжения сил, политической атаки на богачей, к которым они приписывают и просто "справных" середняков. Взять у богатых, экспроприировать собственников крупных капиталов и установить царство уравнительного счастья, в котором никому не дозволено выделяться из общей хотя и серой, но сытой массы. Такой бедняк, разоряющийся или уже разорившийся под ударами враждебного ему рынка, пойдет за Л. Троцким или за "ранним" Н. Бухариным периода его увлечения "левым коммунизмом" (1918—1920). Ему понятны леворадикальные идеи красногвардейской атаки на капитал, захвата, экспроприации. Он склонен к левому экстремизму, он есть социальная база троцкизма, а троцкизм есть его идеология и практика.

На другом полюсе социального спектра деревни мы видим действительного богача, капиталиста, "кулака". "Кулака" новой, нэповской генерации (старых-то уже расстреляли в 1919 году), возникшего в результате дифференциации мелкотоварного хозяйства под воздействием стихийных рыночных сил. Если считать в "штуках", то их в деревне немного, всего около 4 % хозяйств. Но экономическая сила их, рассмотренная "по капиталу", несравненно большая: именно они являлись главными нанимателями бедняцкой рабочей силы и арендаторами земли с того времени, как это было разрешено (и даже до этого разрешения). Они ведут расширенное воспроизводство. Эти люди удачливы в хозяйствовании и рыночной борьбе, им нежелательно вмешательство властей в рыночную игру. Для них бедняк — неудачник и лентяй, который сам виноват в собственных несчастьях. К тому же бедняк не прочь прибрать к рукам нажитое им, "кулаком", богатство. Такой крепкий хозяин чутко прислушивается к идеологам "правого реформизма" среди большевиков, ему нравятся статьи и речи "позднего" Н. Бухарина (1925—1928 годов), который ратует за нормальный воспроизводственный процесс, свободный рынок, создающий "равные условия" для всех.*

И, наконец, основная масса российских крестьян — середняки, составлявшие в 1924 году более 61 % хозяйств. Середняки — самая массовая, но и самая нестабильная часть крестьянства. Осуществляя простое воспроизводство, середняк хочет и не может разбогатеть и страшно боится пролетаризации. Он мечется между ультра революционностью бедняка и основательностью хозяйственного богатея. Середняк может блокироваться с бедняком в борьбе с кулаком, монополизировавшим местный рынок. Но он может блокироваться и с кулаком против притязаний бедняков, сельских пролетариев и деревенских люмпенов*. Его перспективы туманны и неопределенны. Страх перед будущим, неустойчивость социально-экономических и классовых позиций толкают его к поиску "сильной руки", "крепкой власти", "вождя", особенно такого, который обещает, что не позволит ему разориться, поможет в случае крайней опасности, защитит от несправедливых притязаний и кулака и бедняка. Этот крестьянин пойдет за тем олицетворением "вождизма", который, похоже, уверен в своей правоте, не робеет, "успешно" побеждает, а потом и уничтожает одного за другим своих противников слева и справа. Отсюда недалеко до вывода, что "вождь" и есть самый "правильный" и самый крепкий правитель. Он не угрожает экспроприацией земли как троцкистские сторонники "первоначального социалистического накопления". Нет, говорит он, Троцкий не прав, мы не будем отнимать землю у крестьян, мы будем крестьян кооперировать. Он не поддерживает кулаков, как бухаринцы. Нет, говорит он, Бухарин не прав, мы не будем работать на кулаков, мы, напротив, уничтожим кулаков как класс. И вообще, если вы пойдете за мной, жить станет лучше и веселей.

* Здесь нет ошибки: И. И. Бухарин и в самом деле прошел странный зигзагообразный путь от крайне левых позиций к крайне правым (в рамках русского большевизма), а потом снова к крайне левым (с 1928 года). Он колебался, так сказать, вместе с партией, но всегда занимал в ней крайние позиции. Увы, участь его была столь же трагична, что и у настоящих оппозиционеров.

Если сегодня ученым не всегда удается разобраться во всех перипетиях идейно-политической борьбы конца 20-х — начала 30-х годов, то крестьянину тех лет это было трудно сделать вдвойне. Ведь все крупные деятели большевистской партии выступали "за народ" и "за социализм", но один из них всегда как-то оказывался правильным борцом за справедливость, а другие — сходили со сцены с клеймом врагов. Этот-то внешний политический результат и сбивал с толку основную часть населения страны — среднее крестьянство. И хотя неизвестно, куда он приведет, но ему, "вождю", хотелось вверить свою судьбу, а вместе с ней и заботу о стабильности государства и народного хозяйства.

* Вспомним замечательный образ Григория Мелехова из шолоховского "Тихого Дона" (хотя я не уверен, что современные студенты читают толстые романы), который в метаниях между различными социально-политическими силами революционной поры так и не обрел самого себя, оставшись на распутье ни с чем.

Шестидесятилетнее господство сталинизма без социальной базы — это теоретический абсурд. Сталинизм опирался на двоякого рода социальные силы.

Левая антибуржуазная и антикулацкая демагогия привлекала бедняцкую часть деревни и люмпенпролетарские слои. Не следует забывать, что в силу неразвитости промышленности, разоряющиеся крестьяне отнюдь не всегда становились пролетариями, они пополняли ряды деклассированных элементов города и деревни. Эти "генералы песчаных карьеров" имели не производительную, а потребительную идеологию, а сталинская пропаганда давала им надежду на лучшее будущее по крайней мере за счет нэпманов и "кулаков".
Среднее крестьянство в своей основной массе надеялось на "вождя", как раньше надеялось на царя, надеялось, что он поможет им отбиться от крайностей внутридеревенской борьбы. К тому же Сталин обещает вроде бы неплохие перспективы: жить артелью, чуть ли не общиной, хозяйствовать самостоятельно, выполняя лишь определенные налоговые обязательства перед государством. Государство обещает помощь в виде машино-тракторных станций, семян, агротехнического и зооветеринарного обслуживания, кредитов. Бедняки войдут в колхоз и не будут больше враждовать, кулаков экспроприируют и вышлют — чем не жизнь! Перспективы были радужными: всем хотелось жить без борьбы, под заботливым крылышком государства, в стороне от крайностей конкуренции и классовых схваток.

Кто же знал, что все эти программные установки периода колхозизации обернутся такими бедствиями, которые не могли иметь место даже во время войн. Вряд ли кто из крестьянской массы обратил внимание на тот угрожающий факт, что в 1925 году, когда в деревне, казалось бы, раскрепостились нэпманские силы, руководство в полный голос заговорило о необходимости ускоренной индустриализации страны. И тут же на практике встал вопрос о накоплениях. Пока троцкисты спорили с бухаринцами о том, где взять средства для инвестиций, Сталин прислушивался и ждал. Когда же он понял, что авторитет его укрепился, а в народе появилась вера в его непогрешимость, он принял решение: единственным поставщиком накоплений и рабочей силы для промышленности может быть только крестьянство. Стране нужна крупная индустрия и оборона, а раз так, то абстрактные гуманистические цели социализма могут подождать. Впрочем, даже в теоретических работах о гуманизме социалистического строя Сталин писал с явной неохотой. Не в этом он видел основную цель своей деятельности.

Сталинизм победил. Оппозиционные силы, стравленные Сталиным друг с другом, не смогли оказать сопротивления. Власть безропотно была отдана Сталину, а он ее, не сомневаясь, взял.

Политика ускоренного продвижения по пути строительства "нового общества" стала преобладать. Проблема темпа индустриального развития приняла фетишистские формы. Благодаря невероятным усилиям народа были достигнуты действительно уникальные результаты. Темп был взвинчен такой, о котором в свое время не мечтал даже ярый сторонник "ускорения" Л. Д. Троцкий. Сравним темпы роста промышленности по предложению троцкистов и реальные темпы "по Сталину*.

Таблица 16.
Капитальные вложения и среднегодовые темпы роста промышленности по прогнозам Троцкого и фактические ("по Сталину")

Только за годы первой пятилетки (1928/29—1932/33) было введено 1500 новых промышленных предприятий. Объем продукции вырос в 3 раза, удельный вес промышленности в ВВП достиг 71 %. Была достигнута технико-экономическая независимость страны, создано собственное машиностроение. Доля производства средств производства в промышленности достигла 51 %. В колхозах было сосредоточено 61 % крестьянских хозяйств, 76 % всех посевов. Было создано почти 2,5 тысячи МТС с 150 тысячами тракторов. За пять лет учебными заведениями страны были подготовлены 170 тысяч специалистов с высшим образованием и 300 тысяч — со средним.

* По материалам: Ильин В. В., Панарин А. С., Ахиезер А. С. Реформы и контрреформы в России.— М.: Изд-во МГУ, 1996.— С. 119—120.

Не менее впечатляющими были итоги второй пятилетки. Построено 4500 новых предприятий промышленности. Рост промышленной продукции — в 2 раза. Удельный вес промышленности в ВНП — 77 %. Доля тяжелой промышленности увеличилась до 58 %. В колхозах — 93 % крестьян и 99 % посевных площадей.

За две пятилетки созданы новые для России отрасли, оснащенные довольно современной для того времени техникой,— автомобилестроительная, тракторная, нефтехимическая, авиационная.

Вот бы остановиться на этом месте, показав замечательные преимущества государственного социализма, да еще напомнив, что западный мир в этот период был поражен "великой депрессией" 1929—1933 годов. Но мы уже говорили, что экономист не может рассматривать абсолютные результаты без соотнесения их с затратами. За счет чего были достигнуты такие уникальные темпы? Как они отразились на жизни рядовых граждан и общества?

Первый советский автомобиль

Отвечая на эти вопросы, невольно вспоминаешь итоги великих преобразований Петра I и не менее великих его предшественников. Приведу лишь несколько фактов в хронологической последовательности.

В 1927 году рабочих крупной промышленности во всем СССР было 2,3 млн. человек, а административный аппарат насчитывал 2 млн. человек, на содержание которого затрачивалось 2 млрд. рублей.
В первом же году первой пятилетки введена карточная система распределения хлеба, просуществовавшая до января 1935 года.
В июне 1929 года узаконена обязательность продажи государству "хлебных излишков " зажиточными крестьянами. У "кулаков " экспроприировано 3,5 млн. тонн зерна вопреки ранее данным гарантиям свободы продажи хлеба.
В 1930—1931 годах выдворено на поселение в неосвоенные районы 381 тысяча крестьянских семей (около 1,8 млн. человек), еще больше крестьян подверглись переселению в границах административных районов без высылки (в свое время Иван Грозный так искоренял новгородские вольности, теперь "искоренялась " вольность крестьянская и производился земельный передел в масштабах всей страны!).
К концу 1930 года 40 % капитальных вложений заморожено в незавершенном строительстве.
Детская смертность в 1935—1939 годах превысила 20 %.
В 1931—1933 годах в стране разразился очередной голод. В тот же период экспортировано 70 млн. пудов зерна.
В 1931 году учреждается ГУЛАГ — главное управление лагерей.
В 1932 году принят закон, наказывающий длительными сроками лагерей или расстрелом за хищение колхозной собственности (закон о "пяти колосках").
В 1932 году введена единая паспортная система с обязательной пропиской граждан.
В январе 1933 года принята директива, запрещающая выезд крестьян из голодающих районов*.
В декабре 1939 года принято постановление "О мероприятиях по улучшению трудовой дисциплины ", предполагающее увольнение с передачей дела в суд за 20 минут опоздания на работу. Запрещены увольнения и переходы с одного места работы на другое по инициативе самих работников. Чем не приписные XVIII века!
В июне 1940 года принят указ о 8-часовом рабочем дне при семидневной рабочей неделе. Уход с работы и несоблюдение стандартов качества стали приравниваться к вредительству.

Такого рода примеров можно найти множество. Страна приобретала мощь — люди превращались в "винтики" огромной бюрократической машины. Промышленность бурно росла — люди испытывали постоянный дефицит товаров первой необходимости. Страна оснащалась новейшим вооружением — люди дрожали от возможного увольнения из-за пустяка с последующими репрессиями.

Люди, как всегда, жили и трудились ради государства. Государство многое давало людям: образование, здравоохранение, пенсии**. Но и держало их в постоянном подчинении и страхе. Древняя система государственного патернализма восторжествовала. Но сказать, что граждане сильно сопротивлялись, тоже нельзя. Государственный патернализм комфортен.

В результате интенсивных преобразований экономики в 1928—1940 годах в стране был создан мощный промышленный потенциал, сделаны значительные шаги в сторону индустриальной цивилизации***. Но социально-экономическая форма не соответствовала содержанию. Капитализм был разрушен, но социализм в его классической модели не был создан. Ведь классическая модель предполагает три важнейших компонента социализма:

высокий уровень благосостояния населения;
высокую степень демократизма в гражданском обществе;
высокий гуманизм отношении между людьми.

В развитой форме ничего этого в России не было.

* На отчетном собрании в Яблоненском сельсовете Гремяченского района Воронежской области в октябре 1936 г. выступила колхозница с требованием заменить записанное в Конституции "Кто не работает, тот не ест" словами "Кто работает, тот должен есть".- Попов В. Хлеб под большевиками//Новый мир, 1997.— №8-С.181
** Но далеко не всем! Пенсионная система не охватывала крестьян, "гвардия Октября", заслужившая повышенную пенсию, оказалась в лагерях или была расстреляна. Крестьяне формально были колхозными, а не государственными. Паспорта крестьянам тоже практически не выдавались. Так что принадлежность к государству сама была привилегией. Чем не опричнина и земщина, только XX века!
*** И в 1940 году население нашей страны оставалось преимущественно сельским, 67,5 % населения жило в деревне. Лишь в 1961 году население городов и деревень примерно сравнялось.— Народное хозяйство СССР. 1922—1972 гг.— М.:
Статистика, 1972.— С. 9; Народное хозяйство СССР за 70 лет.— М.: Финансы и статистика, 1987.— С. 373.

Усеченная "модель социализма" во второй половине 30-х годов была объявлена подлинным социализмом, что нашло свое отражение в Конституции СССР 1936 года. И вообще, раз "вождь" сказал, что это социализм, значит так тому и быть.

На двадцатом году Советской власти трудящиеся, особенно рабочие, все еще жили надеждами на будущее. Когда же грянула Великая Отечественная война, все другие интересы, кроме единственного интереса — спасения Родины, отодвинулись на второй план. Опыт первых пятилеток — мгновенной мобилизации ресурсов в нужное время и в нужном месте — помог во время войны. Страна и народ выдержали трагический экзамен. И вместе со страной этот экзамен выдержал строй, который был в ней создан.

Демагогия по поводу того, что наши воины защищали Родину, а не строй ничего не объясняет. В таком случае "чувство родины" умаляется до уровня инстинктов. Пусть этот строй не был подлинным социализмом (назовем его мягче — советским вариантом социализма, государственным социализмом), но он устраивал граждан нашей страны, и именно его народ защитил в схватке с фашизмом.

Пирамиды хозяйствования

Сложившуюся в СССР (следовательно, и в России) систему централизованного государственно-административного хозяйствования очень соблазнительно нарисовать в виде пирамиды "феодалоподобного" типа. В ее вершине находится "верховный правитель", воля которого административно передается чиновничье-служилой бюрократии, к "условным держателям" хозяйственной власти, которые, независимо от трудящихся и вопреки их воле и интересам, принимают выгодные только для себя административные решения, принудительно навязываемые обществу.

Но такое пирамидальное построение системы неверно отражает реалии российской экономики в 30—80-х годах*. Рассмотрим две модели субординированного хозяйствования (табл.17). Модель 1 отражает ту картину, которую хотели создать руководители советского государства. Модель 2, судя по всему, более реалистично отражает то, что действительно получилось в практике макроэкономического хозяйствования.

Предположим, что вся система хозяйствования имеет трехслойную структуру (в реальной жизни слоев было гораздо больше). Верхний слой — это сфера стратегического хозяйствования. В модели 1 она занимает небольшую по объему верхушку пирамиды. Здесь решаются немногие, но стратегической значимости макроэкономические долговременные задачи. Соответственно, хозяйствующих и управляющих лиц здесь немного. Но эти люди — суперпрофессионалы, хозяйственная элита, облеченная огромной властью, но и огромной ответственностью. Это люди, понимающие, что каждое правильное хозяйственное решение сразу же отразится благими последствиями на всем обществе, а каждая ошибка чревата общественными несчастьями. В условиях демократического правового государства за ошибки отвечает тот, кто их совершает, поэтому в сферу стратегического хозяйствования попадают не просто квалифицированные, но и очень мужественные люди (Напомню, что речь идет о желательной, а не реально существовавшей модели.)

Таблица 17. Модели субординированного хозяйствования

Модель 1 Модель 2

* Добавлю только, что в самой пирамидальности нет ничего плохого, если существует необходимость различать страты хозяйствования на макроуровне.

Средний слой — это сфера тактического хозяйствования. Здесь больше управленческих и хозяйственных функций, соответственно и больше хозяйствующих субъектов. Здесь принимаются среднесрочные решения отраслевого или локально-территориального уровня. Сфера воздействия субъектов достаточно широка, но уже, чем на верхнем уровне. Их решения отражаются на всем народном хозяйстве, но не непосредственно, а опосредовано, через отрасль или территорию.

Наконец, третий слой, занимающий нижний этаж у основания пирамиды,— это сфера оперативного хозяйствования* на уровне первичных ячеек. Здесь огромная армия хозяйствующих субъектов, но с ограниченными функциями. Здесь больше свободы для альтернативных решений. Ошибки отражаются непосредственно лишь на судьбе отдельного предприятия, затрагивая макроэкономику зачастую в виде слабых возмущений, если, конечно, отдельное предприятие не является монополистом в производстве того или иного продукта. В этой сфере гораздо больше возможностей самоуправления, хозяйственного расчета, самостоятельности горизонтальных связей, инициативного решения многообразных технико-технологических, ассортиментных, номенклатурных вопросов, коллективно-групповых социальных проблем.

В желательном варианте каждый субъект хозяйствования делает свое дело, сознательно манипулируя своим объектом присущими этой сфере инструментами и методами. Каждое нижестоящее хозяйствующее звено, с одной стороны, приобретает большую свободу действий, ибо чем ниже оно расположено в многослойной пирамиде, тем меньше степень риска от неверных решений его субъекта, а с другой стороны — эта свобода ограничена необходимостью реализовать стратегические и тактические цели, поставленные "сверху". Чем выше хозяйственное звено, тем рискованнее для всего общества его решения, тем осмотрительнее должен быть субъект, тем меньше свободы альтернативных решений, с одной стороны, ибо решения не могут не учитывать все многообразие общественных интересов, и в то же время тем независимее, а следовательно, ответственнее, должны быть эти решения, с другой стороны.

Таковой рисовалась противоречивая, но оптимальная пирамида хозяйствования в ее желательном варианте.

Теперь взглянем на реально существовавшую пирамиду, изображенную в модели 2. Она оказывается перевернутой вниз головой и стоящей на весьма шатком острие. Исторически сложилось так, что верхние эшелоны хозяйственной власти все более и более сосредоточивали в своих руках не только стратегические, но и тактические и даже оперативные решения. Известны примеры совсем недавнего прошлого, когда на высших ступенях политического и экономического руководства нашей страны принимались решения даже по ассортиментным вопросам*.

* Если у вас возникла ассоциация с военной терминологией, то она не может быть аналогичной. Для военных субординация понятий стратегия, тактика и оперативное искусство несколько иная.

Разберемся в причинах, приведших к формированию жестко централизованной и бюрократизированной системы хозяйствования в нашей стране.

Это все тот же крестьянский фон, на котором формировались органы пролетарской хозяйственной власти. Крестьяне с их микроэкономическим мышлением всегда были достаточно индифферентны к проблемам макроэкономического свойства, если они не касались их непосредственно. Здесь опять-таки не нужно морализировать, а следует просто констатировать факт, подчеркнуть лишь объективную сторону положения мелких хозяев.
В нашей стране исторически складывалось слишком много экстремальных ситуаций, требовавших мгновенной мобилизации ограниченных ресурсов для решения чрезвычайных задач. Это и порождало сверхцентрализацию решений.
Свою роль сыграло то обстоятельство, что в нашей стране слишком узок был слой инженерно-технической и управленческой интеллигенции. В это трудно поверить, но еще к началу третьей пятилетки в промышленности работало всего 24,2 тысячи инженеров и техников со специальным образованием, что составляло 0,9 % к общему числу работающих**. Понятно, что лучшие инженерные и управленческие кадры в условиях развернувшейся индустриализации вынужденно сосредоточивались в центральных наркоматах и ведомствах. На местах действовал институт выдвиженцев из рабочих и партийных функционеров. Это были мужественные люди, преданные делу социальные новаторы, но для управления крупным индустриальным производством этого было мало. Естественно, что руководители предприятий и строек и работники центральных аппаратов управления поддерживали друг с другом постоянную оперативную связь. Центр контролировал каж дый шаг новоявленных управленцев, которые, в свою очередь, не рисковали принимать самостоятельных технико-технологических и экономических решений. В результате централизация еще более усугублялась, приобретала непробиваемую инерционность. К тому же физическое уничтожение части лучших научно-технических сил в годы репрессий сделало невозможной какую-либо иную ситуацию.
Жесткая централизация была освящена идеологически: среди руководителей большевистской партии и государства долгое время оставалось господствующим представление о социалистической экономике как о единой фабрике, управляемой из единого центра. Идеи хозрасчета и коммерческой самостоятельности, намерения развивать кооперативную собственность в Советской России, к которым пришел В. И. Ленин в последние годы жизни, так и не были реализованы.

* В 80-е годы в бытность Н. И. Рыжкова премьер-министром СССР, по телевидению раз в неделю показывали заседания Совета Министров. Интереснейшее было зрелище, особенно когда, например, высший стратегический орган управления страной вполне серьезно, с дебатами, решал вопрос о вывозе помидоров из Узбекистана в связи с нехваткой тарной дощечки (это не шутка!).
** История социалистической экономики СССР. — М.: Наука, 1977.— Т.З.— С. 132. Для сравнения: в 1989 году в промышленности было занято 36414 тыс. человек. Из них специалистов с высшим и средним специальным образованием — 9571,4 тыс. (26,3%). Персонал управления в промышленности (1988) составлял 11,7 % занятых. - Народное хозяйство СССР в 1989г.- С. 48, 51, 61.

Раз сформировавшись, сверхцентрализация оказалась весьма инерционной и каменеющей системой. В результате появилось несколько крайне нежелательных следствий, с наибольшей полнотой выявившихся еще в середине 70-х годов:

сосредоточив в своих руках массу неадекватных хозяйственных функций, верхние эшелоны власти количественно разбухли, а качественно оказались малоэффективны, неповоротливы и бюрократизированы;
решая текущие тактические и оперативные задачи, верхние субъекты и органы хозяйствования не успевали заниматься делами стратегическими и деквалифицировались;
на тактическом и оперативном уровнях появились значительные "управленческие пустоты ", когда хозяйствующие субъекты формально существовали, а реальных хозяйственных функций у них не оказывалось;
теряя сначала функции, потом квалификацию, а следом и желание самостоятельно и рискованно хозяйствовать, субъекты нижних этажей хозяйствования стали небескорыстно делегировать ответственность все выше по пирамидальным слоям, сохраняя за собой лишь внешнюю атрибутику власти с соответствующими доходами и привилегиями;
пирамида хозяйствования оказалась весьма неэффективной, ибо зыбкость точки опоры требовала не столько действий, сколько балансирования и беспрестанных поисков подпорок.

Взглянем еще раз на модель 2. Чтобы она стояла более 60 лет, ее должны были поддерживать мощные политические, идеологические и репрессивные подпорки (которые при этом назывались правоохранительными органами). Когда в середине 80-х годов, не справившись с махиной надвигающихся проблем, сами центральные власти страны стали демонтировать одно за другим сначала идеологические, потом политические, и, наконец, репрессивные подпорки, "пирамидальная экономика" не легла спокойно на бок, чтобы в будущем встать на "законное" основание, не стала перестраиваться, не показала своей способности к действительному реформированию. Она просто рухнула.

Подумаем вместе!

Эволюцию большевистских взглядов на социалистическую экономику интересно проследить на примере творчества Н. И. Бухарина. Попробуйте написать реферат на эту тему, обязательно используя его произведения "Экономика переходного периода" (1920), "О новой экономической политике и наших задачах" и "Текущий момент и основы нашей политики" (1925), "Записки экономиста" (1928), "К вопросу о закономерностях переходного периода" (1928), "Этюды" (1932).
Мы выяснили, что социалистическая экономика в Советской России не соответствовала модели К. Маркса. А можно ли было завершить социалистическое строительство в России, если бы большевистские лидеры взяли за основу дух и букву Марксова учения?
История знает попытку построить социализм на основе групповой собственности трудящихся и рыночной экономики. Такого рода попытка была осуществлена в послевоенной Югославии. Но и этот "рыночный социализм" тоже распался. Как вы думаете, почему?
Если бы социалистический эксперимент сегодня был повторен, нашлись бы в России такие силы, которые рискнули на новую деструкцию по отношению к рыночной экономике?

Приложение 6

Хронологический обзор
Индустриальная цивилизация 1917-1998 гг.

Содержание

Дальше