Глава седьмая. Процесс "созидательного разрушения"
Часть вторая. Может ли капитализм выжить?
Теории монополистической и олигополистической
конкуренции в их доступном варианте могут быть использованы двумя группами
оппонентов капитализма. Одни могут утверждать, что капитализм никогда не
благоприятствовал максимизации производства и экономический рост происходил
вопреки постоянному саботажу со стороны буржуазии. Сторонникам этой точки зрения
придется доказать, что наблюдавшиеся темпы экономического роста вызваны
некоторой последовательностью благоприятных обстоятельств, не связанных с
механизмом частного предпринимательства и достаточно сильных, чтобы победить
сопротивление буржуазии.
Этот вопрос мы подробно обсудим в гл. IX. Но
приверженцы данного подхода имеют одно преимущество. В отличие от них
представителям второй точки зрения надо объяснить, как капиталистическая
действительность, которая вначале благоприятствовала максимальному или, по
крайней мере, заметному росту производства, в дальнейшем под влиянием
монополистических структур, убивающих конкуренцию, начала действовать в
обратном направлении.
Для этого, Во-первых, требуется придумать
воображаемый золотой век совершенной конкуренции, который в определенный момент
превратился в монополистический век, хотя очевидно, что совершенная конкуренция
всегда была всего лишь абстракцией.
Во-вторых, следует учесть, что темпы прироста
производства вовсе не сократились после 90х годов прошлого века, начиная с
которых мы можем отметить преобладание крупнейших концернов (во всяком случае, в
обрабатывающей промышленности): никакого "перелома" в поведении показателей
производства не отмечено. Самое же важное состоит в том, что современный
уровень жизни масс сложился именно в эпоху сравнительно бесконтрольного
господства "большого бизнеса". Если мы составим список предметов, покупка
которых входит в потребительский бюджет современного рабочего, и проследим, как
изменялись их цены начиная с 1899 г., но не в деньгах, а в часах оплаченного
рабочего времени т.е. индекс в деньгах, деленный на индекс почасовой заработной
платы за соответствующие годы, мы будем поражены ростом материального
благосостояния рабочих, который, если учесть еще и повышение качества товаров,
не только не уступал, но превосходил все предыдущие показатели. Если бы мы,
экономисты, меньше предавались догадкам и больше смотрели на факты, мы сразу же
усомнились бы в достоинствах теории, которая предсказывала совершенно
противоположные результаты. Но это еще не все. Как только мы посмотрим на
показатели производства отдельных товаров, то выяснится, что наибольшего
прогресса добились не фирмы, работающие в условиях сравнительно свободной
конкуренции, а именно крупные концерны, которые к тому же способствовали
прогрессу в конкурентном секторе (как, например, крупные производители
сельскохозяйственной техники). В конце концов в наши души закрадывается ужасное
подозрение: видимо, большой бизнес в гораздо большей степени способствовал
повышению, чем снижению, уровня жизни.
Таким образом, выводы, к которым мы пришли в
конце предыдущей главы, оказались на поверку неправильными. Однако они следуют
из наблюдений и теорем, которые почти безупречны [Именно почти. В частности,
теория несовершенной конкуренции не может объяснить многочисленные и очень
важные случаи, в которых даже на уровне статического анализа модели
несовершенной и совершенной конкуренции показывают приблизительно одинаковые
результаты (объемы производства). В других случаях такого совпадения не
наблюдается, но несовершенная конкуренция, хотя и приводит к меньшему объему
производства, в то же время производит некоторую компенсацию, которая не
учитывается в индексе промышленного производства, но вносит свой вклад в то, что
этот индекс в конечном счете призван измерять. Это, например, случаи, в которых
фирма защищает свой рынок, создавая себе высокую репутацию как поставщика
высококачественных товаров или услуг. Но чтобы упростить изложение, мы не будем
останавливаться на слабых местах самой теории.]. Дело в том, что экономисты
и популяризаторы увидели какой-то аспект действительности. Они по большей части
увидели его в правильном свете и сделали из этого формально правильные
заключения. Но из такого фрагментарного анализа нельзя сделать никаких выводов о
капиталистической действительности в целом. Если же мы сделаем такие выводы, то
угадать можем только случайно. Такие попытки предпринимались, но счастливого
случая так и не произошло.
Важно понять, что, говоря о капитализме, мы имеем
дело с эволюционным процессом. Кажется странным, что Кто-то может не замечать
столь очевидного факта, важность которого давно уже подчеркивал Карл Маркс.
Однако фрагментарный анализ, из которого мы черпаем большую часть наших выводов
о функционировании современного капитализма, упорно его игнорирует.
Поясним сказанное и посмотрим, какое значение это
имеет с точки зрения нашей проблемы.
Капитализм по самой своей сути это форма или
метод экономических изменений, он никогда не бывает и не может быть
стационарным состоянием. Эволюционный характер капиталистического процесса
объясняется не только тем, что экономическая жизнь протекает в социальной и
природной среде, которая изменяется и меняет тем самым параметры, при которых
совершаются экономические действия. Этот факт очень важен, и эти изменения
(войны, революции и т.д.) часто влияют на перемены в экономике, но не являются
первоисточниками этих перемен. То же самое можно сказать и о квазиавтоматическом
росте населения и капитала, и о причудах монетарной политики. Основной импульс,
который приводит капиталистический механизм в движение и поддерживает его на
ходу, исходит от новых потребительских благ, новых методов производства и
транспортировки товаров, новых рынков и новых форм экономической организации,
которые создают капиталистические предприятия.
В
предыдущей главе мы видели, что уровень жизни рабочего с 1760 но 1940 г.
изменился в первую очередь не количественно, а качественно. Аналогична история
развития сельского хозяйства. Начиная с первых попыток рационализировать
севооборот, применить плуг и удобрения и кончая сегодняшними механизированными
фермами, имеющими прочные связи с элеваторами и железными дорогами, это история
революций. То же самое можно сказать и об истории черной металлургии от печей,
работавших на древесном угле, до наших современных печей, об истории энергетики
от водяного колеса до современных электростанций, об истории транспорта от
почтовой кареты до самолета. Открытие новых рынков, внутренних и внешних, и
развитие экономической организации от ремесленной мастерской и фабрики до таких
концернов, как "Ю.С.Стил", иллюстрируют все тот же процесс экономической
мутации, если можно употребить здесь биологический термин, который непрерывно
революционизирует [Строго говоря, эти революции происходят не непрерывно, а
дискретно и отделяются друг от друга фазами относительного спокойствия. Но весь
процесс в целом действительно непрерывен, т.е. в каждый данный момент происходит
или революция, или усвоение ее результатов. Обе эти фазы, вместе взятые,
образуют так называемый экономический цикл.] экономическую структуру
изнутри, разрушая старую структуру и создавая новую. Этот процесс
"созидательного разрушения" является самой сущностью капитализма, в его рамках
приходится существовать каждому капиталистическому концерну. Данный факт имеет
двоякое отношение к нашей проблеме.
Во-первых, поскольку мы имеем дело с процессом,
каждый элемент которого требует значительного времени для того, чтобы определить
его основные черты и окончательные последствия, бессмысленно оценивать
результаты этого процесса на данный момент времени: мы должны делать это за
период, состоящий из веков или десятилетий. Любая система не только
экономическая, полностью использующая все свои возможности для получения
наилучшего результата в каждый данный момент времени, может в долгосрочном
аспекте уступить системе, которая не делает этого никогда, поскольку
краткосрочные преимущества могут обернуться долгосрочными слабостями.
Во-вторых, поскольку мы имеем дело с процессом
органическим, то анализ того, что происходит в отдельном концерне или отрасли,
может прояснить, как работают отдельные детали всего механизма, но не более
того. Поведение того или иного предприятия следует оценивать только па фоне
общего процесса, в контексте порожденной им ситуации. Необходимо выяснить его
роль в постоянном потоке "созидательного разрушения", невозможно понять его вне
этого потока или на основе гипотезы о неподвижности мира.
Однако именно из этой гипотезы исходят
современные экономисты, которые, исследуя, к примеру, ситуацию в
олигополистической отрасли (т.е. отрасли, состоящей из нескольких крупных фирм),
видят только хорошо известные меры и контрмеры, неизбежно ведущие к высоким
ценам и ограничению производства. Они берут текущие величины параметров без
учета прошлого и будущего и полагают, что они все поняли, если смогли объяснить
поведение этих фирм с помощью принципа максимизации прибыли в данный момент. В
работах теоретиков и докладах правительственных комиссий поведение таких фирм
практически никогда не рассматривается как результат прошлого и как попытка
справиться с ситуацией, которая быстро меняется, попытка фирм устоять, когда
почва уходит у них из-под ног.
Иными словами, обычно проблему видят в том, как
капитализм функционирует в рамках существующих структур, тогда как
действительная проблема в данном случае состоит в том, как он создаст и
разрушает эти структуры.
Пока исследователь не признает этого, его работа
бессмысленна. Но как только он это признает, его взгляд на капиталистическую
практику и ее социальные результаты претерпевает существенное изменение
[Следует отметить, что изменению подвергается только наша оценка экономической
эффективности капитализма, а не наше отношение к нему с точки зрения морали.
Моральное одобрение или осуждение совершенно независимо от нашей оценки
социальной (и любой другой) результативности системы, если только подобно
утилитаристам мы не отождествим их по определению.].
Прежде всего надо пересмотреть традиционную
концепцию конкуренции. Сейчас экономисты начинают признавать не только ценовую
конкуренцию, но и конкуренцию политики сбыта. Как только это происходит, ценовой
параметр теряет свое доминирующее положение в экономической теории. Однако до
сих пор в центре внимания экономистов все еще находится конкуренция,
протекающая в рамках неизменных условий, в частности неизменных методов
производства и организационных форм. Но вопреки учебникам в капиталистической
действительности преобладающее значение имеет другая конкуренция, основанная на
открытии нового товара, новой технологии, нового источника сырья, нового типа
организации (например, крупнейших фирм). Эта конкуренция обеспечивает
решительное сокращение затрат или повышение качества, она угрожает существующим
фирмам не незначительным сокращением прибылей и выпуска, а полным банкротством.
По своим последствиям такая конкуренция относится
к традиционной как бомбардировка к взламыванию двери. В этих условиях степень
развития традиционной конкуренции не так уж важна: мощный механизм,
обеспечивающий прирост производства и снижение цен, все равно имеет иную
природу.
Едва ли необходимо упоминать о том, что
конкуренция, о которой мы сейчас ведем речь, оказывает влияние не только тогда,
когда она уже есть, но и тогда, когда она является всего лишь потенциальной
угрозой. Можно сказать, что она дисциплинирует еще до своего наступления.
Бизнесмен ощущает себя в конкурентной ситуации даже тогда, когда он является
полным монополистом в своей отрасли или когда правительственные эксперты не
обнаруживают действенной конкуренции между ним и другими фирмами в его отрасли
или смежных областях и делают вывод о том, что он ссылается на наличие
конкурентов только для отвода глаз. Во многих случаях, хотя и не всегда, такая
ситуация в конце концов порождает поведение очень близкое к тому, которое
соответствует модели совершенной конкуренции.
Многие теоретики придерживаются противоположной
точки зрения, которую легче всего проиллюстрировать на таком примере.
Предположим, несколько розничных торговцев, действующих в одном районе,
стремятся улучшить свои позиции, повышая качество обслуживания или создавая
"дружескую атмосферу", но избегают ценовой конкуренции и торгуют по старинке,
как принято в здешних местах. Если на этот рынок приходят новые торговцы,
состояние квазиравновесия нарушается, но это вовсе не идет на пользу
покупателям. Экономическое пространство для каждого из магазинов сокращается,
их владельцам становится трудно свести концы с концами и они пытаются выйти из
положения, повысив цены но тайному соглашению. Это еще более сократит их
продажи и т.д. В итоге рост потенциального предложения будет сопровождаться
ростом цен и падением продаж, а не наоборот.
Такие случаи действительно встречаются и с ними
стоит разобраться. Но на практике они встречаются в секторах, наименее типичных
для капиталистической экономики [Ср. также теорему, которая часто фигурирует
в теории несовершенной конкуренции: теорему о том, что в условиях несовершенной
конкуренции производственные и торговые фирмы имеют иррационально малые размеры.
Поскольку в то же время предполагается, что несовершенная конкуренция является
наиболее характерным признаком современной экономики, нам остается только
удивляться тому, каким видят мир экономисты. Очевидно, они имеют дело с миром,
состоящим целиком из исключений.]. Кроме того, они преходящи по самой своей
природе. В нашем примере с розничной торговлей настоящая, ощутимая конкуренция
возникает не от появления новых магазинов того же типа, а со стороны
универмагов, сетей магазинов, торгующих но почте, и супермаркетов, которые рано
или поздно разрушают старую отраслевую структуру [Однако угроза их вторжения
не окажет на мелких лавочников обычного дисциплинирующего воздействия: их сильно
ограничивает заданный уровень издержек. Как бы умело они ни вели свое хозяйство,
они не смогут бороться с конкурентами, которые могут себе позволить продавать
товар по цене, не превышающей закупочную цену мелких магазинов.].
Теория, игнорирующая этот существенный аспект конкуренции, тем самым упускает
из виду все, что в ней есть собственно капиталистического. Даже если она не
противоречит логике и фактам, она похожа на постановку "Гамлета" без принца
датского.