Зов мечты и груз Истории

Рейнская модель в какой-то мере жестче неоамериканской. Социальное продвижение здесь медленнее, индивидуальный успех — не так блестящ. Но является ли это недостатком или преимуществом?
Америка была и остается страной мечты. Поклажа иммигрантов, приезжающих со всего света и высаживающихся на Эллис Айланд, преддверии американского эльдорадо, состояла в основном из грез (и бед). Мечты о новой жизни, о свободе и счастье, яростная воля к достижению успеха — неотъемлемая часть американской мечты. Сегодня каждый американец числит среди своих предков иммигранта, прибывшего из Ирландии, Польши или Италии, познавшего трудности, нищету и тяжелый труд, из которых он с успехом вырвался.
Америка не только страна мечты, она также страна «человека, всем обязанного самому себе» (self-made man), для которого теоретически никакой успех не является недоступным. Как каждый наполеоновский солдат носил маршальский жезл в своей солдатской сумке, так каждый американец может надеяться найти в конце пути свой первый «миллион долларов» или даже войти однажды в Белый дом. Одним словом, социальная подвижность в США не только сильнее, чем где-либо, но сама происходит из мифа, лежащего в основе истории Америки.
Американское общество, состоящее из последовательно прибывающих эмигрантов, в основе своей демократическое. Европейские или японские аристократические ценности здесь не котируются или котируются невысоко. Здесь не существует веками сложившегося устойчивого деления общества на слои, передающегося из поколения в поколение. К числу этнической аристократии относятся белые протестанты англосаксонского происхождения (WASP — White Anglo-Saxon Protestants), которые пользуются определенными преимуществами. Но они постепенно ослабевают, и другие категории эмигрантов (ирландцы, евреи, итальянцы, поляки, венгры или испаноязычные) постепенно догнали или догоняют ан-глосаксов. Однако этот принцип плавильного котла (melting pot), в котором выплавилась Америка, имеет свои пределы, он уже относится к прошлому (см. гл. 2), и все же способность американского общества к абсорбции и интеграции остается бесконечно выше, чем в рейнских странах (включая и Японию).
Социальной мобильности благоприятствует возможность быстрого обогащения, свойственная Америке. С этой точки зрения главенствующая роль денег является преимуществом. Будучи основным эталоном ценностей, они представляют социальный критерий, грубый, но простой и действенный. Мелкий торговец гамбургерами может стать еще одним Рокфеллером... Баснословные состояния, нажитые благодаря спекуляции в восьмидесятые годы, соответствовали во многих случаях рекордной социальной мобильности!
В Германии, как и в Японии, где демографический рост идет по нисходящей, иммиграционная политика потерпела неудачу. В федеральной Германии иностранцы составляют 7.6% населения (4.6 миллиона человек), но они не ассимилировались. Об этом говорит сам язык: работников-иммигрантов называют Gastarbeiter — приглашенными работниками. Турки, составляющие значительное меньшинство, 1.5 миллиона, создали своим присутствием неразрешимые проблемы. К тому же смешанные браки, являющиеся показателем интеграции, очень редки в Германии. Историк и демограф Эммануэль Тодд подчеркивает эту особую сопротивляемость немецкого общества любой идее интеграции: «Юридические и социальные механизмы приводят к созданию на немецкой земле класса иностранцев, что является современным аналогом статусов прежнего режима... Если кодекс национальности и нравы в Германии не изменятся, то страна вновь обретет свою структуру традиционного порядка. Процесс сглаживания различий в немецком обществе, смешения классов, мучительно осуществляемый во время Второй мировой войны, не продлится и нескольких десятилетий» (U Invention de VEurope. Ed. de Seuil. 1990).
Добавим, что настроения ксенофобии усиливаются среди крайне правых в Германии и что приток беженцев в Восточную Германию (особенно из Польши) усилил напряженность в обществе.
В Японии иммигранты, прибывшие из соседних азиатских стран (Южной Кореи, Филиппин, Китая), занимают самое низкое положение. В Швейцарии эмиграция всегда строго контролировалась, несмотря на то что число эмигрантов составляет 1.5 миллиона при коренном населении в 6.5 миллионов. Швейцария строго ограничивает возможности иммигрантов закрепиться в стране, не колеблясь отправляет их домой и содержит большое количество пограничных постов. Даже Швеция, где иммигранты немногочисленны, не смогла решить связанные с иммиграцией проблемы.
Великобритания занимает промежуточное положение. Очень открытая вначале, она проводит политику индивидуализма, которая разрешает смешанные, довольно многочисленные, браки и проживание на ее территории значительных групп африканского, антильского, пакистанского или индийского происхождения, члены которых имеют британское гражданство. В отличие от Германии Великобритания охотно предоставляет возможность натурализации. Эммануэль Тодд замечает также: «Кажется, что в Великобритании мы присутствуем в большей мере, чем во Франции, при создании этнических гетто, замкнутых внутри себя общин антильского, мусульманского или индийского происхождения... Британская практика как будто вновь обрела черты разделения немецкого типа».
В целом отметим, что личное обогащение не так легко достигается в рейнских странах, как в англосаксонских. Впрочем, и биржа предлагает здесь меньше возможностей, и спекуляция недвижимостью остается ограниченной (кроме Японии). Страны рейнской модели менее гибки в социальном плане. Достигнутое положение прочно, а эволюция замедленна. Общество меньше подвергается резким переменам и внешним влияниям. Слабость это или сила? Что предпочтительнее, стабильность полузакрытых обществ или нестабильность открытых? В зависимости от ответа на этот вопрос каждый вступает в тот или иной из двух лагерей битвы капитализма против капитализма

< Назад   Вперед >
Содержание