Что такое партнерские отношения
В этом нет ничего удивительного или шокирующего. Дело в том, что американская внешнеполитическая традиция вообще не знает такого феномена как партнерство между реально равными. Весь опыт партнерства американской дипломатии вобрал в себя практику сотрудничества со странами, многократно более слабыми, чем сами США. Самые яркие примеры партнерства США с Японией и Германией связаны с полным разгромом этих стран во второй мировой войне. Это было «партнерство с позиций превосходства», означающее перераспределение финансового бремени в пользу союзников при безусловном лидерстве старшего партнера. Эту концепцию США пытаются применить и к России. Когда же последняя не соглашается со статусом младшего партнера, в США, по словам З.Бжезинского, задаются вопросом: «кто же она на самом деле – уже союзник, или клиент, или просто враг, потерпевший поражение?».
Таким образом, «партнерство» в американском понимании ни в коем случае не означает равноправия России в мировой политике, а также ее беспрепятственной интеграции в основные международные политические и экономические механизмы и институты. В лучшем случае эта концепция, имеющая для России буквальный характер, для США носит характер в основном декларативный (вербальный). В итоге на словах США осуществляют «партнерские» отношения с Россией, на деле же проводят старую политику «баланса сил». Подобного рода «двойной стандарт» и закладывает мину под двусторонние отношения, являясь первоосновой периодических кризисов, сменяющих очередную эйфорию.
С другой стороны, в американской традиции партнерство – это больше, чем сотрудничество. Для сотрудничества достаточно совпадения прагматических интересов. Например, СССР и США активно сотрудничали в годы холодной войны в таких важнейших вопросах как предотвращение ядерной войны контроль над вооружениями, нераспространение ОМУ. Партнерство предполагает иную основу. Это либо гомогенность (однородность) общественного устройства, либо, по крайней мере, согласие в фундаментальных принципах, определяющих внутреннюю и внешнюю политику сотрудничающих государств. Это совпадение или близость именно стратегических интересов геополитического или экономического характера. Это теснейшее взаимодействие стратегических союзников, позволяющее координировать, согласовывать и вырабатывать общую политику в отношении третьих стран. Это, наконец, высокий уровень взаимопонимания. Очевидно, что Россия и США находятся лишь в самом начале пути к такого рода модели взаимодействия. Достигнутое к настоящему времени практическое наполнение сотрудничества между двумя странами еще далеко от настоящего партнерства, предполагающего помимо перечисленных условий еще и высокую доверительность, а в некоторых случаях и взаимопомощь. Директивные документы и практические шаги США не дают оснований для вывода о том, что сами американцы рассматривают российско-американские отношения как партнерские. Напротив, в их внешней политике происходит определенное снижение значимости российской составляющей.
Однако несправедливо было бы винить в этом исключительно американских политиков. Ведь партнерство не может реально начаться в условиях, когда национальная специфика внешнеполитического интереса России до сих пор остается в значительной степени размытой.
Юридически оформленная и жизнеспособная система партнерских связей, материализованная в плодотворное и равноправное сотрудничество по широкому кругу фундаментальных проблем международной жизни, может возникнуть лишь между такими субъектами мировой политики, которые четко понимают и четко формулируют свои национальные интересы. Эти интересы только и являются надежным и незаменимым строительным материалом для партнерства.
А здесь между двумя державами была и до сих пор сохраняется фундаментальная асимметрия. Американская стратегия национальной безопасности четко сформулирована. США давно определили и защищают всеми средствами свои региональные интересы. Они прекрасно представляют, кто является их союзниками, а кто их интересам угрожает. Соответственно США, защищая своих союзников, имея перед ними четкие обязательства, вполне осознанно проводят, например, политику проецирования военной мощи в регионы. В противоположность этому Россия, в отличие от бывшего СССР, не является более сверхдержавой с глобальными интересами, находящимися в противоречии с интересами США. Это новая страна, к тому же находящаяся в процессе своей самоидентификации. У нас нет пока ни долгосрочной стратегии развития, ни четко понимаемых региональных интересов. Почти всех бывших союзников СССР Россия потеряла. Нет у нее четкого представления о том, кто является ими сейчас.
Конечно, состояние «расплывчатости» национальных интересов России не может продолжаться вечно. Рано или поздно эти интересы, а отсюда – пределы возможных уступок и компромиссов с нашей стороны – будут идентифицированы. Тогда будут определены и потенциальные оппоненты, и союзники, и друзья, и партнеры. Тогда, вероятно, создадутся качественно иные предпосылки для взаимодействия с США.
Наиболее дальновидные западные политики уже давно предупреждали о том, что для отношений Россия-США термин «партнерство» неадекватен. Например, З.Бжезинский еще в 1993 году опубликовал статью «Преждевременное партнерство», в которой предупреждал об опасности «имперских амбиций» России на территории СНГ и объявлял в качестве главной цели стратегии США «укрепление геополитического плюрализма» на постсоветском пространстве. Такая концепция не просто ставила под сомнение идею партнерства, но предвещала возобновление российско-американского противостояния. Она явилась признаком того, что во взаимных представлениях уже тогда происходил перелом от иллюзий и эйфории к разочарованию и охлаждению, осознанию того обстоятельства, что в развитии двусторонних отношений есть пределы, определяемые в ряде случаев несовпадением интересов. Сигнализировала она и о том, что стратегическое партнерство, которое по определению требует встречного движения обеих сторон, может рассматриваться лишь как перспективная идеальная цель.
В связи с этим, возможно, следует заново осмыслить термин «партнерство», который оказался, по существу, дискредитированным за последние 20 лет. При этом мы сами этот термин девальвировали, употребляя его в отношении практически всех стран — и Украины, и Германии, и Венесуэлы, и Китая, и США, и Индии и т.д. От термина «партнерство», возможно, вообще следовало бы отказаться, заменив его другим, более отвечающим сложившимся реальностям понятием, например, «конструктивное (позитивное) взаимодействие», если бы он не укоренился уже столь прочно в политическом лексиконе. Во всяком случае, с обеих сторон необходимо более сбалансированное взаимное восприятие, основанное на чувстве здравого смысла и трезвой оценке реальности, переход к прагматичной, спокойной и взвешенной политике. Надо четко определиться, где наши интересы совпадают, и развивать эти направления, и понять, где наши интересы кардинально расходятся, и постараться по мере возможности демпфировать соответствующие раздражители в наших двухсторонних отношениях.
Кроме того было бы важно устранить в российско-американских отношениях излишнюю декларативность и исключить постановку отдельных заведомо невыполнимых задач, неудачные попытки решить которые способны лишь нанести ущерб интересам России. В центре нашей работы с американцами должна быть линия на развитие равноправного и взаимовыгодного взаимодействия с США, на соблюдение справедливого баланса интересов и принципа взаимности. Чем менее равноправным оно будет, тем меньше шансов оно имеет на выживание. В этом смысле А.Козырев в свое время серьезно подорвал его перспективы, поскольку согласился (правда, во многом из-за чудовищной слабости тогдашней России) на зависимую роль Москвы. Хотелось бы надеяться, что нынешние политики России не станут повторять этой ошибки, тем более, что сегодня Россия уже не так слаба, как в начале 90-х гг. прошлого века.